Дорогой скорби: падение, огонь и покаяние

Двести восемьдесят четвёртый год. Лейавин. Местный постоялый двор. Стоит тихая и спокойная погода, продиктованная скорым наступлением совсем небольших похолоданий. На ночном полотне раскинулись сотни, если не тысячи мерцающих звёзд, рассыпавшись по сумрачному небосводу, словно бриллианты по чёрной тканевой материи. Однако такая красота никого не сможет привлечь, ибо сегодня столь знаменательный день, что никто не будет рассматривать небо. Сегодня центром всей жизни стали не прекрасные окрестности города, не городской храм и даже не замок графа. В этот день, в эпоху третий эры император Тамриэля начал вторжение в Акавир, о чём по всему Сиродилу был дан радостный звон колоколов храмов, где священники возносили молитвы за победу имперских войск. Не так давно пал последний барьер перед мировым господством Империи Септимов – Эсрониэта и военный дальневосточный имперский флот устремился далеко на заокраинный восток, неся храбрых воинов в новый свет для его покорения. И центром вселенной, по крайней мере, в Сиродиле, стали трактиры и таверны, где люди праздновали столь славное начало нового завоевательного похода. Этот постоялый двор не стал исключением. Хоть он и не был элитным заведением, или богатым постоялым двором, что в Имперском Городе, но по местным меркам он являлся чуть ли, не центром жизни и главным разносчиков свежих новостей в окрестностях, ибо через него проходили все слухи: от новой возможной любовницы графа до обсуждения последних политических свершений. Вокруг множества посетителей стоят крепкие, но местами пропитанные влагой, жутко скрипучие и подгнившие деревянные полы под ногами, белые глиняные стены, повидавшие не один десяток пьяных драк и старые окна, через которые открывались прекрасные виды на город. Это самый обычный постоялый двор, выдержанный в стандартном стиле таврен Сиродила. Неугомонные веселье и шум с перебором стояли на постоялом дворе, наполнив его старым духом пьянчужного романтизма. Кто–то во всю, на надрыв гортани горланил старые песни, самые молодые соревновались в том, кто больше выпьет или лучше девушку подцепит, а кто поумнее и под изрядным градусом сидели и обсуждали ситуацию вокруг Акавира, переходя в пьяные говоры и политике. Ну а самые азартные забавлялись самыми различными играми, ставя на кон последние септимы. В постоялом дворе, помимо восторженных голосов ветром разносился запах свежей выпечки, жареного мяса и бражной выпивки, только разогревавшие аппетит и алкожажду посетителей. Без сомнения, все в таверне столь ликующе отмечали отправку легионов на Акавир. Император начал колонизацию другого материка и сегодня из крупных портов восточного Тамриэля отправиться первые корабли навстречу вящей славе и величию Империи. Так задумывалось. Все веселятся и радуются, предаются безудержному ликованию, кроме одного эльфа, ставшего сущим контрастом для этого радостного места, портя его каплей грусти. В углу, под окном, рядом с железными чанами пива в одиночестве за столом сидит молодой парень, медленно попивая из кружки, пытаясь заглушить нестерпимую боль тела, родившуюся от разрыва сущности своей с Пустотой. Его тело покрыто старой рубахой и выцветшим потёртым камзолом, который когда-то имел чёрный цвет. На ногах пара старых поношенных сапог, которые скрыли обворованные штанины тканевых брюк. Серебряный волос распущен и ложится на грязное золотисто-мрачное лицо, щёки которого покрылись густой щетиной. От постояльца страшно несёт перегаром на пару с жутким ароматом немытого тела, отчего его можно было принять за обычного уличного бродягу. В таверне появились два стражника – высокие имперцы в кольчужных доспехах, крепких шлемах и белых табардах с вышитым символом города – гарцующая лошадь. - Вон он там, - указал один из стражников на парня в углу, и они двинулись к нему, под звуки чуть притихшего веселья. - Азариэль Хартдлендский? – строго обратились стражи. - Что вам нужно? – покачивая головой, пьяно спросил эльф, подавляя притуплённую боль, поставив кружку на стол. - На вас пришли ориентировочные записки из Скайрима, Чернотопья и Морровинда, - речь взял упитанный стражник, с добрым лицом и большой бородой. - И за что меня хотят судить? - В Морровинде вы обвиняетесь за разбой, грабёж и участие в бандитской группе. Скайримские высокие суды ярлов хотят вас привлечь за кражу, а правосудие Аргонии за грабёж и за злостное использование магии. - Это из других провинций, - отмахнулся лениво Азариэль, - вам до этого что за дело. - Ну, как бы… согласно имперским договорённостям между провинциями о содействии в поимке преступников. - К тому же, - вмешался худой стражник. – Вы нарушили таможенный контроль между провинциями, а это общеимперская юрисдикция. - Вот она кара, - с усталой иронией усмехнулся Азариэль. – Ну что же вы хотите? Задержать меня? – рука альтмера опустилась к мечу, но не чтобы его использовать по назначению. - Нет, мы посланы графом. Он очень признателен вам за ваши дела и хочет предупредить, чтобы вы были осторожнее. - Спасибо, - чуть склонил голову Азариэль, и стражники покинули таверну, снова позволив окунуться всем в ликование. Образы побережья нижнего Нибенея возникли перед глазами Азариэля. Именно на них он неделю назад очнулся, когда его выкинуло из портала и последнее, что помнил альтмер – вспышка адского огня, которая превратила весь его доспех в куски мусора, слабо связанные нитями. Единственное что оставалось, так это утопить их и остаться в одной рубахе, да лёгких штанах, босым, пустым кошельком и с мечом. Азариэль ощутил страшную неловкость, когда вспомнил, что ему пришлось украсть одежду с военного склада одного из фортов, чтобы хоть как-то разодеться. После этого он поплёлся в Лейавин, надеясь там получить задание у графа, чтобы вновь забыться в битве, но некоторые части имперских легионов, шедшие на восток, и проходившие через город, выполняли и работу наёмников для населения, не оставляя работы для самих солдат удачи. Однако всё же у Графа Лейавина нашлось задание. В лесах была небольшая бандитская шайка, грабившая мелких торговцев и каким–то чудом избежавшая имперского правосудия, ставшая головной болью мелкой торговли. В награду граф, пребывая в щедрости, дал Азариэлю немного денег в виде пяти монет золотом. И разбитый неудачей парень сразу поплёлся их пропивать в ближайший постоялый двор. - Забыться, - пьяно прошептал Азариэль. Именно этого он сейчас желает. После битвы за острова, после того, что можно назвать победой, его душу захватила пустота, полная апатия, которая привела его в таверну. Люций побеждён, только что делать дальше? Он принёс мир и покой землям Тамриэля, оставив свой подвиг в абсолютном забытье, но что теперь? «А может податься в политику?» - спросил у себя парень и слабо усмехнулся мысли. Азариэль, за всю долгую погоню осознал – безумное стремление к свободе, путём сект, революций и мятежей, ни к чему хорошему не приведёт, ибо разумное существо станет рабом страстей, жажды власти, которая будет подаваться под гимнами об освобождении от догм «тираничных норм» и прочего. На что только не пойдут мастера душ, чтобы тянуть за их нити и поднять себя во власти. «В бездну политику» - подумал, Азариэль, продолжив есть и пить. Медленно и даже размеренно попивая из кружки светлое пенное, и разжёвывая кусок черствого хлеба, Азариэль услышал одну из песней, которую запел местный бард в простых тусклых одеждах, прославляя легионеров императора. - А сейчас, о легионе! – пальцы молодого норда ударили по струнам лютни и песнь полилась: Созданы мы давным-давно, В грозные и лихие времена, Но также прекрасно знамя легиона, Всё так же красит небеса. Наш славный бой врагу невыносим, Всё заберём мы у него! Если даст приказ Уриэль Септим, Мы тотчас выполним его. Под хаммерфелльским жарким небом, В имперских громких городах Отрядов легиона гимн верный, Заставит поникнуть дух врага. Легион занесён пеплом Морровинда, Водами Аргонии он закален. Во славу Империи и мира, Шагает славный имперский легион. Конец песни ознаменовался пьяно-радостным воем, и половина таверна опрокинула кружки, испив до дна в честь и за славу имперского легиона. Только Азариэль не спешит веселиться, ибо предчувствует, что всё кончится для легионов не совсем хорошо, но больше всего он поглощён поисков нового смысла, тяге к существованию, которая исчезла. К великому сожалению Азариэль понимает, что стал пленником погони и охоты, это была его жизнь. Он думал, что эта судьба постигнет Рихарда, но сам её принял, даже не заметив, что охота за Люцием, месть, стала не просто смыслом, но самой жизнью. «О… как так случилось?» - спрашивает сам у себя Азариэль, только сейчас поняв, что настолько долго носил месть в сердце, что она проела душевную язву, и если был бы шанс в начале пути избавиться от злобы в душе, он бы приложил все усилия к этому. Сейчас же вместо них – пустота. И сейчас вновь, снова после битвы, после поисков и неудачи в них, сидит парень и пьёт дешёвый алкоголь, пытаясь забыться в нём, утопив всё отчаяние в кружке с пивом. История оказалась циклична до боли. Неужто ли так всё закончиться? Рядом с Азариэлем присел смуглый редгард, на котором вся одежда – кожаный жилет, плотно утянувший посеревшую рубаху с коротким рукавом, из-под которого выходит ещё один рукав, плотно прилегающий к рукам. Белые штаны налегают на верхнюю одежду, утянутые большим широким кожным ремнём, на голени, уходившие под сапоги. - Кто ты, что тебе нужно? – спросил альтмер у незнакомца. - Странно, что ты меня не помнишь, я Сутурах. - Кто? – нахмурился Азариэль, пытаясь вспомнить этого человека, перебирая воспоминание за воспоминанием. – Я тебе денег не должен. - Что ж, забыл ты меня, ну здравствуй, рыцарь Ордена Святого Магнуса. Давай я тебя вином угощу, а ты мне расскажешь про себя. - Откуда? – шарахнулся Азариэль, чуть не упав со стула. - Я служил вместе с тобой. Был неофитом. - Не помню. Ладно, ты что-то там говорил про вино, - с едва заметной растерянностью сказал альтмер и допил пиво, протянув опустошённую кружку. – Наливай. - Хорошо, - редгард поднёс бутылку из стекла, и в кружке высшего эльфа оказалась пенящаяся тёмно-багровая жидкость. – Расскажи мне, старый рыцарь, как ты был призван в Орден, что сказали тебе в путь матерь и отец? - Как обычно. Жатва – через неё я попал в Орден. Испытания. А родители? – Азариэль коснулся губами края кружки, ощутив сладкий привкус вина и отпил. – Они ничего не сказали, поскольку покоились. - Понятно. А как ты в Ордене клятву давал, помнишь? Весь твой призыв вместе с тобой тоже клялся же? - Да, - страшная ностальгия посетила Азариэля, когда он вспомнил о том, как всё было – он и друзья, ещё не отравленные ересями Люция с радостью готовы были отдаться Ордену и посвятить себя войне с тьмой. – Всё помню. Славный был день, знаешь ли, но мы всё похерили. Как? - Про первую битву поведай Азариэль. Как оно было впервые выступить против нечисти Тамриэля, - редгард припустил голову. – У меня не было первого задания, потому что первый бой я принял в Цитадели. - Первое задание, - Азариэль с трепетом вспомнил, как он, Аквила и Лира, в те времена, когда их единила дружба и братство, с двумя рыцарями выступили против вампира; вспомнил как они бились и как его спасли… те дни, все они пропитаны духом нечто утраченного и потерянного, по чему поёт скорбь. – Оно было против вампира, ох и замарались же мы тогда. - Понятно. А чем ты сейчас займёшься? - Не знаю. Мой смысл потерян. Орден пал, а за большее сражаться незачем, да и нет сил. - Дело ли в Ордене? Вспомни, как ты и друзья в капелле воспевали дела, как несли праведный свет в Тамриэль. Нас звала великая цель, о которой мы никогда не забудем. Вспомни своих друзей, за которых ты был готов погибнуть, вспомни нечисть, которую ты исторгнул. Орден – лишь дал нам в руки оружие и долг, указал пути, по которым мы можем пройти. - Так кто же ты? – дрожа голосом вопросил Азариэль. – Кем ты был в Ордене? - Вспомни, как полыхала в тот день Цитадель, вспомни как ты меня спас, и я потом нёс на плечах ту девушку – рыжеволосую эльфийку. Вспомни, как потом мы вспоминали погибших друзей там у последнего Донжона. Снова Азариэль приложился к кружке с вином, допивая его, чтобы заглушить всё нарастающую боль, рождённой от тяжкого бремени воспоминаний, словно в душе он нёс чугун. - Ты их до сих пор вспоминаешь? – снова вопрошает редгард. – Я вспоминаю. Знаешь, последние годы я работаю охранником у одного алессианского храма старенького, где нет идолов, и часто молюсь за тех, кто погиб тогда. Азариэль приложился двумя пальцами к глазам, пытаясь удержать слёзы, рвущиеся от напавшей на него ностальгии. Столько воспоминаний и за всеми ними лишь тень, вечное преследование всего самого горького. Со всех сил альтмер пытается удержать плач по потерянной жизни в Ордене, по призраку счастья, которое он мог найти с Лирой, по тому, что потерял и сейчас уподобился праху. - Не стесняйся, Азариэль, своих слёз, лучше взгляни мне в глаза и вспомни наконец-то. Я в долгу у тебя за то спасение. - А, прости мне мою слабость. - Давай же наполним ещё чарки свои, и я пойду, - снова редгард наливает вино. - Выпьем за наш славный Орден и за тех, кто навеки смолк. - Да, за тех, кто в вечном покое, - Азариэль поднёс кружку к чарке хаммерфелльца и, не чокаясь, понёс её к губам, испив вина. Они оба кратко кивнули и редгард, поднявшись, ушёл из таверны, оставив для Азариэля лишь вопрос смысла. Многое пройдя, встаёт единственный вопрос – чем можно заняться, какой новый стимул и мотиватор к жизни будет вести его? Снова уйти в служение, в это смысл жизни? Но служить кому, ибо служение служению рознь и Азариэль это понимает. Сребролюбцы служат деньгам, называя это выгодой, Люций и культисты отдали свои души в лапы тёмных сил, облекая это в «свободу», за которой на самом деле стоял зов плоти и поражённой тьмой души. Перебирая воспоминания и жизненный опыт, рыцарь прошлого находит ответ, рождённый его соприкосновением с идеалами Ордена, которые подобно лампадке, в тёмной буре – поддерживали в нём неугасимый свет добра, когда даже на душу надвигалась страшная тьма, и дух был готов сломиться. И этот свет возвращал его на путь истинный, зов добра и всего хорошего всегда вопил в нём, когда свершалась несправедливость или он её вершил. На миг в уме родилась мысль, что в служении всему хорошему, поддержка этого и распространение и есть истинный смысл, который может его спасти? Дверь постоялого двора со скрипом отворилась и в него, нерасторопно зашёл до ужаса знакомый старик. На нём серый, потёртый балахон, спускавшийся и едва волочившийся до пола, такие же потрепанные бесцветные старые сапоги. В руках у него был интересный деревянный посох, который отлично исполнял роль имитируемой опоры. Его лицо выдавало уже зрелость: длинная серая борода, такие же серые волосы и слегка морщинистое лицо на котором отчётливо виднеется татуировка дракона. Старик окинул взглядом постоялый двор и остановил его на угловом столе. Он подошёл к трактирщику и попросил кружку эля. Взяв её, он кинул пару монет и направился к угловому столику. – Вы, я надеюсь не против, если я присяду, – вежливо вопросил неизвестный старик, пару раз махнув рукой, разгоняя запах перегара, ореолом стоящий вокруг Азариэля. – Конечно, садись, – небрежно ответил эльф, поморщившись от боли, и столь же угрюмо добавил. – Я твою настойку больше пить не буду. – О как, – с наигранным удивлением начал собеседник. – Ты меня знаешь? – А как не знать? Сначала Орден, потом тот старый трактир, затем в тюрьме Имперского Города, ну а в последний раз у Хай Рока, при взятии последнего культа, – и с упрёком в голосе продолжил. – И что же на этот раз тебе нужно, мил человек, неизвестно откуда? – Да, ты прав, – резко и без интриги ответил старик. – Тогда был я. И скрывать уже больше нечего. – Так представься? – смиренно попросил Азариэль. – Я Гюнтер фон Мортис. Имперская легионная разведка. Приставлен самим рыцарем-дракона императора, чтобы следить за деятельностью Ордена, а затем, чтобы и за его наследством. - Кхм, - посмеялся Азариэль, удержав хохот, услышав имя собеседника, вспомнив, что у Аквилы когда-то давно домашнего питомца звали «Гюнтером». - Что-то не так? - Ничего, - ответил парень. – А зачем было следить за нами после падения Ордена? - Рыцарь-дракона предчувствовал, понимал, что деятельность такой организации и её предателей не может не сказаться на судьбах Тамриэля. И скажи же, он ведь оказался прав. - Да, прав, к счастью для мира. – Почему ты не веселишься? – вопросил Гюнтер, попивая эль. – Такой славный день. – А чему веселиться? Тому, что легионеры идут на смерть, что их жёны и матери будут рыдать по потерям? Война в Аквире не будет лёгким походом, - Азариэль тяжко вздохнул. – Тут нет повода для веселья. – Осторожнее с такими словами. Их кто–то может расценить как измену Империи, но в чём–то ты прав. Рыцарь дракона предупреждал императора о том, что предварительная разведка была слишком быстрой и неточной, - ответил Гюнтер, так же строго вопросив. – К чему на этот раз попойка? - Да я не особо-то пью, скорее отмечаю. Ты же должен знать, - Азариэль измученно взглянул в глаза Гюнтеру и тот, допив эль, сложил руки на столе в кулак, начал говорить: - Конечно знаю, Клинки доложили нам о том, что должно было случиться к северу от Хай Рока и судя по тому, что ты тут сидишь, всё увенчалось успехом? - Да, только вот братство Клинков погибло, вместе с островом, жалко их как-то. - Они служили императору и рады были отдать жизни за него. Нечего их жалеть, ибо таков долг их. - Так же, как и наш был когда-то, - тяжко выдохнул Азариэль. – О, я вспомнил тебя в шатре, когда мы брали последнюю секту. И почему… ты на меня так удивлённо смотрел? - Я был удивлён, что ты последовал воле Вольного Короля, - Гюнтер выдал скупую и даже холодную улыбку. – Так просто он тебе наплёл про Аквилу. - Ты с ним знаком? – удивился Азариэль. – Как? Когда? - О нём не знают даже Клинки, и честно признаться, я сам случайно его встретил… ну как встретил… он сам меня нашёл. С тех пор сотрудничество легионной разведки с ним принесло много плодов. - И он специально меня отправил подальше от Аквилы? – в голосе Гюнтер ощутил настроения негодования. – По его воле я шарахался и стал… преступником? - Таков путь, Азариэль. Тебе нужно было пройти его, чтобы ты смог принять предназначение и сразиться со злом. Не так ли всё получилось? Если бы Вольный Король дал тебе то, что желало твоё сердце, свершилась бы великая победа над чудовищным врагом? Пойми, нам не всегда на пользу то, чего мы хотим, ибо желание наши зачастую рождаются из помрачённого сердца. Азариэль принял слова Гюнтера. Он вспомнил, к чему всё привело, что путь, подаренный ему Вольным Королём, хоть и не оказался лёгок, но стал облегчением для всего мира. Смирение перед уготованным – вот ещё один урок, который Азариэль ощутил во время похода и понял только сейчас. Если пытаться брыкаться, противостоять и пытаться уйти от предназначенного долга, то из этого ничего хорошего не выйдет. Он был призван бороться с нечистью, а вместо этого решил найти ту, которая его покинула, следуя тёмным посулам и к чему это привело, в конце концов? Смирение и следованию праведному пути – истинные благодати, которые ведут в свет, в пользу Тамриэлю, а сам идущий по стезе кротости останется недосягаем душой для даэдрических принцев мира сего. Конечно, у него была свобода и никто её не менял – он мог наплевать на святой долг и каков Тамриэль был сейчас? - А зачем тебе нужно было это знамя? – вопросил альтмер, отступив из размышлений. – Это же мы для тебя его из крипты стащили? - На изучение магам, - ответил Гюнтер, отпив из кружки. – Как говорил Вольный Король, в той ткани есть магия и в Гильдии я думаю, заинтересуются этим артефактом. Кстати, я до сих пор не могу понять… зачем? Во имя чего ты скакал по пол Тамриэля за той девушкой? - А, ты про Аквилу. Всё просто – она мой друг, а друзей не так просто оставить в когтях тьмы. - И ты устроил всё это? Устроил погоню по Сиродилу, Морровинду и югу Скайрима? Для прощения? - Да, она того достойна... да и не держал я на неё зла. Если бы неё помощь, я был бы мёртв и ради такого друга я готов перевернуть хоть весь Тамриэль, а может, я просто пытался воздать должное за свою жизнь. - Ох, и поносила её жизнь за то время, пока ты за ней гонялся. - И что ты можешь рассказать о ней? - Согласно данным имперской разведки, впервые она объявилась спустя два года после битвы за Цитадель, когда связалась с Вольным Королём. Потом я за ней установил слежку. В итоге она засветилась в трёх городах Хай Рока, где каждый раз приходилось случалась какая-нибудь свара с её участием. А так же она вышла на своих друзей в аббатстве возле Эвермора, откуда уже направилась в деревню под Норт Поинтом. – А где она сейчас? – с внутренней дрожью, но внешним спокойствием спросил Азариэль. – Просто… интересно. Это же не гостайна. – Подала бумаги в Имперскую Канцелярию, что в Морнхолде. Хочет быть в числе переселенцев на Инеслеа и покинуть Тамриэль. Может, стремится покинуть этот проклятый для неё континент, чтобы начать новую жизнь. – Вот и славно, – допив пиво, сказал парень, обретя покой за Аквилу. – Хорошо, что хоть не в Акавир плывёт. Гюнтер посмотрел на запястье молодого эльфа и заприметил странный амулет, удивительное украшение, которое повисло в тени манжета и лишь слегка выглядывает из-под широкого рукава. Это латунный начищенный прекрасной работы латунный диск, покрытый удивительными узорами, на котором виднеется лепестковый крест, в середине которого сияет начищенная бусинка злата. - Что это у тебя? – спросил Гюнтер и показал на запястье правой руки. – Там вот. Перед ответом Азариэль слегка и тепло улыбался: - Это? Амулет Все-Создателя. Мне его подарил один из здешних, который как-то бывал на Солстхейме. - А как же боги? Как же Девять? – сильно удивился и нахмурился Гюнтер. – Разве они для тебя неестественны? - Мы молились ложным богам в Цитадели о защите и где они? Там, в битве с Люцием меня покинули все… где были твои боги, когда они нужны? Я только сейчас понял, что злу даэдра тогда противостояла пустота в наших сердцах… а она не лучше. Нет никаких богов… девять? Кто такие девять? Сущности инфернального мира… Бог, живой, же один…, наверное, я не знаю… ничего не знаю. А остальные – истуканы. - Так ты разделяешь веру Скаалов? В единое божество? - Они верят в переселение душ, а я – нет, ибо оно неестественно, - Азариэль поднял амулет. – Эта побрякушка, для меня просто украшение. Многобожие, реинкарнация, - усмехнулся сквозь приступ притупленной боли парень, - издёвка зла над миром, способ приковать души к материи. - Почему ты так считаешь? – надавил Гюнтер. – Тот голос… это мог быть и Акатош и Талос и прочие? Даже обычные духи могут шептать. - Не знаю… мне так не кажется, я так чувствую. Ладно, давай перейдём к другим темам. - Хорошо, если хочешь, можешь дойти до одного монастыря, - старик протянул свиток Азариэлю. – Применишь его и очутишься в том месте. Чем ты теперь займёшься, Азариэль? Ты бы мог вернуться к Лире, согласно моим данным она в Вайтране, вместе с Ремиилом. - Откуда ты всё знаешь? – нахмурился альтмер. - После случившегося за вами всеми была установлена слежка. Ты пропал после деревеньки под Норт Поинтом, а вот про остальных мне доложил Клинок. - А, это тот, который отправил Ремиила в Вайтран? - Да. Так почему бы тебе… - Ты думаешь я не хотел бы? – перебил Азариэль Гюнтера. – Она очень интересный человек и… с ней действительно можно провести жизнь. - К тому же она не равнодушна к тебе. - Я не могу. Я – преступник в трёх провинциях, и в Скайриме тоже. - Юридически, Азариэля из Ордена не существует, а Азариэль Хартлендский иная личность, никак не связанная с Империей и будет очень странно, если вдруг мы помилуем Азариэля Хартлендского за деяния на том острове. - Такова награда за дела, - сыронизировал альтмер. - Во всяком случае, преступления в провинциях рассматриваются судами и по законодательству провинций. Тут поможет только вмешательство либо высших эшелонов имперской власти. Рыцаря-дракона, например. - Но он не знает Азариэля Хартлендского, - тут же сказал парень. – Я так понимаю, что помощи от власти ждать не придётся. Может, хотя бы штрафы за меня уплатите? - Там на тебя накапало с размером месячного бюджета Виндхельма. - Печально, тогда придётся мне прятаться. Я не хочу Лиру подставлять под молот правосудия, если меня закажут тем… кто не на службе государства. У Морровинда такие службы уж точно есть… - Чем теперь займёшься? – Орден мёртв, – безрадостно заговорил парень. – Я же собираюсь продолжить его дело, пусть о нём никто и не узнает, да и нечем мне больше заниматься. А что? – Если хочешь заняться чем-то в поддержку интересов Тамриэля, я могу тебе предложить одну работу… как Азариэлю Хартлендскому, во искупление всех его прегрешений и преступлением перед правосудием. Работа предстоит тяжёлая и опасная… - Где? – настойчиво спросил парень. – Что за работа? - Отправляйся в Порт Тельванис, там всё и расскажу. Я тебя буду ждать пару недель, а теперь прощай, меня ждут дела, - Гюнтер поднялся с места, высказав имя парня с небольшой усмешкой. – Азариэль Хартлендский. После этих слов «старик» поспешно удалился из постоялого двора, оставив у трактирщика пару серебряных монет. За ним поднялся и молодой парень, чуть покачнувшись направился к выходу из таврены, прицепив на бедро меч, на последок услышав ещё одну песнь о легионе, пока пробирался сквозь толпы пьяных людей и эльфов. Нордлинг-бард снова зажал в руках лютню, занёс ладонь и его голос понёсся по всему заведению: - И ещё одна песнь о нашем доблестном воинстве Империи! О том нелёгком времени, которое он пережил в трудную эпоху. Имперский легион, доблестные пения, Восточный Сиродил, Реманская Империя, От чейдинхольских мятежей скрипят от злобы зубы. Поют восставших Виктории Гирьен опальных трубы. Но легиона ровные отважные фаланги, Умело ударили повстанцам во фланги, Но предателей в ту эпоху развелось немало, Гордое знамя верности Нуль-легиона в грязь упало. Лорду Балу, принцу тьмы легионеры присягу дали, Но не все тогда праведный свет клятв предали. Не поддалась зову тьмы горстка храбрецов и капитан Регил, Присягнувших же лорду порабощения порок сгубил! Второй легион виртуозен с потомками Предела в битве, Скинул с трона Леовика, воздав богам хвалу в молитве. И, всё бы ничего, и Варену править, и сияет слава легиона, Но хитрость Маннимарко знать пределов не хотела. Имперский город злу на службу поставлен был, Второй Легион не спасёт, и каждый про него забыл. Глава седьмого легиона – ужас предателей из Ковенанта, Просторы Бангкорая – открыты для легионного таланта. Король Верховный – Эмерек проклятый, грёзами лелеет, О власти власть мечтает и думает, что никто и не посмеет. Опрометчивость его сгубила и похищен легионом был, В Зале Героев, доблестный Империи командир его убил. Легион тринадцатый, гордость царства Пеллетин, Стал он для Сенчала словно грозный воин-палатин. Генерал Ренм и воители его – герои для катжиского народа, В эпоху мрака и раздора, для царства – верная опора. Ничего не страшно им – ни преступник, ни проказа, ни дракон, Город возрождали «Щиты Сенчала» и строго соблюли закон. Легионы эпохи междуцарствия – побитые грозные орлы, Реманской Империи легионеры – былой славы нищие послы. В мире раздора и войн тьме, Сиродилу продолжили служить, Если уж и приступали закон, то чтобы Тамриэлю угодить. Для них – те времена, испытаний трудных и горьких путь, Окончились они, когда Тайбер к нам пришёл и решил Империю вернуть! Услышав, Азариэль чуть покривился, хотя народ в таверне наполнился шумным ликованием. В Ордене им преподавали историю, и он знает, что имперский легион в период междуцарствия отчасти стал бандитским формированием, обиравшим население. Но цель имперской пропаганды иная, нежели нести правду – выставить сомнительные факты, а порой и тёмные страницы в свете доблести и героизма. Парень не стал осуждать подобное, ему до этого нет дела. На небе сияют мириады прекрасных звёзд, образующих замысловатые созвездия. В воздухе витает свежесть, недоступная для пропахшего перегаром запаха внутри и альтмер почувствовал себя намного лучше, когда покинул место пьянства. - Куда бы податься? – уронен тихим голосом вопрос и эльф понял, что сейчас ему нужно обрести нечто большее, чем новую цель. – Кто я? – спрашивает Азариэль, вспоминая, что весь его путь вымазан кровью и устлан трупами не только врагов и сторонников зла, но и безвинных; обратившись к памяти, он находит ответ. – Лиходей, убийца, вор, беззаконник. – И что же со всем этим делать? – вопросив, парень взглянул в сторону городских ворот. Внезапно Азариэль вспомнил про свиток, который дал ему Гюнтер. Вынув его, парень моментально спустил свет с рук своих и окутался в мистические потоки, перенёсшие его далеко от этого места. Пройдя через яркий ослепительный свет, его нога ступила на твёрдую поверхность, и перенос странной энергией избавил Азариэля от опьянения. Боль, страшная жуткая ломка в плоти, костях и душе объяла болезненными цепями всё тело. Такое ощущение Азариэль чувствует с тех самых пор, когда покинул остров и вырвал из души своей и тела влияние Отца Ужаса и теперь вынужден терпеть хворь и заливать её алкоголем. Он оказался где-то среди скал и, осмотревшись, он увидел, как на пространство сжимают горы, рисующиеся возле этого места бежевыми исполинами. Под ногами большая каменная плита, выполненная в форме круга, на большой полукруглой платформе, которая поставлена на скалу. Тут же лихой холодный воздушный порыв подхватил седые локоны Азариэля, по всему телу он ощутил ледяное прикосновение десницы горных ветров. Края его камзола игриво затрепетали, подёргиваемые вихрями Впереди он увидел маленькую серую стенку, зажатую меж большими прямоугольными постройками, сделанными из такого же бесцветного камня, цвета пасмурного неба. Под самой чуть приплюснутой крышей, которая выложена покровом алой черепицы, на зданиях, стеснивших маленькую стенку, виднеется ряд из шести простых окон, округлых в верхней части и закрытых деревянными створками. Азариэль неуверенно, и претерпев болезненную ломь, шагнул вперёд, навстречу небольшой выцветшей двери, которая в маленькой стенке и, подойдя он её толкнул. Петли, ржавые и старые тихо скрипнули и кусок дерева дал пройти альтмеру вовнутрь. - Где я оказался? – вопрос Азариэля услышал только напористый ветер, вечно схоронив в своём стремительном порыве. Он, шевеля ватными больными ногами, пошёл вперёд, выстукивая каблуком по заросшей дорожке, выложенной камнем, а всё что вне дорожки утонуло в жухнущей зелени. Справа и слева от него два рукава длинных построек всё из такого же серого и невзрачного камня, над которыми выцветшими красками «цветёт» приплюснутая крыша из алой черепицы. Шесть ступеней лежат подле построек, возводя на небольшое крыльцо, находящееся в тени длинного козырька, который держат простые квадратные колонны. Он идёт по дороге, оказавшись на перепутье в форме креста, и дальше стезя ведёт к полукруглому крыльцу, так же с семью ступенями. Перед Азариэлем высится строгая и в то же время монументальная часовня, в которой прилегают рукава построек, выполняющих роль ограды для внутреннего двора святого места. Рядом с арочным входом имеются два тонких вытянутых витражных окна, на которых картины не знакомые Азариэлю. Парень взглянул наверх и увидел впечатляющее и завораживающее своей красотой круглое окно-розу под колокольней, на которой также вытянутые витражные окна. Азариэль ощутил неожиданный прилив сил и отсутствие страха, как мучающая его боль отступила назад, и всё тело содрогнулось от освобождения, без сомнений он ступил вперёд и оказался внутри часовни. Два ряда лавок по семь штук тянуться к алтарю. Свет проникает и мягко ложится через витражные окна на серо-зеленоватый камень и омывает лучами солнца это чудесное место. У стен воздвигнуты статуи, среди которых альтмер узнал доблестного воина с опущенным мечом и могучую воительницу с высоко поднятым клинком – предводителей людей в славном восстании против айлейдов. Под сводами мирно покоится люстра, давно не знавшая прикосновение огня. По-видимому, это место было давно заброшено и покинуто и Азариэль зреет это. Но в тоже время он ощутил такой покой и мир на душе, которого давным-давно не знал, ему показалось, что все тревоги этого мира отпустили его и он готов встретиться с вечностью, легко воспарив духом. У мраморного алтаря Азариэль заприметил сгорбленную фигуру, согнутую в молитвенном коленопреклонении. Парень не хотел нарушать молитвы этого монаха, но любопытство взяло верх. - Где это я? – спросил Азариэль, сблизившись с незнакомцем. Молящийся поднялся, и зашуршали его одежды – чёрный подрясник, окутанный такого цвета рясой с большим капюшоном. Азариэль увидел нижнюю часть человеческого лица – чёрно-седая борода на широком подбородке, глаза же теряются во тьме капюшона. Спустя пару секунд томного молчания раздался тихий, но крепкий сухой голос: - Это очень древнее строение. Раньше тут был монастырь посвящённый Единому. Это юг Коловианских гор. - Кто вы? – удивлённо спрашивает Азариэль. - Я – ревнитель исповедания, разделяющий веру предков и верую в Единого. Что тебя привело сюда, странник? Азариэль полон мыслей, и спустя долгое время он не испытывает тревог и лёгкость, покой поёт на сердце, как будто он стоит в преддверии родного дома. Внутри, душой, он понял, что Некто вёл его всю жизнь, сквозь битвы и горе, сквозь падение и поднимая со дна печалей. Когда у Азариэля не было сил идти, Он нёс его на руках и давал новых, чтобы долгий и трудный путь был завершён. Все отступления от света и присяги тьме нуждаются в отпущении, всякая трудная стезя, дорога смертной тени, где плач и стон, вой и побоище, искушение и грех вступают в противоборство с негаснущим священным светом, чтобы быть правильно завершённой должна быть окончена в покаянии. Таков смысл. Азариэль вспомнил, сколько раз падал за свою жизнь в беззакония, и неожиданно ему захотелось излить душу, показать свои язвы духовные. Азариэль полон сожалений и не только за преступления. С болью он вспомнил, что так и не спросил Ремиила об избраннице, не может быть с Лирой, подверг опасности Аквилу, оставил Ариана и Тилиса от справедливого боя. Ревнитель Единого смиренно и долготерпимо взирает на Азариэля, пока в нём бушует духовный шторм. Его не волнует сшибающий запах перегара, вместо этого служитель Единого полон мира и любви к тому, кто пришёл в эту часовню. Он знает насколько бывает труден путь, ведущий к отпущению всего того, что тянется по жизни прицепившись к душе ядовитым паразитом. - Долгий путь… - тяжко выдохнул Азариэль, едва ли не задыхаясь от сдавившего грудь волнения, с содроганием душевным он понимает, что пришло время и с дрожью говорит, несмотря на то, что слова готовы увязнуть в горле. – Я хочу покаяться. - Пойдём, - сказал мужчина и повернулся к алтарю, и еле шевеля ногами, Азариэль поплёлся за священнослужителем, неуверенно ступая к алтарю. Без слов Азариэль понял всё и, преклонив колени перед алтарём, склонил главу, ощутив, как всё то, чем он жил раньше, все идеи и догмы стремительно рассеиваются, всем сокрушённым сердцем он ощутил жизненно необходимую нужду в покаянии. - Расскажи о том, что совершил, - попросил нордлинг и накрыл правое эльфа своей рукой, словно его приобняв. – Расскажи, что гложет твою душу и Единый подскажет, как это можно исправить. Слова полились вместе с градом слёз, расчертивших влажными дорожками грязное лицо, а сердце неистово затрепетало, когда слова сокрушения покинули уста: - Я повинен во многих беззакониях. Убивал, грабил, побивал невинных, пьянствовал, - Азариэль задержал дыхание, чтобы собраться с силами. – Служил злу, в лице Ситиса, нарушал клятвы, воровал, язычествовал, говорил слова брани, смел возгордиться, желал зла ближнему… Верующий в Единого смиренно выслушал всю вереницу прегрешений Азариэля, не осуждая, и когда парень закончил, уверенно вопросил: - Ты каешься за свои грехи? - Каюсь, - с облегчением, словно сбросив гору с плеч, вымолвил Азариэль, чувствуя, как тернистая боль немного отошла; а мужчина над ним что-то произносит, святые слова, но мысли Азариэля настолько освободились, что он их не может различить. Завершив таинственное действо, служитель монастыря взял Азариэля под руку и поднял его. Парень ощутил себя облегчённо, намного лучше, не таким сдавленным как раньше, хотя боль всё ещё сохраняется. Теперь он чувствует надежду на то, что сможет стать лучше, возвысится над греховностью мира сего, не переставая считать себя недостойным мытарем. - Ты же понимаешь, что это только начало нового пути? – медленно вопросил житель пустынного места. – За всеми нами столько грехов, как песок морской, и чтобы их увидеть и искупить мы должны трудиться. - Понимаю. Они прошли через весь монастырь, и вышли на ту площадку, на которой оказался Азариэль, когда его сюда перенесло. Впереди альтмер увидел длинную узенькую дорожку, которая прорезалась сквозь высоченные горы и подходящая к ветхому каменному мосту, ведущему через пропасть к забытому алессианскому наследию. Лихой ветер неистово затрепетал седой волос Азариэля, так же, как и трепещет его душа при встрече с новыми Истинами. - Всё это ради того, чтобы я сюда пришёл? – томно спрашивает Азариэль и его слова подхватили ветра. Повитель Единого, чьи одежды лихорадочно трепещутся под порывами горного ветра, дал ответ голосом сильным, но низким: - Его воля нам неисповедима, но без Неё ничего не случится. Да, возможно Он вёл тебя через всё зло и борьбу с ним, что бы ты прошёл сюда. Азариэль задумался и вспомнил, что действительно, вся его жизнь была устремлена на что-то и возможно встреча с новой Истиной, отступления от прежней лжи и есть цель, финал его пути. - А зло? Почему же оно так сильно? – вопросил Азариэль, ища ответы. – Почему Он своею силою не отвратит всех от зла? - Он дал свободу всем Своему творению, - дал ответ мужчина, устремив взгляд далеко в горы. – Никого зло силой не заставляет себе служить, ибо мы по немощам своим, по слабости духа, без опоры духовной данной Единым, открываем сердца свои злу. Азариэль снова задумался. Разве Люций под силой присягнул даэдра, а все его братья и сёстры-отступники были обращены насильно? А те, кто участвовали в движении культов? Те, кто предался тьме и встретился Азариэлю на долгом пути, были насильно приведены ко тьме? Без Истины, без её благодати в сердце многие обречены пребывать во зле и за Люцием придут следующие марионетки даэдрических лже-богов, которые постараются уничтожить этот мир и предать его тьме. И так продолжиться до скончания времён, пока многие не узрят Истину. - Смысл? В чём тогда смысл существования? - Смысл существования в спасении. Им была дана возможность для спасения душ, для того, что все отвратили лица от греха, но мы путями этими пренебрегаем. Без борьбы со злом и личным грехом, без ожидания встречи с Ним нет и смысла в жизни. «Орден…» вспомнил Азариэль и его цели. Он долгое время жил в борьбе со злом, долгое время его существование было наделено смыслом праведной войны с тьмой, а по слухам и легендам братья и сестры раньше исповедовали веру в Единого. Но что произошло, когда они отступили от этого, когда цели политические стали выше целей духовной? Орден пал, души его братьев и сестёр поддались развращению, и предатели собрали вокруг себя столько тьмы, что смогли разрушить Орден. «Любое отступление от Него есть падение и смерть, ибо Он – источник жизни», - подумал Азариэль, ещё сильнее укоренившись в новой, спасительной для него вере. - А что есть свет? Что есть Истина, которая нас обережёт народ Его от зла? Ведь должно быть что-то? - Он и учение Его есть свет, - верный Единому указал на монастырь. – Там есть много манускриптов и книг, но я тебе скажу попроще. Суть в милосердии, ибо в нём только и можно спастись, в любви к ближнему. Правда в том, что противопоставить добродетели греху. Долготерпие гневу, целомудрие блуду, любовь ненависти, милостыню сребролюбию, радостную молитву унынию, смирение гордости и пост чревоугодию. Только так можно победить великого врага – искоренив зло в душах своих, ибо клинки тут не помогут. Парень осознал, что если бы его братья и сестры, если бы он, будучи в Ордене, исповедовали эти добродетели то предательства и раскола не случилось. Отступившись от Истин, дарованных верой в Единого, Орден сам себя обрёк на гибель. Азариэль ничего этого не знал долгое время и нашёл корень всех бед на него свалившихся в отсутствии названного. Он не смирился перед уходом Аквилы, решил идти за ней несмотря ни на что и навязать свою правду, и к чему это привело? Азариэль навсегда запомнил, как его спесивое желание найти Аквилу и объяснить, что она не права привело к преступлениям в музее, к отчаянию и обману, в конце концов, низведя к пьянству. Он искал мести Люцию, как личному врагу и пал в руки злу, имя которому Ситис и безумное желание отомстить оставило такую душевную рану, такой шрам от соприкосновения с тьмой, что он ещё долго не исцелится, хотя надежда на это есть. Он пьянствовал, дав себе пасть настолько глубоко, что только вмешательство имперской разведки его заставило вернуться на путь. Уныние и отчаяние, обуревавшие душу Азариэля в тяжёлые моменты его жизни становились камнями, чугунными якорями, которые не давали ему подняться после поражений. И в последний смертный момент страшной битвы на острове он отбросил мотивы жестокой мести за личное несчастье и вверил судьбу в руки Его, дабы Азариэль очистился от ненависти и с более чистым сердцем исполнил святой долг и отсрочил судный час над Тамриэлем. Азариэль вспомнил, что залог того, что он всё ещё жив, дошёл до сюда – та небольшая любовь к ближнему, которую он проявлял и тут же припомнил, как отпустив нордку в айлейдских руинах из милосердия перед сражением с Баркуном, обеспечил себе спасение. Всё ещё страшная пустота и обречённость подтачивает изнутри Азариэля, его раздирает слабость и боли, пронзившие тело. Он понимает, что наказание, которое он несёт за служение Ситису, будет трудно искупить, но яркий и тёплый свет любви Единого и Истин Его даёт надежду, понимание того, что всё будет хорошо. Азариэль понял, что все они будут судимы за свои дела, и все мысли и поступки будут судить либо «против» него или «за» на том суде, когда ему предстоит идти домой в последний раз. В глубине души он знает, что ничего не останется просто так и каждый его помысел будет оценён, и чтобы победить мириад грехов, чтобы избавиться от страстей придётся долго, смиренно трудиться. Трудиться, отгоняя ненависть и заменяя любовью к ближнему, изгоняя сребролюбие и сменяя на безсеребреничество, отбросить гнев и взять терпение, откинуть блудные помыслы и вместо них обрести невинность, рассеивать уныние радостью спасения души, больше держать пост и быть смиренным. Неожиданно Азариэль вновь вспомнил былое, вспомнил культ удовольствий под Бравилом. Только сила духа, рука Единого, которая по-отцовски поддержала его дух, помогла ему пройти те испытания. Если бы он припал, если бы он пошёл зову страстей, то давным-давно был бы мёртв. Вне испытаний, подобные грехи так же убивают, только медленнее, хитрее, объединяя вокруг себя целые культы. Азариэль вспомнил о зле и понял, что оно себе создаёт целые храмы и обелиски поклонения. Альтмер помнил, как шёл в песчаных барханах против приверженцев оккультных пророчеств и гордыни, как противостоял сторонникам гнева, ненависти, презрения у реки Бьюлси, как сражался со слугами блуда, пьянства и чревоугодия под Бравилом. «Что же тогда добро в моей жизни?» - спросил себя Азариэль. Орден не мог быть добром, ибо погрузился в исповедь многобожия, отрекся от Единого, продолжая сражаться с великим врагом. Весь жизненный путь Азариэля – дорога сквозь зло к… этому моменту? Внутри альтмер ощутил, что самый большой свет в его жизни – этот монастырь, возможность покаяния и прийти к Истинам. Но сколько его друзей, павших в битве лишились благостям прикоснуться к Истинам, столько его братьев и сестёр лишились возможности спастись, пренебрегая добродетелями, оставшись во зле? Сейчас и здесь Азариэль понял, что его борьба с великим врагом, его путь и жизнь – маленький лучик света, ставший маяком и приведший сюда, рука Отца, вытянувшая Азариэля к спасению, дав бесценный шанс отречься от греха. «Тамриэль… мир без истинного смысла и бессмысленный без Истин… какая-то карикатура», - подумал Азариэль, увидев перед собой бытие, погрязшее в битве с великим злом, но не знающее методов и средств к победе над тьмой. Нет Того, Чей труд и самоотверженный подвиг, неизмеримой воли и славы, смог бы спасти мириад душ от зла и в этом главная беда – Тамриэлю суждено носить над собой отпечаток зла, и снова и снова он будет испытывать горе, нести печать смертельного проклятья, и рано или поздно этому миру суждено будет погибнуть во зле, в котором он и лежит, без спасительного искупления. Тот, кто встретил эльфа мягко взял Азариэля за плечо и повёл его обратно в монастырь, тихо произнеся: - Пойдём, у нас теперь много труда. Азариэль повернулся и пошёл за тем, кто исповедует Единого. Теперь жизнь наполнилась истинным смыслом, и старые очертания пути, не омрачённые греховным помыслом, обрели свет смысла. Он понимает, что надолго сутью его бытия станет встреча с Единым Богом, исцеление искажённой природы, из которой рождается зло и обретение душевного мира в сердце, которого он не знал с далёкого детства.