Шоколад

Возможно-точно-Кира молча собирает карты, багрянцевые отсветы от камня блекнут на его руках, и наваждение уходит… Не забывает дать подснять, как положено. Он как будто серьёзнее, сосредоточеннее — ближе к финалу. Глаза становятся совершенно непроницаемыми, точно матовое стекло. Лайт уходит — не просто в игру, но в какую-то внутреннюю игру, будто сейчас он играет не только с L, но с самим собой. Он ставит свою единственную, слепую⁹ шоколадку, раздаёт карты, почти равнодушно скользит глазами по L — не идущему на рейз, добивает — и выкладывает первую улицу последнего круга. Внезапно — но Лайт прекращает агрессивно давить. Его стратегия снова круто меняет ход, вызывая лёгкое головокружение и запах озона. L вздыхает. Кто угодно мог бы назвать его адреналиновым маньяком, и он, пожалуй, даже воздержался бы от возражений, хотя на деле никогда и не задумывался, зачем рискует жизнью, — представить её себе иначе он бы просто не смог. Но L никогда не любил слишком резкие повороты. Ещё стошнит. Может, с Лайтом он бы на такое и пошёл — с Лайтом, который был с ним во время Ёцубы, — если бы только мог ему доверять. Он хорошо помнит знаки смерти, появившиеся в ладонях Ягами в предыдущем раунде. Рука его наверняка-заклятого-врага трижды касается алой поверхности, три — это тоже что-то божественное, и каждый раз L ждёт, что камень расступится, порождая круги — боли и смерти, и что Лайт удивлённо перевернёт кисть, стряхивая капли, и уставится на испачканную манжету… Не только у Ягами это место вызывает странные иллюзии. На столе, оставшемся, вопреки фантазиям L, твёрдым, лежат тройка сердец, трефовая десятка (знакомая уже по воспоминаниям о Соитиро) — и тройка пик. L держит бубновую три в руке, его мысли, похожее, материализовались, и пока неплохо. — Мне вчера снился странный сон, как будто я утопаю в шоколадном муссе с клубникой. Но клубника была не свежей, а консервированной, приторной… — L рассказывает медленно, будто намеренно стирая интонации из голоса, чуя, что это наверняка разозлит Ягами. — Скажи, Лайт-кун, тебе тоже снятся странные сны в последнее время? — Что? — детектив не прогадал — соперник нахмурился, теперь уже явно, на губы легла не гримаса — только её тень, но разительно меняющая красивое лицо, — как всегда бывает с лжецами и лицемерами: правда может их изуродовать, не потому, что они уродливы — но потому, что внезапно открывшаяся истина пугает, как оскал черепа. В этой мимике так и читалось: «Что за чушь ты несёшь, Рюдзаки?!» Манипуляция, призванная расшатать уверенность в целостности собственного разума, — ещё один способ лжи и защиты. — Какая клубника?.. Нет. — А какие тебе снятся сны, Лайт-кун? — L не отступает. Кира может отобрать у него всё — даже жизнь, но одного он не отберёт точно — веру в себя. Тот быстро взглянул на него, будто недоумевая. — Никаких, — как отрезает. L всегда был рациональным, и излишней рефлексией на тему этики и морали не страдал — она никогда не помогала делу (нередко оказавшись потому награждённым клеймом человека с не лучшим моральным обликом. L не спорил. Он просто принял ответственность и действовал дальше. Это было хотя бы честно). Но сны — прямое отражение страхов и желаний, и, исходя из этого, он бы предположил, что не видеть — или почти не видеть — снов может разве что либо человек никогда не страдающий, никогда не сомневающийся и ничего не желающий, то есть — безгрешный (а таких L пока не встречал…). Либо — человек, полностью лишённый совести и получивший всё, чего душа хотела. Вариантов выбора тут почти что нет. Кира убил двенадцать агентов, даже не задумавшись. Неужели Лайту и правда ничего не снится, тёмными ночами, наполненными только призрачным светом монитора — и хронической бессонницей соседа по кровати? L не верил. Лайт, который просил выпустить его из камеры (проклятье, это было тяжелей, чем казалось — отказать ему), Лайт, который четыре месяца работал с ним, плечом к плечу, и правда мог не видеть снов — или видеть такие, что не заставляли его дыхание меняться. Но не этот. Он не знает, почему ложь Лайта — только ложь Лайта! — вызывает странный, тянущий зуд внутри — но всераспространяющийся, как метастаз, от которого хочется свернуться в клубок и зажать что-то в груди, пока его друг-враг сидит и, болтая ногой (а все три предыдущие раунда сидел спокойно!), разглядывает карты в руках, хотя наверняка запомнил их за четверть секунды. L не знает ещё, что это чувство зовут болью. Но он знает, что он зол. Зол на все эти его игры, и на лицемерие, и на поддельную честность за зеркальным слоем глаз, и он хочет вывести Лайта на чистую воду, чего бы ему это ни стоило. L сгребает из своей горки «фишки» — приходится помочь себе второй рукой — не помещаются, и бросает в банк, задевая карты. Всего получается десять. Смотрит на свою — значительно поредевшую стопку. Первый подозреваемый по делу Киры держит карманные карты в руках, но смотрит не на них, как кажется, — прячет под опущенными ресницами и длинной чёлкой взгляд, направленный на стол. Он сразу получил трефовые восьмёрку и даму — последняя карта снова напомнила о Мисе, она всегда была с ним с самого начала. Ему опять повезло — со старта. Теперь на столе лежит такая же десятка. 8, …, 10, …, Q. Стрит — это очень хорошо, и стрит-флеш¹ — ещё лучше, особенно учитывая, что у скотины, которая сидит напротив, что-то явно многообещающее. Его угрюмый друг-враг немного расскажет о себе мимикой, но короткий блеск в чёрных глазах выдал реальное состояние дел противника — и положение это (для Лайта) невесёлое. Вероятность, что на ривере ему придёт недостающая карта, — 17 процентов, если только эта сволочь ничего не прикарманила, — и снижается до 15 процентов, если всё-таки да, но у того ещё и наверняка тройка… Знать бы, какая карта у L вторая… Положение Лайта пестрит — весьма иронично, глядя на комбинацию, — дырами, он ступил на лёд, и пытается идти по неверно-твёрдым, как слово опытного лжеца, опасно похрустывающим под ногами дорожкам — так хрустят кости мелких животных, если наступить на них ночью в лесу, — между разверзнутыми чёрными пастями полыней. И уверенности у него не так много, как хотелось бы... Поэтому на деле Лайт злится, и думает «чёрт тебя задери», старательно делая вид, что причина его раздражения — неуместная болтовня детектива про сны. Чёртов L! Лайту снятся сны. Почти каждую ночь, обнимая его, как густой, тошнотворно-солёный омут, накрывая его, как эта кровавая мраморная плита, под которой он тонет, тонет — и не может выплыть. Шуршание, когда детектив бросает груду шоколадок, отвлекает Лайта от размышлений, он задевает взглядом стол — и замирает. Это зрелище разбивает-таки на секунду мутность матового стекла, и у Киры такой вид, будто он сейчас выругается. И уже одно это того стоило. Чёртов L!!! Иногда Лайту кажется, что ублюдок родился на свет, чтобы нарочно вставлять ему палки в колёса. И L видит, что Ягами, похоже… Колеблется? Возможно, это всего лишь очередная иллюзия — но тот не отрывает взгляда от карт в руках, и, возможно, L снова мерещится, как в случае со столом, — тонкая, невидимая почти полоска сомнения у него меж бровей. Хотя до этого он не колебался, кажется, ни разу. Как будто сейчас Кира правда стоит на берегу замёрзшей реки и с сомнением смотрит на ненадёжный, прозрачно-синеватый, точно лицо мертвеца, лёд у своих ног. … И тут же швыряет на красный стол все десять плиток, и камень, вздрагивая, расходится свежим порезом, и они тонут, тонут в густой, алой жидкости, пока она не смыкается над ними… L ошибся? Неужели?.. Детектив не знает, как же Кира его ненавидит, когда бросает сладкие квадратики на готовую их, кажется, проглотить багровую поверхность, превратившуюся в кровавую чашу, следя, чтобы рука сделала это так же уверенно, как и глаза. Ягами не сомневался — лицу его L давно научился не верить, и здесь самое место для ироничной шутки про «покер фейс» — но рука, бросившая многократную ставку, двигалась так же твёрдо и быстро, как и когда он собрал мало чем победимое каре из четвёрок. Похоже, у Лайта прекрасный расклад, и все попытки L заставить его раскрыться отлетают от щита лёгкого недоумения и лёгкой, на грани флирта, небрежности — куда ценнее неверного спокойствия, как тяжёлая стрела от драконьей чешуи, заставив монстра разве что фыркнуть. «Никаких», — будто его соперник ничего глупее в жизни спросить не мог. Ягами-младший сбрасывает колоду и выкладывает девятку треф. Сердце делает короткую паузу, вместе с дыханием — от этого чуть начинает кружится голова, недостаток воздуха нездорово опьяняет… Как?!! Кусочек пазла послушно ложится в будущий — великолепный, выверенный — стрит-флеш, и Лайту хочется смеяться. Это было невозможно, но это случилось. Возможно, Рюук был неправ насчёт того, что падение Тетради — случайность. Случайным судьба так не идёт навстречу. Только избранным. В этом — и других — мирах есть силы, которые неизвестны даже шинигами. L кидает только четыре плитки. Неужели поверил блефу? Тогда почему просто не сбросил? Пока всё идёт как нельзя лучше. Осталась последняя улица, и Лайт знает, что вероятность получить трефового валета — его трефового валета, — согласно процентам, невысока, но журавль в небе куда лучше синицы в руках — для Лайта, и на хотя бы обычный стрит шансы у него есть. У него должно получиться. Иначе быть не может! Медленно, точно издеваясь, подняв глаза на соперника («Смотри, L, смотри!»), он берёт шесть плиток и кладёт на будто липкую уже — и правда кровь — столешницу. Это, конечно, больше, чем у него есть шансов, но он всегда побеждал, рискуя. L медлит, прижатый к стенке, глаза блестят, но он не отступает, — и уравнивает ставки. Плитки стоят между ними, как маленькие тающие башенки, готовые рухнуть. Лайт надеется, что его — не рухнут. — Действительно никаких?.. — переспрашивает это чудовище неупокоенное, в привычной манере прижимая большой палец к губам — жест, настолько знакомый Лайту, что тот уже даже не знает, ненавидит он его или любит. В любом случае, он бы хотел, чтобы L сейчас палец прокусил… — Лайт-кун… Я никогда не слышал, чтобы кому-то снов вообще не снилось… Ягами понятия не имеет, откуда это создание, не умеющее нормально сидеть на людях, знает, куда бить, но наносить удары у его Немезиды получается неплохо, даже если у неё завязаны глаза¹⁰. ____________________ ⁹ blind (англ.) — «слепой». Обязательная начальная ставка — до того, как игроки увидят свои карты. ¹⁰ Немезида, греческая богиня возмездия, изображается с завязанными глазами — «правосудие слепо».