Затерянный

По улицам разносился грохот, выстрелы, чей-то гогот и просто отвратительный шум. Где-то сверкает стразами и переливается перламутром оружие, стреляющее из всех углов в кого ни попадя. Красное небо освещается пеплом и всплесками крови из артерии. Тоже красной. Вокруг все кажется удушающим, едва ощутимым, но оставившим в жизни грешников отвратительный шрам, собиравшийся гнить до конца их дней в Адском пекле. Если бы Вокс не был занят своим собирательством чужих денег для собственной вечной славы, он бы давно начал презирать всех вокруг. А это он умеет. Конечно, из всех Ви он самый, вроде как, прославленный и успешный, — по крайней мере, так Вокс хочет думать сам, теша свое самолюбие — дел много, количество идей и амбиции растут подобно накручивающейся спирали торнадо, и все надо успеть, потому даже если он заверил себя в такой незамысловатой способности, вряд ли он ей действительно когда-нибудь воспользуется. Образ потеряет. Ведь нужно следить за имиджем, нигде не сказать слова лишнего, не сметь подключать дополнительные силы для дел, с которыми они могут справиться самостоятельно, быть в центре внимания, добиваться все путем обмана и гипноза, не раскрыв тайны и все имеющиеся способности. От извечных вопросов и интервью болит все тело, — в том числе гортань и голосовые связки — шейные позвонки нужно срочно размять, иначе скоро рассыпятся и станут бесполезной лужей из крови и растертых в пепел костей. Даже, черт возьми, плоский экран телевизора, что чаще в последнее время ломается или просто выходит из строя, болит, только иначе. Ведь сам телевизор подключен через датчики и установлен с помощью сцепления от дуги позвонка, от которого отходят отростки и прикрепляются фасцы и мышцы. И если раньше болела спина, то теперь только шея, что чудом выдерживает на своем несчастном первом позвонке — атланте — экран телевизора. Провода менять благо нужно реже, однако само осознание, что его-то технологии — самого владельца Вокстека — могут со временем ломаться и стареть выводит из себя. Вокс наклоняет с хрустом голову вбок — хоть бы провода и датчики не пересеклись и не дали сигнал какой-нибудь идиотский. Он устало тянется на огромном диване — по большей части покупка которого была инициирована Валентино, что любит все большое и вульгарно выглядящее — и думает лишь о том, насколько же однообразна была бы его жизнь без круглосуточной слежки за всем Пентаграм-сити. Наблюдать за грешниками, дохнущими и погоревшими на пустом месте от перенасыщения дофамина, других гормонов вперемешку с какими-то наркотиками, конечно, очень весело. Ведь Вокс знал, что эти вещества — гормоны — генерируются в мозгу в том числе под влиянием наркотиков и вызывают состояние «кайфа». Потому скорее просто от наркотиков. Что ни день — то комедия, только скучная, доставляющая быстротечное удовольствие и, соответственно, наслаждение. Комедия такая кропотливая, прямо дотошная, что иногда смотреть противно. И эти дешевые драмы, актеры которых пропахли насквозь похотью и такими же дешманскими сигаретами, что смотрится неописуемо смешно, уже не настолько интересные. По крайней мере, в последнее время. Вокс вздохнул, перебирая меж пальцев какие-то фотографии, снятые недавно для обложки нового сериала с актерами-пустышками и нескончаемыми намеками взять партнера жестче. Он даже название плохо помнит, но главная-то выгода его в том, что его компания инвестирует эту хуйню и получает за это немалые деньги от каких-то идиотов с такой же пустой головой, умеющие только смотреть и жрать всякую блевотину вроде этой. Короче, если так внимать, то у Вокса уйма увлечений и в одиночестве. Хотя когда все Ви в сборе — он тоже не ощущает себя в присутствии кого-то. Валентино лишь бы хны до того, скучно Воксу или нет, он все за своими шлюхами бегает, Вельветт же увлечена чем угодно, кроме деятельности того в свободное время. И вот так получается, что он почти всегда один-на-один со своими эмоциями, развлечениями и воспоминаниями. А они проносятся одна за другой, формируя что-то вроде отдельного самомнения, да только... Не клеится как-то. Ведь все должны думать о нем. Все должны помнить о нем. Все должны, блять, восхищаться им. И по подобным завышенным ожиданиям от общества любое ответное пренебрежение расценивается как подстава или розыгрыш. Причем основательный такой, ни на что не похожий, расплывающийся, словно акварельное пятно. Зачем вообще он так зацикливается о том, что о нем думают остальные, если приоритеты уже расставлены, подобно фигурам на шахматной доске? Ведь глаза его сверкают ярче звезд вроде жаркого солнца, переливаются неоновой гуашью, — это притом, что вся красота и очарование буквально спроектированы и нарисованы на экране. Или экраном. Тут как уместнее сказать — угольные брови-ниточки почти всегда завораживающе приподняты, зубасто-клыкастая улыбка, льющаяся цветом лазурно-голубых сапфировых волн. И это привлекает к себе многих. О-очень многих. И Вокс глотками жадными внимает любые комплименты, смакует, жаждет большего, ведь чаша внимания должна быть всегда до верхов полна. Чтобы высыпалось с краев. И если за день на него не обратили внимания, пока Вокс из кожи вон лез, то день официально испорчен. И он готов разрезать чужую плоть, залезть под кожу как в костюм и пройтись в теле другого существа, чтобы хотя бы его, но оценили по достоинству. Ведь слышит-то Вокс. И чтобы заметили его и запомнили, Вокс всю энергию свою отдает без остатка. Чтоб ни пылинки на нем не осталось. И если кто-то посмеет унизить его публично, он будет испепелен. И ни больная шея, ни одиночество, ни эгоизм не помешает. Все прочь, все в сторону. Улетать куда-то орбитой в свои закоулки мыслей для извлечения из этого выгоды и хотя бы небольшого спокойствия после того, как он сорвался на своего сотрудника, ему никогда не мешало. Возвращаясь к вопросу. Загвоздка в том, что Вокс совсем не расставил приоритеты. Он все еще потерянно метается из стороны в сторону. А еще проблема в том, что он, кажется, помял фотографии для обложки того сериальчика. Бля-я-я-ять. Теперь ему нужно начать верить во всевышие силы, ведь Вал точно ему этого не простит. Или ему будет плевать: все же сериал не его авторства, но за халатность по шапке ему точно дадут, ведь заказчик оказался персоной требовательной. Настолько, что Валентино параллельно работал над обложкой — а перед этим пахала Вельветт над актерами и дизайнами костюмов — и снимал собственный новый фильм. В последнее время Вокс более нестабилен, нежели раньше, потому ему дается сложнее сохранять лицо на публике, и, соответственно, когда он один. Он итак достаточно импульсивен, — и то, это одна из черт его характера, чтобы привлечь больше внимания, ведь чем громче, тем нервирующе — так тут еще нужно быть на публике ко всем учтивым и вежливым. Отвратительно. Но он терпит. Надо терпеть. Надо сохранять имидж. Зачем надо? Потому что... Эм. Тогда все будут тебя любить и замечать? Обращать внимание? Или?.. Нет. О таком нельзя думать. Даже в давящей своей навязчивостью тишиной, полумраке погасшей свечи и удушающем чувстве одиночества. Вокс быстро встает с места, снимает пиджак — конкретно уже подзаебал сей товарищ — и отбрасывает помявшиеся фотографии на стол. Потом он выберет, какая ему больше всех нравится. Или какая не помялась. Даже несмотря на то, что они, как бы, все одинаковые, даже освещение не меняется, только ракурс и расположение светотени и рефлекса. Но от подобной аргументации легче и понятнее не становится. М-да. После хитроумных объяснений Вельветт в фантомной разности этих фотографий Вокс чувствует себя учеником какого-то знаменитого художника, который объясняет ему все прелести света и тени в картинах.

***

И именно тогда появляется он. Тогда, когда Вокс не чувствует, что на него все смотрят. Чувствовал лишь выедающее изнутри одиночество. Точнее, нет. Появился он раньше Вокса. Но начал свою деятельность именно тогда. С серой, подобно глине, кожей, с очами, словно освещающими весь Пентаграм-сити своей загадочностью, появившейся внезапно, во всем красном и сначала не воспринимающийся всерьез. Но затем первое и единственное во всем Аду радио начало крутить крики известных в то время Оверлордов. С частотой... Ну. Скажем так, не было и дня, когда душераздирающих криков не было слышно. Первая их встреча произошла случайно. Или почти. Вокса тогда позвали на собрание Оверлордов. Точнее, позвали всех Ви, но те сказали, чтоб шел лишь он от лица всех троих. Они часто так делали, когда кому-то было впадлу идти. По очереди были. Заходя в просторное помещение со знакомыми рожами, однако их значительно поубавилось, но те, которые бесили больше всех, — это все — все также сидели на своих отбеленных стульях. Взгляд невольно скользит по помещению, пока на каждом шагу антенны на телевизоре забавно тряслись и издавали звуки перемотанного сломанного и тихозвучащего синтезатора, и тогда Вокс замечает ярко-красное, грандиозное пятно около своего места. Кто-то из Оверлордов что-то говорит, но Вокс не слушает, он будто в вакууме, погрузился в омуты глаз напротив, хоть и не бессовестно уставившись, но, тем не менее, наблюдая за его элегантными движениями и за голосом, покрытым помехами радио двадцатых годов. Тогда Вокс начинает с ним говорить. После собрания, на котором муторно и долго копошились в каких-то делах, касательно чего-то там охуеть интересного, что Вокс не слушал, он остается караулить красный силуэт, окутанный мистикой. Да, есть очень большая вероятность того, что этого Оверлорда представляли, но он не слушал. Опять не слушал. Тогда тот Оверлорд на лице с маниакальным оскалом, державшийся, похоже, все собрание, выходит из поворота, сразу натыкается на Вокса. — Мы так и не познакомились, так? Я Вокс. Ты, может быть, слышал о Вокстеке — я им владею. — О, дражайший Вокс, безмерно рад нашему милому знакомству! Я Аластор. Вы могли слышать мои радиопередачи! — Еще больше скалится демон, пряча одну руку за спину, ту, в которой микрофон, а вторую протягивая для рукопожатия. Когтистую руку спешно сжимают в своей, после убирая, а затем Вокс продолжает: — Хотелось бы узнать тебя поближе, друг. Можем встретиться в любое удобное для тебя время, — тянет и лыбится в ответ отшлифованными клыками на такие случаи нежданного знакомства Вокс, начиная медленно идти в сторону выхода. — Думаю, дорогой друг, завтра в половину третьего я точно смогу выделить на Вас пару часиков! — Аластор тоже с места сдвигается, бредя чуть впереди. Оба хвастливы и напыщенно эгоистичны. И это обоих устраивает. Уже появилась некая таблица ценностей в их небольшом соперничестве. И это тоже обоих устраивает. Они вышли за пределы здания, разгуливая по выкатанному с помощью чужих тел аслфальту, не то со следами крови, не то со следами чьей-то блевотины. Все вокруг снова окрашивается красным. Либо от удушающего присутствия Аластора рядом, либо этому способствовали высшие силы. Вокс вообще часто винит в своих неудачах не себя, а кого-то всевышнего. Что это, мол, его вина. Что Вокс, мол, на ошибки не способен. Но сейчас это скорее не ошибка, а просто занятная деталь, что он заметил. — Отличное время! Тогда встретимся, может, в ближайшем ресторане? Я могу заранее забронировать столик, не придется искать. — Милейший, Вы так добры! Тогда до завтра! — Немного наклоняет голову и ведет ушами в сторону Аластор, прощаясь. — До завтра, — отзеркаливает Вокс чужую улыбку. Вокс возвращается обратно в башню Ви, зная, что там он снова будет один. И, если честно, Вокс готов растезрать себя от макушки до пят, ведь совершенно наивно жаждет большего внимания со стороны всех, когда теснее подружиться с этим Оверлордом. Отпечатками и размытими силуэтами в голове формируется имя «Аластор».