Формы любви

      Ренат вздрагивает, когда очередной кошмар терзает изнутри, разрывая на части и без того раненую душу. Болезненно морщится, обессиленно закрывая ладонью глаза. Слёзы беззвучно тихо скатываются к вискам, а светлые волосы липнут к взмокшему горячему лбу. И прекрасный ангел выглядит будто хрупкое дитя, и нежность и тоска сжимают сострадательное любящее сердце Адара. Он наблюдает со стороны, и бессилие душит его и терзает — что он может сделать, чтобы раз и навсегда забрать себе боль и кошмары любимого и больше никогда не позволять им ранить его большое доброе сердце?!       Поэтому он протягивает руки. Заключает в колыбель объятий, нежно и заботливо баюкая, прижимая к своему сердцу, успокаивая его тихим биением, теплом и близостью своего тела. Склоняется, ограждая и оберегая прекрасного возлюбленного от целого мира, и ангел доверчиво льнёт ближе, цепляясь за руки и плечи командора. Всхлипывает, упираясь виском в его ключицу, и Адар видит, как искажается в безмолвной муке красивое лицо. Кошмар, балансирующий на тонкой грани яви, не выпускает из своих объятий, и бережно Защитник обнимает любимого словно большого ребёнка. Придерживает за плечи и лопатки и гладит по волосам, мягко увлекая за собой обратно в реальность. Оставляет сухой поцелуй на пылающем лбу, и Ренат тянется за ним и к нему, и мука сменяется чем-то болезненным и тянущим, пока с ресниц срываются прозрачные капли. «В конце этого длинного путешествия Я познал своё предназначение. Я стоял на краю времени, Ища границы мира»*       Поставленный глубокий голос тихой рекой растёкся по комнате, подхватывая уставшее сознание. Пение всегда облегчало боль, поэтому исцеляя раны тяжёлых больных, Адар обращался к нему. Напевал элегии и мелодичные песни, расслабляя разум и дух страждущих. Редкое, но довольно полезное в целительстве умение — далеко не все жрецы и капелланы могли прибегать к нему. Но Адар, чувствительный и сострадательный, всегда отдавал всего себя своему ближнему, делая всё, что в его силах, чтобы помочь и спасти.       Поэтому он пел, когда был адептом и помощником в госпитале при храме Саренрэй в Кенабресе. Потом он пел своим соратникам, и его песни и голос умиротворяли и несли облегчение даже демонице Арушалай и циничным скептикам вроде Регилла и Грейбора. Пел он и солдатам, когда приходил в госпиталь помогать лечить раненых. Пел и теперь нуждающимся, путешествуя по миру, даруя облегчение и исцеление страждущим. Но Ренат...       Прекрасный ангел, дорогой возлюбленный — ему Адар напевал по-особенному. Его раны давно исцелились и не беспокоили его, но покоя не могла найти душа, полная вины и раскаяния. Как никто другой, Адар знал это чувство, как губительно и сильно оно, как разъедает сами основы личности. И он хотел утешить и исцелить; быть рядом и отдать всё, что имел, чтобы заполнить пустоту и стянуть разломы. Он любил Рената так сильно, и тянущая, одновременно печальная и умиротворяющая песнь была порывом, открытой душой, отдающей свет и тепло нуждающемуся. И ангел шумно судорожно вздохнул, и крепче сжал предплечье и плечо Защитника, прижавшись к его сердцу в поисках тепла и утешения.       Адар мягко улыбнулся, плавно, едва ощутимо покачиваясь, продолжая гладить любимого по светлым волосам. Прикрыл веки, и голос смягчился, но стал немного громче, обволакивая сознание. «Я должен был пересечь ничто И следовать за порывом ветра. И теперь, когда всё темно, Правда наконец-то известна»*       Чужое тело в заботливых руках замирает, напрягаясь, но тут же расслабляется. Ангел снова выдыхает судорожно, тяжело открывая веки. Пустым, уязвимым и переполненным болью взглядом смотрит куда-то внутрь себя, прежде чем в него возвращается осознанность. И медленно он поднимает голову, продолжая держаться за Защитника, тыкаясь носом в его шею и потираясь о неё в поисках ласки и тепла. И Адар смотрит с мягкой любовью, не отказывая, но прижимая голову ближе к себе, оставляя нежный поцелуй где-то на виске. — Прости меня, — Ренат произнёс тихо и хрипло, прикрывая веки, чувствуя, как влажные капли срываются вниз, быстро сбегая по щекам. — Мне никогда не искупить перед тобой своей вины. Ведь я глупец, повторяющий одни и те же ошибки. — Душа моя, я никогда не злился на тебя, ведь мне не за что на тебя злиться, — негромко, утешительно и искренне ответил Адар, и тень печали отразилась на дне его глаз.       Была горькая ирония в том, что прекрасный ангел терзался чувством вины перед ним, тифлингом, порождением Бездны с искалеченной Бездной же душой. Ведь сам Адар тоже по-прежнему ощущал её за одно лишь своё существование. И что бы он ни делал, как бы ни старался, этого всегда будет недостаточно, чтобы искупить её. Ведь он не в состоянии изменить природу своего происхождения и стать кем-то другим, а не тифлингом-сиротой.       Но рядом с прекрасным возлюбленным своим он почти смирился. Почти перестал стыдиться и ощущать себя недостойным. И делал всё для того, чтобы избавить от стыда и вины своего ангела, по-прежнему считающего себя предателем за то, что бросил его. За всю боль и неосторожные жестокие слова, которые, конечно, не соответствуют действительности. — Ты так добр, моё сердце, — хрипло прошептал Ренат, чуть сильнее сжав предплечье и плечо, за которые по-прежнему держался, позволяя горячим рекам тихо течь, изливаясь вовне. — Твоя душа так чиста. Она полна света, что не иссякает и продолжает согревать каждого, кто обратится к нему. Как другие могли быть так слепы, карая тебя за то, кем ты не выбирал родиться? Как я мог быть так слеп и невежественен, чтобы отказать тебе в нём лишь от лживых самодовольных речей ведьмы? О мой Защитник, твой пустой взгляд и пролившиеся слёзы до сих пор терзают мою душу негодованием и злостью на самого себя!       Адар скромно улыбнулся, опустив взгляд. Принимать похвалу ему по-прежнему было очень сложно, ведь он не ощущал себя достойным её. Тоска мелькнула и погасла в его улыбке — тогда, едва услышав роковые слова о происхождении своих способностей и встретившись с покинувшим его ангелом в Нексусе, он мог лишь едва слышно шептать пересохшими губами мольбы о прощении. Ведь омерзительное существование стало ещё более противоестественным, и Адар ничем и никак не мог искупить не искупаемую выну. — Это осталось в прошлом, — вздохнув, Адар мягко погладил ангела по голове. — Я привычен к предрассудкам о том, кто я таков, но больше они не задевают меня. Ведь ты принимаешь меня и позволяешь любить себя, и это наполняет меня радостью и надеждой. И моя душа... — Прекраснейшее из всего, что я когда-либо видел, — выдохнул Ренат, не позволив закончить. — И дух твой могуч настолько, что истинным светом, добром, происходящим от самого тебя, ты сумел вытравить и победить всю скверну Бездны, пытавшуюся отравить тебя. И я восхищён тобой совершенно искренне, моё сердце. И то, что ты продолжаешь любить меня и исцелять после всего, что я по слепоте своей и эгоизму совершил... — Моё самое искреннее желание, душа, — улыбнувшись, Адар вернул ангелу его уловку, поймав в ответ натужный смешок.       Он приоткрыл глаза, с надеждой и тоской глядя на Защитника, и тот снова улыбнулся, ответив мягкой нежностью. Склонился, легко коснувшись лбом лба, и Ренат отпустил плечо, вместо этого накрыв щёку. Адар поймал прикосновение, скользнув с затылка в сторону, и аккуратно обхватил тёплые пальцы, доверчиво прикрыв веки. Открытая душа и открытое сердце — он отдавал всего себя и был терпелив. Был готов утешать и успокаивать возлюбленного так долго, как нужно, чтобы он отпустил вину и перестал терзаться ею.       Ведь в этом и была истинная сила и красота любви — в принятии и охранении. И для своего прекрасного ангела Адар готов был стать самым надёжным Защитником.