Джет

      Кровавого Рифту, конечно, в этот раз не дали — возвращение из числа Изгоев этому не способствовало, да и в целом не дорос. Однако несколько почетных колец на его гриве все же прибавилось. Безродный и тому был бесконечно рад. Вожак еще и на словах отметил его, приписав громиле чуть ли не весь успех проведенной операции и выразив надежду, что такой отважный, сильный воин и дальше будет прославлять свой клан, однажды придя к значительным высотам. Только Джет-то догадывался, что Полуночный Вой думает о Рифте на самом деле. И прекрасно понимал, почему лидер демонстрирует это наигранное одобрение. Впрочем, сам Безродный был не настолько проницателен, чтобы почувствовать фальшь, да и большинство других вояк тоже. Раньше и Джет, возможно, не просек бы, но то раньше…       Одним словом, после награждения у сына Пепла остался довольно неприятный осадок, лишь усугубивший вчерашнее тягостное впечатление от созерцания пленниц. Хотя, казалось бы, живи да радуйся. Собственно, что такого Вожак сделал? Заслуженно отметил бойцов, в том числе Рифта, как истинный мудрый лидер, не приплетая ничего личного. А чша… Что вот с ними еще было делать? Располагать их в трюме было слишком жестоко и неразумно — разбредутся по коридорам, лови их потом. Могли бы связать, но не стали — пожалели. Распределять военнопленных по отсекам воинов не позволяли порядки. Методом исключения оставался отсек отдыха. А если учесть, что отсек отдыха на «Триумфе» был все равно что курорт, то для захваченных представителей низшего народа подобное иждивение уже было как-то слишком жирно. Потому отработать свое пребывание в комфортных условиях и дармовую кормежку было для них вполне справедливо. Все логично на первый взгляд, но…       Слишком уж все, что пришлось наблюдать сыну Пепла, попахивало рабством. И это не то чтобы было плохо. Скорее, как-то скабрезно. Рабство никогда не было свойственно яутжам. Вернее, не являлось частью их культуры, к примеру, как у иижааш. Оно имело место в определенные моменты истории, к слову, весьма давние, и больше в самочьем обществе, нежели среди самцов. Всякий раз оно существовало несколько десятилетий и затем изживало себя, не уживаясь с менталитетом.       Во-первых, это было связано с хроническим комплексом «я сам», развитым у большинства яутжей. Позволить кому-то делать за себя простейшие вещи? Все равно что признаться в мальковой беспомощности! Именно такая подсознательная ассоциация возникала у среднестатистического воина, когда ему кто-то пытался поднести (или не дайте боги помочь надеть!) доспехи, навести порядок в его личных вещах или поучаствовать в заготовке провизии. Одним словом, все свои бытовые нужды взрослый здоровый яутжа испокон веков мог и должен был обеспечивать сам. А для чего ему тогда рабы? Если же нужен квалифицированный труд, вроде починки кораблей или поддержания гигиены на станциях, то и специалисты его должны выполнять квалифицированные. Пусть они будут рауты, урм, или те же чша, но будут иметь необходимые знания и навыки и работать станут хорошо, за плату, а не как попало со страху. Как ни крути, раб качественно работать не будет. Ну или к нему надо так хорошо относиться, чтобы он делал все бескорыстно, вкладываться в его обучение, содержание и кормежку… А это уже не про яутжей. Да и больше мороки, чем пользы.       Конечно, если раб не угодит, его можно побить или убить. И что дальше? Собственно, для яутжей это даже был не аргумент, потому как они никогда не отказывали себе в праве побить или убить любого наемного работника, если он капитально накосячил, и вовсе не обязательно для этого было им владеть.       Таким образом, в понимании яутжей рабы могли пригодиться только для развлечения и выполнения всякого рода прихотей, что среднестатистическому воину никогда не было особенно актуально, ведь ему обычно и развлекаться-то некогда… Поэтому даже при обилии вокруг существ, стоящих на более низкой ступени развития — выбирай не хочу, рабство в среде охотников не находило распространения. Но при этом относились к нему весьма толерантно. А правильнее сказать — равнодушно. К примеру, если у какого-нибудь старейшины случался бзик, и он для забавы решал при себе держать раутенка либо парочку урм, ему никто и слова не говорил. Конечно, если он не начал открыто их мучить. Ведь низшие создания слабы, а вымещать злость на слабых — значит показывать собственную слабость.       Вот и Полуночный Вой так поступил: приспособил попавших на борт низших созданий к единственному делу, которое им можно было доверить. При этом обижать самок чша действительно никто не обижал. Максимум, их предупредили, что если они где-то напачкают или что-то испортят, будет плохо, но дальше угроз пошло бы вряд ли — самки все-таки. А то, что перепугались — так кто ж в том виноват? Подстраиваться под чью-то нежную психику яутжей точно ничто не обязывало. С какой стороны ни взгляни, Вожак проявил по отношению к пленницам исключительную милость и великодушие. И то, что Джета от них коробило — было целиком проблемой Джета…       После дневной тренировки Джет все-таки решил проведать самочку, которая вчера так горько плакала — она все никак не шла у него из головы. Улизнув, пока Рифт отправился перекусить, он вернулся в отсек отдыха и попытался отыскать ее, но не смог отличить от других. Никто из чша больше не плакал и не жаловался, они просто сгрудились в углу, закрывая дремлющего детеныша своими телами, и покорно ожидали дальнейшей участи.       В отсеке почти никого не было — только трое вояк пришли погреть свои кости, большая же часть клана уже потеряла интерес к праздному веселью и вернулась к более важным делам. Пользуясь этим, сын Пепла попытался успокоить пленниц и объяснить им, что уже совсем скоро они вернутся домой, но чша плохо его понимали, и лишь недоверчиво жались друг к другу, испуганно моргая огромными влажными глазищами. Умиротворяющее рычание самца они вообще восприняли как угрозу, в результате Джет пришел к выводу, что самым лучшим будет просто уйти и не смущать их более своим присутствием. В конце концов, оказать какую-то реальную помощь он сейчас не мог.       Через трое суток пленниц передали Совету, который должен был распорядиться их судьбой. Затем «Триумф» вновь отчалил в космос, и Вожак торжественно созвал клан, чтобы передать дополнительные слова благодарности от Старейшин и научников. А потом все стало как прежде, и повседневные заботы вскоре вытеснили посторонние мысли из головы.       Малая Охота была уже не за горами, так что напарники по настоянию Рифта удвоили тренировки. Следовало хорошенько поднапрячься, чтобы заново наполнить трофейные стены, и Безродный ответственно за это дело взялся, не забывая подтягивать за собой и младшего собрата.       Теперь они гораздо больше времени, чем прежде, проводили вместе — уже в открытую, не прячась. А что было прятаться? Вне периода гона их отношения более всего напоминали типично дружеские — тесные, но со всех ракурсов традиционные, грубоватые и естественные, как у всех. Окружающих это уже не удивляло — все думали, что самцы каким-то образом устранили былые разногласия за время заключения, а Вожак не подавал вида о том, что знает правду. По крайней мере, явно. Джету периодически казалось, что он ловит многозначительные взгляды лидера, но это могло быть игрой воображения. Все-таки хранить такую тайну было непросто.       Оставшись наедине, например, во время обсуждения планов на грядущую Охоту, партнеры, конечно, могли позволить себе больше. Прикосновения — довольно скупые, но все-таки заметно выходящие за рамки дружеских, краткие объятия, временами легкое покусывание. Этого не хотелось так часто и остро, как в Сезон, но в минуты усталости или сомнений Джет иногда принимался мурлыкать и ластился к Рифту, а тот, в свою очередь, мог добродушно потрепать его по голове или же в шутку подмять под себя и обслюнявить. Сейчас это по большей части выглядело как дурачество, но даже такие незначительные знаки внимания позволяли самцам ощущать близость друг друга, потребность в которой странным образом сохранилась даже после стихания гормональной бури.       Время до Малой Охоты, как всегда, пролетело незаметно. Для того чтобы отработать частично утерянные боевые навыки, самцы в этот раз отправились в улей с низким уровнем сложности. Тем более что головы Жесткачей-солдат должны были составлять основу трофейной стены, а у Рифта пока не имелось даже их.       Промысел прошел успешно — не особенно захватывающе, но с хорошим итогом. Вернувшись на «Триумф», напарники как следует вычистили трофеи и с чувством глубочайшего морального удовлетворения водрузили их на законные места. После этого их достижения примерно сравнялись, впрочем, Рифт довольно скоро вернул свое законное превосходство, принеся с очередного задания, на которое Джета не позвали, два черепа саблезубых тварей. Эти животные использовались напавшими на одну из станций наемниками в качестве охраны и были достаточно смертоносны, чтобы оказаться на трофейной стене. Вернувшись, Безродный не забыл похвастаться, что одной тварине разорвал пасть голыми руками, а другой — кулаком переломил хребет. В ответ на это сын Пепла не постеснялся загадочно подмигнуть и шепнуть, что уж он-то в силах партнера не сомневается.       Вообще, это была еще одна странность для самцов. Хвастались своими трофеями в той или иной мере все, и хвалили чужие трофеи тоже все. Но последнее — очень редко от чистого сердца. То есть, вслух говоришь: «Да-а-а, дружище, экого монстра ты завалил!», а сам притом думаешь: «Ну, погоди у меня, в следующем году я такую добычу принесу, что ты будешь, глядя на нее, от досады когти грызть и спать не сможешь». Но с Рифтом Джет чувствовал нечто иное. Если раньше он хотя бы минимально завидовал напарнику, хотя и прекрасно понимал, что не сможет с ним тягаться, то теперь искренне радовался его победам как своим. Рифт тоже не пытался слишком тыкать в жвала Джету своими победами — видимо, половые роли, распределенные в брачный период, оказались для него важнее социальных ролей. Одним словом, партнеры и здесь умудрились сломать стереотипы. Но как раз в этом сын Пепла не видел ничего плохого.       Год близился к завершению, и клан Полуночного Воя готовился встречать Долгую Ночь. Накануне Вожак, как обычно, лично проинспектировал все отсеки, проверив чистоту и порядок вплоть до висящей на крюках брони и застилающих койки простыней. Затем со станции прибыл груз с провизией — несколько контейнеров отменной вырезки из Бронеголова. Полуночный Вой всегда старался устроить так, чтобы его воины встречали Долгую Ночь не давясь опостылевшей биосинететикой, а вкушая настоящую плоть. Уж что-что, а здесь он не жалел никаких средств. И различия между членами клана не делал: даже Окропленным в эту ночь доставалось по внушительному сочному куску, в результате чего они смотрели на Вожака с усиленным обожанием.       Вечером, за несколько часов до начала праздника, чисто вымытые и облачившиеся в лучшие доспехи самцы начали собираться в столовой. Быть следовало всем, разве что серьезно пострадавшие охотники, погруженные в лечебную гибернацию, пропускали это грандиозное торжество. До самого утра бойцам предстояло слушать вдохновляющие речи лидера, сдержанно общаться друг с другом, поглощать угощения и восхвалять подвиги клана. В эту ночь на столах появлялись игральные кости и фишки, а старшие члены клана вспоминали самые невероятные истории о своих Охотах, собирая вокруг себя воодушевленных юнцов. В центре зала дозволялось бороться, но без применения оружия и аккуратно, чтобы все не разгромить. Чаще же мерились силой на руках.       Пока воины выражали друг другу почтение, разбирали съестное и рассаживались, в столовой не утихал предпраздничный гул. Джет и Рифт обосновались в задних рядах, чтобы лишний раз не привлекать внимания сородичей. Безродный урвал им обоим по хорошей порции мяса, и сын Пепла принялся с удовольствием смаковать свежайшее филе. Тем временем большая часть самцов заняла свои места и теперь порыкивала на припозднившихся. Но вот разговоры и перепалки стихли — к клану со своего возвышения обратился Вожак.       Прекратив набивать свои пасти, присутствующие стали с почтением внимать речам лидера, даже Безродный преданно уставился на Полуночного Воя, вытянувшись по струнке и расправив свои широченные плечи. Что касается Джета, то он, если честно, уже на десятой минуте излюбленной Вожаком «воды» про то, какие все молодцы, абстрагировался от смысла и просто рассеянно наблюдал за движением жвал и грациозной жестикуляцией командира. Наконец Полуночный Вой закончил выступление и призвал всех приступать к трапезе, подкрепив данный посыл своим личным примером. Клан немедленно начал пиршество, проявив то же рвение, что и при исполнении приказов. Долгая Ночь обещала пройти славно.       Рифт, как всегда, жрал за троих. В смысле он реально трижды сходил за добавкой, пока сын Пепла неторопливо поглощал один кусок.       — Ну и откуда в тебе силы будут, дохляк? — с усилием проталкивая в горло пищу, фыркнул Безродный. — Будешь есть как пернатая тварь, дохляком и останешься.       — У меня просто комплекция отцовская, — слегка уязвленно буркнул Джет.       — Будешь отпираться, когда хоть раз меня повалишь, — расхохотался коричневошкурый и пихнул напарника под ребра.       — О чем спор? — раздавшийся откуда-то сверху голос заставил Джета вздрогнуть, а Рифта подобраться. Вожак приблизился незаметно и, видимо, некоторое время слушал их разговор.       — Я рассказывал младшему воину о том, как важно правильно следить за своей массой, — с поклоном отчитался Безродный.       — Похвально, — усмехнулся лидер и, не дожидаясь приглашения, уселся напротив, аккуратно поставив перед собой полную до краев емкость для питья* и пододвинув юнцам кувшин с медовой брагой. Раз в год он позволял своим воинам немного выпить — правда, лишь то, что поставлялось «легально». Попасться Вожаку с «затейницей» или, не приведите боги, чем-то посерьезнее, было смерти подобно. Однако легкий алкоголь, веселящий душу, но не туманящий разум, Полуночный Вой заказывал к Долгой Ночи самолично и обязательно выпивал чарку-другую наравне со своими воинами.       Когда официальная часть праздника заканчивалось, и охотники немного расслаблялись, Вожак традиционно начинал перемещаться по залу и в своей обычной доверительной манере общаться с подчиненными. Он расспрашивал их о победах и свершениях за минувший год, а также узнавал о ближайших планах. С приближенными он играл несколько партий в настольные игры либо остроумно шутил, дружески хлопая бойцов по плечу. При общении с молодняком ограничивался несколькими напутственными словами, но обязательно подходил хотя бы на мгновение к каждому столу. Тем не менее, вот так непринужденно он подсел к Молодой Крови, пожалуй, впервые. Да еще и…       — Пейте, веселитесь, мои воины, вы заслужили, — его добродушное урчание показалось Джету непривычно бархатным и низким, заставив дыхание молодого самца замереть от странной смеси страха и восторга. Рифт, как видно, не заметив ничего подозрительного, тут же взялся за кувшин и щедро плеснул себе браги, после чего передал сосуд напарнику. Ватными от волнения пальцами, сын Пепла обхватил ручку и под пристальным взором Вожака наполнил чарку меньше чем на треть, слегка разлив мимо.       Полуночный Вой снисходительно улыбнулся, приветственно поднял свой напиток и сделал медленный глоток, от удовольствия прикрывая глаза. Все больше теряя ощущение реальности, Джет проследил, как изящный гнутый носик погружается в пасть Вожака, и золотистая искрящаяся жидкость стекает между чувственно приоткрывшимся ротовыми складками. Осушив чарку до дна, лидер отнял ее ото рта, в последний момент ловко сняв задержавшуюся на краешке сосуда каплю раздвоенным кончиком языка…       …Раздавшееся сбоку хлюпанье жадно втягивающего брагу Рифта ненадолго привело сына Пепла в чувство. Решив, что отставать не следует, Джет также взял чарку и резко опрокинул себе в пасть, но даже не почувствовал вкуса алкоголя. Сердце в груди заходилось.       — Лихо, боец! — неожиданно рассмеялся Вожак. — А ну, дай-ка сюда руку.       Сын Пепла не сразу понял, чего хочет лидер, и заколебался, после чего с опаской протянул руку ладонью вниз.       — Левую? — изумился Вой и пуще прежнего застрекотал, запрокидывая голову и широко разводя максиллы. — Ну давай попробуем побороться на левых, только предупреждаю: левую я вчера на тренировке потянул.       В смятении и испуге Джет отпрянул, но Вожак успел схватить его кисть и крепко сжать ее, поставив локоть на стол.       — Возьмись как следует, — пальцы Полуночного Воя слегка ослабили хватку. В полумраке глаза лидера казались угольно-черными, лишь огненные языки пылающей на стенах голографической символики Долгой Ночи отражались в них, подобно настоящему пламени. Вожак смотрел в упор, и не успевший склонить голову юнец теперь уже не мог отвести свой взгляд.       Повинуясь приказу, Джет вложил свою руку в широкую ладонь, и в тот же миг все его естество оказалось пронзено раскаленным острием сладостного и порочного воспоминания. Как те же самые руки держали его голову и зарывались в гриву, ласкали шею и грудь, бесстыдно скользили в паху и властно впивались в дрожащие от желания бедра…       Болезненный удар костяшками в очередной раз заставил юнца опомниться. Еще несколько секунд ладонь Вожака прижимала его ладонь к столу, после чего мягко отпустила, оставив после себя незримый горящий след.       — Неплохо, боец, — вполголоса мурлыкнул Полуночный Вой, вставая. — Тренируйся как следует, ты многого достигнешь.       Затем, пожелав воинам хорошенько повеселиться и ни в чем себе сегодня не отказывать, лидер направился к другому столу, быстро скрывшись за спинами празднующих, а сын Пепла так и остался сидеть ни жив ни мертв. Вскоре, заметив его странное состояние, Безродный насторожился и встряхнул младшего сородича за плечо.       — Что это с тобой? — в недоумении рыкнул он.       — Брага… Это… С непривычки… — ощущая внезапную нехватку воздуха, просипел Джет и рефлекторно схватился за товарища.       — Э-э, слабак, — презрительно фыркнул Рифт и безжалостно сбросил с себя его руки.

______________________

* Я, если честно, вижу что-то типа соусника с носиком — пить из обычной рюмки или чашки хищ не сможет при всем желании, а если попытается, все мимо потечет.