Пора на мне написать — «осторожно, убьёт, не лезь». Меня каждый день тошнит от того, что я ещё здесь. Поймать за хвост успех, кажется, вот-вот, и он- Но вдруг понимаю, что я всё проебала По пути из онлайна в сон…
— Всем, кто только что подключился: пламенный приветик от меня, народ! С вами снова я, Rika-Rika, которая отходила на кухню, чтобы глотнуть водички. Ита-ак, на чём мы там с вами остановились, мои милые полуночники? ~ В уже немного утихшем чате опять наступает радостное оживление. Около сорока человек (не так, чтобы очень много, но и недостаточно мало, чтобы всё выключить) по-прежнему с интересом наблюдают за мной. Какому-нибудь блогеру-миллионнику, конечно, от подобных цифр просто смешно: я видела трансляции таких ребят своими глазами. Он может её вырубить, когда там ещё добрая пара сотен сидит. Это минимум. Мне же… пока приходится работать больше за меньшее, чтобы было, чем оплачивать жильё или на что ходить в магазин. Зарабатывать себе на имя, чтобы потом имя работало на меня. Сидеть здесь почти до последнего человека, иными словами. За окнами брезжит разгорающийся рассвет — приветливые косые лучики пробиваются сквозь занавеску. Рика, игриво потягиваясь перед ребятами, успевает заметить, что это довольно мило, ей кажется — нам сразу прилетает копеечка, и жить словно становится немножечко проще. А мне же… мне давно уже хочется сдохнуть. «Полуночники», серьёзно? Какого чёрта вы ещё не уйдёте спать, народ? У вас нет личной жизни? Работы? Любимой девушки?! Всё моё тело ужасно ломит без столь необходимого ему сна. Третья банка энергетика приказала долго жить ещё часа два назад. Мне кажется, их результат становится хуже с каждой следующей дозой. Да и, лишь стоит им постоять вне холодильника, они со временем нагреваются до комнатной температуры, а после этого на вкус становятся немногим лучше подслащённого, ароматизированного дерьма. Моё мнение. От постоянной болтовни на камеру в горле уже давно першит. Ещё дико клонит в сон. Но четвёртую банку открывать пока неохота — сердце и так уже стучит, словно бешеное. Потом не хватало ещё на врачей весь заработанный сегодня капитал просадить. Донатили, кстати, на сей раз исправно — может, даже смогу позволить себе те миленькие сапожки… всё равно сезон скоро сменится и мне станет не в чем ходить. Каким бы удобным и мягким ни было моё геймерское кресло, когда пошёл восьмой час сидения в нём — без всякого движения тело ужасно ломит! Как же хочется в душ. Монитор перед глазами уж давно расплывается. Даже не помню, когда в последний раз сама, по собственной воле, садилась за какие-нибудь компьютерные игры. Бросить бы всё это дело к чёртовой бабушке… но теперь оно уже что-то вроде обязанности и единственного удобного способа прокормить себя. Больше-то я всё равно ничего не умею. Что мы там, вообще, сейчас проходим-то? Голова вообще не соображает. Гонки, да? Оказывается, чат уже с минуту сообщает мне, что моя машина лежит в кювете, вверх дном, почти в самом начале трассы: далеко отсюда мы уже не уедем. Тихо матерюсь. Рике приходится скорчить виноватую рожицу и извиниться — если нас сейчас смотрят дети. Хотя какие, к чёрту, дети в такое время… Но — её милые глазки вкупе с этим кукольным личиком, похоже, работают. Чего и следовало ожидать. «Ты самая милая!» — тут же пишет парнишка (мне кажется) под именем под именем LittleOne. Довольно частый мой гость. «Стань моей девушкой, прошу-прошу-прошу~» — быстро добавляет BossBoss. «Ты забавная», — решается отметить пользователь TheGirl.«Я всё ещё храню твой подарок».
От этого, последнего пока что сообщения, меня чуть в дрожь не бросает. Спина медленно холодеет, дыхание останавливается, на лбу проступает холодный пот. Оно для меня, словно гром среди ясного неба. Как вспышка среди кромешной тьмы — усталости, прежнего желания спать будто и не бывало. Благо, Рика вновь понимает, что сейчас её время, и опять приходит на помощь вместе со своей обворожительной улыбкой и прочим, и прочим. Она наивно хихикает, точно дурочка-школьница на своём первом свидании, пытается показать всем свою безобидную, милую глупость. Очень кринжово шутит. А, между тем, по кончикам моих… наших пальцев проходит настоящая дрожь. И я отчаянно надеюсь, что это послание потонет в как можно более скором шквале новых «умилительных» сообщений. Его оставил некто под именем StrangerJack. Пару месяцев назад по завершении одного из стримов этот человек настойчиво постучался мне в личку на одном игровом форуме. Умудрилась же сболтнуть о своём профиле по неосторожности! После пробирающе-длинной простыни о том, что он видит во мне свою суженую и жить без меня не может, этот Джек пообещал прислать мне двадцать пять тысяч всего лишь за один только локон. Немного моих волос. А что тут говорить? Ну, конечно же! Ведь я более лёгких денег прежде в жизни не получала. Да и о сделке нашей первое время вовсе и не жалела, как будто. Мне, правда, позарез нужны были эти деньги. Он не обманул (впрочем, даже сделай он это, от меня бы значительно не убыло) — да и сам тоже, что хотел, от меня получил: свой маленький кусочек дражайшей Рики. Только его. И всё уж, вроде бы, даже стало нормально. Как ни посмотри, все теперь только в выигрыше! Потом всё чаще стала замечать его на своих стримах. Писал за несколько часов всего по одному-два коротких сообщения, обычно все по типу: «привет», да и то не всегда. Но всё же… вот это чувство чего-то неотвратимого, какой-то страшной ошибки… всё время появлялось у меня «рядом» с ним. Словно то, что произошло, было как-то неправильно. Между тем, за ми-илыми сообщениями от прочей публики он, кажется, совсем пропал. Рика делает ещё парочку этих забавных рожиц, чтобы наверняка — одно даже, типа, ахегао, или как там его. Все знают, что Рика очень милая. А ещё она не плакса. Не убегает от своих проблем — наоборот, готова стать опорой, дать совет, пускай наивный и детский, каждому. Все любят Рику за её бесподобную мордашку — единственное, что в ней хорошего. Меня же за это время немножечко отпускает. Уф-ф. Да что же это такое… башка под париком уже вспотела, ужасно. Так чешется! И злосчастную мочалку из кислотного цвета волос, и свою накладную грудь, и ещё кое-какие атрибуты «успешной стримерки» вроде хорошего микрофона или костюмчика прямиком из чьих-то влажных фантазий я смогла накупить на деньги, отправленные мне бабушкой перед самой её кончиной. Ну, плюс своих ещё немного накинула. В последнем письме она весьма однозначно намекнула, что это даже не половина всей суммы, которая у неё есть и которую она очень хотела бы передать мне. Эх. Бабуля… Бабуля была единственным светлым пятном в этой ужасной семье. Но что-то я разоткровенничалась не на шутку. А, между тем, Рика всё-таки берёт инициативу в свои руки и говорит, что стриму пора заканчиваться. Но, так и быть, под занавес она готова ещё немного посидеть и поотвечать на вопросы публики, «ведь с вами так тепло и лампово, милые зрители». Любой каприз за ваши деньги.***
— А ты… уверена, что это… типа, ну-у… безопасно? — чуть слышно произнёс Колд, задумчиво поправляя очки. Карл стоял на пороге собственной кухни, зябко обхватив собственное плечо одной рукой. — О чём это ты? — Мэри обернулась к нему, как ни в чём не бывало. Лениво приподняла бровь в ожидании комментария. Которого, увы, не последовало. — Ну, и ладно. Тогда она вернулась к своему скромному занятию перед камерой телефона: «Тук-тук-тук» — отточенное, блестящие лезвие её любимого ножа всё быстрее и быстрее танцевало между пальцами разложенной на столе кукольной ладошки бессознательной Эрики. Её небольшая бледная пятерня почти полностью накрывала собой ладонь Мэри, тесно прижатую и лежащую прямо под ней. Тук-тук-туктуктуктуктуктук. Это Соль совсем уже вошла во вкус. Надо же: совсем ещё нет ни одного попадания, ни единой осечки… настолько хороша, что даже скучно становится. Не отрываясь от своего однообразного занятия, Соль зевнула, попутно прикрывая рот свободной рукой. — Деньги… деньги… они все… должны были- …Услышав крайне тихое бормотание Эрики, Мэри остановила лезвие прямо посреди своего ритуала. Она вся подобралась. Уже подозревая и довольно сильно надеясь, что оборудование для её сегодняшней трансляции попросту неспособно передать настолько тихие звуки, почти что шорохи, она наклонилась поближе к своей жертве: — Что ты там шепчешь? Я не разберу, — тихо-тихо проговорила Соль той в самое ухо, подаваясь всё ближе. Наверняка это касалось полученного недавно конверта, что не могло не заинтересовать Мэри. Хотя бы и на уровне простого женского любопытства. — День… день… день… — дальше слов стало банально не разобрать, а потом Эрика вовсе замолкла. — Зараза какая… тч. Я уж подумала, вдруг там что интересное, — с досадой подвела итог своего «дознания» её мучительница. Подобный расклад не устраивал Мэри от слова «совсем». Уж точно не тогда, когда у неё из-под носа буквально выхватывают самый сок. И оставляют ни с чем, прямо на пике. Подобное она готова спускать с рук лишь одному человеку: Эрика этим человеком, понятное дело, не является. — Открывай-ка свой ротик пошире, киса. Расположив свою жертву, точно куклу, поудобнее у себя на коленях, Соль сумела свесить её голову так, чтобы губы Мэри оказались аккурат над приоткрытыми губами самой Эрики. Соль деловито прибрала выбившийся чёрный локон обратно себе за ухо, а после неторопливо отправила длинную, большую и тягучую каплю слюны аккурат своей новой игрушке в рот. Эрика тихо закашлялась, на что Мэри крайне осторожно и заботливо погладила ту где-то в районе шеи: — У меня дома сейчас живут два кота, — поделилась она со своими зрителями. — Черныш и Барсик. Один из них довольно часто болеет. Я знаю, что надо делать, чтобы они глотали поскорее своё лекарство. Проглотишь и ты, — почти любовно Мэри посмотрела на Эрику. Что-то тихо мычащую, такую слабую и беззащитную, у неё на коленях. А что же до самой Эрики, то она в этот самый момент-***
…тонула. Противная, хотя и по-летнему тёплая вода с каким-то незнакомым, болотным привкусом попала прямо в рот, уже проскочила в горло, набралась также в нос и уши. В панике девушка всё барахталась, отчаянно пытаясь выцепить взглядом окрестности: она ни в какую не могла вспомнить, как вдруг здесь оказалась. Будто бы по мановению волшебной палочки! Гм. Да и где это — «здесь»? В голове всё смешалось. Подобного вороха из событий, людей и образов разум просто не мог перенести — несколько томительно-долгих мгновений ей действительно казалось, что мозг просто сейчас взорвётся. Она будто бы почти лишилась разом всех чувств, оглушённая. «Ну… тогда это, хотя бы, поскорее закончится». Только вот ничего не желало заканчиваться. Напротив, этот заросший камышом бережок метрах в двадцати перед ней она весьма быстро вспомнила. Как и деревенскую речушку, посреди которой сейчас находилась: не особенно широкую, но зато с довольно быстрым течением. Этих чёртовых смеющихся людей на берегу тоже, ну просто, вот как тут не вспомнить?! Этот грёбаный летний вечер… Эрика пожелала бы вернуться хоть в какой угодно день своей жизни, но не сюда. Не в Сегодня. Почему такое странное ощущение, словно всё это с ней уже когда-то было?.. Ноги потеряли мягкое, скользкое, илистое дно, ведь течение внезапно унесло её на приличную глубину. Эрика нечаянно пытается сделать вдох — это была ошибка: в лёгкие, вместе с воздухом, проходит также чёртова жижа, грудь тут же разрывает из-за подступающего приступа кашля. Положение отчаянное, если девочка сейчас же не выплывет. Только вот бояться, на самом деле, ей нечего… Даже вопреки тому, что она пока не умеет плавать. Это же поездка за город с родителями, к старым друзьям семьи — здесь ведь априори не может произойти ничего плохого. Ну, выпили взрослые немного, отправили дочь искупаться одну, с кем не бывает? Хотя, она сама не очень-то хотела тогда идти — просто взрослые настояли, что это будет «очень полезно для здоровья ребёнка, поиграть немного в воде». Нужно продержаться на воде ещё хоть полминуты! Всё будет хорошо. Родители обязательно спасут её, недаром же отец и его школьный приятель стоят сейчас на берегу и наблюдают за ней?! Подумаешь, немножко в подпитии… — У неё такая милая мордочка, когда она купается, я просто не могу, — доносится до слуха фраза пьяного папы, пока он с громким "пшиком" открывает себе новое пиво. Фраза, сказанная давно уже заплетающимся языком. Папочка любит Эрику. — Чем-то похожа на свою маму. Только... когда та ещё не была, знаешь... такой. Строго между нами. «Они ведь… они придут за мной и помогут?» Силы оставляют её. Надо кричать ещё громче, ещё пронзительнее, ещё отчаяннее, чтобы услышали!.. «Придут же… да?» Конечно, ребёнок по-прежнему свято верит и наивно надеется. Однако, что-то в глубине самой Эрики, какая-то более взрослая и огрубевшая её часть, словно наперёд знает весь проклятый расклад: в тот вечер из воды её достанет милый соседский мальчик, в то время, как родные, почти что до последнего момента, даже ухом не поведут. Только будут постоянно говорить, что хорошо отдохнули. Ну, а ещё купят дочурке мороженое по дороге домой, чтоб меньше плакала. Только сейчас почему-то не видно ни спасения, ни этого мальчика… хотя, по сценарию, уже с пару минут, как пора бы, а? В ней больше не осталось сил сопротивляться течению. Безумный поток подхватывает хилую девятилетнюю девочку и с небывалой силой утягивает куда-то вниз — вот только… дна нет. Как нет и ничего вокруг, лишь более тёмные слои глубины. И леденящий душу холод.***
— Напоминаю вам всем наши сегодняшние расценки, дорогие друзья, — миролюбиво протянула Мэри, смотря прямо в камеру и поправляя свою причёску, пока Эрика тихо дремала у неё на коленях. — Немножко поиграть с ножом на потеху любезной публике: от трёх тысяч. Такой донат сегодня у нас уже был, так что прошу быть внимательными, если вы только включились! Я не люблю повторяться. «Приватная фотосессия» от меня — от десяти. И, наконец, для самых желающих… сигну я буду делать от пятидесяти тысяч. — Сиг… ну?.. — непонимающе переспросил стоящий где-то за кадром Колд. — В каком ты веке живёшь? — С лёгким укором обернулась на него Соль. — Ну, ладно уж. Для тех, кто тоже не знает: по сути, это что-то вроде фотографии, где я распишусь именем попросившего на какой-нибудь своей вещи . — Да это я знаю! Ты лучше мне ответь, откуда, вообще, расценки такие?! И разве ж не логичнее будет, типа, наоборот: сначала роспись, а уже потом — фотосессия?! — Возможно. Просто… — Мэри ненадолго задумалась. С грустью взглянула на по-прежнему мирно спящую Эрику. — В отличие от одного моего знакомого, я не люблю портить красивые вещи просто так. Лишь по необходимости. Едва она закончила свою мысль, как по комнате разнёсся звон нового оповещения. — Гляди, как оперативно. В чате царит оживление! Мы только что стали богаче на одиннадцать тысяч звонких! Пришло время для фотосессии, — воодушевилась Соль. — Пожалуйста, помоги мне снять лишнюю одежду. Когда Колд тонкой, немного подрагивающей пятернёй уже дотянулся до плеча Мэри, ответом ему стал лишь довольно-таки сильный удар по руке. — Ай! — Да не с меня, придурок, — она опять очень мило улыбнулась на камеру. — Я же не говорила, кого именно мы будем фотографировать? Будь милым, оттащи это тело в свою комнату и положи на кровать. Я девочка, мне трудно поднимать подобные тяжести! Она буквально передала ему на руки Эрику. … … … В спальне оказалось довольно прохладно — виной тому была форточка, которую забыли закрыть. По комнате гулял ветер, поэтому, едва Колд, с небывалым трепетом и осторожностью, по-прежнему дрожащими руками, под одобрительное подбадривание явно развеселившегося чата, избавил спящую на его кровати Красавицу от верхней одежды, оставив в одном бюстгалтере, руки и туловище несчастной девушки почти моментально покрылись гусиной кожей. Эрике сделалось очень холодно. Заметив это, молодой человек нерешительно застыл. — Она… такая худенькая и беззащитная, — тихо произнёс он. Кажется, девушка негромко застонала во сне, морщась — видимо, в поисках, чем бы укрыться: её пальцы чуть заметно подрагивали. — Ладно, твой намёк поняла. Ну-ка, уйди с дороги, — Мэри ловко оттолкнула боком зазевавшегося товарища и уже сама, довольно умело, принялась сперва расстёгивать, а затем и стягивать штаны с бессознательной жертвы. Эрика сквозь сон лишь снова недовольно поморщилась, обдаваемая очередной волной леденящего холода. Оставив, наконец, последнюю лежать в одном нижнем белье, Соль ещё довольно долго любовалась на Эрику, словно на маленькую гору белоснежного мрамора, из которой ей вот уже совсем скоро предстоит вылепить новое произведение современного искусства: — Не люблю, когда почти все кости видны. А так — она довольно хорошенькая. С этим материалом вполне можно работать. — Тут… в чате пишут, — рискнул вдруг вмешаться Колд. — «Вы доведёте ваше дело до конца или где? Нам сколько ждать обнажёнки?!». Что мне им ответить? — Too much porn. Настоящие мастера своего дела так не творят. — И всё-таки, — зябко поморщился её товарищ, стоя посреди своей комнаты, когда очередной порыв зимнего ветра хлопнул распахнутой форточкой. — Может быть, стоит прикрыть окно? Здесь, в самом деле, очень уж-***
…холодно. Ты и сама толком не понимаешь, как именно оказываешься теперь посреди маленького незахламлённого пятачка, на этом богом и чёртом забытом балконе. В розовой домашней футболке, каких-то стареньких светлых шортиках и тапочках-шлёпанцах. Выглядит достаточно уютно, мило и по-домашнему, правда же? Вот только — одна маленькая проблемка. Всё это — далеко не тогда, когда на улице термометр уверенно стремится к минус пятнадцати! А ещё громко воет ветер. Недаром же ты зиму просто терпеть не можешь, ещё с ранних лет. Чего они здесь только не складывали, твои родители: от старых лыж до потрёпанного годами шезлонга. От ржавого велосипеда до поломанных роликов. От сломанной соковыжималки и до недостроенной кормушки для птиц. И вот, наконец-то, свершилось — посреди всего этого бесполезного хлама — теперь их самое главное разочарование в жизни: ты. Ты мёрзнешь на холодном зимнем ветру. Тебе не так давно стукнуло одиннадцать, это ты помнишь. Ещё, буквально сегодня, пару часов назад, родителям на собрании сообщили результаты этой чёртовой полугодовой контрольной по математике, которую ты провалила. С треском. И теперь это знаешь. Как знаешь и то, что готова была отправиться в какой угодно осколок своего позабытого прошлого. В какой угодно. Но только. Пожалуйста. Не. Сюда. Приглушённые крики родителей за холодной стеной смолкли совсем недавно. Вернувшийся после очередной попойки отец истошно покрывал мать трёхэтажным матом и называл безумной сукой, которая ему всю жизнь испоганила своей беременностью. Та тоже не терпела всё это дело молча, но её слова оказалось крайне трудно различить за звоном битой посуды на кухне. Ты затрудняешься точно понять, из-за чего они на этот раз поругались, однако, скорее всего, причина была такая же, как и раз десять до этого: деньги, деньги, снова деньги. Их всегда было мало в этой семье. И вот, теперь крики твоей безумной родни полностью стихли. Наконец-то долгожданный покой. Тебе, впрочем, пока рановато радоваться. Судя по громко хлопнувшей входной двери, мать только что покинула здание, неудовлетворённая и очень злая. Пошла она, скорее всего, к своей старой подруге — значит, это у них надолго. Наверное, до утра. Успела ли она сказать отцу, кто заперт на балконе в целях такого вот воспитания? Ради улучшения успеваемости, ради повышения ответственности у ребёнка! Тебе, конечно, искренне хочется верить в скорое избавление, и даже очень. Но вот, увы, по прошлому опыту… чувствуешь, как руки медленно коченеют. Пальцев на ногах уже почти и не ощущаешь вовсе. Морозы, как-никак. Зима. Шлёпанцы тонкие, а больше на ногах ничего и нет. В небо отправляется очередное облачко пара. Тебе слышен храп отца с кровати, в соседней комнате. Его разморило в тепле и он почти сразу же отрубился. Теперь, хоть из пушки над его ухом пали — будет всё одно. За стеной что-то глухо бурчит телевизор: скорее всего, опять какая-то политическая передача. Отец всегда винил в том, что творится в вашем государстве, прогнивший запад — или же беспредел высших чинов, стоящих у власти, если с первым вариантом вдруг что-то не получалось. Которым плевать и на чужих детей — своих-то уже давно пристроили — и на алкоголиков, бездумно бродящих по улицам, и на царящую кругом безработицу, и на ошалевших мигрантов… что он-то, самый простой рабочий человек, трудяга с завода, может в таком месте сделать?! Ты пока ещё слишком маленькая, чтобы составлять ему конкуренцию в подобных дискуссиях. Многого не понимаешь. Плюс, всё-таки, женщина. Да и кто тебя с ним пить пустит?! С начала своего заточения ты ещё пыталась позвать на помощь и даже плакала, навзрыд, что было силы. Авось, кто-нибудь, да придёт, кто-нибудь, да откроет. Услышит и сжалится. Тогда на пороге, за дверным стеклом, вдруг всё же возникла мать. С ухмылкой на своём осунувшемся лице она тебе проговорила: — Люди у нас кругом живут равнодушные, чёрствые. Ной, ной. Реви, реви! Пускай увидят все, какая ты у меня… плакса. И это слово бьёт тебя похлеще удара в живот от слишком уж обидчивого одноклассника на перемене. И после этого ты молчишь. Потому что ты не… ты не… ты не это гадкое слово. Никогда! И стоит доказать это им раз и навсегда! Любой возможной ценой. Однако, вот прямо сейчас, мама что-то не открывает дверь и не спешит признаваться, какая ты у неё стойкая, да и, вообще, боец-молодец. Никто не открывает, никто не спешит на помощь. Плачь-не плачь, реви-не реви: всем плевать. Молчи. Это продолжается уже довольно долгое время — не ясно, несколько минут или пару часов. Теперь уж вообще ничего не ясно. Кругом такой лютый холод… Ты забиваешься куда-то за нагромождение мусора, в надежде, что уж хотя бы от ветра он тебя убережёт. Однако, ощутимо ничего не меняется. И ты по-прежнему ютишься там, одна-одинёшенька. Сжавшись. Думаешь, что уж теперь можно и дать волю обуревающим тебя эмоциям, если никто не увидит. Слёзы? Что ж… они хотя бы тёплые. Маленькая, маленькая плакса. Потом… как будто бы резкая вспышка. Дальше ты точно не помнишь, что именно происходит. Возможно, это гнусные шутки пытающегося уберечь хозяйку подсознания? Всё может быть — да и, скорее всего, так оно только к лучшему. Просто, в один какой-то момент, р-раз! И словно кадр переключили. Теперь ты сидишь в тёплой-тёплой машине, укутанная старым шерстяным одеялом. У тебя в дрожащих руках — самый что ни на есть вкусный горячий шоколад в мире, будь поосторожнее с ним. За окнами бежит, извивается лента ночного шоссе. Медленно падает снег на дорогу, неторопливо кружит большими хлопьями в воздухе. Из динамиков раздаётся весёлая музыка, а за рулём сидит самый любимый человек на всём белом свете. Твоя дорогая бабушка. Она упорно старается держаться молодцом перед глазами своей драгоценной внучки, но даже тебе видно, что это у неё достаточно скверно получается. Хотя и не совсем ясно, с чего б это ей расстраиваться? Ты никогда её не видела грустной. Тогда зачем сейчас начинать? Странно это. Ведь это ты сидишь здесь вся в соплях и очень-очень зарёванная. Хоть постыдилась бы уныние на людей наводить, маленькая рёва-корова. Проходит несколько бесконечно-долгих мгновений прежде, чем эта солнечная, пожилая уже женщина, сжав тонкие, побелевшие, все в проступающих венах, руки на руле, тихим и каким-то словно бы не своим голосом говорит: — Я заберу тебя из этой ужасной семьи.***
ЩЁЛК-ЩЁЛК-ЩЁЛК!
— Вот так, вот так, вот так! Невеста к тебе приехала! Невеста приехала! Что же ты встречаешь-то её, как неродной?! Лицо чего такое постное! Соль, взбудораженная и возбуждённая, с каким-то безумным огнём в глазах, уверенно продолжала щёлкать снимок за снимком на добытый где-то у самого Колда в комнате фотоаппарат. Профессиональный, кстати. — Помнится, кто-то из чата спрашивал, зачем же тебе, в принципе, было подобное чудо! Я про эту камеру. И почему все твои нудные видеоподкасты, в таком случае, сняты на ужасную камеру старого телефона, — никак не унималась Мэри. — Когда у тебя есть вот… такое! Улыбайся! Улыбнись шире! Можешь положить свою ручку ей на бедро. Давай, будь смелее с дамой, она не против! Сделайте вид, что вы уже на третьем свидании, и дальше - самое интересное! Только по-настоящему в трусы к ней не лезь. У этого рейтинг другой. Нас посадят. Говорила она, похоже, уже всё, что ей вздумается. — Аппарат — для фотоохоты за птицами, — негромко пробурчал себе под нос Колд, поправляя очки. Разобрать его слова было сложно. Он с сильным сомнением взглянул на полураздетую, бледную Эрику, неподвижно лежащую рядом с ним, на кровати. Сам молодой человек пока что, вопреки отчаянным увещеваниям со стороны Мэри, всё-таки оставался в одежде. Он бережно провёл рукой по обнажённой ноге «партнёрши». — Она еле тёплая, эй. Б-блять. А она вообще дышит?.. Кажется, Соль за своим собственным оглушающим хохотом его не расслышала: — Всё верно: переходим по ссылке под этой трансляцией и подписываемся на мой ГГ-канал! «Девушка Стримера». Я выложу там эти фотки в отличном качестве. Давно уже ничего не постила…ЩЁЛК-ЩЁЛК-ЩЁЛК!
…сделала Мэри ещё несколько снимков, чтобы уж наверняка. — Потом я отберу из них только лучшие. Теперь всё. Одевай девочку. — Чт-, т-, то?.. — Колд моргнул, не веря своим ушам. — Ну, мы ведь не хотим, чтобы она околела. Раздеть ты сам её не можешь, но уж хоть с этим-то справишься? — Похоже, она вновь успокоилась. Мэри смотрела на него снова холодно, как удав на мышь, а говорила чётко и рассудительно. Блеск в глазах пропал. — … — А, между тем, — Соль отложила фотоаппарат в сторону, и тут же с любопытством потянулась к смартфону. — Посмотрим, что там нам народ пишет. Та-ак, — глаза быстро забегали по небольшому экрану. — «И тело неплохое, и личико ничего — ей бы в порнушке сниматься. С партнёром только не повезло». Поаккуратнее с градусом пошлости тут. И не обижайте нашего Колди. «Ох, я бы ей хорошенечко вдул, а пото-, … … прямо в-… … чтобы всё попало прямиком в её девственные-, … … …сливаемся с тобой в сладком экстазе перед-». Так. К-хм. — Неловкая пауза. — Я не стану это читать, хорошо?! Думайте прежде, чем выражаться, Red_Chilly_Pepper. Спецслужбы вами непременно заинтересуются, коль скоро будете продолжать в том же духе. Эрика тихонько зашевелилась во сне, пока её пытались одеть. Она мычала что-то несвязное, словно проваливаясь в очередной беспокойный сон. — А вот некая Miu нам пишет, что да, «мордашка у девчонки, типа, и правда огонь». Тут уж я с ней более, чем согласна. Такое милое лицо-***
…это единственное из всего хорошего, что в тебе есть. За все твои пятнадцать лет. Над самым ухом раздаётся голос матери — высокий, дребезжащий: словно металлом поскребли о металл. Отвратительный. Ты сразу же вспоминаешь этот злосчастный промозглый осенний вечер. Кажется, причина на сей раз — в неприготовленном ужине? Кое-кто сегодня гораздо раньше вернулся домой после своей работы, ну, а тебе… похоже, всё-таки не стоило так долго гулять со своими подругами, да? Однако, как говорится, счастливые часов не наблюдают — когда проводишь время с кем-то или где-то, где тебе по-настоящему хорошо, время летит незаметно. Ты думаешь, что больше ничего и никогда не сможет омрачить эти мгновения счастья. Как жалко, что последнее — всегда ошибка. Как показала практика, для этого даже особенно стараться не нужно. Во всяком случае, у этой болезненного вида, исхудавшей женщины немного за сорок, с длинными, тёмными неухоженными волосами, впалыми щеками, всегда в своём любимом старом, поношенном свитере… оно всё время как-то само собой получается. Ты смотришь на неё и просто не понимаешь, как ЭТО могло прежде быть первой красавицей класса. Весёлая, обворожительная, всегда очаровывающая своих будущих ухажёров с одной полу-улыбки, а после почти сразу же меняющая их, словно перчатки. И ты понятия уже не имеешь, насколько игривым и дерзким был взгляд этих тёмных глаз ещё до твоего рождения, потому что прямо сейчас всё, что он молча тебе говорит: «лучше бы тебя никогда не было». — До сих пор иногда жалею, что чёртова монета показала решку в тот злополучный день. И я-таки решила оставить ребёнка. Ну… всё же, какие-то деньги мне за тебя, правда, дали. Твоё лицо горит. И ты застыла посреди кухни с ножом в руке, не помня, что уж там собиралась сделать. Готовить что-то? Чёрт… только бы не заплакать. Главное — пожалуйста, только не плакать, не перед ней, не сейчас! Ей нельзя это видеть. Кому угодно, только не этой пропащей женщине. Что-то внутри разрывается. И ты сама ещё словно не понимаешь толком, почему именно эти слова, сказанные таким тихим и почти что спокойным голосом оглушают и делают больнее сотни ругательств, выкрикнутых с пеной у рта прямо в лицо. Но твоя мать всегда отличалась могильным спокойствием… и холодком. Кажется, это что-то вроде выстрела прямо в сердце: болит, почему-то, именно там, но не сразу. А когда боль приходит, она тупая и очень сильная. Очень. В глубине тебя кипит целый котёл невысказанных чувств, извивается целый клубок, где неясные пока, но очень тёмные и очень разные эмоции все сплелись, точно змеи. В горле ком. И наружу, вместо криков, вместо проклятий или же осуждений, почему-то вырывается только сиплое: — Ненавижу тебя. Сдохни. — От бабки понабралась этой дряни, да? До жизни с ней ты не была у меня такой… бунтаркой, — Мать изучающе склоняет голову набок. Губы рассекает острая и злая усмешка. Она довольно долго молчит. — Это ничего, ничего. Я подам апелляцию. Я пойду прямо в суд, если надо. Всё, всё из неё вытрясу. Моя сука-свекровь больше в жизни к моему ребёнку не приблизится, даже на пушечный выстрел. Усекла? Что-то словно резко дёргает твою вооружённую новеньким кухонным ножом руку: ты не замечаешь, как уже сделала шаг в направлении к ней. Потом ещё. Лезвие предупреждающе направлено прямо в живот этой женщине, однозначно давая понять ей всё, о чём ты сейчас думаешь. Настойчиво предупреждая её. Только вот… она тебя не боится. — Давай, если кишка не тонка. Вперёд. …Совсем не те слова, которые кто-то ожидает услышать от матери, да? Знает, что ты не осмелишься? Проверяет тебя? — Хоть раз не будь вечной плаксой и доведи своё дело до конца. Один чёртов раз. Тебя всю трясёт. Взгляд размывается, а дыхание сбилось. Твои руки дрожат. И- Тебе не стоит поддаваться на провокации разных мерзких людей. Ты же умница. Не совершай ошибки. …Голос бабушки внезапно прозвучал в голове, такой нежный и согревающий. Прямо, как настоящий. Так близко. Ладонь разжимается — лезвие со звоном падает куда-то на пол. — Вот оно как. Тогда подумай, прежде чем разевать свой поганый рот на старших в следующий раз. Всё время ты так: ничего не можешь сделать. Как жить собираешься? Может, если телом своим торговать пойдёшь, то хоть там что получится… там всю работу за тебя мужик делает. Просто знай себе лежи, да рот разевай, — она скалится. — Думаю, этот способ выживания подойдёт. Даже кто-нибудь вроде тебя запороть не сможет. Хлёсткая пощёчина смачно врезается в твоё зарёванное лицо, отдаваясь жарким импульсом боли по всему телу. — Бесполезная дрянь. Потом ещё одна пощёчина. Ещё, ещё-***
…и ещё. — Пс-ст! Тебе пора вставать, эй, — Колд выглядит не на шутку встревоженным. Он продолжает легонько шлёпать Эрику (уже снова одетую) по щекам, пока Мэри, слишком увлечённая чатом, не видит. Увы, ноль реакции. — Да проснись ты! Я начинаю всерьёз опасаться за то, что она может с тобой сделать, если её вовремя не остановить. Вот-вот случится что-нибудь нехорошее! Но девушка всё ещё спит. Сон её очень крепок. А в следующее мгновение Колд уже вздрагивает из-за громкого возгласа почти над самым ухом: — Вот это я понима-аю, вот это нам привалило сегодня фортуны, как говорится, — ликует Соль, нервно облизывая свои тонкие губы. — Чем ты там занят с ней?! Подойди. — А ч-что случилось? — Немного дрожащим голосом: почти, как ни в чём не бывало. — Один старый знакомый Манки — тот, который держит казино, кажется? — под ником «хХх». Я и прежде видела его на паре наших совместных стримов, но в этот раз он пришёл с особенно щедрым вознаграждением, Колди. Последний только нервно сглотнул. Да, ему и раньше доводилось немного слышать про этого человека — в основном, что от него, как и от всего его бизнеса, не стоит ожидать чего-то хорошего. Или задаром. — Что он попросил? — Маленький пустячок… — Мэри, как ни в чём не бывало, потянулась к ножнам, висящим на её поясе. Шустро извлекла из них свой излюбленный нож, начала разглядывать на лезвии, в переливающемся свете отражение Эрики. Любовно причмокнула. — Мы будем делать сигну.***
Тёмное озеро снова захватывает меня, и я захлёбываюсь под тоннами его чёрной воды. Не надо больше, пожалуйста! Пытаюсь вытащить себя из этого ужасного водоворота сама — невероятнейшим усилием воли — ведь, как показывает практика, больше мне никто не поможет. В какой-то очень странный момент меня даже… пару раз словно выщёлкивает оттуда: я начинаю слышать в этой плотной толще гул переговаривающихся голосов. Двоих, кажется? Мне нужно поскорее идти на звук, к ним. Пытаюсь шевельнуть рукой, двигаюсь на шум, к ним, чтобы затем подняться, но тело словно всё, полностью, оцепенело. Мысли очень вяло текут. Меня придавливают тысячи тысяч тонн мутной воды, мешая сделать даже самое маленькое движение навстречу свободе. Придавливают и утягивают всё дальше, на своё чёрное дно. Прочь от голосов, прочь от любого проблеска. Хватит, постойте! Новые ужасы, да?.. Я ведь сломаюсь, я же больше не выдержу. С меня достаточно. Я… просто не переживу этого. Не смогу. Но вместо темноты внезапно появляется ослепительный свет. Что?.. В воздухе пахнет летом и полевыми цветами. Раннее майское утро, знакомая просёлочная дорога. Мир утопает в тепле, зелени и золоте косых солнечных лучей. Прохладный ветерок игриво ласкает кожу, пытается стащить забавную цветастую панамку с моей головы, но я крепко держу её. Скоро мы будем на даче. — Рика моя, Рика. Помню этот голос — внутри всё тут же сжимается. Бабушка. Только она почему-то всю свою жизнь называла меня этим нелепым именем — сокращением вместо привычной и мрачной «Эрики», данной родителями и давно уж набившей оскомину. Когда я жила с ней, то была только Рика. Маленькой Рике умилялись все соседи в подъезде, все тётушки на лавочках её любили и давали конфеты, а иногда даже какую-нибудь небольшую монетку, «по большому секрету от бабушки». Но не за что-нибудь. Просто так. Рика не знала горя — а если вдруг, когда-нибудь, таки случалось ей плакать (скорее, по какой-нибудь ерунде и очень редко) — никто не бросил бы и осудительного взгляда в сторону Рики. Никто бы не назвал размазнёй. Конечно, Рика едва ли бы смогла постоять за себя, случись с ней что-нибудь по-настоящему страшное. Она была довольно слабой девочкой, как и Эрика. Вот только защищаться ей было не от кого. Наоборот, сама старалась как-нибудь подбодрить или выслушать, если встречала нуждающегося. Подарить светлую и очень милую улыбку — сразу день становится лучше! Она хранила самое хорошее, что есть у Эрики: веру в добрых людей, например. Хранила у себя в сердце — тёплом и не огрубевшем. Милая, пускай и, в основном, теперь почти бесполезная — Рика была очень важной частью прежней меня. Чувствую прикосновение тёплой иссохшей ладони на своей покрытой смешной шапкой макушке — обычно я не очень люблю, когда меня кто-нибудь трогает. Если только это не Бабушка. — Когда-нибудь всё это станет твоим. — Конечно же, она говорит про наш небольшой участок, к которому мы почти пришли. Маленький домик, колодец и огород с двумя парниками. Бабушка очень любит… любила бывать здесь. В своё время. — Спасибо! Я рада, — искренне говорю, утирая своё лицо. Проклятье, почему… эти слёзы текут? — Когда-нибудь перед тобой будет открыт целый мир. Почти совсем уже большая девочка. Невольно понимаю, что сейчас улыбаюсь. Почему-то широко-широко и от уха до уха. Как глупо. Здорово, что кроме нас двоих на этой цветущей дороге в такой ранний час никого пока нет — увидел бы кто такую глупую рожицу, со стыда бы сгорела! — Ты очень красивый ребёнок. Самый красивый из всех, кого я видела. Это правда. Бабушка продолжает говорить мне что-то ещё. От каждого нового слова становится всё теплее на сердце. Не знаю, откуда им здесь взяться, но все мои тревоги и сомнения как-то разом уходят. Я поправляю лямку от рюкзачка с моими немногочисленными вещами, которые привезла с собой, и тут вдруг ветру удаётся совершить свою маленькую хитрую шалость! Панамку срывает и уносит куда-то в ближайшие кусты. Но, вместе с тем, в лицо случайно прилетает… лёгкая паутинка. Щекотная и даже немного покалывает. Сначала я смеюсь, долго-долго. Какая же она тоненькая! Потом упорно пытаюсь подцепить, снять её, но пальцы ничего не находят в том месте. Так странно это. Лицо по-прежнему немного покалывает. И всё сильнее чешется, чешется. А мы с бабулей всё ещё неспешно бредём вперёд. Я отвечаю какой-то колкой шуткой на её удивлённый вопрос: «У тебя всё хорошо?». Когда вообще в последний раз люди спрашивали такое?! Не помню, что именно ей сказала, но мне сразу становится стыдно — вот, даже язык прикусила. На горизонте уже показывается наш милый домик. Невольно начинаю шагать всё быстрее, пытаясь одновременно стянуть с лица этот незадачливый «подарок судьбы». Не получается. Всё сильнее смеюсь. Вот бы наше летнее утро больше никогда не заканчивалось.***
Белый, местами в небольших разводах, потолок. Разбитое, завешанное явно впопыхах какими-то тряпками окно небольшой комнаты. Горы мусора на полу — которые явно очень сильно пытались, но так и не успели убрать до конца. Голова какая-то, словно… пустая. Но при этом тяжёлая. Что здесь такое произошло? Кажется, она знает. Эрика немного приподнимается на локтях и сразу обнаруживает себя на кровати, в чужой комнате. Она укутана едва ли не тремя одеялами. И правда: даже пары секунд не проходит, как она понимает — здесь довольно-таки холодно. На дворе не май месяц. Этот пейзаж ей почему-то отдалённо знаком. — С пробуждением, что ли. Поворачивается на звуки голоса и замечает недалеко, в кресле своего старого знакомого. Кажется, Курт только что доел шоколадку. И шустро спрятал фантик в карман, откладывая свой смартфон в сторону. — Что с твоим лицом?! — это первый вопрос, который невольно вырвался у неё. Под левым глазом молодого человека красовался роскошный фингал. — Один из приятелей Обезьяны украсил, когда я отказался брать ему кредит на своё имя и вступать в его… секту, что ли? Наверное, где-то в третий раз кряду, — парень почесал голову. — Он был крайне напорист, но там очень странные условия договора. — Где я? — Это второй вопрос. Который должен был быть первым, если уж честно. — Добро пожаловать ко мне домой! Хех. Конечно же, я представлял это себе не при таких обстоятельствах… — Курт немного смутился. — Но уж как получилось. Что тут поделаешь… Эрика взглянула на него с ба-альшим подозрением. Так вот, откуда она помнила это место. В конце концов, не так давно им обоим довелось посмотреть один и тот же жуткий стрим прямо с места событий. Воспоминания об этом инциденте по-прежнему оставались достаточно яркими у неё в голове. А вот о том, что было после, возвращались они какими-то рваными кусками и словно бы крайне неохотно. — Только ничего не подумай! — Курт вдруг замахал руками. — Когда я пришёл туда за тобой, ты ещё очень долго не просыпалась. Болтала о чём-то во сне, тихо плакала и кого-то звала. Они позволили мне забрать тебя, молча отойдя и не сказав даже слова. Сначала я, как и любой честный парень, попробовал доставить тебя обратно в твой номер! Но вот администрации той гостиницы… не особо понравилось… когда тебя внезапно стошнило на их вымытый пол. Да и тому, что не приходишь в сознание, они тож' не были сильно рады. Они пригрозили тогда: либо я забираю тебя и ухожу восвояси, либо они вызывают полицию. Я смог забрать с собой и кое-какие твои вещи, а ещё сторговался и вернул деньги, которые у тебя были оплачены наперёд. Потому что пригрозил им накатать жалобу за столь халатное отношение. Эрика села на кровати и несколько раз моргнула, сонно утерев глаза. Какие-то из названных выше моментов она даже словно бы вспомнила — разговорами, смутно, через пелену сна. Как и тот факт, что её куда то долго-долго несли… похоже, летний день и впрямь затянулся. — Было немного неловко, когда я нёс тебя по улице на себе, а люди оборачивались прямо на нас. Парочке из особо заботливых даже отдельно и чуть более чётко пришлось доносить, что у нас всё в порядке. Слишком много выпили, мол. Правда вот, мне не понравилось то, что ты не приходишь в себя. Думал уже вызывать скорую… рад, что всё обошлось. Не хотелось бы давать лишних объяснений. Короче говоря, если у тебя всё в порядке, то пока что — располагайся… «Боже, да какое уж тут «в порядке»…» — Думала она, вяло потирая голову и пытаясь собрать разбежавшиеся мысли в кучу. Эрика отчаянно надеялась, что она не выболтала в бессознательном состоянии ему что-нибудь личное, за что ей потом будет крайне стыдно смотреть человеку в глаза. — П-, прости, — вырвалось у неё очень и очень тихое, против воли. Девушка поспешно отвела взгляд, обхватив себя за ноги. — За что? — Он глупо посмотрел на неё. Кажется, и вовсе не понимая, либо же весьма умело делая вид. Её ответ растворился в шорохе, из-за порыва ветра. — Ну, в общем… — Курт так и не решился переспросить. Он глянул на часы у себя над головой. — Раз уж ты проснулась, можешь пока приходить в себя. Рад, что всё это закончилось. Мне нужно в магазин — есть-то мы тоже что-то должны. Она молча смотрела, как Курт одевается и уходит. … … … «Как ты там сказал? Рад, что всё это закончилось? Если бы». Убедившись, что осталась совсем одна, Эрика встала и немного походила по комнате на нетвёрдых ещё ногах, разминая затёкшее тело. Страшно. Несмотря на то, что кругом было холодно, правая половина её лица просто горела. Жуткое, ноющее предчувствие всколыхнулось где-то в животе огромным, разрастающимся комом, когда она заметила большое зеркало в другом конце комнаты. Одно из того немногого, что вообще не пострадало после недавних визитёров. Каким-то чудом. Эрика сделала первый неуверенный шаг к нему. Потом ещё. Ближе. Ещё ближе. По телу пробежалась невольная волна дрожи, никак не связанная с окружающим холодом. Словно бы всё её естество из самых последних сил противилось принятому девушкой решению. Наконец, она смогла полноценно разглядеть себя в зеркале. И сразу же снова вздрогнула. Спадающие на глаза растрёпанные волосы и общий, измождённый, неухоженный вид придавали ей какое-то дальнее сходство со своей собственной матерью. Немудрено — родная кровь, всё-таки. «Она же ведь… и правда была раньше первой красавицей, да?..» А после бесцеремонный ветер, ворвавшийся в помещение, нагло смахнул прикрывающий лицо локон. В комнате сразу сделалось куда холоднее, едва только Эрика увидела маленький прощальный подарочек, оставленный ей на память о весело проведённом совместном времени. Небольшой автограф. Надпись:«хХх»
…любовно выведенную на лице, прямо под глазом, лезвием заточенного ножа. Да, она всё ещё жгла. — Вы мне… за это… заплатите.