— Знаешь почему тебя не пустят на Северный полюс?
— Почему?
— Потому что при виде тебя он растает.
— Кто растает?
— Северный полюс.
— Почему он растает?
— Потому что увидит тебя.
— Но как он может меня увидеть? У Северного полюса нет глаз! Это неодушевленный предмет! Ты вообще училась в школе?
© Крис Вагнер
Карамель встала поперёк горла, когда в каюту шумно постучались. Валя вздрогнул, засмотревшись собственным расхристанным на узкой кровати саквояжем, он совсем потерял счёт времени. Закашлявшись, выплюнул конфету, откровенно посягнувшую на его жизнь, в мусорку и, в два шага добравшись до гермодвери, повернул ручку, открыв и вместе с тем прекратив звон толстых металлических листов под ударами кулаков кого-то из полярников ледокола «Арктика». — Пора выходить, — кратко сообщил бородатый приземистый матрос в изношенной и посеревшей от времени робе. — Ждать не будут. — Выхожу, — кивнул Валя. Матрос, поглядев за чужое плечо в каюту какое-то время, почесал густую бровь, хмыкнул и был таков. Его удаляющиеся шаги слились с симфонией общего скрежета ледокола о многолетний лёд. Собирать вещи было даже грустно. «Арктика» — последний остров более-менее привычной и повседневной жизни. Плавучий атомный город, который, согласно прогнозам, на данный момент лучший (и единственный) вариант транспорта для совершения пути до Северного полюса. Матросы и учёные ласково назвали полюс «мáкушка» Земли. Валя записал их слова в свой журнал, посетив столовую с камбузом, музыкальный и шахматный салоны, кинозал, спортзал, плавательный бассейн, библиотеку, учебный класс, две сауны, парикмахерскую, фотолабораторию и даже бытовую мастерскую. Действительно, город на воде. Всего здесь около трёх сотен человек. К нему отнеслись радушно, а сотрудники исследовательских групп рассказали о своей деятельности, поверхностно научили работе с хитрым оборудованием для отбора проб из льда, воды, почвы, воздуха. Валя не единственный журналист (кроме него — ещё два десятка человек из разных издательств Ленинграда и Союза). Но именно Валя отправится не на легендарное надводное полярное покорение крайней точки планеты, а на промежуточный пункт пути — на Новую Землю. На станцию «Мыс Желанный» одноимённого мыса, где о привычной жизни ему предстояло забыть на несколько месяцев пока лишь зарождающейся в конце лета полярной ночи. Поморы назвали этот мыс «Доходы» — место, до которого рыболовы дошли по западному берегу Новой Земли. За этим мысом начиналось Карское море, неблагоприятное для промысла из-за мощных льдов. Мысом Желанным он стал с руки голландского мореплавателя Баренца, проплывшего здесь во время своей третьей экспедиции на Новую Землю ещё в шестнадцатом веке. Он назвал его «Hoeck der Begeerte» — мыс, которого хотели достичь. Так и Валя однажды возжелал достичь этой точки на карте, а теперь… Кто бы выбрал какой-то мыс, когда несколько суток отделяет весь состав ледокола от мирового достижения? Новой победы в мировой борьбе? Имена учёных, моряков и журналистов из числа добровольцев заблаговременно вписали туда, откуда они никогда не сотрутся как герои, как первопроходцы, как космонавты, но в снегах далёкой стороны родной планеты. Валя же делал иной выбор — из личных убеждений. Здесь — на ледоколе — каждый сантиметр насквозь пропитан мечтами о вечном, о вкладе в историю и науку, об очередном подвиге советского народа. Без этого никуда. Валя заметил, что подобные мысли похожи на любую болезнь, которая расползается по воздуху. Он не стал исключением. Изначальный план будто бы даже утратил смысл — на фоне того, что ждало впереди ледокол «Арктика», но не ждало лично Валю. О его целях, пока слишком неясных, говорить… стыдно. Помпезность — тема общего дела, а индивид сам по себе всегда сер и скучен. Раскрытый на койке деревянный саквояж в потёртой коже — наследство деда. Дед жил ещё при царе и купил этот саквояж будучи молодым офицером, служившим в порту Севастополя. Вале нравилось думать об истории вещей, их прошлом, ему казалось, что такие вещи хранят в себе не только историю, но и душу. Он осторожно косался трещин на сбитых ручках. История — то, что придавало всему в этом мире значимость. Ради познания человеческой истории в моменте её свершения Валя выучился на журналиста и теперь должен был сойти с ледокола на землю, которую впору было называть Краем Света. В конце концов, история этих мест заслуживала получить огласку. Ледокол мощно тряхнуло на льдине. Грозная машина встала посреди льда и морской воды. До Новой Земли осталось меньше часа пути на моторной лодке. Вале надо срочно выходить. А он, как его саквояж, раскрыт, разобран, беззащитен. Сиротливо рядом с койкой стоит, кроме прочего, чёрный футляр с пишущей машинкой «Москва» — единственной собранной и готовой к переезду вещью в этой каюте. Машинка терпеливо ждала своего часа, ведь в пути её услуги так и не понадобились, под рукой всегда есть журнал с ручкой — её удобные компаньоны. Валя тяжко вздохнул, делать нечего. Отказываться от собственных планов перед их свершением — не почётно, не по-мужски, а значит унизительно. Поэтому он скинул как попало вещи в саквояж, закрыл его со щелчком кодового замка, накинул поверх пёстрого вязаного свитера шерстяное пальто с подкладом, шапку-ушанку и шарф в цвет свитера, поправил слегка измятые шерстяные брюки со стрелкой, топнул дорогими кожаными ботинками (как если бы проверил собственное заземление), подхватил саквояж с футляром в обе руки, просел под немаленьким весом своей поклажи, но гермодверь открыл нарочито уверенно, на краткий миг опустив саквояж на пол, вновь взялся за старые ручки, ступил в гудящий коридор жилой части ледокола «Арктика» и направился к ближайшей лестнице ведущей на палубу.***
Первое, к чему Валя должен приготовиться — шум ветра. Белое безмолвие, о котором рассказывал Джек Лондон, на самом деле не белое абсолютно и вовсе не безмолвное. Кричал ветер, кричали на птичьем базарчике утёса моевки, с грохотом на стрелку мыса и на площадку маяка в нескольких десятках метров набегали солёные, холодные и гигантские морские волны. Дикая, живая природа для Вали инопланетна, будто высадили его не на родной Земле. Он вдруг осознал себя скудным и маленьким человеком, космонавтом в необъятном космосе. Моторная лодка, если сравнивать её с монстроподобным ледоколом, едва ли может защитить от опасного внешнего мира. Даже ледокол не гарантировал сохранность всех человеческих жизней на нём. Моторная лодочка — бумажный кораблик не в луже или ручейке, а в бурной реке, однажды впадающей в море или океан. Заполярье — космос в миниатюре и то, что человек никогда не сможет подчинить себе до конца. Первородная сила, таинство. Человек может лишь попробовать заявить на это место свои права, но условия будут жестокие. И держаться их смогут не все. Те, кому подобное не кажется невозможным, сейчас на изгибе северной точки Новой Земли в посёлке при станции исправно выполняют возложенные на них задачи. Не люди совсем — потомки легендарных гиперборейцев, о которых говорил в своё время Ницше. Рядом молчалив один из полярников, возвращающийся на зимовку вместе с небольшим запасом продовольствия и оборудования для станции. Единственный, кто не оставляет его равнодушным, вызывая малейшие отголоски живой мимики в лице — дрожащий и продуваемый ветрами Валя. Несколько матросов открыто скалились на непутёвого теплокровного журналиста, стоило ему ступить на палубу. Конечно, сейчас парень о выборе своей одежды жалеет, но обратного пути нет. Полярник добро ухмылялся, когдсмотрител в сторону журналиста. Они и парой слов не обменялись за весь путь до станции, но Вале хотелось верить, что тот не имеет на его счёт ничего плохого. Уже на взморье, Валя, прикрыв шею и грудь размотавшимся на ветру шарфом, придержав другой рукой шапку, понадеявшись не выпасть за борт жутко качающегося на волнах судёнышка, поднял голову к вершине уступа. Замер, распахнув в удивлении глаза. Посреди серого неба, скудного солнечного света, во вспышках мигающего маяка, стоял человек в лёгкой куртке, будущей не по погоде. В любой момент, казалось, ветер утянет его за собой — навстречу ледяной воде и острым скальным выступам у подножья, столь сильны эти порывы и столь беспощадны. Но человек продолжал стоять, будто изваяние из камня. На миг Валя решил, что так оно и есть. Однако, в размышлениях о жизни незнакомца третьим действующим лицом внезапно стал полярник рядом. Он усмехнулся, закрутив свой хрустящий, покрывшийся, от влаги и сильного холодного ветра, изморозью ус, склонившись к Вале ближе, дыхнул дешёвой сигаретной горечью, сказал хрипловато: — Наш начальник станции не боится холода и непогоды. Лично вышел встретить.