Джет

      По животу Полуночного Воя плавно прокатывались волны мышечных сокращений. Джету необъяснимо нравилось наблюдать за ними. Эти движения настойчиво манили, побуждая с особым трепетом ласкать вожделенную плоть, одновременно крепкую как сталь брони и беззащитную, как лепесток цветка.       Великий вновь потребовал сына Пепла к себе сразу после отбоя, и сын Пепла не посмел не явиться. На этот раз обошлось без ухищрений, без разговоров о долге и усталости, да и вообще без разговоров. Вожак был сильно возбужден и сразу приступил к делу. Стоило Джету перешагнуть порог каюты, как Полуночный Вой с рычанием бросился навстречу и прижал юнца к стене. Он склонил голову, и жаркий каскад богато убранной гривы заслонил перед жертвой свет, окутав ее дрожащим маревом нестерпимо ярких тепловых потоков. Нагревшиеся кольца почета сияли так, словно их только что достали из плавильной печи, и раскрытая пасть старшего самца тоже пылала подобно разгорающемуся горну.       На миг молодого воина сковала оторопь, которая тут ж переросла в неодолимое желание. Сейчас Вожак, пожалуй, был близок к нему, как никогда прежде. По обнаженному торсу лидера густыми каплями стекал мускус, а тяжелое дыхание и стук огромного сердца полностью заглушали, как будто бы даже замещая, собственные дыхание и сердечный ритм Джета. Руки юнца сами собой легли на бедра покровителя и принялись нащупывать застежку пояса, тогда как взгляд, преданно устремленный вверх, безнадежно тонул в алчном огне страсти, наполняющем широко раскрытые очи Вожака.       «Возьми меня», — эти слова рвались из груди, но какая-то незримая сила стискивала гортань, не позволяя их произнести. Вожака не просят о таком, и в глубине души сын Пепла понимал, что этому не бывать. Довольствоваться тем, что дают — это уже было счастье.       Полуночный Вой зарокотал и сделал шаг назад, давая подчиненному самцу пространство. Вслед за этим одна его рука уперлась в стену, а другая легла на плечо Молодой Крови и с силой надавила, ставя воина на колени. Джет без промедления поддался, одновременно заканчивая освобождать любовника от одеяния…       …Потом они переместились в кресло, а потом Великий дозволил взойти с ним на ложе, где юный охотник продолжил ублажать своего Вожака ротовыми складками и языком. В отличие от прошлой ночи, Полуночный Вой совершил несколько заходов. Восстанавливая между ними силы, он укладывал Джета под себя и доводил до исступления прикосновениями рук и жвал, заставляя сходить с ума от тяжести и аромата своего тела. Его челюсти то смыкались смертоносным капканом на горле, то дразнили, едва задевая кожу самыми кончиками зубцов, а сильные, но способные быть невероятно нежными пальцы, умело массировали чувствительные точки на загривке и крестце, оглаживали бока и подбрюшье, сжимали бедра, одним движением разгоняя из них сладостную дрожь по всему телу. Но как бы широко юнец ни раздвигал ноги, как бы ни выгибался, как бы ни старался хоть на мгновение попасть под ласкающую руку пульсирующим от напряжения паховым буром, Вожак будто бы намеренно избегал касаться младшего самца там, где он больше всего жаждал. И что-то подсказывало, что дело вовсе не в опасениях испачкать постель…       Утолив свою страсть сполна, лидер все так ж молча указал Молодой Крови сначала на душ, а затем на дверь. И Джет, как и в прошлую ночь, разрываясь от возбуждения, вернулся к заждавшемуся его общества основному партнеру. Рифта не нужно было просить дважды. Подобно Вожаку обойдясь без лишних слов, он с готовностью оттрахал сына Пепла до потери сознания и искусал его загривок в кровь. И если раньше Джета возмущала такая манера сношения, то сейчас это было самое то.       Сперва сын Пепла полагал, что разрядка не потребуется Вожаку ежедневно — не в силу физиологии, конечно, а в силу оставшихся моральных устоев, — но, боги, как же он был наивен! В ночь третью Полуночный Вой буквально вырвал Джета из объятий партнера. И если раньше для пары было нормально, что потасовка переходит в спаривание, то теперь произошло совсем наоборот. «Для профилактики» потрепав младшего самца, Безродный нехотя его отпустил, оставшись обдумывать последующее наказание, которое стало пугающе переходить в разряд традиций, а сын Пепла, наскоро приведя себя в порядок, отправился на встречу с покровителем.       В этот раз лидер оказался более общителен, даже поинтересовался, как прошел день, но лучше бы он и дальше отмалчивался. Он увел Джета в спальню, где велел раздеться и лечь, сам же встал перед ложем, скрестив руки на груди.       — А теперь, воин, покажи, как ты хочешь своего Вожака, — потребовал Полуночный Вой, и юнцу пришлось, отринув последний стыд, ласкать себя, пока покровитель наслаждался столь специфическим зрелищем. Мысль о том, что лидер, возможно, собирается наконец его покрыть, придала юнцу уверенности. Он зажмурился и стал оглаживать свое тело, представляя, что его касаются ладони Вожака. Затем, достаточно распалившись этими фантазиями, он принялся массировать клоаку, представляя, что Вожак в него проникает.       Но Полуночный Вой, похоже, не собирался ничего такого делать. Когда Джет украдкой приоткрыл глаза в надежде лицезреть его страсть, то увидел лишь одобрение во взгляде. Молчаливую похвалу и легкую заинтересованность, но не более.       — В чем дело? — Заметив, что юнец уменьшил свои старания, лидер нахмурился, и сын Пепла на короткий миг испугался, что вот-вот будет отвергнут. Но какого Жесткача? Кому из них двоих больше были нужны эти отношения? Джет не сдержался лишь однажды, за что уже выстрадал сполна, а Полуночный Вой после этого забрал инициативу в свои руки и, судя по всему, не собирался с ней в ближайшее время расставаться. Так еще раз, какого Жесткача?..       — Мой Вожак, я не умею мечтать в присутствие объекта мечтаний, — Джет приподнялся на локтях, его голос неожиданно стал излишне дерзким. — Особенно когда я знаю, что вместо того чтобы мечтать, действительно могу его получить и… получу.       Опешив от такой наглости, Великий вздернул голову и ощерил жвала, но вдруг развел максиллы в коварной усмешке и, не говоря больше ни слова, направился к сыну Пепла. Приблизившись, он наклонился над усевшимся на краю кровати юнцом и наградил его пристальным взглядом, после чего резко толкнул в грудь. Подняться вновь Джет не успел — Вожак уже навис над ним подобно хищному зверю. Остро запахло желанием и агрессией. Молодой самец издал непроизвольный стон и с готовностью подогнул ноги, но Полуночный Вой сдвинулся вперед, и его колени оказались по бокам от головы любовника.        — Что ж, забирай свою награду, воин, — прошипел лидер и опустился вниз.       Шли четвертые сутки пребывания Полуночного Воя на борту. Днем он уходил по делам Совета, но вечером возвращался, шпынял подчиненных, после чего до ночи скрывался в своей каюте. А ночью наступало их с Джетом время.       Сам Джет все еще колебался на счет того, какие чувства он испытывает по отношению к Вожаку и всему происходящему. С одной стороны он не мог отрицать сильного, да что там, почти маниакального телесного влечения к лидеру, с другой… На Рифта, который был вынужден все это созерцать, было больно смотреть. Несмотря на их уговор, несмотря на Джетовы ухищрения и обещания, Безродный постоянно испытывал муки ревности. И хотя прямо он об этом не говорил, в его поведении читалась обида и бессильная злость. Он снова начал вести себя грубо, принуждал к спариванию, когда Джет не был к этому готов, а в минуты, когда они не спаривались, ходил мрачнее тучи. Но что сын Пепла мог сделать? От его желаний мало что зависело. Да, он был не против угождать Вожаку, но это было второстепенное условие. Прежде всего, молодой самец осознавал, что отказ может стать роковым шагом и для него, и для любимого. Только Рифт как будто ничего не хотел понимать.       Четвертой ночью Джет улизнул незаметно, пока Рифт мылся, — чтобы не пришлось смотреть ему в глаза. Полуночный Вой ожидал его, сидя в кресле. Когда сын Пепла зашел в отсек, он сразу же невольно обратил внимание на то, что Вожак увлеченно разглядывает некий предмет, неторопливо, как будто даже чуть брезгливо поворачивая его в руках. Это было нечто продолговатое и полупрозрачное; пластичное, как живая плоть…       — Самки… Ты когда-нибудь обращал внимание на то, как они изобретательны, воин? — издалека начал лидер, стоило дверной створке щелкнуть за спиной послушно явившегося по первому зову юнца.       — Возможно, мой Вожак, — повременив на всякий случай приближаться, уклончиво ответил Джет. При этом он не сводил взгляд с загадочной вещицы, смутно догадываясь, для чего она может быть предназначена, но до последнего отказываясь в это верить.       — Они пользуются этим в мое отсутствие, — решив не затягивать, сообщил Вожак и с размаху водрузил на стол предмет обсуждения. Благодаря расширенному основанию тот прочно занял вертикальное положение, лишь волнообразно колыхнувшись от движения выпустившей его руки. По всей длине данный атрибут имел перехваты, разделяющие его на участки разного диаметра. В центре выделялось отчетливое вздутие, другое, меньшего размера, располагалось на верхнем конце и было усеяно мелкими шишечками. Размер у экзотической игрушки был вполне приличный. Ну… В целом, как раз, как у Вожака.       — Я забрал и впредь запретил им заниматься подобным, — с усмешкой продолжил Полуночный Вой, внимательно наблюдая за реакцией Молодой Крови. — Я считаю, это распущенность. Я прав? — он медленно склонил голову к плечу и вскинул одну бровь. Взгляд темных глаз стал пронзительным.       — Мой Вожак прав всегда и во всем, — с поклоном проговорил сын Пепла.       — Они говорят так же. Но стоит мне покинуть угодья, эти чертовки возьмутся за старое. Просто в следующий раз будут осторожнее. Я осуждаю, но одновременно понимаю их. Их много, а мое время и мое внимание — дороги. И все же… У них есть возможность делить со мной ложе. Это следует ценить.       — Безусловно, мой Вожак…       — Я хочу, чтобы ты это взял, — прервал Полночный Вой и отстранился, давая понять, что юнец может беспрепятственно подойти к столу.       — Для чего? — Джет попытался подавить дрожь, но не смог. Лидер наверняка это заметил, однако вида не подал.       — Используй его.       — Сейчас? — вышло сдавленно и жалко. Благополучно позабытое чувство стыда вернулось из небытия и расцвело пышным цветом.       — А ты разве не хотел бы? — мурлыкнул Великий. — В прошлый раз мне показалось иначе. Тебя я осуждать не буду. В отличие от моих самок, ты не можешь получить то, чего так страстно желаешь. Но ты заслужил мое присутствие. Ну так смелее.       Лидер указал на игрушку легким поворотом головы, после чего принял выжидающее выражение. Но сын Пепла застыл, не в силах двинуться с места. Причиной было странное ощущение, зародившееся где-то глубоко внутри. Даже будучи пока слишком слабым и неясным, оно непостижимым образом смогло парализовать. Затем оно начало уверенно разрастаться подобно пузырю горячего вулканического газа на дне спокойного на вид водоема. И вот оно уже было готово прорваться наружу, пробив толщу застилающего сознание вожделения и разогнав поверхностную рябь позора. Впервые захотелось не обожать и преклоняться, а… ударить.       Из горла Молодой Крови послышалось рычание. Но оно вышло настолько тихим, что Вожак, скорее всего, даже не придал этому звуку значение. А дальше…       За то, что случилось дальше Джет был готов себя презирать. Конечно, он не зарычал в полный голос и тем более не ударил. Зреющий выброс агрессии не смог достигнуть критической массы и на полпути бесславно растворился. Единственным, к чему он привел, была неудобная заминка, которую явно не понял Вой. Увы, влияние Сезона оказалось сильнее. Подкрепленное страхом перед лидером и исправно выдрессированным рефлексом подчинения, оно не оставило личным амбициям молодого воина никаких шансов. Сын Пепла сдался и оглушенно повиновался, исполнив все, что было велено. Он разделся, взял в руки орудие греха и последовал за обнажающимся на ходу Вожаком в душ. Там, под ласкающими струями теплой воды он сотворил пред очами покровителя то, чего раньше стыдился даже в одиночестве. Он опустился на причудливый стержень, приняв его практически насухую, мучительно, сегмент за сегментом, а после извивался на нем, одновременно ублажая Вожака орально. Ощущения были феерические. Чувство на душе — мерзкое.       Когда все закончилось, Полуночный Вой расположился на отдых. Его поза и взгляд, обращенный к Молодой Крови, воплощали собой молчаливое приглашение, но Джет, вопреки ожиданиям лидера, лишь поклонился и попросил дозволения идти.       Рифт был единственным, с кем сын Пепла мог поделиться наболевшим, но он так и не осмелился, продолжив переживать свои тревоги наедине с собой, как привык делать еще будучи всеми притесняемым Неокропленным. К Рифту Джет пришел как ни в чем не бывало и как ни в чем не бывало спарился с ним, выдержав и традиционное заламывание рук, и жестокие укусы за загривок. У Безродного, несмотря на все его отрицательные черты, было одно неоспоримое достоинство: он все делал бесхитростно, от чистого сердца. В том числе бил и обзывал дохляком, не умея иначе выражать свою привязанность.       Вожак напротив ни одного слова не говорил искренне. Политик до мозга костей, он использовал технику официального общения, сплетенную из лицемерия и провокаций, везде — в клане, на отдыхе, даже в постели… Конечно, кто такой был Джет, чтобы требовать от командира искренности. Только ведь и командир, в свою очередь, мог требовать от воина лишь верности, подчинения и уважения, но никак не близости. И унижать членов своего клана Вожаки также не имели никакого права. А то, что сотворил Полуночный Вой — о, это точно не был акт любви. И даже не акт «взаимовыручки» в Сезон. Это бы акт цинизма. Вожак словно бы хотел подчеркнуть, как он брезгует подчиненным. Какого тогда, позвольте, Жесткача, он им пользовался??? Ну чисто как в гаремной присказке: бегунки плакали, кололись, но продолжали жрать колючку.       Нет, терпеть это дальше Джет был не намерен. Один раз он уже возразил Вожаку, и хотя это привело к непредвиденным последствиям, готов был возразить снова. Разумеется, предъявлять лидеру претензии, что он не хочет с ним спариваться, сын Пепла не собирался, боги упасите. Но уж коли Вожак сам инициировал развитие этих отношений, пусть будет любезен обойтись без подлостей.       Следующей ночью Джет явился без приглашения. Он не знал, собирается ли Полуночный Вой снова его позвать, но на всякий случай постарался опередить Вожака. Попытка застать лидера врасплох могла быть весьма опасной, тем не менее сын Пепла, вынашивавший идею этого разговора целые сутки, уже потерял последний страх. Даже перспектива навлечь беду не только на себя, но и на Рифта перестала так пугать, как пугала поначалу. Рифт теперь на хорошем счету, ему просят и забудут, а глупостей он обещал больше не делать…       — Не ждал тебя так рано. — Оказалось, что Вожак вернулся из Совета совсем недавно. Когда Джет вошел в каюту, он еще был в полном комплекте доспехов. Бережно размещая оружие на держателях и даже не глядя в сторону юнца, Полуночный Вой продолжил после некоторой паузы: — Впрочем, останься. Тебе не следует лишний раз шастать туда-сюда.       — Мой Вожак, я пришел… по другому вопросу.       — По какому именно? — Лидер оглянулся, моментально обращаясь во внимание. На этот раз не наигранно. По его лицу пробежала едва различимая тень тревоги. Раньше сын Пепла не заметил бы ничего подобного, но в последнее время Джет слишком часто вглядывался в черты Вожака, пытаясь понять его мысли, а потому невольно научился считывать мельчайшие следы эмоций, что смели вторгаться в выражение безупречного спокойствия.       Оставалось собраться с духом и…       — Мой Вожак, я должен быть честен с тобой.       — Верно, — голова старшего самца медленно склонилась, но взгляд остался сверить Молодую Кровь.       — Тогда не сердись на мою честность, Великий. Меня задело то, что происходило здесь вчера. Я не в праве требовать уважения, но меня не за что и призирать. Если ты оставил меня в клане лишь только за этим, то лучше изгони. Хотя объективно и не за что. Я служу верой и правдой, а суть свою тщательно скрываю, дабы не смущать других бойцов. Если же я в чем-то повинен, накажи меня со всей строгостью, но об одном прошу: не глумись.       Сказав так, юнец вновь согнулся в поклоне и стал смиренно ожидать своей участи. Однако ответ Вожака удивил.       — Я сожалею, сын Пепла, что мои слова и действия оскорбили тебя, — приближаясь, чтобы неожиданно мягко приподнять голову Джета за нижний край мандибулы и проникновенно заглянуть ему в глаза, проговорил лидер. — Ничего подобного я не хотел. Но и ты — зачем же согласился? Ты не можешь ослушаться боевого приказа, но Сезон — нечто совершенно иное. Я говорил не раз и не устану повторять: у Сезона свои правила. И если об этом нужно упомянуть отдельно, что ж… Да, это именно тот случай, когда ты можешь отказать своему Вожаку.       — Значит я могу уйти? — Джет поспешно поджал жвала, чувствуя в них предательскую дрожь.       — Можешь уйти, — подтвердил Полуночный Вой и медленно отнял руку от лица юного любовника; при этом его когти как бы невзначай проскользнули под челюстью, самыми кончиками затронув кожу в одном из чувствительных мест. — А можешь остаться. Как захочешь сам. — Максиллы лидера приподнялись в снисходительной улыбке. Вернее, не в снисходительной, а… Джет нахмурился и тряхнул головой, чтобы прийти в себя. И понял, что ему все-таки не кажется: улыбка была откровенно кокетливой.       Сын Пепла сделал шаг назад и в нерешительности замер у двери. Гордость побуждала его сдержанно поблагодарить за уделенное внимание и выйти, но обширный спектр иных чувств склонял к тому, чтобы принять извинения и вернуться к порочной практике неуставных отношений. Заметив, что Джет колеблется, Полуночный Вой тотчас же воспользовался возможностью подтолкнуть его к принятию желаемого решения.       — И знай, воин, что я, несмотря на твои особенности, испытываю к тебе настоящее уважение. Ты умен и принципиален, а еще ты отважнее многих, даже если сам этого не осознаешь. И пока ты здесь, я в знак своего расположения хотел бы кое-что тебе показать, — тут он вдруг указал на закрытую дверь в дальнем конце отсека. Что за ней находится, знали все на корабле, но видели — единицы…       Джет не смог отказаться. Он двинулся вперед, от потрясения не чуя под собой ног. Побывать в душевой и спальне Вожака, конечно, доводилось не всякому — просто в силу соблюдения границ личного пространства. А вот допуск в трофейную и оружейную являлся великой частью, которой не всегда удостаивались даже помощники лидера. Так что пригласить в святая святых Молодую Кровь… Это был шаг либо наивысшего расположения, либо наивысшего отчаяния. То и другое никак не вязалось в голове у Джета ни с разницей в их статусах, ни с предполагаемой значимостью для Полуночного Воя этих отношений, тем не менее сомневаться в том, что сейчас все происходило всерьез, не приходилось.       Затаив дыхание и мигом позабыв о всех своих душевных терзаниях, сын Пепла отправился вслед за Вожаком, и надо сказать, зрелище, которое открылось юнцу в секретной части каюты, превзошло всякие ожидания. По размерам помещение не уступало, а возможно даже превосходило приемную. Все стены от пола до потолка были заняты черепами организмов, имеющих кости, и краниальными остовами существ, лишенных внутреннего скелета. У выхода подобно тяжелому занавесу висело несколько шкур каких-то крупных животных. Поверх были натянуты тросы с густо нанизанными челюстными дугами и клювами смертоносных водных тварей, которые обходились без всякого скелета вообще. Отдельный стеллаж заполняли черепа разумных существ, однако их количество оказалось в разы меньше. Видимо, Полуночный Вой предпочитал побеждать монстров. Одними из самых впечатляющих среди последних являлись, конечно же, Владычицы ульев. Четыре гигантские Матки Священной Дичи в разные годы пали от руки славного сына Долга — иные Вожаки добывали и больше, но Полуночный Вой предпочитал брать качеством, а не количеством. Эти особи, судя по их размерам, принадлежали к числу самых древних. Тех, кому охотники дают имена.       — Например, вот это — небезызвестная Громовая Матерь, о ней до сих пор рассказывают малькам в колониях, — любовно проводя кончиками пальцев по резной, угольно-черной короне шириной с приличную спинку кресла, проговорил Вожак.       — Я помню, — подхватил Джет, — ее Улей настолько разросся, что угрожал поглотить экосистему целого заповедника, и его было решено ликвидировать. Да, нам рассказывали, но я и подумать не мог, что ее убил ты, Великий…       Полуночный Вой усмехнулся и перешел к следующему остову.       — Наверное, мне надо потолковать с Наставницами, чтобы чаще упоминали нужные имена.       — Возможно, они не виноваты, — смутился сын Пепла. — Я мог отвлечься или задремать от усталости и не услышать…       — …и как следует пороли нерадивых учеников.       Вожак застрекотал, а юнец пристыженно опустил голову.       Дальше Джет слушал Вожака молча — даже не из почтения, а потому что от увиденного великолепия и подробностей грандиозных Охот все больше терял дар речи. Скупая подсветка делала оскалы поверженных чудовищ настолько зловещими, что казалось, будто твари вот-вот оживут в полутьме. А голос Полуночного Воя, торжественно повествующий о невероятных победах, постепенно уносил прочь от реальности, заставляя забыть о времени и изначальной цели визита. Джет даже перестал чувствовать холод, хотя на самом деле давно уже продрог — низкая температура обеспечивала драгоценным экспонатам лучшую сохранность, но при длительном нахождении в трофейной причиняла некоторый дискомфорт.       — Ну, хорошего понемногу. Теперь, с твоего позволения, я сниму броню — в конце дня хочется расправить плечи, — наконец окончив рассказ, заявил Вожак и направился к следующей двери. Уже заходя, он бросил: — Если хочешь, можешь взглянуть и на оружие. Что-то ты видел, но многие копья и клинки не извлекались мною отсюда уже давно. Ждут подходящего случая.       Для доспехов и оружия требовался иной микроклимат, поэтому боковое отделение, где они хранились, также было закрыто. Вообще-то раздеться Полуночный Вой мог бы и без посторонних глаз, но Джет прекрасно видел, к чему планомерно подводит лидер, и не сопротивлялся. Тем более что в оружейной тоже было на что посмотреть.       Это помещение оказалось гораздо светлее и теплее предыдущего. Вдоль одной из стен разместилось по меньшей мере полтора десятка копий, которыми Великий не пользовался в повседневности — некоторые были совсем простые, другие имели позолоту и богатую инкрустацию, выполненную не только изящно, но и потрясающе рационально, чтобы не мешала в бою. Вдоль другой стены висели клинки в ножнах и размещались боксы с запястными лезвиями, сменными наконечниками и метательными орудиями. Плазменные пушки разной мощности занимали почетное место в центре — каждая на своем постаменте. В оставшемся пространстве располагались стенные ниши с доспехами. Всего по количеству комплектов было пять: от самой грубой охотничьей брони до парадного варианта, чья защитная функция низводилась до весьма условной. Узнал Джет и те доспехи, в которых еще будучи новобранцем увидел Вожака впервые — выполненные из темного металла, они больше всего подходили к цвету шкуры лидера, создавая эффект перетекания кожи в сталь… Сын Пепла невольно сглотнул слюну возбуждения. А Полуночный Вой, очевидно, уловив усилившийся феромоновой сигнал, начал неторопливо раздеваться, и каждое его движение производило ответную волну мускуса, неумолимо приближая неизбежное.       — …а вот то копье — да, ты как раз на него сейчас смотришь, — мне на прощание подарил мой Вожак Чугун. Оно мне не подошло из-за его специфического хвата. Но отказ обидел бы его. Так и лежит в память о тех годах, когда я сам ходил юнцом под его началом, — предоставив Джету самостоятельно осматривать свой богатый арсенал, Великий невозмутимо продолжил экскурс, одновременно снимая друг за другом элементы брони.       Сын Пепла, в свою очередь, внезапно поймал себя на том, что не знает, куда сейчас больше хочет смотреть: на прекрасные образчики элитного оружия или на постепенно оголяющуюся фигуру лидера.       — Третье слева — тоже непростое копье, — уложив в специальные углубления наручи, Вожак начал расстегивать крепления нагрудника, — ты видишь, как оно погнуто? Экзоскелет Громовой Матери оказался настолько толстым, что металл не выдержал. Телескопический механизм заклинило навсегда. Мастер сказал, что теперь такое копье годится лишь в переплавку, но как я мог? Оно спасло мою жизнь.       Джет, до этого с почтением взиравший на легендарное оружие, удивленно повернулся. Неужели в голосе Великого прозвучала нотка сентиментальности? Подумать только… Однако внимание тут же переключилось на обнаженную спину Полуночного Воя. Словно напоказ играя мускулами, он снимал верхнюю часть греющей сети.       — Теперь посмотри на клинок с черной рукоятью. Ковка сразу бросается в глаза, не так ли? — закончив с сетью, рассказчик наклонился и начал освобождаться от ножной брони. — Полностью ручного изготовления. Я заказал его у Окалины, старейшего и лучшего из мастеровых. Это была последняя его работа. Передавая его мне, он сказал: «Лучшего клинка я не делал в жизни и уже не сделаю». Слова оказались пророческими — через день его забрала Белая Мать. После этого жрецы посмеивались, что Черный Воин всеми правдами и неправдами будет пытаться выпросить у нее его душу. Но я-то знал, что на самом деле он вложил свою душу в этот клинок. Трогать не советую, — каким-то образом уловив изменение положения тела слушателя, Полуночный Вой резко обернулся и строго рыкнул.       Джет мгновенно отдернул руку, уставившись на только что расстегнувшего пояс Вожака. И замер, бессильный дальше противиться своему желанию.