Глава 5
***
Клод довольно быстро оправился. Раны, пусть и глубокие, оказались неопасными и на удивление хорошо заживали. Впервые выбравшись за пределы клуатра в сопровождении Квазимодо, он заметил одну странность — в городе не осталось ни одного цыгана. Будто неведомый вихрь внезапно подхватил всех шумных чернявых безбожников в пёстрых лохмотьях и в одночасье смёл их с перекрёстков и рыночных площадей. Клоду стоило больших трудов уговорить воспитанника вернуться на колокольню. Горбун упорно не желал оставлять его ни на минуту, словно опасался, что господин снова выкинет какую-нибудь глупость, из-за которой его жизнь окажется под угрозой. И он был как никогда прав. Наконец избавившись от неусыпного надзора звонаря, Фролло отправился на поиски своего непутёвого ученика. Как и ожидалось, Гренгуар обнаружился в приёмной парижского прево, куда по сложившейся традиции наведывался каждую среду, чтобы справиться о плате за несчастную мистерию. — Ах, учитель! Рад видеть вас в добром здравии, — бледно улыбнулся поэт, предусмотрительно отступив от архидьякона на пару шагов и пряча руки за спиной. Из поведения Пьера следовало, что их последняя встреча произвела на него не самое лестное впечатление. Клод придал лицу обычное выражение холодной сдержанности. — Взаимно, мэтр Гренгуар. Как обстоят ваши дела? — Ни то, ни сё, а, впрочем, недурно! Я знаю меру всему. Помните, учитель? По словам Гиппократа, секрет вечного здоровья id est: cibi, potus, somni, venus, omnia moderata sint. Фролло поспешил перекрыть этот неиссякаемый поток словоблудия: — Счастлив, что вы не утратили присутствия духа в столь непростых обстоятельствах. Вижу, вам никак не удаётся уладить разногласие с мессиром д'Эстутвилем. — Увы, это так. Вынужден признать, что я прихожу сюда скорее из желания полюбоваться на барельефы, украшающие стены, чем из надежды получить хоть какие-то средства. Здесь Пьер, явно истосковавшийся по достойным собеседникам, доверительно потянул архидьякона за рукав сутаны. Лихорадочный блеск его глаз не предвещал Клоду ничего хорошего. Возможно, его вниманию желали представить очередной эпохальный труд в духе приснопамятного сочинения о комете. — Мэтр Фролло! Совсем недавно я начал составлять комментарий к великолепному произведению Бодри-ле-Ружа, епископа Нойонского и Турнейского, «De cupa petrarum». И это так увлекло меня, что я открыл для себя новую страсть, затмившую все прочие. Зодчество! Ведь это же естественное завершение герметики, ибо между ними есть нерушимая связь, и одно проистекает из другого. — Разумеется, — поспешил согласиться священник, твёрдо намеренный вернуть беседу в нужное русло. — Но чем же вы зарабатываете на жизнь? Неужели так и носите пирамиды из стульев в зубах в перерывах между танцами вашей спутницы? Кстати, а где же она? Тут Гренгуар тяжело вздохнул и понуро опустил лохматую голову. — Как верно вы всё подмечаете! Беда никогда не приходит одна. Обе мои музы покинули меня. Архидьякон удивлённо приподнял брови. — Обе? И кто же вторая? — Ну как же, мэтр? — возмутился Пьер. — Это прелестное, кроткое, пленительное создание, без которого померкнет дневной свет! Чудесная белая козочка с позолоченными рожками, несравненная Джали! Клод пристально посмотрел на бывшего ученика, пытаясь понять, насмехается тот или же попросту спятил от свалившегося на него несчастья. Пусть его брак с Эсмеральдой и был совершенной фикцией, но не проникнуться чарами прекрасной ведьмы поэт просто не мог. Эта дьяволица соблазнила бы и мраморных епископов, заставив их сойти со своих постаментов и пасть к её ногам, что уж говорить о мужчинах, в чьих жилах течёт горячая кровь. Но объяснение столь странному поведению Гренгуара, как думалось Клоду, было куда проще. Пьер, по складу характера не способный надолго концентрировать внимание на чём-то определённом, таким образом переживал резкий отказ красавицы, найдя более сговорчивый и безопасный предмет для обожания, не требовавший столь полной отдачи душевных сил. — Но что же произошло? — участливо осведомился архидьякон. — Отчего вы так поспешно расстались? Гренгуар заломил руки в лучших традициях греческой трагедии. — О, если бы я знал! Но думаю, дело в том, что окаянному цыганскому племени просто не сидится на месте. Клянусь душой, мостовые Парижа жгут им пятки, точно пламя преисподней. Их главарь, любопытнейший, к слову, тип, повелел им собираться в дорогу. И моя прекрасная супруга поспешила исполнить его волю, бросив меня на произвол судьбы. Семнадцать парижских су и ветхая лачуга — вот и всё моё наследство. Эта невинная плясунья по сути своей коварная менада. Только что ты грелся в лучах её благосклонного взора, и вот она уже оставляет тебя без всяких причин и сожалений. Как вы счастливы в своей добродетели, отец Клод! Воистину, женщины вероломные создания. Впрочем, как и животные. Потому отныне я люблю только камни. Архидьякон терпеливо снёс эти стенания, борясь с отчаянным желанием схватить негодного пустомелю за шиворот и хорошенько встряхнуть. Его цель была близка и следовала проявить осторожность. — Значит, египтяне покинули Париж, — бесстрастно заметил он. — Вы абсолютно уверены в этом? Мне не хотелось бы сообщать его преосвященству ложные сведения. Быть может, эта языческая зараза планирует осесть где-нибудь в предместьях и продолжить смущать честных христиан? — Уверяю вас, учитель, не стоит беспокоиться на сей счёт. Насколько я понял, они хотят отправиться в сторону Турени через Шартр. Перед этим, правда, думают заработать на весенних ярмарках по пути. Пляски, фокусы, гадания и торговля лошадьми, разумеется, краденными. Неделя там, неделя здесь, пока местные простофили не поймут, что к чему. А к лету эти мошенники и вовсе уберутся из Франции. Так что господину епископу больше не нужно будет переживать за благополучие прихода. Фролло небрежно пожал плечами, стараясь скрыть охватившую его дрожь. — Надеюсь, что это так. В нашей несчастной столице и без того хватает беззакония. И ещё кое-что, мэтр Гренгуар. Позвольте мне позаботиться о вашем деле. Ничего не могу обещать наверняка, но постараюсь убедить господина прево выплатить вам гонорар к концу весны. А пока могу предложить вам вакантное место писца при конторе одного уважаемого нотариуса. Такому человеку, как вы, не годится жить среди уличного сброда. Гренгуар едва не бросился обнимать бывшего учителя, но вовремя опомнившись, лишь с чувством пожал ему руку. — О, благодарю вас, мэтр! Вы всегда принимали во мне участие. Да хранит вас Бог! «Или приберёт дьявол», — мрачно подумал Клод, коротко прощаясь с окрылённым поэтом. Следующим его шагом был визит к епископу Парижскому. Луи де Бомон мельком осмотрел представленные бумаги и испытующе воззрился на своего викария. — Послушайте, Фролло, к чему такая спешка? Вы же совсем недавно были при смерти, а теперь рвётесь в один из самых дальних приходов по какому-то пустяшному делу. — При всём моём уважении, ваше преосвященство, я бы не назвал растрату в тридцать пять турских экю пустяком. Эта сумма больше годового жалования прокурора духовного суда. Если вы посмотрите приложенные свидетельства… Епископ нетерпеливо взмахнул рукой, прерывая его; крупный перстень блеснул в лучах утреннего солнца, отбрасывая алые блики на лежащие на столе документы. — Оставьте, у меня нет никаких сомнений в справедливости ваших доводов. Речь сейчас о другом. Меня заботит, что вы думаете о благополучии церковной казны больше, чем о собственном здоровье. А это весьма прискорбно, друг мой. — Уверяю вас, с моим здоровьем всё в порядке. Всего лишь небольшая простуда — обычное явление в это время года. — Хороша простуда! Мне докладывали, что вы были без сознания несколько дней. Ваш заместитель разносил эти новости по всему клуатру с усердием, достойным лучшего применения. Он так рьяно призывал братьев молиться о вашем благополучии, что я всерьёз опасался, как бы мне не пришлось отдать ваше место этому фламандскому пройдохе. Видит Бог, я этого не желаю, Фролло. Я слишком ценю ваши способности. — Благодарю, ваше преосвященство, — смиренно отозвался Клод. — И всё же мне хотелось бы поскорей приступить к своим обязанностям. Луи задумчиво постучал кончиками длинных пальцев по резному подлокотнику кресла, обитого кордовской кожей, и покачал головой. — Вы неисправимы. Но может вы и правы. В конце концов это даже неплохо, что вы выберетесь на природу подальше от городских стен. Парижский воздух мало способствует выздоровлению. Миазмы, поднимающиеся от Сены, не заглушают даже благовония, выписанные из Ватикана. Поезжайте, друг мой. И вот что — возьмите мою карету. В вашем состоянии лучше путешествовать со всеми удобствами. — Вы весьма любезны. Право же, не стоит. Епископ лишь пожал плечами: — Пустяки! Всё, ступайте. Надеюсь, поездка пойдёт вам на пользу. Клод всей душой уповал на то, что последние слова прелата окажутся пророческими. Но надежды на подобный исход было мало. Скорей всего, Луи всё-таки придётся иметь дело с рыжим выжигой из Брюгге, недаром он так переполошился. Клод не обманывался нежданной милостью епископа. Забота де Бомона была продиктована исключительно практическими соображениями. Он просто боялся потерять единственного человека, досконально разбиравшегося в запутанных финансах епархии и не позволявшего себе запускать в них руку. Вечер Клод потратил на то, чтобы привести дела в порядок. Он закончил отчёт о поступлениях из Монлерийского благочиния, утвердил список каноников для проведения служб и разобрал внушительную стопку церковных документов, заверив всё, что требовалось. Завещание его было давно составлено и потому он просто написал два письма — одно для Жеана, другое для Квазимодо. Рано утром, забираясь в карету, Фролло бросил последний взгляд на собор, залитый тёплым золотистым светом восходящего солнца. Возможно, он больше никогда не вернётся сюда. Но Клод не чувствовал горечи. Только странное спокойствие и твёрдую решимость наконец переломить судьбу. И, быть может, стать счастливым с женщиной, которую любит, несмотря ни на что.