Пепел. Хроники Риада

Над озером тонким белым туманом стелился пар, ласкал обоняние запах аниса и бегали по стенам и камням тени. Пуская клубы дыма, бесшумно горело пламя в медных чашах светильников, тихонько журчала вода и почти не колебались бело-зелёные полотна, которыми украсили ритуальный зал. Сидевшая на камне у самого берега озера ХынСаа перебирала душистые травы, время от времени поднося иссушенные стебли к лицу и вдыхая тёплый аромат. Изредка к ней слетали с расщелины кокхи, приносившие в клювиках цветки то шафрана, то медуницы. Девушка улыбалась птицам, принимая их дары, постепенно заполнявшие серебряную чашу, что стояла на камне рядом. Один из кокхов, слетев вниз, сел ей на плечо. Эту птицу ХынСаа начала узнавать; она неизменно была рядом, если девушка появлялась в ритуальном зале. ХынСаа понимала, что остальные кокхи считают его главным среди них; повернув голову, она ласково провела пальцем по белоснежной грудке птицы и вернулась к растительному сбору. Порхавшие в расщелине и над озером лазурные бабочки скрылись, едва девушка заслышала шаги главной жрицы. Пугливые создания часто прятались от людей в тени, не страшась только присутствия ХынСаа. Не обратив внимания на кормацов, Вахия подошла ближе к девушке и с тёплой улыбкой промолвила: — Да будет благим твой день, ХынСаа. Гляжу, ты уже закончила сбор. — Счастлив ваш приход, Лучезарная Вахия, — ХынСаа поднялась с камня, приветствуя жрицу, и протянула ей чашу. — Я надеюсь, настой этих трав поможет Сати. — Спасибо, ХынСаа, — Вахия поднесла чашу к лицу и вдохнула смешанный травяной аромат. Попрощавшись со жрицей, девушка направилась к проходам, ведшим на другую сторону Цайлома. До начала церемонии пробуждения оставалось ещё несколько часов; доносились до ХынСаа далекие шаги служителей Ихраджа и их слова. Намного отчётливее девушка слышала пробуждавшийся после зимнего сна Цайлом: бодрее бежали ручьи пересекавших гору вод, скатывались камни по склонам, с холодным треском углублялись расщелины и носил пыль и щебень обнимавший скалы ветер — преданный спутник их гордых вершин. Чувствуя, как касается её волос головка кокха, ХынСаа вышла на одну из террас и, замерев, хмуро огляделась. Прежде здесь ей быть не доводилось; от коснувшегося носа едкого запаха пепла девушка отступила на шаг. С тревожной трелью слетел с её плеча кокх и испуганно упорхнул прочь. Проводив птицу виноватым взглядом, ХынСаа поджала губы и вновь окинула террасу взглядом. С камня высоких бортов, за которыми было видно лишь ясное вечернее небо, сухими потрескавшимися плетьми спускались стебли вьющихся растений. Редкими островками зеленела на каменных плитах их молодая листва. Почерневшие от времени трещины пересекали стены, путаясь в ветвях лиан, на концах факелов, тревожимое ветром, горело пламя; пуская клубы дыма, оно плясало и на поленьях в больших чашах на деревянных треножниках. Девушка хмуро оглядела высокую ритуальную поленницу, перевела взгляд на кладку слагавших колодец булыжников и неспешно подошла ближе. Черневший на дне его пепел не удивил ХынСаа своим холодным видом. Сдавленно вздохнув, она бессознательно положила ладони на отесанные края колодца и подалась вперёд, разглядывая то, чем обратились бесчисленные дары, что преподнесли демону Риада пленённые племена за десять сотен лет. Сердце в груди стиснуло спазмами, девушка зажмурилась, почти не воспринимая видений, проносившихся перед внутренним взором, и горько улыбнулась, не открывая глаз. Чёрная аура вокруг колодца не скрыла от неё грустной правды об уготованной ей судьбе. Она знала, что однажды и её тело будет предано огню. Не в силах более выносить груза многочисленных смертей, давивших на плечи памятью столетий, ХынСаа выпрямилась и зашагала прочь от погребальной террасы. Цайлом словно встрепенулся, когда она вновь ступила под его своды; голоса служителей Ихраджа стали громче — церемония должна была начаться совсем скоро. — Вы плохо себя чувствуете, ХынСаа? — с беспокойством поинтересовалась у девушки Цани немногим позднее. Сидевшая на стуле напротив зеркала и столика с украшениями, ХынСаа обернулась и с улыбкой успокоила преданную служанку: — Вовсе нет, Цани, я просто в раздумьях… Цани в ответ поклонилась и, оставив на каменной подставке серебряный поднос с померанцами, покинула покои. Проводив её рассеянным взглядом, ХынСаа невидяще оглядела белоснежный шёлк своего платья, схваченного под грудью поясом и ниспадавшего мягкими складками на пол. Широкие полупрозрачные рукава переливались в золотистом пламени свеч перламутром, поблескивали гранаты в поясе; усмехнувшись своим мыслям, девушка потянулась к гребню и замерла, когда её кисть накрыла мужская ладонь. Повеяло лёгким ароматом можжевельника, и ХынСаа в неге опустила веки, чувствуя тепло прижавшейся к её волосам щеки и мягкость касавшейся плеч парчовой накидки. — Ты опечалена, — заметил Рэйхан, подняв гребень со столика. Бархат его низкого голоса, как всегда, ласкал слух; сердце девушки привычно замерло в груди, и она не сразу ответила: — Волей случая я забрела сегодня на одну из дальних террас… Где всё подготовлено к погребальной церемонии, — глухо добавила она, не открывая глаз. Перебирая её пряди, мужчина долго расчесывал её волосы, прежде чем сухо ответить: — Всякое творение рано или поздно вкушает смерть. — Знаю, повелитель, — тихо проронила ХынСаа. Рэйхан отложил гребень, и она, поднявшись, обернулась к нему. Мужчина не казался сердитым, лишь скользил взглядом по её лицу и фигуре в явном любовании. Вновь очарованная сиянием любимых глаз, девушка со слабой улыбкой спросила: — Вас ждут в главном зале дворца? — Нас ждут, ХынСаа, — поправил Рэйхан. ХынСаа опустила взор и, поколебавшись, робко подняла руку. Несмело коснулась плеча мужчины подрагивающими пальцами, почти не слыша, как от её простого жеста у него сбилось дыхание; скользнула, едва дотрагиваясь, по краю накидки и прижала ладонь к его груди — там, где билось сердце. — Позвольте мне… немного задержаться, повелитель, — попросила девушка. — Ритуальный зал сейчас пуст, я… хотела бы поприветствовать Цайлом, — пояснила она и в невольном испуге втянула в себя воздух: неожиданно сжав её плечо, Рэйхан подтянул её к себе. — Ты не жрица, — резковато заметил он. — Я не… — хотевшая было возразить ХынСаа осеклась и, вскинув голову, нахмурилась. — Почему вы… — она на миг запуталась в словах, затем спросила: — Мне запрещено служить в храме? Мужчина покачал головой и пояснил: — Жрицы Ихраджа неприкосновенны, ХынСаа. Я не отдам тебя Цайлому. Скупое признание Рэйхана снова подарило девушке богатую пищу для размышлений; она бессознательно вложила ладонь в протянутую руку и молча последовала за мужчиной, едва ли заметив, как он привёл её в главный зал дворца. Просторная комната, высокий потолок которой поддерживали мощные диоритовые колонны, была залита ярким светом сонма свеч в ветвистых канделябрах. Недвижно свисало напротив входных дверей знамя, чуть колебались синие контуры кокха на его бледно-жёлтом полотне. Стекались к краям зала люди в нарядных одеждах, выделялась среди остальных семья правителя. ХынСаа тепло улыбнулась, заметив Мади: на скулах женщины играл румянец, светились радостью её тёмные карие глаза. Вился вокруг неё непослушным котёнком наследник правителя, которому едва минуло семь лет. Ниша, в которую её привёл Рэйхан, находилась на возвышении и была отделена от взоров полупрозрачным чёрным полотном. На укрытых шкурами ступенях, ведших к ней, на седалищах расположились семьи правителя и глав кланов. По обе стороны от них высились треножники светильников, охраной стояли молчаливые стражи. Свет плясал золотом на камне пола, играл бликами в украшениях и отражался от мечей и серебряных поясов. Грациозно устроившись на седалище, Рэйхан оглядел собравшихся и посмотрел на ХынСаа, вскинув бровь. Девушка отвлеклась от созерцания и, примостившись возле его ног, с удобством опустила голову на его колени. Вошедшие в зал немногим после гости Риада тотчас захватили её внимание: ей никогда прежде не доводилось видеть таких людей. Смуглые, черноволосые, они были облачены в золотые одежды, мало скрывавшие их тела, и многочисленные украшения, которыми были убраны их волосы и схвачены их руки и ноги. Две женщины, шедшие в середине, были укрыты длинными, совершенно прозрачными накидками, которые поблескивали в сиянии свеч и казались драгоценными. Среди гостей не было ни одного мужчины; ХынСаа скользнула взглядом по лезвиям обоюдоострых топориков, которыми были вооружены гостьи, по коротким, длиной в две ладони, клинкам кинжалов и серебряному блеску изящных и лёгких щитов. — Воительницы племени Ганкелах, — протянул Рэйхан, отвечая на её немой вопрос. — Победа над ними далась Эскару немалым трудом… несмотря на то, что они женщины, — иронично добавил он. — Они из южных земель, верно? — подняла на него заинтересованный взгляд ХынСаа. — Да, из краёв, щедро омытых солнцем, — кивнул мужчина. — Как ни удивительно, ганкелахи почитают луну. Девушка вновь оглядела воительниц, нахмурилась; удивление, к которому примешивалось восхищение, резко покинуло её чувства. Поразмыслив, она протянула: — Две гостьи, что идут посередине, — это предводительницы послов племени? Рэйхан фыркнул: — Они предназначены в дар, ХынСаа. Подарки принято украшать, — снисходительно заметил он. Сарказм, как всегда, остро полоснул по чувствам; поёжившись, ХынСаа призналась: — Никогда прежде не слышала о племенах, в которых нет мужчин… Отчего в племени Ганкелах только женщины? — В один день они взяли в руки оружие, — в равнодушном голосе Рэйхана редкими нотками слышалась ирония, — и им понравилось. Решив, что могут защитить себя сами, они изгнали мужчин… Слушая рассказ Рэйхана с неизменным интересом, ХынСаа рассеянно наблюдала за воительницами. Гостьи собрались перед главами кланов, и, выступив вперёд, предводительница послов обратилась к правителю Риада. — А дети? Как же… — ХынСаа осеклась и смущенно закрыла лицо ладонью, скорее почувствовав, чем услышав беззвучный хохот Рэйхана, прижавшего кулак к губам. — У них не бывает детей, ХынСаа, — слова звучали всё так же иронично, — будущих воительниц они похищают ещё младенцами у соседних племён. Некоторые семьи в них считают честью отдать Ганкелах одну из дочерей. — Честью? — вырвалось у девушки недоверчивое. Рэйхан взглянул на неё в смеси интереса, снисхождения и неожиданного тепла: — Осуждаешь женщин, подражающих мужчинам в искусстве сражения? — Даа говорил, что, если женщина взяла в руки оружие, в племени не осталось мужчин, — простодушно поведала ХынСаа. — Ты рассказывала, даа учил тебя стрелять из лука? — лукаво вскинул бровь мужчина. Девушка улыбнулась: — То было лишь забавой. Она надолго потерялась в сияющем взоре Рэйхана, продолжавшего тепло смотреть на неё; ласково проведя ладонью по её волосам, мужчина тихо проронил: — Украшение моей жизни, отрада моих глаз… Ты права: вовсе ни к чему тебе владеть оружием, когда я сам должен тебя защищать. Холодный скрежет лезвий отвлёк их от беседы, что они вели лишь взглядами; оглядев сбросивших плащи женщин, ХынСаа удивлённо проговорила: — Неужели они сойдутся в поединке? — По давней традиции их племени, в жертву принесут проигравшую, — объяснил Рэйхан, без особого интереса разглядывая воительниц. Облачённые в короткие белые туники, схваченные на талии золотыми поясами и шитые по краю подола богатыми узорами, с открытыми взору гибкими руками и собранными в косы чёрными волосами, в блеске браслетов на запястьях и плотно прилегающих к горлу ожерелий, высокие и сильные, женщины привлекали взгляд красотой и стройностью. ХынСаа вгляделась в кинжалы, что они держали в обеих руках: необычной формы рукояти их напоминали извивающихся змей. Воительницы поприветствовали собравшихся перед поединком: они обернулись друг к другу спиной, и каждая дугой подняла над головой одну руку, направив клинок вверх. Затем, дождавшись первого удара барабанов, они грациозно развернулись друг к другу лицом и начали схватку. Девушка затаила дыхание, против воли очарованная красотой смертельного боя. В движениях воительниц не было силы и разрушительной мощи, которая отличала поединки мужчин; противницы наносили удары с ловкостью и невероятной скоростью, выдававшей опыт и упорный труд. Отступая и наступая, отклоняясь, чтобы защититься, и уворачиваясь от лезвий, умело разворачивая и перехватывая в пылу поединка клинки, воительницы словно не сражались, а танцевали на краю пропасти, с которой могла сорваться лишь одна из них. ХынСаа прижала ладонь к губам, взволнованно наблюдая за танцем смерти, что сопровождал барабанный бой. Она видела то, чего не видели другие: отчаяние сражавшихся, каждая из которых не желала поражения своей противнице. — Это изощрённая жестокость! — сорвалось с её губ тихое, но полное отчаяния. — К чему предводительницы их племени устраивают зрелище из смертельной схватки? Разве не милосерднее просто выбрать ту, что предназначена в дар? — У человека нет дара ценнее, чем его жизнь, — в голосе Рэйхана не было привычного снисхождения. — Тем выше риск, тем… — он вдруг отчётливо усмехнулся, — острее ощущения. ХынСаа посмотрела на мужчину с болью и потрясением: она не поняла его скрытой насмешки. В ответ он лишь повёл глазами на людей, стоявших вдоль стен и наблюдавших за поединком. — Взгляни на них, ХынСаа. Они наслаждаются зрелищем… О милосердии подумала только ты, — добавил он. Девушка оглядела собравшихся и с тяжёлым вздохом опустила голову. Она и прежде замечала в лакхах жестокость, что граничила с лёгкостью оборвать человеческую жизнь, ныне же увиденное только подтвердило её подозрения. Племя Лакх не ведало о милосердии, которое трепетно воспитывали в своих детях ламарцы. Это было племя завоевателей. «Ничто не насытит твою жадность, демон Риада», — вспомнились слова Кахин, брошенные в лицо Рэйхану. И впервые за всё время ХынСаа задумалась, следствием чьей жадности были многочисленные войны лакхов: простых ли людей, одарённых властью владеть другими людьми, или демона, в служении которому они реками проливали кровь. Многим позднее девушка, не выдержав одиночества, покинула покои. Она не знала, что её ведёт: любопытство или граничащая с отчаянием нужда. Ей нужно было увидеть и принять ставший неожиданно столь ясным конец, в котором тайной осталась лишь длина ведущего к нему пути. В близости погребальной террасы ХынСаа замедлила шаг. К проходу, выходившему во внутренний двор, она подошла совершенно бесшумно и припала к камням, не чувствуя ног. Залитая лунным светом терраса была прекрасно видна; недвижно лежало на поленнице бездыханное тело той, что проиграла схватку. На холодных устах её темнели багровые потеки, тусклыми прядями свисали с сухих поленьев чёрные волосы. В молчании взирали на женщину жрецы, стоявшие окрест неё. ХынСаа прерывисто вздохнула и перевела невидящий взгляд на жреца, который поднял прислонённый к треножнику факел и поджёг его, поднеся к плясавшему в чаше пламени. Глаза девушки щипали то ли непрошенные слёзы, то ли дым и пепел; она вздрогнула, ощутив на своих холодных плечах знакомые тёплые руки. — Обряд Ци Юзар, — донёсся до неё низкий голос Рэйхана. — Огонь — сын Солнца… Племя Лакх верит, что он возносит к своему отцу души усопших… Девушка сглотнула, почти не ощущая обжегших щеки солёных слёз. — Почему мне так тяжело? — прошептала она. — Ведь всякое творение рано или поздно должно вкусить смерть… Сильные руки обхватили её стан; прижав её к груди, Рэйхан тихо, без насмешки, промолвил: — Твоя жизнь едва началась… Разве тебе должно быть легко? ХынСаа была благодарна ему за то тепло, что волнами объяло её, согревая, казалось, её озябшую душу… Медленно разгораясь, жадно охватило всю поленницу ненасытное пламя, и вскоре за его бушующим танцем не стало видно ни поленьев, ни безмолвной жертвы.