Crаsh in ecstasy

Трибуны едва ли не целиком заглушают диалоги между интервьюерами и выходящими на корт гонщиками. Последние появляются постепенно, выходя по несколько человек, и на полпути к машине их окружали толпы людей с микрофонами, которые с горящими глазами норовили перекричать друг друга. Номер 477 один из немногих своих конкурентов только больше сиял, когда его вот так стопорили под всеобъемлющим обзором камер. Одетый в фирменный изумрудный номекс с белой отделкой, который стал его визитной карточкой, пилот широко улыбался, будто уже смакует вкус победы. А он только вышел на поле. Его экипировка, как, в целом, и у других пилотов, была сплошь изрисована мелкими нашивками всевозможных брендов, на спине красовалась широкая гордая аббревиатура "КММ", а на груди, меж логотипов, сияющее под ярким солнцем золотистое изображение масти Пик. Он уверенно перекатывает шлем из одной руки в другую, вбрасывая открытые ответы на то, что смог разобрать в этом гуле голосов, и взглядом бегая поверх людей вокруг, разглядывая, какие пилоты уже вышли к машинам. — Авантюрин! Какие ваши ожидания от сегодняшнего матча? — Молодая девушка с ярко-рыжими волосами тянет в его сторону микрофон, и пилот учтиво наклоняется ближе к нему, глядя в камеру. Под лучами солнца его глаза казались слишком светлыми, будто вовсе сливались с глазными яблоками, если бы не темная пурпурная кайма в них и суженный до предела зрачок. Они были похожи на причудливую мозаику, которая вряд ли решаема. — Не скажу, а то накаркаю. — Авантюрин рассмеялся и уж было выпрямился в спине, когда девушка подносит микрофон ближе к себе и продолжает говорить. — Какую скорость вы возьмете сегодня? Вы планируете преодолеть свой предыдущий порог? — Я, как всегда, на спидах! — Гордо воскликнул он, подставив лицо солнцу с широкой улыбкой и довольным прищуром. Его всё еще слепят яркие вспышки — к этому, кажется, невозможно привыкнуть. — Конечно, планирую. Не менее 300 километров в час, ловите на слове! — О, такие вопросы он любил. Они заставляли призадуматься. Его личный рекорд — 297 километров в час, установленный рекорд — 376.4. Вот и считай теперь, сколько надо взять, чтобы удовлетворить и себя, и болельщиков. А считать Авантюрин не прям чтоб любит. В его стиле не давать четкого ответа, руководствуясь фразой: "Как карта ляжет." В целом, она всегда ложилась как угодно Авантюрину. — Кто ваш главный конкурент сегодня? Или вам нет ровни? — Еле слышный голос раздается где-то в той же кучке интервьюеров, когда Авантюрин уже развернулся, шагнув в сторону трассы. И он останавливается, разворачивается к камерам и салютует свободной рукой в сторону лазурной машины возле своей. — 892-ой! — Веритас Рацио, один из самых успешных гонщиков этого потока, давний знакомый Авантюрина, и столь же давний конкурент. С ним внутри у 477-го загоралась какая-то другая эмоция, особенно, когда они шли бок о бок. И обогнать Веритаса было всё равно, что занять первое место. — Он хорош и высокомерен, с ним интересно конкурировать. — Авантюрин отводит взгляд от интервьюеров обратно на свою машину. Темно-синяя, такого глубокого оттенка машина стояла рядом с его. Она сплошь и рядом облеплена логотипами, а вдоль левого бока была растянута широкая гордая надпись "Гильдия Эрудитов". Она с таким пафосом сияла позолотой на темном фоне, что неясно, чего хочется больше: с позором запачкать ее пылью из под собственных колес или просто-напросто содрать ее едва ли не зубами. А там уже и сам 892-ой. Замечая это, Авантюрин не может не расплыться в широчайшей улыбке. Он бодрым шагом направился к своей машине. Конечно не к своему сопернику, нет. Закинув шлем на пассажирское сиденье спереди, Авантюрин выпрямляется в спине, потягиваясь и поглаживая белоснежный корпус своей машины. Она пестрит рекламными логотипами и строгими золотыми узорами вдоль выступающих контуров. И взгляд его пересекается с надменным напротив; оба улыбнулись, как полагается хорошим противникам, и со звонким хлопком пожали друг другу руки, соприкоснувшись плечами при легком объятии, будто на удачу. Может, это с трибун выглядело идеальным примером правильной конкуренции — никакого злорадства, напряженности или токсичности между ними нет. О, а в действительности последнего уж хоть отбавляй. Авантюрин улыбается лукаво, широко, а Рацио так по-надменному горделиво, что если протянуть между ними нить, она не то что напряжется, она дай бог не порвется от тяжести обстановки. — Не разочаруй меня. — Произносит Авантюрин наставнически, чуть привстав на цыпочки и шепча это на ухо Рацио. — И как я тебя разочарую? Выиграю? — Они отстраняются, и Веритас чуть облокачивается о свою машину, скрестив руки на груди. — Проиграешь без достоинства. — С усмешкой поправляет Авантюрин с такой гордостью, будто исправил ошибку в чужих словах. — Мне хочется видеть настоящего конкурента в твоем лице. — Увы. — Рацио пожимает плечами, сделав пару уверенных шагов к Авантюрину. — Тогда тебе придется еще поучиться. Приходи через годик. — Ну-ну, — Авантюрин тоже шагает к Веритасу, немного приподняв голову. — Я ведь уже побеждал. — Пока остальные пилоты только занимали свои места, каждый раз кто-то из этих двух считал своим долгом напомнить другому о грядущем проигрыше. — Я тоже. — Парирует Рацио, — Но сегодня ты глотнешь пыли. — Рано радуешься. С этими словами Веритас наградил Авантюрина надменным взглядом, открыл дверь машины и поспешил сделать вид, будто проверяет что-то на панелях. А ведь Авантюрин знал, что уже все давным-давно проверено и настроено за него еще в гараже. Он еще с пару секунд смерял Рацио прожигающим взглядом, надменно облокотившись о свою машину, пока не поймал на себе его глаза. Они блестят холодным янтарем под яркими лучами солнца, пока остальная часть лица скрыта в тени; эмоции в них не читаются совершенно, но вот что видно ясно, — по крайней мере, Авантюрину уж точно, — это заинтересованность, спортивный интерес, желание конкурировать не только на словах и азарт. Их взгляды, едва встретившись, разминулись так же быстро, и оба как по команде заняли свои места у рулей, словно даже в этом каждому необходимо быть лучшим. О, это было своеобразным обрядом на удачу. Кому-то нужно поцеловать свой шлем, чтоб быть уверенным в своей сохранности, кто-то самозабвенно гладит руль, надеясь так наработать удачу, а Авантюрин и Рацио, кажется, не представляют собственной победы без пререканий за минуты до старта. Трибуны заливаются приветственными криками с очередным приливом сил, — как же это приятно ласкает слух даже самым скромным пилотам; однако, стоит отметить, что таковые вообще едва ли встречаются, — когда мужчина с заветным клетчатым флагом в руках занимает свое место за краем трассы. Авантюрин надевает шлем уже по привычке, как, впрочем, и другие гонщики, хотя был слепо убежден — ему это не пригодится, даже если он сядет за руль поддатым. Удача всегда следует за ним тенью и иногда опережает, когда Веритас, словно солнце, оказывается позади него. Флаг в руках стартёра вздымается, колыхаясь на ветру, — заревели пестрые машины, выстроенные по порядку на трассе, трибуны разразились криками болельщиков, спортивные комментаторы озвучивают команду "На старт". Момент "Внимания" Веритас пропускает мимо ушей, снова бездумно бросив секундный взгляд на Авантюрина. — Не выиграет. — Шепнул он себе под нос, едва успев вернуть свое внимание к гоночной полосе, когда стартёр резким движением опускает флаг вниз. В этот момент душа всегда уходит в пятки, а тело само собой напрягается то ли в попытке собрать всю силу для рывка, то ли уже сопротивляясь этому рывку, когда его будто намертво прижимает к сидению. Голос комментатора на секунды теряется в рёве автомобильных двигателей и криков сорванных голосов болельщиков. Не успеваешь и моргнуть, как за считанные мгновения яркие автомобили срываются с мест, набирают скорость и растягиваются по стадиону. Веритасу не по себе — вот уже и поворот, он на внутренней линии, и заходить нужно аккуратно. И не было бы вот этого секундного сомнения в самом себе, если бы не белоснежная машина КММ, которая идет, едва ли не притираясь вплотную сбоку. Стоит отметить: Авантюрин ненавидит внутреннюю линию трассы, даже если идет первым и нет никого, кто помешал бы ему зайти на поворот. А сейчас на этом месте Веритас, и кто, как не 477-ой возьмет на себя ношу подпортить ему настроение, чуть ли не придавив его и не вынудив вообще пересечь черту трассы. Авантюрин в этот момент лыбится и может себе это позволить — никто не увидит. А даже если бы и кто-то мог разглядеть через шлем, стекло и такую скорость его лисью улыбку, он бы отдал всё, чтобы это был Рацио. Ему зайти на поворот проще: они с 892 номером идут первые, и уж его-то не зажимают с краю. Еще рано давить педаль газа в пол, — более того, опасно — но Авантюрин нещадно достигает отметки в 120 километров в час. Теперь он впереди, и сдавать позиции не планирует. Наверняка он бы сказал Веритасу что-то в роде "Давай, поворачивай, теперь тебе это удобнее. Не стоит благодарностей." Всё происходит в считанные мгновения. И за эти несколько секунд Рацио вспомнил все ругательства, которые только успел. По поводу чего конкретно он подумает потом, здесь размышлять просто некогда. Мало того, что Авантюрин хотел так нагло выжать Рацио с соревнований, так еще и Веритас попросту мог неожиданно нажать на газ на повороте и влететь — а на такой скорости просто въехать уже не выйдет — в машину КММ, аккурат со стороны водительского кресла. Просто прелесть! Шалость удалась. Тем временем Авантюрин, уже оглушенный не только болельщическими возгласами и ревом мотора, но и собственной гордостью за маленькую блистательную победу длинной в две секунды, смело давит на педаль чуть сильнее, моментами отвлекаясь от дороги на панель спидометра, где заветная стрелка маленькими шажками приближается к отметке в 140 километров в час. Ему следует меньше верить в Треокую Гаятру, о которой твердила сестра, потому что теперь он не может не бросить взгляд на зеркало дальнего вида хотя бы на секунду, чтобы увидеть в нем отражение лазурной машины, слепо полагаясь на свою хваленую удачу. Она, несомненно, и вправду была, иначе бы такими темпами он скоро проглядел поворот и насмерть вписался в ограждение. Но сейчас карта легла удачно, он блистает, нагоняемый не только Веритасом, но и другими. Кто-то на бледно-голубой машине бездумно давит в пол прежде, чем это сделал сам Авантюрин, и спешно вырывается вперед. Настолько неожиданно, что сквозь ревущие моторы слышно комментаторов и болельщиков. Все спортсмены всегда гордо стремятся быть первыми, а гонки, пожалуй, и вовсе олицетворяют это ярче всего. И когда Рацио и Авантюрин — доселе первые на сегодняшнем старте — оказываются за чьей-то спиной, они не могут оставить это как есть и опережают соперника так, будто уже и не конкурируют друг с другом, им лишь бы кто-то третий не занял почетный пьедестал. Но как только Рацио вырывается вперед, подгоняемый сзади Авантюрином, их негласное сотрудничество пропадает, и всё встает на свои места, как и было несколькими десятками секунд ранее: каждому хочется урвать свой момент славы. Авантюрину срывает крышу от того, как резво забилось сердце в груди от азарта. Бездумно вдавив педаль газа едва ли не до упора, он резко сокращает дистанцию между ним и Рацио, вскоре вовсе поравнявшись с ним. И они снова идут бок о бок. Веритаса на мгновение сковало морозящее чувство дежавю: как и минутами раннее они вплотную выходят на прямую, в конце которой неизменный поворот, до которого считанные секунды. И стоит допустить мысль о том, что Авантюрин опять бессовестно вынудит его сбавить обороты в такой решающий момент. О нет, Авантюрин приберег настоящий козырь на такой момент, как сейчас. Когда до финишного круга остается всего ничего. Он позволяет номеру 892 вырваться вперед на первых трех четвертях прямой, казалось бы, одарив такой щедрой благосклонностью. Однако, когда колеса лазурной машины только-только начинают вращаться для поворота, за ней раздается угрожающий рев чужого двигателя. Это Авантюрин, пообещавший интервьюеру побить рекорд, наконец исполняет задуманное. Так крепко его пальцы еще никогда не сжимали руль, как сейчас, когда стрелка на спидометре победно перевалила за круглые 300 километров в час. Он успевает только взглянуть на Рацио, показавшегося в своем окне, опрометчиво дернув руль для поворота. Белоснежную машину нещадно пускает по кривой, и уже через мгновение трибуны встрепенулись, приняли абсолютно хаотичный вид и разразились кошмарными вскриками. Их аккомпанементом были заскрипевшие от резких тормозов другие машины и возгласы комментаторов. А Авантюрин успел только жалко воскликнуть, широко распахнутыми глазами наблюдая, как он врезается в машину Веритаса едва ли под прямым углом. Осознание не успевает прийти, эмоции еще не до конца проступили для того, чтобы их как-то трактовать — лазурная машина переворачивается в мгновение ока, пролетает метры кубарем и в конце концов с ужасающим скрипом и треском останавливается на боку с пассажирским креслом. Болельщики успели только моргнуть — закись азота под капотом мгновенно вспыхнула сине-белыми пламенем, охватила всю технику, уже напоминающую собой сплошной металлолом, а вместе с ней и пилота в белом комбинезоне. Авантюрин, однако, остановился на моменте столкновения. Отчаянно зажав педаль тормоза что есть мочи он ощущает, как его машину безжалостно переворачивает на бок, и жмурится. Блестящая представительница КММ с грохотом и треском делает оборот и начинает второй, но будто намагниченная пристает к земле водительской стороной. Авантюрин раскрывает веки через боль, пока в ушах еще адски звенит. Он плохо видит, что происходит вокруг — лобовое стекло его машины в пыли и трещинах, визор шлема тоже приказал долго жить. Через пару секунд он понимает, что едва может вздохнуть, и испуганно пытается отстегнуть ремень безопасности. Отстегнуть-то отстегнул, но вместе с этим он просто окончательно падает на бок и понимает, что задыхается теперь все больше. Удар о стекло правым боком выбивает из легких последние глотки воздуха, и Авантюрин с хрипом понимает, что вздохнуть заново у него никак не выходит. В глазах от удушения начинают бегать черные мурашки, застилающие обзор, а паника от этого растет только сильнее. Сквозь собственные адские хрипы и звон в голове к нему пробиваются вопли извне, и вот уже несколько человек оперативной бригады гадают, как его вытащить из машины, чудом не загоревшейся от другой. Авантюрин не видел, что стало с 892 номером, не слышал ничего, кроме кошмарной какофонии, но прежде, чем вовсе упасть навзничь, его прекрасные, но теперь покрасневшие глаза слепят языки беспощадного пламени, охватившего синюю машину. Когда его наполовину вызволили из самодельной клетки, он с трудом приоткрыл глаза — их слепит яркое солнце, и пытался разглядеть хоть что-то, что осталось от его машины. Или от машины Рацио. Признаться, самого Веритаса он пытался найти куда отчаяннее. В бронхи вместе с пылью с завидным стремлением ползет ужасающее чувство паники, отчаяния и страха, оседает где-то в альвеолах, едко душит, перекрывая кислород, и опознать его удается всего за мгновение до того, как сознание звонким щелчком покидает тело, а вместо горящего конкурента перед глазами настает чернеющая пелена. Когда машина Веритаса была потушена, Авантюрина за руки вытащили из разгромленного автомобиля, а болельщики были спешно выгнаны с трибун. В карету скорой помощи первым был помещен виновник ДТП, Рацио только-только вытащили из под завалов. Он совсем не похож на себя, даже когда с него стянули шлем — опаленный комбинезон смог его частично защитить, ибо номекс может выдерживать пламя, но только какие-то тридцать секунд. Вряд ли кто-то считал эти несчастные секунды с того момента, как закись азота под капотом подорвалась. Где-то ткань пропиталась кровью и потемнела, но пульс был. Две машины скорой помощи под ревущие звуки сирен покинули стадион, на котором остался только его персонал на пару с двумя разгромленными спорт карами. *** Как же омерзительно звон в ушах отбивает эхо о черепную коробку, то и дело отскакивая от ее стен и отражаясь очередным таким же звуком. Рацио скорее открывает глаза — наверное, всего лишь дурной сон, который он уже забыл, оставил свой след, и теперь достаточно просто проснуться до конца, чтобы больше не слышать эту какофонию. О, как же он ошибся, резко распахнув глаза. Отвратительно чистый свет, прожигающий своей белизной, безудержно пронзает и без того болевшую голову. Веритас спешно жмурится обратно и одергивает правую руку, чтобы дополнительно прикрыться от испепеляющего освещения, но та отзывается острой болью от намертво сидевшего в ней катетера. Открыть глаза снова и увидеть воочию иглу он не решается — и без того стало ясно, что он в больнице. До этого момента еще никакие мысли не посещали его голову. Теперь в кромешной темноте собственных век он видит то, что, казалось бы, не должен был помнить после инцидента. Он видит, как белоснежная машина перпендикулярно синей влетает в нее на повороте, затем следует абсолютная неразбериха — это Веритас переворачивается в своем авто, абсолютно потеряв чувство координации в пространстве. Неудивительно, учитывая, с какой резкостью его машина сделала несколько переворотов и приземлилась на собственную крышу. Еще несколько мгновений, и он, помимо адской боли, на конец чувствует, что движение прекратилось. Едва шевелясь, Веритас оглядывается вокруг, с трудом держа глаза открытыми. Их очень хочется зажмурить от того, как сильно болит где-то между лопатками, вверх по шее, как истошно трещит и гудит голова. Повиснув вверх ногами и не наблюдая почти ничего за грудами собственного автомобиля, Рацио не успевает сообразить хоть что-то, когда его ослепляет яркий взрыв прямо перед глазами, а по коже моментально ударяет сильный жар. Ударная волна заставляет его снова удариться о спинку водительского кресла, и он вскрикивает. Дальше темнота. Точно такая же, как и сейчас. На этот раз Веритас осторожнее открывает глаза, оглядывая себя и помещение вокруг. Кисти его рук покрыты бинтами — вероятно, их пламя охватило в первую очередь, ибо если весь комбинезон гонщиков состоит из номекса, — материала, выдерживающего пламя до тридцати секунд, — то перчатки более простые, и поддались языкам огня сразу же. Ноги оглядеть не удается. Шею согнуть мешают такие же бинты, обмотанные, вероятно, все по той же причине. Такой холодный и яркий свет для больниц Веритас счел абсолютно неуместным, чувствуя неприятную, тянущую дезориентацию. В таком состоянии он с трудом находит на стене часы и, щурясь, вглядывается в положение стрелок на них. Что-то около десяти утра. Ах, знать бы еще, какого дня, а то и месяца. В течение нескольких часов наконец-то произошло что-то, что разбавило эту скучную атмосферу больничной палаты — в ней появился врач, который, заметив, что Веритас очнулся, был заметно воодушевлен. — Как ваше самочувствие? — Спрашивает он первым делом, записывая ответы Рацио в небольшой блокнотик, видимо, для отчета или анамнеза. — Сколько я здесь? — Спрашивает Рацио, все еще часто моргая. За эту пару часов он уже изрядно вымотался от отсутствия хоть какой-то активности и тянущей боли в спине, руках, шее и голове. А теперь попробуй уснуть, проспав уже бог знает сколько, еще и в настолько освещенном месте, будто это Золотые Ворота Рая. — Восемь дней. — Отвечает врач, сверившись с датой на своих умных часах. — А сколько еще лежать? — По самочувствию. — "О, очень обнадеживающий ответ. " — Проносится в голове у Рацио, и он едва заметно закатывает глаза. — Ваши ожоги уже не несут какой-то угрозы, им остается только заживать. Кроме того есть перелом правой ключицы без смещения, придется носить фиксатор еще несколько недель. Но больше всего нас заботит ваше сотрясение — тут остается только соблюдать постельный режим в пределах больницы и наблюдать. — Встретившись с отстраненным взглядом пациента, врач ободрительно выносит вердикт: — Вы молоды, так что недели две максимум, и будете долечиваться дома, проверяясь здесь. Веритас благодарно кивает, но когда врач уже был готов покинуть палату, останавливает его вопросом. — Во сколько обойдется лечение? — Всё уже оплачено. Рацио опешил. Ему после сотрясения амнезия в голову ударила так, что он забыл что-то? Или он теперь лунатит так, что сам себе счета за лечение оплачивает? — Кем? — Только и спрашивает он после небольшой паузы, посчитав, что те вопросы, что пришли ему в голову первыми, лучше оставить риторическими. — Молодой человек, прибывший с вами, оставил вам конверт. Рацио провожает врача взглядом и недоверчиво оборачивается, насколько это возможно, к тумбочке. На ней и вправду лежал запечатанный конверт без каких-либо опознавательных знаков, но заклеен он был не очень аккуратно. Конечно Веритасу стало совершенно очевидно, что он от Авантюрина. Собственно, он же оплатил его лечение. Как на это реагировать Рацио еще не очень понимает, но он однозначно польщен, что виновник хоть так заглаживает последствия. С забинтованными кистями и пальцами не особо удобно расправляться с чем-то вроде тонкого бумажного конверта, но с горем пополам Веритасу это удается, и он выуживает оттуда сложенный лист А5, на котором корявым почерком со скачущими буквами выведен небольшой текст с извинениями.

«Кажется, ставка не сыграла, и я слишком поверил в себя. Когда-нибудь я возьму эту скорость успешнее, чем в этот раз. Я оплатил твой счет за лечение и приложил чек на круглую сумму, чтоб ты смог вернуться на трассу. Говорят, твоя машина совсем в хлам. Мне жаль, поправляйся. 477»

Помимо записки внутри и вправду был чек на приличную сумму, подписанный Авантюрином. Гонорары у него, оказывается, и вправду столь велики, как он когда-то шутил. Теперь в течение дня Веритас не только спал, но и делал перерывы на подумать, пусть и невольно. Он винил Авантюрина в этой аварии, и это вполне заслужено, что уж. Но, поговорив с врачами и выяснив, что прогнозы на восстановление весьма благоприятные, не стал держать на конкурента обиды. Участвуя в таком опасном виде спорта нужно быть готовым к травмам и, тем более, авариям. — Я войду? — Вдруг раздается голос за незаметно приоткрывшейся дверью, вырывая Рацио из словесных баталий с самим собой по поводу аварии. Он не без неудобства поворачивает голову на звук и видит в дверях Авантюрина. Тот в больничной одежде и с зафиксированной правой рукой. Вот поэтому, видимо, записка и была так коряво написана. — Заходи. — Кивает Веритас, возвращая голову в удобное положение. Без промедлений Авантюрин закрывает за собой дверь и оказывается у койки конкурента, но усердно осматривается вокруг, будто впервые видит больничный интерьер, лишь бы не смотреть в глаза, перед которыми провинился. — Я хотел извиниться. — Неловко произносит он, помявшись на месте. Авантюрин наконец взглянул на Рацио, видимо, ожидая услышать что-то вроде «Не стоит», ибо мгновение спустя в холодных глазах, напоминающих неоновые лампочки, воцарилось непонимание. — Извиняйся. Замявшись, Авантюрин смотрит на тумбочку, где видит свой конверт. — Я не думал, что именно на том повороте удача меня оставит. Прости. — О, ему тяжело озвучивать свои извинения, и Рацио это видит. Куда проще ведь заплатить баснословную сумму втихую. — Есть-то хоть чем свое лечение оплатить? — Авантюрин выдохнул. Видимо, Веритасу этого достаточно, раз таким спасительным вопросом он снимает с соперника оковы ответственности. Хотя бы душевной. — За меня заплатили КММ, это прописано в контракте. — Отмахнулся он, уверенно, но аккуратно присев на край койки, — А вот Гильдия твой счет не покрывала. Говорят, что ты не официальный ее член, вот так и вышло. Рацио нахмурился. — А тебе-то это откуда знать? — О, у меня свои методы. — усмехнулся Авантюрин, чуть запрокинув голову. Время близилось к вечеру, и теперь больничный свет в купе с сумерками за окном уже не так слепил. Он молчал и глядел в потолок, но даже так было видно, как настроение в его глазах меняется, а брови едва заметно сводятся к переносице. — Как ты себя чувствуешь? — Словно невзначай спрашивает он, выпрямляя спину. Его голос прозвучал тихо, но эта искренность всё равно читается где-то между строк. — Бывало и лучше. — Веритас чуть приподнимается в постели, насколько это удается, позволяя Авантюрину сесть удобнее. Как его вообще отпустили в чужую палату в такое время? Тоже «свои методы»? — А ты? — Мучает только ушиб легкого. — Авантюрин показательно шевелит пальцами, которые выглядывают из-за гипса на правой руке. Такая конструкция, конечно, тоже доставляет свои неудобства, но жаловаться он не может. — Еще неделю здесь, потом выписывают, и грядет череда проверок. — Каких проверок? — Не был ли я под кайфом, когда сбил тебя. — Он прыснул в кулак, наконец свободно взглянув на Рацио. — Мол, почему еще я мог так просто потерять управление, и можно ли меня впредь допускать к соревнованиям. Абсурд, да? — Неоновые глаза, такие, порой, забавные из-за того, как в них проявляются эмоции, теперь с надеждой смотрят на Веритаса. Право, он не просто конкурент для него. Эту связь Авантюрин вряд ли сможет описать, но чувствует ее отчетливо. Особенно сейчас, когда чуть не лишился ее на трассе, а теперь в шаге от того, чтоб не оставить ее по воле органов управления. И сейчас он надеется увидеть в образе напротив хоть что-то, что могло бы подтвердить: не он один это чувствует. — О как.. — Рацио поежился. В принципе, это было ожидаемо. Таков протокол. Он и сам пропустил мысль об этом, но тут же прогнал. Они ведь постоянно обследуются, чтоб как раз таких ситуаций не происходило. Вряд ли бы Авантюрина допустили, будь он под чем-то. Веритас не меньше его понимает, что их дуэт хочется сохранить таким, какой он есть. Если, конечно, «дуэт» применим в их случае. Но 477 везет и теперь, ибо взгляд янтарных едва заметно смягчается. — Пообещай мне, что еще выиграешь меня. Но по-нормальному. Авантюрин растекается в широкой улыбке и не может отказать себе в удовольствии поклясться в таком. — Как скажешь. *** Шум вокруг этого несчастного случая уже утих. Авантюрин выписался относительно быстро и еще несколько месяцев вел целую борьбу за место на соревнованиях крупных масштабов, таких, каких заслуживал. Ему пришлось много раз разжевывать каждую мелочь, сдавать множество анализов и выписок из медкарты, чтобы доказать, что просто потерял управление. И он добился своего, даже не прибегая к «своим методам», хотя ой как хотелось. К тому времени Веритас уже реабилитировался и, более того, забрал одно золото. По правде говоря, оно, конечно, развеяло его и вернуло в привычную колею, но особого удовольствия не доставило. Почему, только, он сам не понял. Сегодня снова ликуют трибуны, снова под говор комментаторов к машинам выходят пилоты. — Не разочаруй меня. — Они пожимают руки с хлопком, чуть соприкоснувшись плечами, когда Веритас негромко произносит это на ухо Авантюрину. А у того глаза горят пуще прежнего: он правда рад вернуться в строй вот так.