вечер того же дня
ДК «Гамма»
♪ Комбинация – Не забывай ♪ Дискотека в ДК этим вечером ощущалась иначе. Совсем иначе. Она кардинально отличалась от той дискотеки, когда Оля была здесь впервые. От той дискотеки, когда Турбо весь вечер испепелял ее своим недовольным взглядом с противоположного конца холла. Этим вечером он не отходил от нее ни на шаг. Этим вечером они танцевали рука об руку. Этим вечером он искал миллион поводов прикоснуться к ней лишний раз (словно бы они не делали этого целый день), даже не понимая, что в этом не было никакой необходимости. Ему не нужны были глупые поводы, чтобы прикоснуться к ней. Чтобы в очередной раз заставить ее сердце так предательски трепетать от каждого его прикосновения. Несколько зажигательных песен одна за другой наконец сменяются более лирической композицией. ♪ Кино – Группа крови ♪ Турбо неожиданно протягивает ей свою ладонь, пробуждая в памяти воспоминания недельной давности. — Можно пригласить тебя? Или ты снова танцуешь с Вахитом? — он улыбается, оглядываясь в поисках друга. — Нет, сегодня Вахит не хочет со мной танцевать, — она улыбается ему в ответ, позволяя взять себя за руку. — Потому что суббота не такой отличный день, чтобы умереть? Они оба звонко смеются. Его прикосновения вновь ощущаются слишком правильно. Его ладони вновь кажутся слишком горячими. Его дыхание слишком горячее. Оно почти обжигает чувствительную кожу на ее шее, когда она кладет свою голову ему на плечо. — Можно задать вопрос? — в какой-то момент вдруг неожиданно отзывается Оля, словно бы вспоминая о чем-то важном. — Задавай. — Те рисунки, что ты показывал мне днем. Почему ты не… — Нельзя, — на полуслове перебивает ее Турбо. — Что? — она поднимает голову с его плеча, чтобы заглянуть ему в глаза. Она понимает его не сразу. — Нельзя задать вопрос. Я передумал. Оля молчит. Она понимает, что допустила явную промашку, когда решила задеть эту тему. Его взгляд и голос вдруг внезапно изменились. Он вновь облачился в облик привычной ему враждебности. — Господи, ты как моя мать. Она всегда думала, что этой дурацкой мазни было достаточно, чтобы податься в Москву, поступить в какую-нибудь дешевую художку и стать советским Пикасо. Вы бы с ней подружились, знаешь. Турбо заводился на ровном месте. Он буквально трансформировался в бомбу замедленного действия, что вот-вот должна была рвануть, задевая все и всех вокруг себя в радиусе этого холла. Воспоминания и разговоры о матери все еще давались ему с определенным трудом. Оля понимала это. И ей хотелось поспорить с ним. Хотелось сказать, что его мать была права. Что даже его попытка податься в Москву, чтобы поступить в какую-нибудь «дешевую художку» была бы лучше. Лучше всего этого. Лучше той реальности, что была у него сейчас. Но она не спорит. Она нежно поглаживает ладонью его щеку и оставляет мягкий поцелуй на его губах, прежде чем вновь положить голову ему на плечо. Уже через несколько секунд Турбо внезапно содрогается от легкого смешка. — Что? — сразу же спрашивает Оля, вновь слегка отстраняясь. — Чего ты ржешь? — она еще не знала причину его внезапного смеха, но уже улыбалась. — Ты ровно две недели назад у меня бабло подрезала. На этом же самом месте, — он так широко улыбался, словно бы мысли об этом его забавляли. Словно бы он уже позабыл о том, что в тот самый вечер, ровно две недели назад, он был готов стереть ее с лица земли за какую-то дурацкую сотку. — Самая глупая ошибка в моей жизни, знаешь. Хотелось бы мне вернуться в тот вечер, чтобы все изменить. Чтобы никогда в жизни тебя не знать, — Оля широко улыбается, но Турбо вдруг резко сменяется в лице. Его голос вдруг вновь становится серьезным. — Хочешь знать, когда я сошел с ума? Нет. Нет, она не хотела этого знать. Не хотела, потому что от одного лишь его вопроса ее тело вновь бросало в жар, а сердце вот-вот норовило выскочить из груди. Она молчит, но он все равно отвечает. — Когда ты рассказала мне, что в тот вечер просто забралась на гаражи. Это было так странно, знаешь. Типа, еще вчера я тебя ненавидел, а уже сегодня ты взрываешь мой мозг. Песня все еще играет, но Оля вдруг внезапно останавливается на месте. Они больше не вращались в глупом танце. Вращалось все вокруг них. Этот глупый мир вращался вокруг них. Она все еще молчит. Вместо тысячи глупых слов, она просто целует его. Она не знает, сколько они так стоят, ведь даже когда меланхолическая композиция сменяется очередным оживленным хитом, они все еще стоят в объятиях друг друга. Все еще целуются среди вновь сомкнувшихся кругов, пока их идиллию наконец не нарушает знакомый голос. — Рассказать ни о чем не хотите? — Зима появляется из ниоткуда. — Проблема в том, что она запретила мне открывать свой рот. — Заткнись нахрен, — Оля со всей силы пинает Турбо локтем в живот. — Видишь? Даже сейчас, — он громко смеется, потирая ладонью место, на которое пришелся внезапный удар, но все равно целует ее в макушку, прижимая к себе свободной рукой. — Ладно, пойдем в толчок покурим. Парни оба устремляют свои пристальные взгляды на нее. — Что? Я не пойду в мужской толчок, — сразу же отрезает Оля, но от ее заявления ничего не меняется. — Господи, да все нормально со мной будет. — Твой нос бы с этим поспорил, — тут же подначивает Зима. Но она все равно настаивает на своем. Все равно остается ждать их в холле, подпирая одну из колонн. Если бы в тот момент она только знала, к чему их приведет ее опрометчивое решение. Если бы в тот момент она только знала, что ее глупое решение станет для них тем самым началом конца. Несколько ритмичных песен сменяются одна за другой, пока очередь не доходит до очередной медленной композиции. Пока огромные круги вновь не распадаются на парочки, заставляя ее чувствовать себя неуютно, ведь Турбо с Зимой все еще тусовались в мужском толчке. — Танцуешь? — незнакомый голос неожиданно вырывает ее из собственных мыслей. — Нет, не танцую, — Оля тут же отворачивается в другую сторону, но уже через несколько секунд незнакомый парень вновь оказывается перед ее лицом. — Я же видел, что танцуешь, — его улыбка была невероятно гадкой. От нее почти начинало мутить. — Раз видел, то какого хрена пристал? Должен был заметить, что я здесь не одна. — Да? Что-то я никого рядом с тобой не вижу, — он улыбается, оглядываясь по сторонам, после чего резко хватает ее за руку. — Руки свои убрал нахрен, — она со всей силы пытается вырвать свою ладонь из его цепкой хватки, но это не приводит ни к чему, кроме лишней боли. — Да че ты такая агрессивная? — Ты не слышал, что девушка сказала? Вежливо же попросила руки убрать, ну, — незнакомый парень, появившийся из ниоткуда, резко хватает наглеца за шиворот, откидывая его в сторону. Оля даже не успевает сообразить, что происходит, когда они набрасываются друг на друга, привлекая всеобщее внимание, когда какая-то незнакомая девчонка неожиданно хватает ее за руку. — Чего встала? Давай, погнали! — она крепко сжимает ее ладонь в своей руке и тянет к выходу из ДК, а Оля даже не думает противиться. Меньше всего ей бы хотелось знать, чем могла закончиться эта глупая потасовка. Уже через несколько минут они останавливаются в несколько метрах от ДК, вдоволь наглотавшись холодного воздуха в бессмысленном побеге, ведь за ними никто так и не гнался. — Повезло тебе, что Стас вмешался. Вольт отбитый на всю голову, сама бы не справилась. Небезопасно это – тусоваться вне своего круга, знаешь. — Так ты их знаешь? — Типа того. Так тебе в какую сторону? Оказалось, что незнакомку зовут Таня. Оказалось, что им обеим было по пути. Оказалось, что Стас, вступившийся за нее, был ее братом. По дороге домой она вдоволь наслушалась об их группировке, только вот конкретного названия ее новая знакомая так ни разу и не упомянула, поэтому об «универсамовских» Оля тоже решила молчать. Таня провожает ее к самому подъезду. Заботливо предлагает довести до самой квартиры. Просит ее не зацикливаться на произошедшем, ведь «наглый ублюдок наверняка получил сполна». Она желает ей спокойной ночи, с улыбкой добавляя, что надеется повстречать ее на следующей дискотеке, после чего они наконец расстаются. Если бы тогда Оля только знала о том, что ничего из событий этого вечера не было случайным стечением обстоятельств. Она крадется в собственную квартиру, словно преступник. Она крадется в собственную квартиру, словно ступает по минному полю. Она крадется в собственную квартиру с глупой надеждой на то, что отца не окажется дома. Но сегодня суббота. Его ботинки стоят у самого порога, а его ключи поблескивают на обувном комоде. Какое же дерьмо. Первым делом Оля смотрит на часы в конце коридора. Почти одиннадцать вечера, но свет в квартире уже не горел ни в одной из комнат. Она не разувается, не снимает куртку, даже ключами не звенит. Она крадется в свою комнату, не оставив в коридоре ни единого следа своего столь позднего появления. Она крадется в свою комнату, затаив дыхание. Она наконец проникает в свою спальню. Она запирает дверь изнутри и тихо забирается в кровать, позволяя себе выдохнуть, когда понимает, что ее миссия была успешно выполнена. События динамичного вечера изнурили ее столь сильно, что она проваливается в сон, едва ее голова успевает коснуться подушки. Поутру она не спешит выходить со своей комнаты с единственной лишь надеждой на то, что отец свалит куда-нибудь первым, даже не догадываясь о том, что его уже давно не было дома. Что он ушел настолько рано, что Оля этого буквально не слышала. Она для достоверности исследует каждую из комнат в квартире, чтобы убедиться в отсутствии отца наверняка, после чего возвращается в свою спальню, достает из-под кровати огромный рюкзак и принимается сгребать в него все свои вещи. Все, что только было возможно в него запихнуть, пока молния наконец не стала застегиваться с трудом. Уже через полчаса она оставляет после себя полупустую комнату. Уже через полчаса она покидает ненавистный родительский дом с огромным рюкзаком за плечами. Уже через полчаса она выскакивает из подъезда, первым делом намереваясь наведаться на базу, когда у самого подъезда ее внезапно окликает едва знакомый голос. — Доброе утро. Оля резко останавливается на месте. Она оборачивается на голос, пытаясь вспомнить едва знакомое лицо со вчерашнего вечера. Кажется, его звали Стас. — Ты зачем сюда приперся? — Не очень дружелюбно, знаешь, — парень засовывает руки в карманы и медленным шагом подходит к ней поближе. На его губах странная самодовольная улыбка, словно бы ее недовольный тон его вовсе не оскорблял. — Пришел, чтобы убедиться, что с тобой все в порядке после вчерашнего. Такой ответ устроит? — Убедился? Тогда вали отсюда нахрен. Или, ты думал, что я здесь перед тобой в благодарностях рассыпаться буду? — она даже не дожидается его ответа. Молча разворачивается и уходит. — Куда ты так усердно спешишь, да еще и с таким грузом? — его шаги такие быстрые, что он без проблем нагоняет ее за считанные секунды. — Тебя это вообще волновать не должно. — Может быть, хотя бы проводить тебя можно? — Нет. Нет, нельзя, понятно? — Оля вновь резко останавливается посреди тротуара. Она вспоминает об очередном правиле из кодекса «универсамовских»: никогда и ни под каким предлогом не подводить к базе чужаков. Когда она вновь двигается с места, Стас больше не пытается идти следом за ней. Он остается позади. Но для выдоха с облегчением еще было слишком рано. — Так кто у вас там сейчас за Кощея? Его внезапный вопрос заставляет ее остановиться в очередной раз. Легкая дрожь пронзает все тело. Картинка о чрезмерно заботливой незнакомке, что так настойчиво рвалась проводить ее до самой квартиры, складывается в единый пазл. Ей всего лишь хотелось знать ее домашний адрес. Ей всего лишь хотелось, чтобы Стас смог подобраться к ней как можно ближе. — Ах ты ж крыса, — Оля горько усмехается, оборачиваясь на своего нового знакомого. На этот раз она подходит к нему сама. — Как вы все ловко провернули. Подослали ко мне своего же пацана? Чтобы что? Чтобы я растаяла от твоего героизма? Чтобы я тебе своих же сдала? — Так что по поводу Кощея? — с очередной наглой улыбкой переспрашивает Стас, игнорируя все ею сказанное. — А что по поводу Кощея? — за ее спиной внезапно слышится голос Турбо. — Я вчера что-то упустил? У тебя уже с «Жилкой» какие-то терки? По ее спине вновь пробегается неприятное липкое чувство, когда она наконец слышит знакомое название группировки. Той самой группировки, убийство лидера которой пытались повесить на Кощея. — За «старшего» сейчас кто? — теперь Стас обращался напрямую к Турбо. Голос и тон его вдруг стали более грубыми. Резкими. Прямыми. — Перетереть по поводу Хайдера нужно. — Ну так со мной перетри, если есть, что предъявить. Их взгляды испепеляли друг друга. Буквально искрились. Воздух между ними давно наэлектризовался. Оле становилось не по себе от одной лишь мысли о том, что они могут наброситься на друг друга в любой момент. — Завтра в пять. На пустыре около железной дороги, под теплотрассой. Наших будет четверо. После этих слов Стас наконец уходит. Он уходит, только вот напряжение, витавшее в воздухе, все еще оставалось здесь. Оля видела это по взгляду Турбо. Ощущала, что его тело все еще было напряжено до предела. — И давно ты с ним трешься? — наконец спрашивает он, стоит им остаться наедине. — Да ты охренел что ли? — Это я охренел? Куда ты вчера из ДК съебалась? Махач там вроде был. Из-за тебя что ли? Всю ночь небось в благодарностях рассыпалась. Оля не выдерживает и со всей силы отвешивает ему звонкую затрещину. — Так это я виновата? Я виновата в том, что от какого-то ублюдка меня защитил левый пацан, а не мой парень? Турбо ничего не отвечает. И это молчание ранит хуже любого ответа. Она разворачивается и молча уходит, только вот он и шагу не позволяет ей сделать. Сразу же хватает за руку и крепко прижимает к себе. К своей теплой груди. — Извини меня. — С каких это пор крутые пацаны извиняются? — ее голос все еще сквозил обидой. — Я проебался и признаю это. — Лучше бы ты в следующий раз думал наперед, прежде чем нести какую-то хуйню, за которую потом придется извиняться, — она отстраняется первой, снимает со спины тяжелый рюкзак и грубо сует его ему в руки, после чего они вновь двигаются с места. — Так ты пойдешь туда? — наконец спрашивает Оля, прерывая затянувшееся молчание. — Куда? — Я откуда знаю? К теплотрассе. — А ты предлагаешь не идти? Предлагаешь зассать и сидеть в ожидании, пока вся «Жилка» подвал не ринется штурмовать? Такой ответ ее не устраивал. Мысли о, так называемом «забиве», уже сейчас порождали внутри нее панику. Турбо прекрасно это видел. — Слушай, — он неожиданно берет ее ладонь в свою руку. — Четыре на четыре. Обычные переговоры. До махача вряд ли дойдет. — Обычные переговоры на пустыре около железной дороги? Но ее вопрос остается без ответа. Он не мог обещать ей того, что все будет в порядке, потому что он и сам не был в этом уверен. Если бы тогда он только знал. Когда они наконец добираются до базы, Турбо первым делом поднимает разговор о завтрашнем «забиве», чтобы определить парней, которые пойдут с ним. Первым, без сомнений, выдвигается кандидатура Зимы. Вторым напрашивается Марат. Когда кто-то из парней в толпе подает свой голос, вызываясь быть еще одним добровольцем, Оля неожиданно вмешивается в разговор. — Я тоже хочу пойти. Ее внезапное заявление порождает тишину среди присутствующих. — Куда ты, блять, хочешь пойти? — наконец отзывается Турбо. На его лице явное недоумение. Он словно бы пытался отыскать в ее словах долю неуместной шутки. — Я должна пойти. Разве нет? Я должна подтвердить алиби Кощея. Или ты думаешь, что они твоим рассказам поверят? — Даже заикаться про это не вздумай, понятно? В его голосе слишком много агрессии. Слишком много агрессии и неуверенности, как для того, кто еще несколько минут назад убеждал ее в том, что эта встреча – «обычные переговоры, которые до махача вряд ли дойдут». — А я согласен с ней, — в разговор неожиданно вклинивается Зима, но Турбо тут же пресекает его своим взглядом. — Если она хочет пойти, то имеет на это полное право. Не тебе решать. — Отлично, блять, — Турбо резко вскидывает руки, медленно подходя к другу влотную. — Если с ее головы хоть один волос упадет – я тебя лично на том пустыре закопаю, понятно? Больше никто не спорит.пн, 30 января 1989 г.
16:49
Они приезжают к месту встречи немного раньше назначенного времени. Никого из «Жилки» в поле их зрения не наблюдалось, но гадкое чувство страха уже сковывало Олю изнутри. Только вот это был не страх. Это было плохое предчувствие. Самое гадкое чувство в мире. Когда ты наверняка знаешь о том, что должно произойти что-то ужасное, только вот повлиять на это ты никак не можешь. Когда на противоположной стороне железной дороги наконец виднеется чужой автомобиль, Турбо неожиданно поворачивается к ней с переднего сиденья, чтобы отдать очередной указ. — В машине сиди. Если будет нужно – позовем. — Ага, щас, — Оля выбирается из машины одной из первых. — А ты на что рассчитывал? — сразу же обращается к другу Зима. — Еще не понял, что она – твоя копия в женском обличье? — он с улыбкой хлопает друга по плечу, мол «все нормально будет». Парней из «Жилки» действительно было четверо. Стаса она уже знала, а вот остальных видела впервые. В какой-то момент ей даже почти удалось взять себя в руки. Почти удалось убедить себя в том, что, возможно, все это действительно ограничиться лишь разговором. Но уже через пару минут от ее уверенности не осталось и следа. Стоило им только подойти к своим «противникам» поближе, когда внезапно обрушившаяся толпа уже окружила их со всех сторон, смыкаясь в плотное кольцо. Загоняя их в угол. Теперь их было далеко не четверо. Теперь их было минимум с полсотни. — Турбо, — их с Зимой голоса звучат в унисон, заставляя парня во главе их четверки оглянуться по сторонам. Он лишь с горечью усмехается, обводя «чужаков» презренным взглядом. — Четверо говоришь? — наконец он обращается к Стасу. — Парни даже не дернутся, — но отвечает ему кто-то совершенно иной. Кто-то, кто теперь стоял во главе «Жилки» вместо Хайдера. — Мы ведь в состоянии замять конфликт, как цивилизованные люди, что думаешь? Но его действия противоречат собственным словам. Уже через пару секунд он жестом руки отдает немой приказ своим парням, и несколько ублюдков из толпы заламывают руки всем троим. Зима с Маратом резко оказываются на коленях. Турбо же пытается противиться, но точный удар по колену все же заставляет его ноги подкоситься. Оля инстинктивно дергается в сторону парней, когда кто-то резко хватает ее за руку, не позволяя сделать и шагу. Новый лидер «Жилки» размеренным шагом подходит к парням, окидывая каждого из них своим пренебрежительным взглядом. — Кощей поступил не по понятиям, — он наконец начинает свою тираду. — Позволил себе пойти против Хайдера. Против всей «Жилки». А потом что? Завалил его и съебался из города, как крыса? Оля хочет вмешаться, но не делает этого. Она видит взгляд Турбо, обращенный на нее. Он хотел, чтобы она молчала. Его взгляд одновременно приказывал ей и умолял. Умолял ее послушаться его хотя бы сейчас. И она слушалась. Слушалась вопреки самой себе. — Решать-то этот вопрос как-то будем, пацаны? «Старший» отвечает за пацанов, а пацаны – за «старшего». Так ведь всегда было? Только «старший»-то ваш с гнильцой оказался. Рыба гниет с головы, а «Универсам» с Кощея? — его глупый монолог наконец обрывается. Он упивается своим положением, присаживаясь над стоявшим на коленях Турбо. Он упивается тем, что его слова задели парня. Поразили в самую цель. — Ну так что? Или мне тебе под диктовку речь зачитывать? «Мы, ублюдки из «Универсама», хотим принести свои самые искренние извинения за»… — Да пошел ты, — Турбо перебивает его на полуслове, после чего получает первый удар по лицу. Удар с ноги. Он сплевывает кровь себе под ноги, после чего лидер «Жилки» переходит к Зиме. После чего каждый из парней получает точно такой же удар, не желая произносить вслух ничего подобного. Оле становилось не по себе от мыслей о том, что сейчас парней просто продолжат избивать у нее на глазах. Избивать до тех пор, пока они не потеряют сознание. Избивать до тех пор, пока они просто не перестанут дышать. Пока кто-нибудь из них не умрет. Тем не менее, это было бы слишком просто. Она осознает это, когда понимает, что мужчина не торопился с очередной серией ударов. — Сыч, здесь еще баба есть, — внезапно отзывается тот самый ублюдок, что все это время так больно скручивал ее руку. — Баба? Отлично, тащи ее сюда, — голос Сыча словно бы воодушевился от этой новости. Словно бы он вдруг вспомнил о своем припрятанном секретном оружии. Уже через пару секунд ее волокут прямиком к нему. Казалось, что теперь ее руку сжимали даже еще крепче, чтобы у нее вдруг внезапно не возникло глупой мысли о побеге. Лицо Турбо со столь близкого расстояния выглядело еще хуже. Сердце буквально неприятно сжималось внутри от вида запекшейся крови на его лице. И это всего лишь после одного удара. А если они не ограничатся этим? Сколько еще будет таких ударов? Мысли о возможных последствиях сводили ее с ума. — С кем из них трахаешься? — наконец спрашивает Сыч, вдоволь налюбовавшись ее лицом. — Только пальцем попробуешь ее тронуть… — Турбо выдает себя с потрохами, что лишь играет этому ублюдку на руку. Оля понимает это, когда видит гадкую ухмылку на его лице. — На колени ее поставь, — неожиданно мужчина отдает очередной приказ парню, что сжимал ее руку, после чего она чувствует мощный удар по своим ногам, заставляющий ее рухнуть на землю. — Я тебе глотку перегрызу, ублюдок! — Турбо принимается со всех сил вырываться из чужой хватки в попытке набросится на Сыча, но это приводит его лишь к очередному удару по лицу. К очередному плевку крови вперемешку со слюной. — Зачем же бросаться в крайности? — Сыч снова присаживается напротив согнутого пополам Турбо. — Я даю тебе реальный шанс спасти свою бабу. Спаси вас всех. Сядете в свое корыто и свалите нахер. Только вот за проебы своего «старшего» придется ответить. Не надумал еще извиниться? — Турбо, не смей, — внезапно отзывается Оля. Сыч сразу же переводит свое внимание на нее, явно не ожидавший подобной смелости с ее стороны. — На ноги ее подними, — он снова подходит к ней поближе, когда ее силой поднимают с земли. Он резко бьет ее по лицу. Без церемоний. Без предупреждений. Сильный удар приходится точно в челюсть, заставляя ее потерять равновесие, только вот крепкая хватка чужих рук не позволяла ей даже пошатнуться. — Ты же пожалеешь об этом, ублюдок, — Турбо ни на секунду не прекращал предпринимать свои жалкие попытки выбраться из чужой хватки, только вот все они оказывались тщетны. — Нравится? — в голосе Сыча сквозит явная издевка, когда он обращается к Турбо. Насмешка. Насмешка над их беспомощным положением. Он резко обхватывает пальцами подбитое лицо Оли за подбородок, чтобы продемонстрировать ему. — Я буду бить ее до тех пор, пока она не потеряет сознание. А потом забью до такой степени, что хоронить ее придется в закрытом гробу. Как тебе? — Не смей извиняться, понятно? — она вновь обращается к Турбо. Хоть ее голос и звучал изнеможденно, она все еще говорила достаточно твердо и уверенно. Следующий удар приходится прямиком в живот. Такой сильный, что буквально заставляет ее согнуться пополам. Она захлебывается собственным кашлем в жадных попытках сделать хоть пару глотков воздуха, когда мужчина вновь грубо обхватывает ее лицо пальцами, заставляя посмотреть ему прямо в глаза. — Неужели ты еще не поняла, сука? Ты же сдохнешь. Прямо здесь, на этом пустыре. Неужели оно того стоит? — он улыбался. Так беззаботно и искренне, словно бы рассказывал ей какой-то анекдот, а не угрожал. — Может быть, следовало выбрать другую группировку? Ее сил и без того слишком мало, но она все же тратит их остатки на то, чтобы улыбнуться ему в ответ. — Я бы скорее предпочла остаться чушпанкой, — Оля нервно смеется, провоцируя Сыча на очередной удар. На этот раз по лицу. На этот раз вязкая слюна вперемешку с кровью стекает по ее подбородку. — Может быть, просто заберем ее с собой и по кругу пустим? — из толпы доносится внезапный голос, побуждающий Турбо к очередной попытке выбраться из чужой хватки. — Блять, да положите его уже мордой в землю наконец. Приказ Сыча исполняют без промедлений. Уже через несколько секунд все трое лежат на земле с заломанными руками. Сквозь помутневший взгляд она видит, как кто-то из этих ублюдков наступает Турбо прямо на спину, лишая любой возможности к сопротивлению. — Последний шанс, Турбо. — Даже не смей, слышишь? Я тебя собственными руками задушу, если ты откроешь свой рот, — она надрывается из последних сил. Ее голос дрожит от страха, но она все равно продолжает стоять на своем. — Как же меня заебала эта бабская истерика, — внезапно в руках Сыча что-то зловеще поблескивает, когда он вновь оказывается рядом с ней. Она слышит металлический щелчок, когда он подносит к ее лицу складной нож-бабочку. — Не притворяйся, что тебе не страшно, — он осторожно касается стальным лезвием ее щеки, медленно опуская нож к ее горлу. — Я тебе брюхо нахер расхерачу этим ножом, сука! — Полегче там с угрозами, — Сыч улыбается, на долю секунды оборачиваясь на Турбо, после чего вновь возвращается к ней. — Хочешь что-нибудь сказать? — Да, — она вновь улыбается. — Пошел ты нахуй. Резким взмахом руки он вонзает нож в ее тело. Его длины оказывается предостаточно, чтобы проткнуть ее одежду и вонзить стальное лезвие глубоко в подреберье. — Чувствуешь? Это мой нож. В нескольких сантиметрах от твоей печени, — Сыч уверенно сжимает рукоять орудия, не позволяя руке дрогнуть ни на миллиметр. — Если твой дружок сейчас извинится, то я просто осторожно его выну. У вас будет достаточно времени, чтобы добраться до ближайшей больнички. Тебя там подштопают, да и все. А если нет… что ж, скорее всего, у меня дрогнет рука. Сдохнешь на этом пустыре за считанные минуты. В памяти невольно всплывают обрывки из их последнего диалога с отцом. «В какой момент ты решила, что хочешь сдохнуть где-нибудь в сугробе за неподеленный кусок асфальта?» — Так что мы выбираем, Турбо? — Сыч обращался к парню позади себя, но при этом смотрел в упор на нее. Ждал, когда она наконец сломается. Когда в ее глазах появится такой желанный страх. Когда она начнет биться в истерике, наконец умоляя Турбо извиниться. Она понимала, что он не блефует. Что вот-вот он будет готов убить ее одним лишь неловким движением руки. Но даже сейчас она не была готова отступать. — Только попробуй открыть свой рот, — ее слова звучат едва разборчиво, но достаточно громко. Она смотрит на Турбо через плечо Сыча. Она видит, как в его глазах борются сомнение и решительность, не позволяя ему занять ни одну из сторон. Этот выбор разрывает его изнутри. Он буквально готов вот-вот сломаться. Признать поражение. Изменить самому себе. Своим принципам. Но разочарование в ее глазах стало для него самой настоящей фобией. Он не произносит ни слова. Лезвие ножа внезапно проворачивается и вонзается глубже, заставляя ее кричать от боли. Густая кровь интенсивным ручьем стекает по ее подбородку. Теперь ее слишком много. Теперь она буквально глотает ее. Захлебывается ею. Крови становится еще больше, когда Сыч вынимает свой нож из ее тела. Свежая рана бешено пульсирует. Теплая кровь течет по ее коже, пачкает одежду, окрашивает снег под ногами, прежде чем ее просто бросают на землю. Она медленно поворачивает голову в сторону. Озлобленная толпа принимается ожесточенно забивать парней у нее на глазах. Так, чтобы наверняка. Так, чтобы ни у кого из них не хватило сил броситься за ними вслед. Не хватило времени на то, чтобы попытаться ее спасти. Уже через пару минут адская боль начинает медленно увядать. Она слышит звуки разъезжающихся машин. Сквозь мутный взгляд она видит Турбо, что карабкался к ней по земле из последних сил. На его лице почти не осталось живого места. Смотреть на него было слишком больно, но Оля все равно не могла отвести своего взгляда. Она и не хотела. — Все будет хорошо, слышишь? Сейчас скорая приедет, и больно уже не будет, — он осторожно приподнимает ее, крепко сжимая в своих объятиях. Прижимая к своей груди, что прямо сейчас казалась ей самым теплым местом во вселенной. — Мне не больно, — единственное, что произносит Оля, когда ее губы растягиваются в глупой улыбке, на которую у нее едва хватало сил. Ее ответит ранит Турбо сильнее всего, что им довелось пережить. Ее ответ убивает его изнутри. Ее ответ порождает в нем новую дыру, что вот-вот беспощадно поглотит его целиком и полностью. — Не смей так говорить, слышишь? — парень все еще прижимает ее к себе одной рукой, пока второй ладонью он нервно зажимает пульсирующую рану на ее теле изо всех сил, но крови оказывается слишком много, а его сил – слишком недостаточно. Горячие слезы вдруг внезапно стекают по его щекам и разбиваются о ее лицо. — Я не знала, что ты умеешь плакать. — Замолчи. Замолчи немедленно, — его движения слишком нервные. Его голос слишком агрессивный. Даже сейчас он все еще оставался самим собой. — Где эта блядская скорая?! — Марат уже погнал до ближайшей больнички. Будут с минуты на минуту, тут всего пару километров, — наконец она слышит голос Зимы, что внезапно оказывается рядом с Турбо. Его лицо абсолютно точно не выглядело лучше. — Хей, сестренка, ну ты чего? — он улыбается и неожиданно обхватывает ее окровавленную ладонь своими теплыми руками. — Ты ведь еще даже не узнала секрет моего фокуса с шариком, уже забыла? — Ты ведь расскажешь мне? — она пытается смеяться, но вместо этого лишь захлебывается очередной порцией собственной крови. Плач Турбо заставляет ее сердце сжиматься от боли. Обливаться кровью. Нож в ее теле кажется сущим пустяком на фоне слез любимого человека. Когда вы оба наверняка знаете о том, что должно произойти что-то ужасное, только вот повлиять на это вы никак не можете. — Все хорошо. Все замечательно, слышишь? — ее шепот едва различим на фоне его слез. Она не глядя находит его ладонь, которой он все еще так усердно пытался остановить ее кровотечение. Она крепко сжимает его руку в своей. — Все хорошо, — она снова улыбается. — Я в объятиях своей первой любви. — Не говори этого, я умоляю тебя, — он нервно мотает головой, не желая ее слышать. Его горячие слезы по-прежнему обжигали ее холодное лицо, разве что теперь их стало гораздо больше. — Хочешь, мы поедем в Москву? Прямо завтра. Мы бросим все это дерьмо к черту и просто свалим в твою ебучую Москву. Я поступлю в эту дурацкую художку, хочешь? Она улыбается, но ничего не отвечает. Они оба с горечью осознают, что ей бы хотелось услышать эти слова немного раньше. Совсем самую малость. Может быть, сегодня утром?.. — Мне холодно, — единственное, что наконец произносит Оля, когда понимает, что ее рана больше не кровоточит. Когда понимает, что боль наконец отступила окончательно. — Даже не вздумай засыпать, слышишь? Не вздумай закрывать свои блядские глаза, Оля, — он впервые называет ее по имени, только вот она этого уже не слышит. Она не слышит его голоса. Как и отдаленных звуков воющих сирен, подъезжающей скорой помощи. Приблизительно через три часа ее тело начнет остывать. Приблизительно через тридцать шесть часов ее тело окончательно окоченеет. Совсем скоро он забудет ее голос. Совсем скоро он не сможет вспомнить ее лица без фотографии. ♪ Zемфира – Хочешь? ♪ пожалуйста, только живи ты же видишь: я живу тобою моей огромной любви хватит нам двоим с головою