— Ты не выспалась, да?
Ханджи, видя, как глаза Эми́лии медленно закрываются, сама поднимает ее руку. Прикосновение кончиков пальцев к чему-то горячему словно пускает по телу электрический импульс, и женщина вздрагивает, распахивая веки так, будто увидела что-то странное.
— Чай? — с выдохом расслабляя плечи, Эмилия кивает то ли в знак благодарности, то ли в качестве ответа на свой же вопрос. — Мне как раз нужно смочить чем-то горло.
Прежде чем Ханджи успевает предупредить Эмилию о том, что заварила напиток несколько минут назад, та уже делает глоток, будто теряя на мгновение возможность видеть пар, исходящий от горячей жидкости. Все это из-за недосыпа.
— Вот черт, — обожженный язык ощутимо пульсирует в течение десяти секунд, Эмилия делает небольшой шаг назад, ступая на выложенную к зданию разведкорпуса щебнем дорожку. — Ханджи!
— А я что?
— Мне снился кошмар, — быстро меняя тему, Эмилия сцепляет пальцы в замок за спиной, предварительно передав чашку Зоэ. — Не могу спать уже третью ночь подряд. Снится один и тот же сон.
— Я видела, как в твоей комнате горел свет, — мизинцем подцепляя очки, женщина склоняет голову набок и изучающим взглядом окидывает стоящую рядом коллегу. — В двенадцать ночи?
— Я тогда только освободилась, до кровати доковыляла в районе часа или вроде того, — играясь с воротом рубашки, Эмилия пожимает плечами. — Не помню, во сколько проснулась, но в мою память врезался момент, когда я поняла, что все тот же кошмар не дает мне покоя.
— И что тебе снится?
— Нападение титанов. Что еще может быть ответом на этот вопрос?
Ханджи недоверчиво хмурится.
— Но ведь наверняка есть что-то еще. Иначе, по какой причине такое переживание имеет место быть? Ты буквально живешь в этом кошмаре.
Солдаты пересекают черту, с которой начинали первый круг. Это уже пятый. Ритмичный счет, под который подстраиваются группы бегающих на тренировке, эхом отдается в голове Эмилии, и она щурится, присматриваясь к вдалеке виднеющимся деревьям.
— Мне… В этом сне титаны нападают на дом моих родителей.
— А-а-а…
— Поэтому это и тревожит меня.
Пробегающие мимо солдаты привлекают внимание, и Эмилия пытается отвлечься на них, однако не успевает и секунды провести в размышлениях, как фигуры матери и отца всплывают в сознании.
Хочется к ним в объятья.
Кажется, что жизненно необходимо уткнуться носом в плечо мамы и хорошенько разрыдаться, чтобы выпустить наружу все это время копившиеся эмоции — как негативные, так и положительные. А потом провести с папой вечер за чтением книги или за одной из, кажется, тысячи придуманных им настольных игр.
Вот бы хоть на пять минут вернуться в детство. Туда, где нет большого количества «взрослых проблем»; туда, где трава зеленее, где солнце светит ярче; туда, где не приходится прятаться от собственных страхов и переживаний. Туда… Туда, где все лучше.
— Но я наконец-то закончила отчет, который нужно было сдать еще неделю назад.
— М? — Ханджи вскидывает брови, подходя ближе. — Тот, что о последней миссии? Мы же должны были отчитаться за него…
— Да, неделю назад, как я и сказала, — перебивает Эмилия, заразно зевая. — Но Эрвин любезно предоставил мне возможность сдать отчет позже всех остальных, потому что он собирается повесить на меня бóльшую часть новобранцев.
— Что?
— Не говори, что забыла о приеме кадетов завтра утром.
— Я помню, — чуть ли не насупившись возражает Зоэ, вздергивая подбородок. — Но я рассчитывала, что новобранцы достанутся тем, на ком не больше одного отряда не стратегического назначения.
— Я тоже, — поддерживает Эмилия, вытягивая губы трубочкой и забирая из рук Ханджи чашку с уже остывшим на свежем воздухе чаем. — Ничего не говорю о том, что под моим командованием только один отряд, но на нас лежит задача разработки планов миссий и еще некоторое дерьмо, — выпаливая на одном дыхании, Эмилия отворачивается на миг. — Разве это не занимает много времени? Куда мне еще и… Эй!
— Поговорим позже! — уже на три метра отошедшая Ханджи выкрикивает эту фразу даже не поворачиваясь. — Кстати, отнеси потом чашку к Леви!
— Супер, — глаза сами закатываются, вдоль позвоночника бегут мурашки. — Отнеси к Леви, — передразнивающим тоном. — Сама бы и отнесла!
Наблюдая за тем, как Ханджи отдаляется в сторону проходящего мимо Леви, Эмилия напрягается, потирая подбородок.
С Аккерманом Эмилия старается не пересекаться. Каждый раз, когда они встречаются, в нижней части живота неприятно тянет, в горле появляется ком, предупреждающий о формирующемся желании стошнить. А все из-за того, что зачастую этот коротышка строит из себя не пойми кого, любит поучать и никогда не держит язык за зубами. Ему постоянно нужно высказать свое мнение, даже если не спрашивают.
— Утро.
— Утро, — на неосознанно кинутое приветствие Леви реагирует холодно и быстро, проносясь мимо с большой скоростью, лишь бы четырехглазая не догнала и не пристала опять.
«Чашка!»
Спохватывается Эмилия слишком поздно — Леви уже след простыл. Придется заглянуть к нему в кабинет после тренировки или ближе к вечеру. А так не хочется.
Собрав волю в кулак, Эмилия двигается с места и выходит на тренировочную площадку, чтобы перекинуться парой слов с подчиненными. Прохладный утренний ветерок приподнимает подол куртки, играется с волосами и проникает под рукава, пуская дрожь. Содрогаясь, активно перебирая ногами, Эмилия останавливается прямо за Мартином, сверля взглядом его затылок, запрокинув голову.
— Эй, ну аккуратнее! — Барбара хватает Мартина за рубашку и тянет на себя, чтобы предотвратить столкновение. — Эмилия пришла.
— Ой, — парень запускает растопыренные пальцы в темные волосы, у него дыхание перехватывает. — Извините!
— Вы помните про завтрашний выход за стену?
Парни и девушки переглядываются.
— Конечно. А что-то изменилось? — рыжеволосая девчушка привстает на мысках, чтобы выглянуть из-за плеча Макото. — Ну ты! Встал прямо у меня на пути!
— Помолчи, малявка!
— Слушай ты! — Эмилия кусает губу, наблюдая за развязывающейся прямо перед ней сценой. — Даже если я младше и ниже тебя!.. Да ты! Да это ничего не значит!
— Барбара, успокой свою сестру! Мио, кажется, с ума сошла!
— Это ты первый начал!
— Так… Что-то все же изменилось? — Мартин подходит к застывшей Эмилии. Звонкий щелчок перед лицом. — Или…
— Я просто хотела убедиться, что вы помните об этом, — плечи подрагивают, Эмилия ковыряет носом ботинка небольшую лунку в земле. — Мартин? Никаких гулянок больше после отбоя, — парень открывает рот, чтобы возразить, уговорить, однако Эмилия поднимает руку, вынуждая послушно стиснуть зубы. — Мне сделали выговор из-за нарушения порядка и шума, который вы устроили в столовой вчера ночью.
Мартин понимающе кивает, стягивая солдатскую куртку с крупных плеч. На заднем плане Мио и Макото все еще выплевывают разного рода оскорбления в сторону друг друга, пока Барбара пытается встать между ними. Абстрагируясь от посторонних звуков, Эмилия выжидающе скрещивает руки на груди.
— Я понял. Передам им.
— Спасибо.
Отчитать чуть ли не вцепившихся друг в друга парня и девушку Эмилии все же удается. Она даже окончательно просыпается благодаря этому. Сонливость как рукой снимает, стоит только первым двум словам, произнесенным сварливым голосом, повиснуть в воздухе дождливой тучей. И внимание солдат удается привлечь.
— Посмотрите на себя, — шутливо-недовольно отчеканивает, размахивая руками, — вы должны подавать пример как участники стратегического отряда, а вы… — цоканье. — Ладно, просто не нужно уходить совсем в крайности, договорились? Мне неприятно это видеть.
Мио и Макото супятся, отворачиваясь друг от друга. Эмилия лишь подбадривающе хлопает их обоих по спинам.
— Зато во время сражений вы как одно целое. Никто и предположить не может, смотря на вас, что вы любите вот так собачиться.
— Конечно же мы как одно целое, — прыскает Макото, закатывая глаза, все еще ощущая, как кровь бурлит. — Надо же защищать эту дуру, чтобы в беду не попала.
— Придурок!
— Все, прекратите, — нескольких ноток серьезности в голосе хватает, чтобы успокоить отряд из четырех людей. — Хотя бы не при других на тренировочной площадке. Не позорьте меня.
Эмилия разворачивается.
— Буду у себя в кабинете до вечера, если вдруг понадоблюсь, — машет рукой не оборачиваясь.
Конечно, ни о каком позоре и речи идти не может, когда дело касается этих четверых. Еще ни разу они не подвели ни себя, ни Эмилию. С этим составом отряда женщина уже почти два года и ни с какими случаями, расстраивающих ее, не сталкивалась. Более того, Эмилия уверена, что всегда может положиться на этих ребят: за что бы они ни взялись, всегда доводят дело до конца. Эмилия сразу сказала, что восхищается и гордится; не прошла и неделя с момента знакомства. А солдаты приняли это за возможность сблизиться. Так и получилось. С Мио, Барбарой, Макото и Мартином женщина поладила сразу, сейчас их отношения можно даже приравнять к дружеским.
За все почти шесть лет в должности командира Эмилия не наблюдала такой сплоченности, доверия и взаимопонимания во время сражений ни в одном из отрядов, хотя проводила время со многими солдатами; и до сих пор работает со стратегической группой, в состав которой и входит эта четверка.
Мартин Готто, самый старший, занимает должность правой руки Эмилии и капитана мини-отряда с первой минуты образования состава. Остальные выдвинули его кандидатуру безоговорочно, подкрепляя выбор тем, что в этом парне есть что-то привлекающее всех вокруг. Мартин отлично справляется с разной сложности задачами, своевременно решает проблемы. Своей искренностью и теплотой располагает к доверию, в споры и выяснения отношений старается не вмешиваться, так как со всеми предпочитает быть в мире, легок и дружелюбен в общении. Язык у него однозначно подвешен.
Мио Ви никогда не упустит возможности подчеркнуть свою оригинальность, мирится с людьми так же легко, как и ссорится. Иногда Эмилии кажется, будто у девушки нюх на недоброжелателей, потому что при знакомстве она резко делит людей на «своих» и «чужих». Также Мио довольно настойчива в просьбах, если ей движет сильное желание, из-за чего частенько вступает в словесные перепалки. Особенно с Макото.
Барбара Кэйрт является той, кто постоянно оказывается рядом в самом разгаре ссоры друзей. Ей приходится их разнимать против собственной воли. Иногда Барбара даже говорит, что лучше бы эти двое уже хорошенько вмазали друг другу, но еще ни разу не оставалась в стороне, потому что плохо чувствует, насколько близко можно сойтись с тем или иным человеком. Стремится быть опорой для всех. При выполнении бумажных поручений с трудом соблюдает временной график. Остро реагирует на посторонние прикосновения и неприятные запахи. То, что считает правильным, отстаивает упрямо и бескомпромиссно.
Не то чтобы Макото Иноэ сразу вписался в компанию. В оценках он трезвый реалист, не терпит бесплодных фантазий, поэтому ему пришлось долго привыкать к тому, как Мио иногда любит поразмышлять на глупые темы о том, что,
очевидно же, никогда не сбудется. В попытках вычислить, кому можно доверять, а кто этого не заслуживает, Макото в первую очередь концентрирует внимание на недостатках и слабых местах; сам склонен скрывать от людей свои проблемы, чтобы они не могли использовать это против него.
Но когда дело касается взаимодействия подотряда, каждый словно откидывает все свои преграды и предрассудки. Несмотря на порой ворчливые высказывания и недовольные взгляды в пределах небольшой группы, общение строится на приближенности, надежности и имеющей место быть откровенности. Это то, что сразу привлекло Эмилию. Вот такая сплоченность и ответственность. Быть командиром этого замечательного состава — одно удовольствие. Да и другие участники стратегического отряда не отстают: среди всех остальных подразделений, то, что под командованием Эмилии, считается одним из самых солидарных и опытных, хоть и было сформировано относительно недавно.
— О, Эмилия! — фигура Ханджи вдалеке виднеется неотчетливо. — Извини, что я вот так тебя бросила!
Не успевает Эмилия и шагу сделать, как Зоэ оказывается рядом со стопкой документов.
— Представляешь, Эрвин повесил это все на меня, — надутая Ханджи выглядит забавно. Эмилия хмыкает. — Я посижу с тобой? В кабинете. А то у меня совсем нет никакой мотивации копаться в документах одной.
— Ты же рассчитываешь на то, что я тебе помогу, — мямлит Эмилия, поворачивая ключ в замочной скважине. — Не так ли?
— Вовсе нет. Не придумывай.
Белая чашка, которую Эмилия чуть не забыла в районе тренировочной площадки, звонко стучит о стол.
— Я так устала от этих бумаг, буду честна. Если бы можно было отказаться от всей этой волокиты, я была бы одной из первых, кто согласен.
— Мне отчеты помогают проветрить мозги, — аккуратно вешая куртку на спинку стула, Эмилия чешет затылок, прежде чем опускается на сидение, одним резким движением пододвигаясь к столу. — Ну, знаешь… Я в такие моменты не думаю ни о чем, кроме того, как прошла та или иная миссия.
— А если она прошла неудачно?
В комнате повисает гробовая тишина, ощутимо давящая сверху.
— Со смертями, да?
Обе замолкают. Эмилия проводит кончиком большого пальца по краю стола и делает глубокий вдох.
— Сколько прошло времени, прежде чем ты перестала винить себя за смерти подчиненных?
— Кто сказал, что я перестала? — Ханджи разочарованно усмехается, сжимая часть обивки кресла. Неловкое молчание растягивается резиной на целых три минуты. — Просто… Стараюсь об этом не думать.
— Как не думать, когда в бумагах нужно написать точное число пострадавших и погибших?
Откидываясь на спинку стула, Эмилия прислушивается к шелесту бумаг, которые Ханджи располагает на своих коленях, готовая приступить к работе.
— Но… Разве Эрвин хотя бы раз сказал, что… Что мы в чем-то виноваты?
— Он — нет, — сглатывая, Эмилия опускает веки, чтобы дать глазам отдохнуть. — Но ты же прекрасно знаешь, как к этому относятся гражданские.
Еще одна незапланированная пауза.
Настенные часы противно тикают.
— У них… Фух… Их близкие погибают. Я могу понять эти чувства и эмоции.
Эмилия заставляет себя переступить через желание начать беседу, которая ни к чему не приведет. У них с Ханджи мнения почти сходятся на этот счет, поэтому и смысла мусолить поперек горла стоящую тему нет никакого.
— Как там поживает Мари? — Ханджи меняет предмет обсуждения намеренно, расправляет плечи и невольно грызет щеку изнутри. — Она хоть пользуется рецептом яблочного пирога, которым я так любезно поделилась при нашей последней встрече?
Обычно у Эмилии даже глаза загораются непонятными искрами при упоминании ее родителей. Это происходит и сейчас.
— Я была дома на прошлой неделе и угадай, с чем мама встретила меня у самого порога, — разводя руками, словно говоря что-то до смешного очевидное, Эмилия вздыхает. — Было вкусно. Пирог… Это твой личный рецепт?
— Моя бабушка рассказала мне о нем. В детстве я только и делала, что питалась яблоками в тесте.
— Яблоками в тесте? Ха…
— Однако я добавила кое-что от себя в рецепт, — черкая на листе, постоянно соскальзывающем с колен, Ханджи ворчливо бурчит что-то под нос. — Получилось даже вкуснее, на мой субъективный взгляд.
— Я всегда с удовольствием ем то, что готовит мама. У нее все блюда получаются такими… Особенными? Понимаешь? Что за волшебство…
Слово за слово и уже через минуту разговор о родителях плавно перетекает в рассуждения о будущем. О близком? О далеком? Знать бы наверняка, что будет завтра…
Сидя за столом неподвижно, не моргая наблюдая за Ханджи, Эмилия то и дело шмыгает носом. Где-то подхватила простуду, даже не заметила, в какой именно момент. Женщина смотрит на удобно устроившуюся в кресле Зоэ вот уже десять минут, пока та утопает в документах с головой, усердно занимаясь оформлением всех необходимых пунктов. Ханджи всегда заинтересована в том, чтобы все было в идеальном порядке, пусть и жалуется на то, что устала от выполнения бумажных обязанностей.
Но как бы сильно Ханджи ни пыталась сохранять профессиональное самообладание, время от времени она все же посматривала на Эмилию; будто ножом режет своим острым холодным взглядом. Складывается ощущение, что она с чем-то внутренне борется, хочет что-то сказать или сделать, но не может заставить себя действовать.
— Почему ты не занесла чашку Леви раньше? Он сейчас еще в своем кабинете, наверное.
— Не знаю. Отдам, не переживай.
Снова утыкаясь носом в документы, Ханджи сосредоточенно хмыкает, пока Эмилия придумывает очередную причину не заглядывать к Аккерману сегодня. Нет настроения? Нет желания? Он может обойтись и без чашки? Нет необходимости портить себе настрой на отличный вечер?
Все это уже было!
Порой Эмилии действительно мешает ее склонность оправдываться и искать отмазки. Эта глупая привычка появилась не так давно, женщина прибегает к ней в моменты, когда нечего сказать и не хочется признавать серьезность чего-либо. Прямо как сейчас. Что сложного в том, чтобы заглянуть к Аккерману на минутку, отдать предмет посуды и уйти?
Ни-че-го.
Но что-то все же останавливает, придавливает к стулу, связывает ноги и не дает пошевелиться.
— А… Может, ты ему отнесешь сама, когда будешь уходить отсюда?
— Я точно забуду, — Ханджи отнекивается, не отрываясь от отчета. — Что-то не так? У тебя голос дрожит.
Прочищая горло, Эмилия неосознанно дает ответ, в котором проскальзывает что-то, отдаленно напоминающее «все в порядке».
Все ли на самом деле в порядке?
***
Пальцы скользят по фарфору, зубы стискиваются до скрежета, а непонятно откуда взявшаяся слабость в ногах дает о себе знать в ту секунду, как Эмилия стучится в кабинет Леви. Приглушенные шаги, молотком бьющие по перепонкам, становятся все ближе и ближе. Как только замок с другой стороны щелкает, Эмилия натягивает улыбку до ушей и приветствует мужчину коротким «привет».
— Что-то случилось?
— Ханджи приносила мне чай сегодня с утра, вот, возвращаю… — ахнув, Эмилия пошатывается. — Эй! Необязательно вот так вырывать у меня из рук э-…
— Вообще-то я разрешил Ханджи взять чай только для нее.
Разворачиваясь на пятках, Леви стучит каблуками сапог о деревянный пол. Оказавшись рядом с небольшим шкафом для посуды, мужчина бережно ставит чашку на место, не заботясь о том, что ее еще нужно помыть.
— Кстати, чай был вкусный.
Вырывается это прежде, чем Эмилия соображает. Не подавая вида, она поправляет ремень на брюках и сдувает прядь челки с лица.
— Конечно, тебе ли не знать. Ты уже говорила это. И не раз.
«Опять. Он опять возвращается к прошлому»
— Это все, что ты хотела?
— В следующий раз, если Ханджи снова захочет взять у тебя чай и посуду, напомни ей, что я не нуждаюсь ни в напитке, ни в твоей компании после того, как придется заносить тебе ею взятое.
И уходит. Уходит моментально, не оборачиваясь.
— Больше в его кабинет ни ногой.
Никогда не говори никогда
