jeon_JK97:
Привет
Спишь?
Отправив сообщение, он кусает губу и пожёвывает её, бегая глазами по экрану. Вряд ли он ответит прям сразу. У него могут быть... Дела... Строчка "Спишь?" висит на протяжении пары минут. Чонгук сворачивает окно и лезет в браузер, чтобы позалипать на какой-нибудь видос, как часто делал перед сном. Тэхён может ответить и через час, и утром, и вообще не ответить. Но когда Чон всё-таки находит интересный подкаст, уже на третьей минуте из шторки выплывает: tae_tae: Салют Что за срочное дело не может подождать до понедельника? Если тебе как обычно, ты знаешь, куда писать Чонгук и не ожидал, что Ким расцветёт от его "привета". Хорошо, хоть сразу не заблокировал.jeon_JK97:
Ты забыл у меня свою вещь
Думал, захочешь забрать
Курсор мигает несколько секунд, прежде чем всплывает: tae_tae: Вещь? Какую? Чон лезет в прикроватную тумбочку. Он не блефовал — Тэхён действительно забрал не всё, уходя после их последней встречи. Цепочка, которой он скреплял наручники Чонгука, затерялась в складках одеяла. Сам Чон заметил её, когда собирался покинуть номер. Тэхён к тому моменту уже должен был быть далеко, потому что сидел Чонгук на этой кровати долго. Очень долго. Достав цепочку, Чонгук обматывает её вокруг запястья и фотографирует со вспышкой. Фотка тут же подгружается в диалог. tae_tae: А, это Вот она где Занесёшь на работу?jeon_JK97:
Занесу
Чонгук обречённо таращится в телефон. Вот и всё, да? Единственный благовидный предлог, и тот закончился ничем. Они не могут просто поболтать о всяком, даже о работе. Той, которая офисная. Тэхён там ни с кем не дружил, в трениях, дрязгах и сплетнях коллектива не участвовал. А говорить о том, что было между ними, слишком опасно в обычном мессенджере. Да и в необычном тоже. Чонгук для себя решил, что самое главное Тэхёну он сможет сказать только лично. Но и говорить-то особо нечего. Ким раскусил его на раз-два. Прав он был, когда говорил, что Чон не умеет скрывать чувства и настроения. Чонгук уже блокирует телефон и собирается откинуть его на тумбочку, как экран снова вспыхивает. tae_tae: Как спина? Чонгук судорожно вздыхает. Несмотря на то, что именно спина напоминала ему о Тэхёне самым нелестным образом, эта простая забота отдалась в его груди сладким ёканьем.jeon_JK97:
Побаливает
Но жить буду
tae_tae: Мазью пользовался? Чон хмыкает себе под нос. Неужели Тэхёна покусывает совесть? Его, такого равнодушного и отстранённого, настоящего профи своего дела?..jeon_JK97:
Да, спасибо за совет
Очень хорошая
Ответа долго ждать не приходится. tae_tae: Отлично) Тогда спокойной ночи Увидимся на работе Теперь уже точно всё. Телефон перекочевал на тумбочку и больше признаков жизни не подавал. Отметины на спине — ничто по сравнению с отметинами глубоко в груди после слов Тэхёна во время их последней встречи. Он словно ткнул Чонгуку в грудь кончиком шпаги, не подпуская ближе к себе. И если бы Чонгук пошёл дальше, шпага вошла бы в плоть и проткнула его сердце. Но предупреждение запоздало. Вниманием Чона Тэхён завладел гораздо раньше, чем почувствовал его на себе и начал что-то подозревать. И когда Чонгук писал ту строчку про "пойти до конца", пути назад у него уже не было. Глупо было с его стороны влюбляться в абсолютно чужого ему человека. Но разве влюбляются по расчёту? Разве влюбляются только в удобных и комфортных? И как Чонгуку оставаться на расстоянии длины шпаги после того, как Тэхён овладевал им на смятых простынях, умело чередуя кнут и пряник, деспотизм и нежность, шепча ему успокаивающие слова, пока Чон метался под ним, растворялся в жаре его тела и силе рук? Теряют голову и от меньшего. А Тэхён дал ему больше, чем Чонгук мог рассчитывать получить. Но теперь он хотел невозможного. Прекрасно осознавал, что оно именно невозможное, но хотел, и оттого тоска его становилась невыносимой. По-хорошему, ему следовало изолировать себя от "раздражителя". Не встречаться больше с Тэхёном, не вызывать его в отели, не звонить, не писать, даже не смотреть в его сторону на работе. Со временем эта страсть улеглась бы, сгладилась, как следы на песке в бескрайней пустыне. Возможно, тогда Чонгук очнулся бы, как тогда, с тем парнем из общаги, и попытался забыть всё, как страшный сон... Но этот запретный плод слишком желанен, чтобы поступать по-хорошему.***
Стук в дверь за спиной заставляет губы растянуться в легкомысленной улыбке, полной предвкушения. Чонгук делает последний глоток, отставляет опустевший стакан, в котором ещё недавно плескался золотистый виски, и утирает губы. — Открыто. Знакомый стук каблуков по полу поднимает в груди ещё одну тёплую волну. Чонгук чувствует себя, как человек, собирающийся окунуться в прорубь. Обжигающе-стылая чёрная вода среди мертвенно-белого холодного льда уже плещется у его ног. Ему остаётся только набрать воздуха в грудь и сделать шаг... — Ты что, банк ограбил? Любимый голос достигает ушей и прокатывается мурашками под волосами. Его даже не портит ставший привычным сарказм и плохо скрываемое бесконечное терпение пополам с осторожностью дикого зверя. Видимо, Тэхён никак не может понять своего странного коллегу до конца. Просветил его своим сканером по поверхности, а вот что пряталось там, на недоступной глубине, оставалось для него загадкой. — Ты о чём? — поднимает брови Чонгук. — Ночь? — Тэхён останавливается в паре метров от него, — Ты оплатил всю ночь, серьёзно? Завтра что, должен случиться апокалипсис, и ты решил оторваться напоследок? Чонгук суёт руки в карманы и покачивается на месте, перекатываясь с пятки на носок. — А в чём проблема? Я так тебе неприятен? — Малыш, — холодно улыбается ему Тэхён, — Во-первых, не говори глупостей, а во-вторых, очевидных проблем как минимум две. Первая: если не перестанешь так бездумно спускать деньги на секс, то пойдёшь по миру. Кушать будет не на что купить. Чон смеётся, запрокидывая голову. — Что, боишься, что у тебя клянчить начну? — говорит он, мотая головой, — Это уж точно не твои проблемы. Да и тебе же лучше — ты-то с голоду точно не умрёшь с такими дураками, как я. — Я знаю, сколько ты получаешь. Не так много, чтобы спускать всё на шлюх. — Ты что, моя мать? — не прекращая улыбаться, парирует Чон, — Кончай морализаторствовать. Я знаю, что могу себе позволить, а что нет. Давай твою вторую проблему и займёмся делом. — Ты помнишь, что было в прошлый раз? — щурится Тэхён, дёргая ворот пальто, — Помнишь, как вырубился? И ты ещё хочешь отскакать всю ночь? Чонгук вздыхает. Улыбка его стухает, но не сползает до конца. Он переводит взгляд в угол комнаты. — Такое со мной было всего один раз. Этого не повторится. Тэхён цокает языком. — Уверен? — На все сто. — Идиот. Как можно быть уверенным в таком? Это же не от силы воли зависит, чёрт возьми! Нашатырь я с собой, конечно, взял, но я не хочу каждый раз замирать от ужаса, думая, что заездил тебя до смерти. Чонгук расстёгивает пуговки на манжетах рубашки и откатывает рукава. — Но какая чертовски сладкая смерть, скажи? — дёргает он бровью, — Хотел бы я когда-нибудь умереть именно так. Захлебнуться от очередного оргазма и покинуть этот мир с улыбкой на губах. — Типун тебе на язык, — фыркает Ким. Его взгляд падает на столик у окна, на бутылку, у которой на донышке оставалось совсем немного виски. Его сердитое лицо проясняется от понимания. — А-а, — тянет он, — Вот оно что. Выпил зелья храбрости и готов крушить стены собственной головой? Чонгук присаживается на подоконник, широко расставив ноги. Рукой он шарит за спиной, находит ручку окна и приоткрывает створку, впуская в номер немного свежего воздуха с ночной улицы. — Хватит уже светской беседы, — уже серьёзнее говорит он, — Вешалка у тебя за спиной. Раздевайся и включай своё альтер-эго. Я, кажется, говорил уже, что плачу не за то, чтобы ты учил меня жизни. Тем более такие деньги. Тэхён хмыкает, спуская пальто с плеч. Сегодня его корсет шнурован яркой розовой лентой, а глаза подведены особенно густо. — Воу-воу, какой малыш сегодня серьёзный, — насмешливо морщит нос он, — Напился взрослого напитка и хамишь своему хёну? Чонгук смеряет его голодным взглядом. Ноги Тэхёна кажутся совершенно бесконечными, даже несмотря на то, что сегодня вместо платформ на них более низкие стилеты. — У малыша есть ещё парочка условий на эту ночь. Ким оглядывается на него через плечо и откидывает длинные волосы за спину. — Ну наконец-то, — говорит он, приподнимая подбородок, — Лёд тронулся. Говори. Чонгук поднимается с места и делает шаг по направлению к Киму. — Во-первых — сегодня никаких наручников. Никаких верёвок. Никакого ограничения подвижности. — Надо же, — вздёргивает бровь Тэхён, — Роль пленника очень тебе шла. Такой был послушный, безропотный... Ну да ладно. Что ещё? — Во-вторых, — ещё шаг, — Я смогу тебя касаться. Своими руками. Касаться везде, где захочу. И ты не оттолкнёшь и не сбросишь мои руки. Это последнее. Что скажешь... хён? Чонгук останавливается всего в одном шаге от него. Тэхён наклоняет голову вбок. — Всё? — переспрашивает он. — Всё. Ким с сомнением хмурит лоб. — Ты ничего не сказал про удары. Неужели не хочешь, чтобы я бил послабее? Чонгук качает головой, глядя в глаза Тэхёна и не моргая. — Бей, сколько хочешь. И чем хочешь. И говори, что хочешь. Говори. Говори... Со мной... Последнее слово он выдыхает уже в лицо Тэхёна. Он смотрит в него, и ему кажется, что он видит, как на нём буквально проступает та самая маска. Госпожа Нуар вступила в свои владения. Тэхён чуть подаётся вперёд, сокращая дистанцию между ними ещё сильнее, и опаляет нос Чонгука своим: — Тогда на колени, мой большой сильный мальчик. На Чонгука накатывает уже знакомый жар, только теперь он ещё и усилен алкоголем. Он подчиняется и опускается на пол, глядя на хёна снизу вверх. — Снимай рубашку. Покажи мне свою спинку. Тэхён не сводит с него глаз, пока он выщёлкивает пуговицы из петель, а стоит и смотрит своим непроницаемым взглядом, сложив руки на груди. Как только рубашка оказывается на полу, он обходит Чонгука вокруг и замирает позади него. — Упрись руками в пол. Чон слушается, вставая на четвереньки. Тэхён присаживается рядом. Концы волос щекочут кожу в районе поясницы. — Ох, сколько наш малыш натерпелся от сурового хёна, — с нарочито притворным сочувствием тянет Ким, — Скажи, ты злишься на него? Рубцы от ударов ещё не сошли до конца и цвели на коже буро-фиолетовыми кляксами. Тэхён снимает со среднего пальца петлю перчатки и касается спины Чонгука голой ладонью. — Нет, — отвечает тот, чувствуя желанное тепло руки Кима. Тэхён проводит пальцами по особенно длинной отметине, чуть прижимая синяки кончиками. — Какой великодушный мальчик, — хмыкает он, — Тогда скажи: тебе сейчас больно? С этими словами он трёт синюшную отметину большим пальцем. Чонгук чуть выгибается, но быстро берёт себя в руки. — Не больно, — говорит он. — А так? Тэхён царапает ногтями рубец, где кожа от его ударов на прошлой сессии порвалась. Сейчас там осталась только запёкшаяся бурая корочка. Это было ещё неприятнее, но Чонгук упрямо повторяет: — И так не больно. Рука Тэхёна проскальзывает вверх, сжимает волосы на затылке Чона и тянет на себя. Тот охотно поддаётся и тянется за рукой. Как же быстро он успел привыкнуть к этому... — Ты очень плохой мальчик, Гук-и, — шипит Тэхён. Ногтями свободной руки он впивается в синяк в районе рёбер, крепко, как кошка. Чонгук ахает. — Ты врёшь своему хёну, — продолжает Ким, — Врёшь и не краснеешь. Разве твой Тэхён-щи не говорил тебе, что нельзя врать своему хёну на сессиях? По телу Чонгука пробегает табун мурашек. Он облизывает губы. — Говорил. Тэхён приближается так, что щекочет своим дыханием ухо сабмиссива. — Так почему ты продолжаешь ему врать? Хочешь разозлить его? Вывести из себя? Не боишься, что он может сделать ещё больнее? Чего ты добиваешься? Скажи же мне, малыш Гук-и! Они только начали, а брюки уже распирает в районе ширинки. А Тэхён ещё так близко, практически лежит на спине Чонгука, шипя ему в ухо и распаляя ещё больше. Сглотнув ставшую вязкой слюну, тот разлепляет губы и выдаёт: — Наступи мне на спину. Как тогда, в первый раз. Пожалуйста, хён. Тэхён резко выдыхает ему в ухо и толкает в затылок, вынуждая кивнуть головой. — Посмотри, до чего ты докатился, малыш Гук-и. Как у тебя хватает совести просить о таком? Почему ты хочешь быть подставкой для ног? Он поднимается и садится на край кровати. Его туфли-стилеты, отливающие кроваво-красным в тусклом свете прикроватного светильника, оказываются перед лицом Чонгука. — Потому что когда я вижу, как ты поправляешь чулки через свои кошмарные штаны в офисе, — с долей яда в голосе отвечает Чонгук, — Всё, о чём я думаю — как бы сорвать с тебя эти пыльные мешки в клетку и снова увидеть твои божественные ноги. Не будь в нём целой бутылки виски, вряд ли он осмелился бы такое сказать. Вряд ли у него хватило бы смелости быть настолько откровенным. Потому что он и правда думал именно так, как выложил только что. Чонгук не видит лица Тэхёна, но его буквально хлещет по загривку вспыхнувшей яростью Кима. — Ах ты нахал. Тонкий каблук врезается чуть ниже седьмого позвонка и толкает так, что Чонгук едва не стукается лбом о пол. Он упирается руками изо всех сил и дрожит от натуги, пока Тэхён давит его ногой. — Паршивец, — шипит тот, — Наглый, бесстыжий мальчишка. Ты что себе позволяешь? Подглядываешь за хёном в туалете? Что ещё ты делаешь такого, о чём я не знаю? Какие ещё грязные мыслишки крутятся в твоей голове? Он толкает сабмиссива снова и снова. А Чонгук сопротивляется, пружиня загривком об острый каблук стилета. — Ещё я смотрю... На твои руки... Пальцы... Когда ты печатаешь... — цедя из себя по слову, выдаёт он, — И сразу чувствую их в своей заднице... После... Того... Ай! Тэхён проворачивает вгрызшуюся в кожу шпильку, причиняя ещё больше боли. — Того... Как ты трахнул меня... Ими... В первый... В наш первый... Ким резко убирает ногу, вздёргивает Чонгука за волосы вверх и отвешивает ему звонкую пощёчину. Чонгук стонет надломлено. В штанах у него знакомо уже дёргается и покалывает. — Распутный мальчишка, — хрипит Тэхён, — Вот, значит, что стоит за твоим молчанием и томными взглядами? Он отпускает волосы и бьёт тыльной стороной ладони наотмашь. Чонгук ахает и чувствует, как из распахнутого рта на губы скатывается слюна. — Строит из себя такого большого начальника, — не прекращает распаляться Тэхён, — Сидит с серьёзным лицом за компьютером в белой рубашечке. А на самом деле думает не о расчётах, а о том, как хён нагнёт его и отымеет в его похотливый зад. Он поддевает подбородок Чонгука носком туфли, заставляя посмотреть на себя. — Вот ты какой по своей сути, мой большой сильный мальчик, — цедит он, щуря глаза, — Мокрая течная сучка, которой не хватает хорошего крепкого члена в дырке. Вот ты кто. Чонгука откровенно ведёт. Слова Тэхёна жалили его, как стая ос. По всему телу прокатывается горячая волна, отдающаяся электрическими зарядами в самые кончики пальцев. — Как же ты прав, хён, — лихорадочно шепчет он, хватает Тэхёна за ногу и прикладывается губами к голени прямо через тонкий слой капрона. Быстрыми поцелуями он поднимается вверх, к самой кружевной кромке, обнимая ногу за икроножную мышцу и ощущая, как она напрягается под ладонями. Чулок, как обычно, держит подвязка. Чон заполошно мажет губами по коже, хочет залезть под кружево, по крепление не даёт ни сантиметра свободы. Чонгук поднимает подёрнутый пеленой похоти взгляд на Тэхёна. — Можно, хён? — хнычет он, — Пожалуйста, можно? Чон ожидает очередного удара и порции брани о том, какой он бесстыжий и распущенный. Но глаза напротив полыхают каким-то новым огнём. Не таким обжигающим. Тэхён отцепляет подвязку и чуть отклоняется назад. Не веря своему счастью, Чонгук набрасывается на него с жадностью оголодавшего зверя. Он снимает чулок с колена, тянет его до самой лодыжки и покрывает поцелуями постепенно обнажающуюся кожу. Она пахнет сладко, но не приторно, едва уловимо. Чон трётся о ногу щекой, впитывает в себя этот запах, разминая пальцами натруженные постоянной нагрузкой мышцы. Со ступни чулок он стягивает вместе с туфлей, оставляя их лежать на полу. — Алкоголь плохо на тебя влияет, малыш, — урчит откуда-то сверху Тэхён, но ирония в его голосе густо мешается с изумлением и восхищением в равных долях. Ему хватает ума понять, что алкоголь не изменил личность Чонгука, а лишь придал ему смелости на то, чего так давно желала его душа. Второй чулок он отстёгивает уже без подсказок и просьб. Чонгук был настолько искренен в собственном сладострастии сейчас, что отказывать ему в этой маленькой шалости не хотелось вообще. А у Чонгука красные круги перед глазами, плохо слушающиеся пальцы и запах Тэхёна, наполняющий лёгкие. Его ноги до одури приятно ложатся в ладони, а саднящий на загривке след от каблука нисколько не уменьшает запал. — Голодный пёсик, — мурлыкает Ким, глядя, как Чонгук наглаживает его колени, оставляя на бёдрах розовеющие отпечатки губ, — Только собаки гонятся за ногами, знаешь? Такие же голодные сучки, как и ты, Гук-и. Он запускает руку в волосы Чонгука. Тот ждёт, как он сожмёт их сейчас в кулаке до скрипа. Ждёт секунду, ждёт другую, ждёт третью... А Тэхён всё не сжимает и не сжимает. Он массирует кожу головы, подталкивает в затылок, прижимает лицо Чона к своим ногам, но не сжимает. Целуя колени хёна, Чонгук ползёт руками по бёдрам вверх. В момент, когда его пальцы забираются под короткую юбку, Тэхён вздрагивает и хлещет по ним руками. — Куда лезешь? — строго прикрикивает он, — Разве хён разрешал касаться его там? Чон поднимает голову. Его растравленные губы горят от прилившей крови и блестят от размазанной слюны. — Тэхён-щи... — хнычет Чонгук, тяжело дыша через приоткрытый рот, — Тэхён-щи... Я хочу тебя... Хочу, чтобы ты... В момент он задыхается и давится лезущими из него словами. А слова такие, что даже коварный виски не может заглушить его стыд до конца. Мимолётная робость заставляет его осечься на полуслове, а Тэхёна — податься вперёд и впиться в сабмиссива глазами. — Чего ты хочешь, детка? — урчит он готовящимся к броску хищником, — Говори немедленно, что ты хочешь, чтобы хён сделал? Чонгук сжимает пальцы на зацелованных бёдрах Кима и кусает нижнюю губу. Он порывается спрятать глаза, но Тэхён обхватывает его лицо руками и с силой разворачивает на себя. — Говори сейчас же! — снова прикрикивает он, — Не смей отводить глаза, когда говоришь с хёном! Говори, чего ты х... — Я хочу взять тебя в рот, хён. Зрачки Тэхёна расширяются. Он шумно выдыхает через рот, а его взгляд становится совершенно диким. Воздух в комнате вмиг раскаляется до немыслимой температуры, несмотря на прохладное дуновение из окна. Кажется, Чонгук впервые видит, как Ким понемногу теряет самообладание. — Негодный... Держа лицо Чонгука одной рукой, другой Тэхён накрывает свою промежность. Сжимая пальцы, он надламывает брови и выдыхает Чону прямо в приоткрытый рот: — Негодный... Бесстыжий мальчишка... Их губы всего в сантиметре друг от друга. Хватило бы одного неосторожного движения, чтобы свершилось нечто совершенно из ряда вон. Но Тэхён отклоняется назад. Он берёт руки Чонгука в свои и суёт их себе под юбку. — Снимай. Чонгук нашаривает резинку трусов. Подцепив её пальцами, он стягивает их так же, как и чулки пару минут назад. Как только они оказываются на полу, Тэхён отшвыривает их в сторону пальцами ног. Они с Чонгуком ни на миг не прерывают зрительного контакта. Ни тогда, когда Ким придвигается на самый край постели. Ни тогда, когда он широко расставляет ноги. Ни тогда, когда Тэхён суёт большой палец Чонгуку в рот и елозит им по языку, вызывая ещё большее слюноотделение. — Возьми хёна в рот, — хрипит Ким, прохаживаясь подушечкой пальца по кромке нижних зубов, — Только спрячь подальше свои острые зубки. И Чонгук ныряет в эту прорубь. Их игры не прошли бесследно для казавшегося таким надменным и непоколебимым Тэхёна. Смазка, сочащаяся из щёлки на багровой от прилившей крови головке, успела испачкать ему всю внутреннюю сторону бёдер и постель между ними. Она оказалась солоноватой на вкус и очень вязкой по текстуре. Не будь в голове Чонгука такая восхитительная звенящая пустота, он, наверное, сошёл бы с ума от осознания того, что творит. Но сойдёт он как-нибудь потом. А сейчас он обхватывает губами эту головку и немного впускает в рот, чувствуя на языке её тяжесть и гладкость. Держать под контролем зубы нелегко. Заботясь о том, чтобы не поцарапать ими чувствительную плоть хёна, Чонгук издаёт совершенно непристойные звуки, хлюпая слюной и смазкой внутри рта. Взять сразу полноценно, конечно же, не получается, и он кружит вокруг головки, лаская её губами. Языком он оглаживает опоясывающий ствол широкий шрам от обрезания. Ему кажется, что он делает всё ужасно медленно, глупо и неуклюже. Чонгук поднимает глаза на Тэхёна, ожидая саркастичного цоканья языком и насмешки во взгляде, но натыкается на подрагивающие ресницы и приоткрытый от возбуждения рот. — Не торопись, Гук-и, — хрипит Тэхён, — У тебя хорошо получается. Ложь, разумеется. Но то, как хён это проговаривает, придаёт уверенности и задора, чтобы продолжать дальше. Чонгук придерживает член у основания рукой и вбирает немного больше. Ствол врывается в рот с отчётливым хлюпом, и слюна обильно течёт по нему, скатываясь на пальцы самого Чона. — Вот так... — поощряет его Ким, — Вот так, детка... Давай ещё... Распалившись, Чонгук кивает головой слишком глубоко. Горло сжимается спазмом, а спина на миг выгибается. Чон дёргается назад и сдавленно кашляет. На глазах выступают слёзы. — Тише, тише... Тэхён придерживает его под подбородком. Смахнув большим пальцем растёкшуюся под губой слюну, он гладит Чона пальцами по щеке. — Какой цвет, детка? — спрашивает он, глядя в покрасневшие слезящиеся глаза. Чонгук гулко сглатывает... — Зелёный. ... и снова набрасывается на член хёна. После третьего своего спазма он немного разбирается в том, как это делается. Получается по-прежнему неважно, но опытным путём он находит свою максимальную глубину, при которой организм не начинает паниковать и стараться исторгнуть из себя посторонний предмет. Чёртова слюна льётся рекой, слёзы сочатся из глаз, но Чонгук продолжает упорно сосать, и ему в рот выплёскиваются новые порции предсемени. Тэхён и не думает насмехаться над ним или стыдить за столь неумелый минет. Он только гладит его затылок, слегка подрагивает напряжёнными коленями и приговаривает: — Как тебе не стыдно, Гук-и... До чего же ты бесстыжий большой мальчик... Его слова подстёгивают Чонгука. Сам он не касается себя уже чертовски долго, но всё старается доставить хёну то наслаждение, которого жаждет сам. — Знаешь что, Гук-и?.. Тэхён откидывает голову назад, толкаясь бёдрами в рот Чонгука. Тот судорожно вдыхает, но умудряется не подавиться. — Я отомщу тебе, малыш. Теперь я тоже буду фантазировать о тебе прямо в офисе. Чонгуку кажется, что завестись сильнее, чем сейчас, невозможно. Но Тэхён плескает в этот костёр бензином. — Ты воображал мои пальцы у себя в заднице? — Ким толкается снова, — А я буду вспоминать о том, как ты сосал мой член, пока ты будешь грызть свою ручку. Чонгуку жёстко вжаривает в поясницу. Он и правда часто грыз кончик ручки, когда усиленно шевелил мозгами. Уже несколько изгрыз вхлам. Но он и подумать не мог, что сметчик, вечно упёртый в собственный компьютер, подмечает такие мелочи. Значит, всё-таки посматривает в сторону конструктора? Значит, это напряжение между ними действительно висит с обеих сторон? — Я сейчас кончу тебе в рот, — не меняя тона, проговаривает Тэхён, толкаясь всё чаще и резче, — Ты примешь в себя сперму хёна? Вместо ответа Чонгук насаживается ртом усерднее. Челюсть затекает и пощёлкивает где-то в сочленении костей, а хлюпанье смеси слюны и смазки становится смущающе громким. Тэхён стонет и снова дёргает Чона за волосы. — Глотай, детка... — выстанывает он, изливаясь ему в рот и запрокидывая голову до хруста позвонков. Сперма упруго бьётся в заднюю стенку горла, вызывая новый спазм. Она густо и тепло ложится на язык. Гладкие бёдра Тэхёна на пару мгновений покрываются мурашками. Чонгук послушно проглатывает всё без остатка. Несмотря на багровеющее от прилившей крови лицо, текущие слёзы, сопли и слюну и шумящую в ушах кровь, его растравленные губы расплываются в дурацкой улыбке. Он заставил хёна кончить. Тэхён тяжело дышит в потолок. Чонгук видит, как вздымается его грудь под корсетом и как выступают изящные ключицы над его кромкой. Голова клонится назад на ослабевшей шее, а синие жилки на шее проступают особенно чётко. — Хён... — сипло шелестит Чонгук забившимся горлом. Тэхён перекатывает тяжёлую голову на плечо. Его взгляд слегка затуманен от недавнего оргазма. Он ерошит волосы на макушке Чонгука и слегка улыбается. — Что ж ты натворил, паршивец, — вальяжно проговаривает Ким, — Решил, значит, пойти до конца, да? Видеть его таким... Таким размягчённым, тёплым, человечным было непривычно и дико. Будто маска ледяного принца местами подтаяла от напора Чонгука, и через истончившийся лёд проступило живое лицо. И видно, как она стремится быстрее замёрзнуть обратно, залатать образовавшуюся брешь... Но увиденного не развидеть. Чонгук утирает текущий нос и расставляет колени шире по полу. Внизу уже болит от сумасшедшего давления крови и спермы, а он не смеет и прикоснуться к себе без специальных распоряжений. Это не ускользает от внимания хёна. — На кровать, Гук-и. Сейчас ты поплатишься за всё, сучёныш нахальный. Толкая Чонгука на кровать, Тэхён стремится уложить его лицом вниз и оседлать сзади, но тот упирается и брыкается, заводя руку за спину и отталкивая его от себя. — Нет, хён. Ким останавливается, уперевшись в край постели коленом и шумно дыша через приоткрытый рот. — Что, малыш? Передумал? Не осилишь целую ночь с хёном? Чонгук переворачивается на спину и тянет к нему руки. Вцепившись в запястье Тэхёна, он влечёт его к себе. — Я хочу видеть тебя. Всё время. Всю ночь. Уголок рта Кима ползёт в хищной усмешке. Его лицо снова заставляет вспомнить о больших диких кошках, пятнистых и полосатых. Он забирается на кровать, расставляя колени по обе стороны от Чонгука, и нависает над ним, упираясь ладонями в матрас. Длинные волосы свешиваются до самого лица Чона. — Тогда снимай штаны, детка. Чонгуку дважды повторять не приходится. Он извивается, стаскивая с себя брюки и насквозь промокшее бельё, сучит ногами и комкает штанины, отправляя их вниз, к остальным вещам. Руками он тянется к талии Тэхёна, но в последний момент отдёргивает пальцы, не зная, позволено ли ему так своевольничать. Тот встряхивает волосами, берёт его руки в свои и суёт их себе под юбку со стороны глубоких вырезов по бокам. Пальцы заползают глубже, и большими Чонгук касается выпирающих тазовых косточек под поясом. Тэхён наклоняется над ним, одной рукой упирается в широкую грудь, а в другую берёт оба члена сразу. Ему требовалась подзарядка после оргазма. Чувствуя под пальцами судорожную пульсацию налившегося кровью члена, видя то, как искажается лицо Чона в сладкой муке, то, как просяще и вожделея распахивается его рот в беззвучном стоне, он двигает бёдрами, потираясь о его горячую плоть и сжимая вокруг неё пальцы. Между ними становится мокро и липко, всё больше и больше по мере того, как Тэхён трётся, а Чон крепче сжимает пальцы на его коже и выгибается ему навстречу. На твёрдом животе набегает лужица из предэякулята, сочащаяся из щёлки, и Киму от всей этой красоты хватает совсем немного, чтобы снова отвердеть самому. — Мой мальчик уже готов, — возбуждённо рокочет он, — Ты же готов, Гук-и? Чонгук торопливо кивает и облизывает пересыхающие от частого дыхания губы. Тэхён отпускает их обоих и лезет за кромку своей длинной перчатки. Вынув из-за неё блистер с презервативом, он рвёт его зубами и хочет подняться, но Чонгук цепляется за него, как за спасательный круг. — Это ещё что? — глаза Тэхёна сверкают сталью, — Отпусти своего хёна, Гук-и. — Нет... — шепчет Чонгук, — Не уходи... — Тебя нужно смазать и растянуть, детка. Ты же не хочешь, чтобы хён отодрал тебя насухую? Тогда отпусти меня и дай мне взять смазку. Чонгук мотает головой. Скулы его наливаются багрянцем. — Я... Я всё сделал... Для тебя... Тэхён поднимает бровь. — Что ты сделал, малыш? Чону всё-таки приходится разжать пальцы. Подтянувшись на кровати, он высвобождает ноги из-под Кима и раздвигает их настолько широко, насколько может. Тэхён опускает взгляд вниз, а Чонгук свой прячет, потому что... — Ах ты, сучёныш... Ким хватает его ноги под коленями и поднимает их выше, заставляя сабмиссива ещё больше выставить себя напоказ. Чонгук на мгновение задыхается и прижимается пылающей щекой к простыням. — Голодная маленькая шлюшка. Тэхён шлёпает его по бедру и укладывает ноги себе на плечи. Его длинные пальцы проскальзывают от мошонки вниз и накрывают подушечками нагретый телом чёрный блестящий камень. — Ты так старался для хёна, — голос Тэхёна скачет от напряжения, пока он оглаживает камень по кругу и чуть надавливает на него, вырывая новые вздохи из груди Чонгука, — Ты думал о нём, когда вставлял в себя эту маленькую штучку? — Да, — выдыхает Чонгук, поджимая пальцы на запрокинутых ногах. Тэхён качает головой. Его глаза сверкают такой красной и удушливой похотью, что это отдаётся глубоко в груди парня под ним. — Бесстыжий мальчишка. Он подцепляет пальцами навершие пробки и резко выкручивает её из тела Чонгука. Тот вздрагивает всем телом. За игрушкой тут же сочится тёплая смазка, но она не успевает толком покинуть тело, потому что Тэхён заполняет Чонгука собой. Он больше и твёрже пробки, но Чон принимает его. В момент, когда они соединяются до конца, оба не могут сдержать стонов сладострастия. Приобретение этой пробки стоило Чонгуку потери огромного количества нервных клеток. Даже несмотря на то, что заказ можно сделать анонимно. Даже несмотря на предупреждение производителя, что заказ доставят в непрозрачной упаковке без опознавательных знаков. Даже несмотря на то, что забрать его можно без участия третьих лиц из камеры в пункте выдачи. На всём пути своего грехопадения Чонгук чувствовал себя буквально стеклянным. Казалось, что все вокруг знают, от чего у него так горят щёки. Что все знают, к чему он готовится. Он терпел эту пробку всё то время, что ждал Тэхёна в номере. Всё время, пока тот хлестал его и давил каблуками. Всё время, пока тёк себе в трусы, делая Тэхёну первый в своей жизни минет. И всё затем, чтобы принять Тэхёна сразу, без корчей и судорог, не заставляя его осторожничать и раз за разом намекать, что всё можно прекратить в любую секунду. Ну и чтобы не потерять сознания, как впечатлительная принцесска. Тэхён больше этой пробки. Но теперь Чонгук готов к этому. Ноги на плечах Кима неумолимо дрожат. Тэхён поощрительно гладит их, потихоньку раскачиваясь внутри Чонгука, сжимает пальцами ставшие ватными колени и пощипывает кожу на бёдрах. — Мой большой мальчик уже не невинная овечка, да? — хищно шипит он, — Так понравился член хёна в своей тугой дырке, что больше без него не можешь, м? Он толкается бёдрами так, что шлёпается лобком о промежность Чона. Отпустив ногу, Тэхён проводит раскрытой ладонью по животу и груди Чонгука и чуть сжимает пальцы на шее. — Нравится, когда хён внутри? — продолжает он, — Нравится осознавать, что твоя попка больше не девственна? Нравится быть грязной сучкой для своего хёна? Чонгук обнимает сжимающую его руку и закатывает глаза. — Нравится, — охотно соглашается он, — Выеби меня, Тэхён-щи. Выеби, чтобы я ноги свести не мог. Пожалуйста, Тэхён-щи, мне так это нужно сейчас... Ким рычит, впиваясь пальцами в бёдра Чонгука. Он трахает его размашисто и зло, забывая об осторожности и ощущая тугое кольцо мышц, впускающее его внутрь раз за разом. Кровать под ними ходит ходуном, а простыни сбиваются от того, как таскаемый по кровати Чон елозит по ним лопатками и затылком. — Ненасытная маленькая сучка, — хрипит Тэхён, упиваясь видом разбитого и нуждающегося Чонгука, его широких плеч, напряжённых мускулов в руках, которыми он обнимает его руку, и каплями пота, стекающими по мощной шее, — Даже не стыдишься умолять о таком. Представляешь, что сказали бы твои друзья, если бы услышали, как ты выпрашиваешь мой член себе в зад? От этих слов жар возбуждения становится совершенно невыносимым. Чонгука ломает, спина его выгибается дугой, а рот распахивается в исступлённом крике. — Тебя это заводит! — ещё злее рычит Тэхён, вбивая Чона в постель, — Тебя заводит мысль, как бы я трахнул тебя на глазах твоих друзей! Он отвешивает Чонгуку хлёсткую пощёчину. По телу сабмиссива прокатывается волна горячей крупной дрожи, а стонет он ещё громче. Он дуреет от того, что с ним творит Тэхён. Как берёт, как безжалостно натягивает на себя, марая простыни гостиничного номера, как стыдит его и наказывает за похотливые мысли... — Развращённая жадная шлюшка, — хрипит Тэхён, долбя простату Чонгука и оставляя на его заднице отпечатки своих ногтей, — Что бы они сказали, если бы я опрокинул тебя на твой стол и оприходовал твою дырку прямо перед ними? Что бы они сказали, слыша, как ты визжишь и умоляешь меня о большем? — Тэхён-щи! — надрывно орёт Чонгук, — Тэхён-щи, боже... Только не останавливайся... Боже... Боже... Боже! Его трясёт, как при лихорадке. Он судорожно цепляется негнущимися пальцами за Кима и тянет его к себе. Багровый и ноющий уже от боли член зажимается между их животами. Распахнутые подведённые глаза Тэхёна так близко... — Хён... — грани помешательства выстанывает Чонгук, — Хён... Плюнь мне в рот... Как тогда... Распалённый Тэхён не мучает его, переспрашивая и уточняя, всё ли он правильно понял. Не прекращая фрикций, он суёт пальцы в рот сабмиссива, оттягивая нижнюю челюсть, собирает слюну во рту и сплёвывает её в рот Чонгука. Кончает Чонгук долго и обильно. Сперма выстреливает до самого подбородка, пачкая корсет Тэхёна длинными белыми полосами. На пике блаженства Чонгук воет от кайфа и долгожданного облегчения, пока Ким трахает его сквозь оргазм, из-за чего он не затухает сразу, а достреливает короткими импульсами, отдаваясь в каждую мышцу в теле. Через упругую приятную пульсацию внизу Чонгук чувствует, как Тэхён вбивается в него в последний раз и замирает, выпуская воздух из груди с надсадным рыком, дерущим горло. Его член дёргается внутри, изливаясь в презерватив. Ким прикрывает глаза, дрожа от оргазма и хрипло дыша в подбородок Чонгука. Он хочет было слезть и упасть рядом, но тот вцепляется в него. — Нет. Тэхён сглатывает, смачивая разодранное горло. — Я тебя придавлю... — Не придавишь. Не уходи. Ким усмехается. — Дай хотя бы выну. Достав из тела Чонгука обмякший член, он скатывает с него наполненный презерватив и отбрасывает на пол. Чон обнимает его, когда он укладывается на него всем телом и утыкается лбом в постель рядом с его ухом. — Ты как? Ещё в сознании? — спрашивает он хриплым шёпотом. Чонгук сжимает его талию руками. — Как видишь. Я же говорил, что это был единичный случай. Они так и лежат, свесив ноги с края кровати и пытаясь восстановить дыхание. Чонгук чувствует, как раздувается грудная клетка Тэхёна в его объятиях и как ему навстречу толкается его колотящееся сердце. Длинные волосы парика мешают и лезут в лицо, и Ким убирает их на одну сторону. — Хочешь выпить? — вдруг предлагает Чонгук. Тэхён поворачивает к нему голову. — Выпить? — Угу. — Ты же там всё ещё до меня приговорил. — Есть ещё бутылка. Неоткрытая. — Тогда... Было бы неплохо. Чонгук оглаживает его плечо напоследок и перекатывается, ссаживая с себя. Поднимается он аккуратно, придерживаясь руками за край кровати и разгибаясь с еле слышным шипением себе под нос. — Болит? — хмыкает Ким. — Жить буду, — отмахивается Чонгук. Он вразвалку проходит к бару и выуживает оттуда новую бутылку холодного виски. — Льда только нет, — бросает он через плечо. Тэхён лишь пожимает плечами. — Ну и нахрен он нужен. Он окидывает взглядом обнажённую фигуру Чонгука, пока тот стоит спиной. Хорош, чертяка. Что лёжа, что стоя. Ещё и податливый, как скульптурная глина, и стонет под ним так будоражаще... Были б другие обстоятельства, можно было бы плюнуть на всё и закрутить бурный служебный роман без всей этой мишуры, распробовать этого "малыша" со всех сторон... Но у Тэхёна не те обстоятельства. И такой роскоши он позволить себе не может. Он принимает из рук Чонгука свой бокал. Обжигающая жидкость скатывается в истерзанное стонами горло и отдаёт теплом в лицо. — Извращенец, — ехидно улыбается Тэхён поверх хрустальной кромки в сторону Чонгука. Тот отвечает на улыбку, подгибая под себя ногу и потягивая алкоголь. — Сказал мне парень в женском прикиде, — парирует он, глядя, как Тэхён приглаживает растрепавшиеся волосы. — Хах, — фыркает Ким, — Меня хотя бы не возбуждает мысль о сексе на глазах у знакомых. — Меня тоже, — Чонгук чешет бровь большим пальцем руки, которой держит стакан, — Просто ты... Умеешь подобрать слова и правильно их произнести. С нужным выражением, что ли. — Работа такая, — с деланным равнодушием отвечает Тэхён. — Нет, серьёзно. Если бы ты декламировал хокку во время того, как трахаешь меня, меня бы это тоже пиздец как завело. Хотя к японской поэзии я равнодушен от слова совсем. Ким смотрит куда-то в сторону и задумчиво проводит языком по краешкам зубов. Он шевелит губами, будто собираясь с мыслями, а затем вдруг выдаёт: — В облике гейши Затаилась ловушка. Грустит самурай. Несколько секунд они таращатся друг на друга, а потом разражаются смехом. — Ну как, завело? — усмехается Ким, глядя, как Чонгук старается не расплескать остатки виски. — Есть немного, — соглашается тот, мотая головой, — Только самурай вообще не грустит. — Да я уж слышал, — Тэхён приканчивает остатки алкоголя и отставляет стакан, — Во время грусти так не орут. — Ну извини, если потревожил твой нежный слух, — хмыкает Чонгук, — Ещё налить? — Нет, хватит, — отмахивается Ким, — Потревожить мой слух — это ещё постараться надо. Чонгук наливает себе второй бокал, а Тэхён склоняет голову набок. — А у тебя и правда не было опыта с парнями? До меня, я имею в виду? Чон опускает бокал на колено и вздыхает. — Взаимная дрочка была, — честно говорит он, — И всё. — И как? Не понравилась? — Понравилась. Ну, в тот момент... А потом почувствовал себя глупо. Я так-то, в целом, по девочкам... — Да это понятно. Мне просто до сих пор интересно, почему ты выбрал меня? Потому что я знакомый и было не так страшно экспериментировать, как с незнакомым? — Да я вообще не думал о том, чтобы окунаться в бдсм-культуру. Я увидел тебя на сайте, знатно подохренел и... И вот. С этими словами Чонгук трёт отметины от тэхёновых ногтей на своём бедре. — А зачем тогда полез на сайт? Там же без регистрации мальчиков не посмотришь. Скажешь, что просто из любопытства? — Мы с парнями решили поприкалываться и зарегать там Юджина, потому что он нас достал своими косяками. Поэтому... Если бы не тот штраф, мы бы тут сейчас не сидели. Тэхён задумчиво трёт пальцем подбородок. — Ну раз ты видел меня там, значит, и остальные могли?.. — Нет. Тебя заметил только я. И пароль от аккаунта есть только у меня. А если бы тебя хоть кто-то из них увидел — разболтал бы остальным с вероятностью в сто один процент. — Но ты же не разболтал. Почему? Чонгук открывает рот и тут же захлопывает его. У него вертелось на языке одно словечко, но если он дал бы ему сорваться, то с такой же вероятностью, которая в сто один процент, Тэхён послал бы его далеко и надолго прямо на месте. Потому что он уже доходчиво объяснил, что Чонгуку не светит. — Меня это так поразило, что я не смог. Тэхён насмешливо щурит глаза и вскидывает подбородок. — Поразило, что ваш офисный "дед" — мальчик по вызову? — саркастически переспрашивает он. — Ну... да, — кивает Чонгук, — Я стал смотреть на тебя по-другому и разглядел, какой ты. И стал думать о тебе всё время. Ким подаётся вперёд, опирается на руки и заглядывает Чонгуку в лицо. Он забирает из его рук опустевший стакан и ставит его на тумбочку. — И какой же я, малыш Гук-и? — соблазнительно выдыхает Тэхён в его лицо, — Расскажи, мне очень интересно. Его глаза бегают, глядя то в глаза, то на губы Чонгука. Между ними вновь повисает это напряжение, от которого воздух потрескивает искрами. — Ты... — Чон сглатывает, — Ты жестокий. — М-м, — тянет Тэхён, — Что ещё? — Холодный. Расчётливый. Пока Чонгук говорит это, к горлу снова подкатывает. Выровнявшееся было дыхание снова сбивается, а взгляд плывёт. — Уф, — Ким морщит нос, — Какой я нехороший. — Знаешь себе цену. — Это да. — Презираешь своих клиентов. — Вот тут ты перегнул... — А это не так? — Я бы не назвал это презрением. Скорее... Снисходительностью. — Вот как? — Да, так. Я прекрасно понимаю, что все мы не без греха. — Ладно. Тогда... Ты наслаждаешься процессом. Тем, как избиваешь своих клиентов. — Не без этого. И им обычно нравится то, как я это делаю. — И ты просто дьявольски сексуален, когда в твоих глазах полыхает этот ведьминский огонь. Тэхён приоткрывает рот, чуть дёргая его уголки в стороны. Он придвигается очень близко, и Чонгук может своими глазами наблюдать, как полыхает этот самый огонь на дне его зрачков. — Об этом ты, значит, думаешь, — мурлычет Ким, — О моих глазах ты думал, когда сосал мой член? Чонгук берёт в руку прядь волос его парика и наматывает её на палец. — О твоих глазах я в последнее время думаю постоянно. — Да что ты? — усмехается Тэхён, — А о моём члене в твоей узкой заднице, значит, не думаешь? — О нём тоже. Но о глазах чаще. Ким резко толкает его на кровать и нависает над его лицом. — Я предупреждал тебя, Гук-и, — шипит он, — Не надо в меня влюбляться. Я ебу мужиков за деньги. Ты у меня не первый и даже не десятый. На мне пробы ставить негде. Передо мной на колени встают чаще, чем перед... — Я слишком пьяный, чтобы твои слова возымели хоть какое-то действие, — перебивает его Чонгук, укладывая ладони на рёбра, вздымающиеся под корсетом, — Даже если ты сейчас скажешь, что после секса откусываешь клиентам головы, как самка богомола, меня это не испугает. Он подаётся головой вверх, опираясь на локти в кровать позади себя. — Я плачу тебе, чтобы ты побыл со мной хотя бы за деньги, — шепчет он, хватаясь за загривок Тэхёна, — Я знаю, что у тебя очередь из таких дураков, как я. Мне больно от этого, но если у меня есть возможность сделать так, чтобы ты лёг со мной... Я ею воспользуюсь. Тэхён вздыхает. В этом вздохе раздражение мешается с жалостью. Он наклоняется к Чону, и кончик его носа соприкасается с его. — Бедный ты. Бедный влюблённый дурак. Пальцы Чонгука на его загривке сжимаются до боли. Ким шипит. — Не надо меня жалеть, — шепчет ему в губы Чонгук, — Ты здесь, чтобы трахать. Так вот трахай и не жалей. Пусть Тэхён и держал до конца маску холодного принца, но от Чонгука не укрылось, что его слова не отскочили от этой маски, а прошили её и застряли в этом льду. В конце концов, Ким ведь тоже человек. Да, наверняка он слышал в свой адрес многочисленные дифирамбы. О своей внешности, о лице, о ногах, пальцах, о члене... Об актёрском мастерстве, позволявшим находить подход к каждому из своих клиентов. И Чонгук не надеялся особо, что его робкое безнадёжное признание растопит эту маску, которая надёжно защищала душу Тэхёна от внешнего мира. Чон не мог не высказать то, что творилось в его груди. Да ему и не надо было ничего высказывать. Он ведь не умеет скрывать эмоции. Киму достаточно было бы посмотреть в его лицо, увидеть, с каким благоговением смотрит на него Чонгук... И он увидел. Они не успокаиваются до самого рассвета. Заново вспыхнувшая страсть заносит их на широкий подоконник приоткрытого окна. Тэхён прижимает Чонгука голой истерзанной спиной к прохладному стеклу. По шее и плечам Чона рассыпаются следы укусов, которые оставляет сношающий его хён, а тот лишь откидывает голову, подставляясь под эти укусы, и впивается в его задницу короткими ногтями, сильнее толкая в себя. Тэхён выплёскивает свою злость на него — он не против. Он не знает, какой диагноз поставил бы ему психиатр за это, но ему всё равно. Он пьян и от виски, и от своей безответной влюблённости. Они сворачивают хлипкий столик у окна и разбивают стоявший там стакан, яростно трахаясь на полу, в ворохе разбросанных шмоток. И снова Чонгуку не хочется думать о том, что будет завтра. Или уже сегодня... И не о болящей растраханной заднице он печётся, нет. Не о свезённых о жёсткий пол лопатках. Он боится думать о том, что всё то, что наполняло его последние дни, закончится этой ночью. Что с рассветом развеется морок, который заставляет Тэхёна сношать его так, как не сношают исключительно за деньги. Ни за какие деньги не купишь подобную страсть. Можно купить какие угодно слова, какие угодно похвалы, пусть и серые и неискренние... Но то, как Тэхён держал его, как двигался внутри, как сжимал их переплетённые пальцы, как кусал его кожу из-за невозможности коснуться губами единственного запретного для мальчика по вызову места... Каким бы он ни был актёром, даже самым великолепным, такого бы он просто не сыграл. Слишком пронзительны были его дикие стоны, перемежавшиеся с чонгуковыми в дикой какофонии. Слишком крепки были его объятия, в которых Чонгук задыхался, теряя дар связной речи. Слишком глубоко въедалось под кожу это заполошное сбитое дыхание, которым он опалял зацелованную и истерзанную им несчастную шею. Но проклятый рассвет всё-таки наступил. Первые лучи солнца, боязливо выглянувшие из-за горизонта, проникли через стёкла широкого окна и обнаружили на полу номера окончательно обессилевшие и вымотанные тела, переплетённые между собой. Голова Тэхёна лежала на груди Чонгука, а тот слушал его хриплое дыхание и перебирал пальцами рассыпанные по полу длинные фальшивые пряди. В воздухе витал густой запах бешеного безудержного секса, спермы и масла, которым была пропитана кожа Кима. Между ног и на животе Чонгука засыхало его собственное семя, но не было никаких сил встать и пойти в ванную или хотя бы разыскать влажные салфетки. Эту картину можно было бы назвать даже благостной, если бы не одно "но". — Надо это прекратить. Реплика Тэхёна не стала для Чонгука шокирующей. Правда, менее больно от этого не стало. — Это зашло слишком далеко. Больно. Больно. Невыносимо. — Можешь дальше не говорить. Я понял с первого раза. Понять-то понял. Но вот как объяснить это обливающемуся кровью сердцу? — Прости, малыш. У меня нет такой роскоши, как право на личную жизнь. Видимо, такова его плата за безбедное существование. Принадлежать всем и не принадлежать никому. И всё равно от осознания этого менее больно не становится.