Во славу спасительнице

Елена упустила момент, когда корабль, плывущий из Хидзуру, поспел им на выручку. С тех пор, как превращение Фалько в титана раскололо пополам их предыдущее судно, она преимущественно дремала то и дело забываясь от нескончаемой лихорадки. Когда она очнулась, корабль был уже совсем близко, и их маленькую лодочку раскачивало волнами. В каюте она снова уснула. Сон был единственным средством спрятаться от навязчивых мыслей о том, что сейчас происходит на поле боя и о том, что же случилось с Зиком. Вряд ли он был ещё жив. А если и жив, то осталось ему недолго. Аккерманы не оставят его в покое. Уж лучше считать его мёртвым с того самого момента, как управляемые им титаны потеряли контроль. Так хотя бы можно полагать, что мучения для него закончились, и он не видит, что сейчас творит его братец. Про сломанную руку Елена практически забыла и вспоминала о ней лишь когда случайно наваливалась на неё во сне. Видимо шок всё ещё не спадал и давал её организму возможность восстановиться. А может просто лихорадка притупляла чувствительность. Во всяком случае, Елена ещё легко отделалась. На месте Магата она бы не оставила себя в живых. Кто знает, какие козыри она ещё могла прятать в рукаве. Хотя, глядя на неё, Магат видимо прекрасно понимал, что она больше не представляет опасности – жалкое это было зрелище. Она снова очнулась, когда корабль входил в порт. За дверью каюты слышался суетливый топот. Судно готовили к остановке. Доплыть до Хидзуру за такой короткий срок они не могли, значит, остановка была вынужденной. Ну или Елена пробыла без сознания слишком долго. Вскоре к ней в каюту заглянула Киёми. − Ты выходишь здесь, − всё, что сказала она Елене, прежде чем в каюту вошли двое азиатских военных. Когда Елена оказалась на палубе, лишь одна мысль всплыла в её голове: «Я пропала». Они приплыли в Марли. − Пока посидишь здесь, − Киёми с присущей ей выдержкой посла смотрела на Елену сквозь решётку сырой камеры. − Ты же понимаешь, мы не могли поступить иначе. Ты международная преступница. Уверена, с тобой всё будет хорошо, − по голосу Киёми было понятно, что она лжёт. Елена сидела на лавке, не поднимая головы. − Если я здесь, значит, всё кончилось? Вы бы не остановились в Марли, если бы нам угрожала опасность. − Мы сами ещё не знаем. Во всяком случае, титаны остановились. Подробности будут известны позже. После Киёми удалилась, и Елена слушала, как затихает стук ее подошвы. Она не оставалась одна с тех пор, как проснулась в своей комнате на Парадизе в тот день, когда всё началось. Дело было четыре дня назад, но тот миг казался Елене таким далёким, что казалось, будто миновали годы. Слёзы невольно заполнили глаза, и несколько минут она просто тихо плакала, давая себе время смириться со стремительно бегущей реальностью. О чём она вообще думала? Что Адзумабито заберут её с собой в Хидзуру и она продолжит жить как ни в чем не бывало? Святая наивность. Было же понятно, что Киёми не станет рисковать репутацией своего государства и при первой же возможности сдаст её правительству Марли. На иной исход не стоило и рассчитывать. Теперь её точно убьют. В Марли никогда не церемонились с предателями. Но самой страшной казалась не сама смерть, а то, что её убьют до того, как она узнает, чем всё закончилось. Но видимо Елене было суждено ещё немного пожить. Вскоре к ней прислали врача и он, наконец, обездвижил ей сломанную руку. Боль начинала давать о себе знать и большую часть времени Елена сидела, держась за собственный локоть, будто это могло ей помочь. На ужин подали безвкусную липкую кашу, но она показалась Елене не такой уж паршивой, ведь она не ела целые сутки. После чего жизнь замерла и к ней больше никто не подходил. Охранники сновали по тюремному коридору и будто не замечали её. Это наверное было и к лучшему. Говорить с кем-либо ей во всяком случае не хотелось. С наступлением темноты в камере стало совсем уж темно. Ночь выдалась пасмурной, и через маленькое решётчатое окно совсем не пробивался свет. В коридоре лампы тоже погасли. Сидя в кромешной темноте, она вспоминала лицо Зика. Сколько предательства выпало на его долю, что больно и думать. Она не смогла ему ничем помочь. Думая об этом, глаза наполнялись слезами, и Елена то и дело всхлипывала, нарушая звенящую тишину. Похоже, что в этой тюрьме она была единственной узницей. Во всяком случае, она не слышала никаких звуков кроме собственных. Навязчивое чувство одиночества царапалось внутри и, распознав его, Елена разревелась взахлёб. Она стала никому не нужной. *** Её сон был беспокойным и рваным. Всё из-за нестерпимой боли в руке. Утром ей сунули в окно решётки всё ту же безвкусную кашу, но сегодня она уже не лезла Елене в глотку. Через силу позавтракав, она стала осматривать камеру. Похоже, это была временная тюрьма, где преступников держали до вынесения приговора. Здесь была только деревянная жёсткая лавка и стол в углу. Стула не было. Для туалета было предназначено ведро, которое смердело так, что поначалу Елене было даже мерзко к нему подходить. Да уж. Это не те хоромы, в которых её держали на Парадизе. Там у неё была полноценная квартира, которую от обычного жилища отличали только решётки на окнах. Охранников было четверо и все марлийские военные. Похоже, в дальнем углу коридора всё же кто-то сидел, но слышно ничего не было. Охрана то и дело говорила об Эрене Йегере. Похоже, что информация об исходе боя всё ещё не поступала, потому что никакой конкретики в их разговорах не было. Так миновал ещё один день и ещё один, и ещё один. Чтобы не сбиться со счёту, Елена царапала вилкой на стене палочки, чтобы примерно понимать, сколько времени она здесь сидит. Так миновала неделя, а с ней по-прежнему никто не заговорил, и Елена чувствовала, что начинает сходить с ума. Все её слёзы по Зику иссякли – не было сил больше плакать. Кормили так плохо, что сил не хватало даже встать с лавки. Всё тело ломило от холода и сырости, а захудалый плед, который она с трудом выпросила у охранника, никак не спасал ситуацию. Это был первый разговор за неделю, если его можно было таковым назвать. Единственное, что она слышала, это сухое «отойди» в совокупности с наведенным на неё пистолетом, когда охранник раз в два дня приходил забрать у неё ведро и взамен приносил такое же грязное явно давая понять, что ему мерзко возиться с её дерьмом. Попытки что-то спросить не давали результатов и Елене в голову стали приходить мысли о суициде. Вот только ремень у неё отобрали, а нанести себе какой-либо вред вилкой у Елены не хватало духу. Она так исхудала, что брюки с трудом держались на её костлявых бёдрах. Она не мылась уже две недели и её тело невыносимо чесалось. Особенно рука под повязкой. Вскоре и вонь от ведра смешалась с её собственной и она практически перестала её ощущать. К концу второй недели ситуация стала меняться. В разговоре двух охранников она расслышала информацию, что будто бы ситуация с Эреном завершилась и сейчас идёт суд над разведчиками с Парадиза. Елена подорвалась с лавки и, бросившись на решётку, отчаянно завопила. Её крик эхом разлетелся по пустынной тюрьме, и Елена продолжала орать, пока один из охранников не направился к ней. Елена даже успела обрадоваться, когда щёлкнул замок камеры, но уже через миг удар ногой пришёлся ей в живот, и она рухнула на пол, после чего ещё несколько ударов пришлись ей по груди и лицу, а когда охранник задел сломанную руку, она застонала от боли и за это получила ещё два удара в живот. Когда охранник ушёл, она зарыдала, не поднимаясь с пола, и с её окровавленного рта рвалась лишь одна фраза: − Зик, за что ты меня оставил? За что? *** Её отношение к Зику менялось с каждым новым днём. Сперва Елена жалела его. Она пропускала через себя его чувства. Представляла, как больно ему было, когда Эрен предал его. От этих мыслей становилось невыносимо, и она ворочалась на лавке пытаясь убедить себя, что Зик всё же умер до того, как узнал о предательстве. Так было лучше. Но с каждой прожитой минутой Елена почему-то стала ощущать себя преданной. Зик мёртв. Его более ничего не беспокоит, а она должна сидеть здесь, полностью отрезанная от внешнего мира, и ждать непонятно чего. Это было нечестно. Она тоже должна была умереть. Елена мысленно прокляла Пик и Магата за то, что вытащили её. Если бы не они, её мучения закончились бы там, на Парадизе. Её мозги бы разбрызгались по асфальту от пули Флока Форстера. Но потом Елена осознавала, что сама виновата. Это она пустила всё на самотёк. Выбитая из колеи гибелью Зика, она просто доверила свою жизнь другим, а они какого-то чёрта оказались мечтательными добрячками, ничего не смыслящими в строении этого мира. То ли дело она. Она всегда понимала, что доброте в этом мире нет места. Быть добрым означало погибнуть. Ведь именно доброта парадизовцев к Эрену Йегеру привела к запуску Дрожи Земли. А что она? Она могла бы как минимум попытаться удрать в ту ночь у костра. Никто даже не следил за ней. Тогда бы её настигли йегеристы, и всё уже давно было бы кончено. *** К концу первого месяца Елена открыла для себя важную вещь. По какой-то причине её не спешили убивать. Значит, она была зачем-то нужна военным. Это открытие сподвигло её полностью изменить своё поведение. Теперь она голосила сутками напролёт прерываясь лишь на сон. Это вконец вывело охранников и устав её бить, они приняли решение ответить на её вопросы. Правда, сделали это не сами. Елена сильно удивилась, когда у её камеры появилась Киёми. − Я думала, вы уплыли домой, − Елену привели в переговорную комнату. Держать посла Хидзуру в её провонявшейся камере было недопустимо. − Так и было. Но нам пришлось вернуться. Киёми с неподдельным ужасом смотрела на худое опухшее лицо Елены. От той высокой статной блондинки не осталось и следа. Вся в кровоподтёках и ссадинах − на ней буквально не было живого места. Она смотрела на Киёми одним полузаплывшим глазом и почему-то улыбалась. − Чего ты добиваешься, Елена? − Информации. Хочу знать, что происходит во внешнем мире. − Только и всего? − Киёми вскинула брови от удивления. − Что конкретно ты хочешь узнать? − Всё. Всё, что вам известно об исходе боя. Тогда я обещаю заткнуться. Елена вцепилась костлявыми пальцами в край стола и уставилась на посла своими большими безумными глазами, которые ей чудом удалось открыть. От этого взгляда у Киёми пробежался мороз по коже. Что делать, позвать охрану? Нет. Киёми покачала головой и принялась за рассказ. − Эрен Йегер мёртв. Его остановили разведчики с Парадиза в команде с бывшими марлийскими воинами. Первородный “паразит”, когда-то даровавший силу Имир Фриц, тоже был уничтожен. Сила титанов перестала существовать. Элдийцы более не представляют угрозы для человечества. Но так просто им никто не поверил. После боя всех взяли под стражу и месяц велись разбирательства что же с ними делать. Хотели всех казнить, поэтому Хидзуру и пришлось вмешаться. Мы уговорили мировое сообщество провести всеобщий анализ крови. Но для убедительности Марли колола элдийцам ещё и титаническую сыворотку. Но результат был один − теперь никто из элдийцев не способен превратиться в титана. Парадизовцев и воинов отпустили. Мировое сообщество решает судьбу элдийцев и подсчитывает потери, нанесенные Эреном. Мир ещё долго будет оправляться от этого ужаса, но похоже, что для элдийцев худшее уже позади. Киёми закончила рассказ и наблюдала, как напряжённое лицо Елены постепенно смягчается. Как она отводит от неё свой пристальный взгляд, блаженно запрокидывает голову назад и из её глаз начинают реками литься слёзы. − Ясно. Спасибо. Какое-то время обе молчали. Елена плакала, а Киёми мучилась от чувства вины за состояние девушки. Ей вдруг пришла в голову мысль, что это она собственными руками довела Елену. Она бы могла тогда инсценировать её побег, но побоялась. Сейчас же девушка была обречена. − Елена, могу я тебя тоже кое о чём спросить? − Да, спрашивайте, − кажется, присутствие Киёми утратило для Елены всю значимость, и она меланхолично смотрела в потолок, запрокинув голову на спинку стула. − Почему для тебя так важно было узнать, чем всё закончилось? − Чтобы спокойно умереть. Меня ведь скоро убьют, да? − в спокойном голосе Елены не было сожаления. − Да. Прости. Я тогда солгала тебе. − Да ничего страшного. Я уже давно готова к смерти. Только могу я вас ещё кое о чём попросить? − Всё, что угодно, если это в моих силах, − Киёми рада была сделать для Елены хоть что-нибудь. − Можете попросить охрану предоставить мне возможность помыться? Киёми с изумлением смотрела на Елену. Она явно ожидала от неё другую просьбу. − Могу, конечно, но, думаю, в этом нет никакого смысла. Когда ситуация с элдийцами частично разрешилась, думаю, тебе осталось жить не больше недели, − голос Киёми дрожал. − Да мне плевать, − Елена улыбнулась, будто с её души свалился непомерный груз. − Я просто очень хочу помыться. *** Ощущать себя почти чистой было тем ещё счастьем. На Елену вдруг свалились философские размышления на тему того, как много мы в жизни не ценим. Правда все её раны от воды и мыла разболелись пуще прежнего, но чувство избавления от необходимости дальше влачить своё жалкое существование, чтобы сдержать перед собой своё собственное обещание не умирать пока не узнает, чем всё закончилось, наконец, отпустило её. Киёми находилась в тюрьме, пока Елена не вернётся обратно в камеру − боялась, что охранники могут изнасиловать заключённую. Правда, после сомнительного купания одной здоровой рукой Елене пришлось вернуться в свою старую липкую одежду, ведь другой у неё не было. Это немного испортило настроение, но всё же не помешало впервые за несколько недель спокойно уснуть, практически не ощущая боли. Перед уходом Киёми обняла Елену так тепло, будто по-родительски прощаясь не нею, но Елена не придала этому жесту никакого значения. Её занимали совершенно другие мысли. Единственное, что Елена так и не решилась спросить у посла Хидзуру, так это что случилось с Зиком. А стоило ли спрашивать? Совсем скоро она умрёт во славу своему спасителю, как того давно желала, и этот страшный сон наконец оборвётся. Но это было ещё не всё. Через два дня начались пытки. По правде говоря Елена не думала, что её будут пытать. Она рассчитывала на тихую смерть от пули одного из охранников. А после её бы похоронили на заднем дворе тюрьмы даже не удостоив чести иметь надгробную плиту. В её пытках совершенно не было смысла. Виновники Дрожи Земли мертвы, а элдийцы оправданы. Какую пользу могут нести её знания? Но у нового главнокомандующего Марли, заменившего Тео Марата, всё же были к ней вопросы. Он лично посетил эту захудалую тюрьму, чтобы её допросить. Вопросы в основном были о том, кто ещё знал о плане Лёгкой Смерти Зика и могут ли эти люди в дальнейшем устраивать диверсии в Марли. Елена отвечала честно, хоть и озлобленно скалила зубы глядя на заносчивого офицера, явно получающего от процесса удовольствие. Ей было мерзко, что она когда-то носила гражданство этой страны. Но её правда от этого не менялась. Никто из добровольцев, кроме неё самой, об истинных планах Зика не знал и не должен был знать. Такие ответы военных не устраивали и после Елену безжалостно колотили, пока она не потеряет сознание. Затем её относили в камеру и бросали на пол, а на следующий день всё повторялось снова. Очнувшись, Елена долго лежала, всматриваясь в чёрный обшарпанный потолок. Ей не было холодно или жарко, голодно или больно. Ей было никак. Это всего-лишь этап на пути к смерти, его надо просто переждать. На четвёртый день пыток Елена осознала, что сейчас она для военных не более, чем пойманная мышь для кошки. Пока она хотя бы что-то говорит, они от неё не отстанут. Единственный выход закончить весь этот ужас – замолчать. Это сработало. Поизмывавшись над её и без того изувеченным телом военным стало просто неинтересно с ней возиться. Благо в этой тюрьме не было никаких приспособлений для пыток и палачам не оставалось ничего, кроме как бить её. Правда, одну подлость они всё же совершили напоследок. Ей раздробили гипс и снова сломали и без того едва сросшуюся руку. Этой боли Елена вынести не могла, и её крики разнеслись на всю округу. Но после её оставили в покое, назначив ей день казни. Она должна была состояться через полторы недели на общей площади этого захудалого городка название которого Елена так и не смогла узнать. Её смерть, как последнего человека, поддерживающего план эвтаназии, должна была стать завершающим номером фестиваля, посвященного прощению элдийцев. *** Елена проснулась от того, что во сне снова перевернулась на больное плечо. Острая боль пронзила сломанную кость. Она перевернулась было на живот, но новая порция боли в рёбрах заставила её жалобно застонать. Она резко приподнялась и облокотилась на сырую стену. В едва освещенной сквозь решётчатое окно комнате Елена узнала всё ту же тюремную камеру. Стояла ночь. В последнее время она то и делала, что спала. А что ещё делать, когда тебе осталось жить считанные дни? До казни оставалось примерно четыре. Точного времени Елена не знала. С тех пор, как начались пытки, её перестали кормить. А зачем собственно переводить продукты на ту, которая и так уже обречена умереть? С последнего допроса прошло около пяти дней. Сперва Елена ещё могла понимать по тому, как меняется день с ночью сколько примерно дней миновало. Но теперь, когда её мутило от голода, а одежда была постоянно влажная от обильного потоотделения, вызванного сильной лихорадкой, она большую часть времени лежала в бреду, и ей было уже собственно всё равно. Было бы даже лучше, если она умрёт раньше. Во снах к Елене часто приходил Зик. Он гладил её по волосам, словно маленькую девочку, и всё время говорил одно и то же: – Пойдём со мной. И каждый раз Елена просыпалась и шептала ему в ответ: – Скоро. Уже скоро. И на глазах наворачивались слёзы. Её разбудил скрежет открывающейся решётки. Елена открыла глаза. Был день. Через окно пробивался солнечный свет. Ей едва хватило сил, чтобы повернуть голову на бок. К ней в камеру вошло двое охранников. Один из них подошёл к ней и стукнул ногой в бок: – Вставай, Зиковская шлёндра. Елена вскрикнула, но, сколько бы сил она не приложила, встать не смогла. В последние дни она уже ходила под себя и не могла доползти до кружки с водой, которую ей всё же ставили, чтобы она дотянула до казни. Ударив её ещё раз, охранник схватил её за ворот рубашки и, стащив на землю с лавки, за руку потянул по полу. Сперва Елена просто позволяла себя тащить, но когда она оказалась в коридоре, ей просто пришлось заставить себя очнуться. – Куда вы меня тащите? Эй! Мне ещё рано…, – её голос дрогнул, и она практически шёпотом повторила последнюю часть фразы: – Мне ещё рано умирать. Немыслимый ужас охватил Елену. Она, не смотря на слабость, попыталась как-то сопротивляться охраннику, но попытки были тщетны. Её тело продолжало волочиться по полу, и Елена неожиданно для себя осознала: «Кажется, я не хочу умирать». Мысль о том, что охранники её обманули и её казнь на самом деле случится раньше, казалась Елене невыносимой. Может, конечно, она ошиблась и на самом деле день казни уже настал. Она много времени пробыла без сознания и не могла знать точно. Но какая к чёрту разница, если она внезапно осознала, что хочет жить? Елене даже стало смешно. Неужели всё повторяется? В ночь у костра она тоже была готова расстаться с жизнью, но когда Магат прижал её спиной к камням, мнение резко переменилось и вот сейчас это происходит опять. Но для чего она хватается за жизнь на этот раз? Коридор тюрьмы показался ей бесконечным, но даже так Елена не смогла понять, что тащут её совсем не на выход. Перед дверью уже знакомой ей комнаты охранник за шиворот поставил её на колени и ударом в спину впихнул внутрь. Это была переговорная. Елене понадобилось время, чтобы стерпеть боль в руке и, наконец, начать подниматься. Кто-то подал ей руку. Странно. Она не слышала, чтобы к ней кто-то подходил. Откликаясь на помощь, она не поднимая головы, доползла до стула, и чьи-то руки подхватили её за подмышки и помогли сесть. Елена рухнула головой на стол и попыталась унять головокружение, мучившее её из-за голода. – Ты стала такой лёгкой. Не думала, что смогу тебя поднять. Этот голос был слишком знакомым. Елена определённо его где-то слышала. Её бешеное сердцебиение стало утихать, когда Елена, наконец, поняла, что ближайшие минуты смерть ей не грозит. Она попыталась поднять голову. Напротив неё сидела темноволосая женщина. Киёми? Нет, другая. Волосы распущены. Киёми носит пучок. – Ты голодная неверно. Вот возьми. Елена почувствовала, что в её ладонь что-то вложили. Она поднесла это к носу. То был сухпаёк, которым питались солдаты во время войны в Марли. Плевать, кто ей это дал. Елена жадно вцепилась в еду, и сквозь боль в челюстях, принялась уплетать её, не отрывая головы от стола. Затем ей в руку вложили флягу с водой. Напившись, Елена решила сделать вторую попытку рассмотреть собеседницу. На этот раз у неё получилось. Сквозь туманную дымку в глазах проявилась Пик Фингер. «Пик Фингер? Чего?! Она тут что делает?» Пик разглядывала Елену с явным интересом. В её глазах не было жалости, как у Киёми. Елене даже казалось, что она ухмыляется. – Что ты здесь делаешь? – нашла в себе силы возмутиться Елена. Похоже что именно Пик Фингер было поручено сопроводить её на казнь. – Ха! Уже появились силы огрызаться? – Пик уложила свой подбородок на скрещенные под ним ладони. – А сама то как думаешь? – Без понятия! – Я пришла спасти тебя. Как обычно, – теперь Пик точно улыбалась. – Очень бестактно шутить со мной на такие темы, дура! – Елена не верила ни единому слову. – Как грубо! Но я не шучу, – Пик встала со стула и приоткрыла занавеску на окне, которое до этого находилось за её спиной. – Взгляни-ка. Вон наша повозка. Но я бы предпочла отправить тебя на телеге со свиньями. Очень уж ты воняешь. Елена долго вглядывалась в окно. От недостатка витаминов и голода её зрение сильно упало, но в наличие повозки она поверила. – И что теперь? Думаешь, я сломя голову поеду с тобой? – её реакция должна была выглядеть как-то по другому, менее агрессивно, но ошарашенная Елена понятия не имела как её выразить. – Что за чушь? Конечно, поедешь! Если жить хочется. Или нет? – Пик явно доставляло удовольствие подтрунивать над Еленой. Она театрально играла с тембром голоса. Елена опустила взгляд. Хотелось бы понять, что сейчас происходит и что от неё хочет Фингер, но леденящее чувство неминуемой смерти за спиной шептало ей, что надо соглашаться. Это был выбор без выбора. – Вообще-то хочется. Очень хочется, – Елена громко всхлипнула, борясь с тем, чтобы не разрыдаться. – Но каковы твои условия? Они ведь есть, да? – всё ещё не доверяла своей собеседнице Елена. – Ну-ну, только топить тюрьму тут не надо, – всё равно заметила накатывающиеся слёзы Пик. – А какая тебе разница на условия? Если они тебе так важны, расскажу их по дороге. А сейчас нам надо поскорее отсюда уезжать. Путь не близкий, а ты на ладан дышишь. Двое охранников помогли Пик погрузить Елену в повозку. Елене уже показалось странным, что при этой миловидной девице они относились к ней так бережно. Сидеть на лавке Елена не могла. Было решено положить её на пол. Для её роста на дне повозки оказалось слишком тесно и ей приходилось поджимать колени, что доставляло ей немало неприятных ощущений. Похоже, что все её внутренности были отбиты к чертям. Когда закрывалась дверь, Елена в последний раз посмотрела на здание тюрьмы. Странные чувства роились у неё внутри. Во-первых, она не верила, что её везут не на казнь. Но что тогда она делает в одной повозке с Пик Фингер? Разве у той могли быть причины её вытаскивать? Но с другой стороны её душа ликовала. Если всё, что сказала Фингер, правда и она спасена, то она уезжает отсюда победителем. Всем на зло. И пусть внешне её лицо было отрешённым, внутри она улыбалась самой себе. Оставалось только узнать, чего ей это стоило. Повозка тронулась. Лошади стремительно поскакали вперёд по пыльной дороге. Елена почувствовала, как приступ рвоты подступает к горлу и не смогла сдержать его. За ним последовал второй и третий. Видимо тряска вперемешку со слишком грубой пищей сделали своё дело. Пик смотрела на неё сверху и даже выглядела обеспокоено. Видимо её побледневшее лицо вызвало у Пик опасения. Елена и правда чувствовала себя паршиво. Разговор отнял последние силы, и картинка плыла у неё перед глазами. Через пару минут она потеряла сознание.