Беги, дорогая, беги

Вернувшись в машину, Энджел устраивает голову на плече у адской гончей, разделившего с ним заднее сидение автомобиля, и безучастно смотрит в окно. Однообразный пейзаж Гнева и не думает сменяться Чревоугодием, о внешнем виде которого Даст не имеет ни малейшего понятия, но интерес к новой локации похоронен заживо. Мысли не укладываются в стройное рассуждение, которое могло бы привести его хоть к какому-то решению. Он снова вернётся к Валентино. Что оверлорд сделал с Черри? Что сделает? Зачем ему, Энджелу Дасту, лучшей порнозвезде Ада вообще понадобилось сбегать — план был провальный изначально. Неужели так трудно было раскрыть глаза на то, что ему даже в Аду, даже продавшему душу, есть что терять? Привязанности это слабость. Когда всё закончится, нужно оборвать все контакты с Черри. Запретить себе эти маленькие и редкие глотки счастья в беспробудных днях, полных боли, секса и наркотического забытья. О, Энджел был бы не прочь забыться сейчас. Словно вторя его мыслям, третий из волков гладит его по голове: — Эй, Энджи, ты что-то совсем приуныл. Плохие новости? Раскрывать душу гончей, которому он отсосал за проезд в другой круг — и наверняка ещё позволит отыметь себя ночью — не хочется. Даст честно пытается снова стать весёлым. Улыбнуться, пошутить, может быть начать флиртовать. Но не получается. Он только виновато пожимает плечами, отодвигается, и прикрывает глаза. Рей — так зовут третьего пса — не отстаёт. И Алекс с Вилли за рулём присоединяются к нему. — Приободрись, малыш, мы почти приехали. — Уже к полуночи будем в самом центре Чревоугодия. — Вечеринка у Королевы будет в самом разгаре. Полный улёт. Тебе понравится. — Ну-ка, открой ротик. Энджел всё же разлепляет ресницы, чтобы посмотреть, что именно ему пихают. На ладони волка лежит круглая, совершенно не знакомая наркоману со стажем таблетка медового цвета. То, что нужно. В голове кружатся мысли: "План — дерьмо". "Ты не можешь защитить Черри". "Ты не можешь защитить тебя". В голове кружатся картинки того, что Валентино с ним уже делал — и догадки, на что он ещё способен. Энджел слизывает таблетку с ладони Рея. Таблетка начинает таять прямо во рту, и машинально, чтобы захватило покрепче, Даст перекидывает её под язык. Сладость и тепло мгновенно смешиваются со слюной, и с первым же глотком стекают ниже по горлу к внутренностям. Мысли отступают, как тараканы разбегаются от света. Разум вроде бы даже не затуманивается, но дышать становится чуть легче. И впереди как будто брезжит надежда. Ни один наркотик ещё не дарил Энджелу надежду. — Что это за таблетка? — подаёт голос он, чувствуя, как от волшебной пилюли не остаётся практически ничего, и она растворяется, оставляя после себя послевкусие наполненное всё той же сладостью. Её хочется рассасывать снова и снова, и то не факт, что удастся распробовать. — Какой-то особенный проект королевы с Бельфегор. Эксклюзив, считай. Мысли становятся слишком лёгкими, и Энджел ещё недолго пытается думать — не о том, что делать со своей жизнью, Черри и Валентино, но о том, о какой королеве идёт речь — но ничего особенного ему не приходит в голову, и он прекращает даже попытки. Он просит у Вилли сигарету, приопускает окно, затягиваясь, но, сделав пару затяжек, выкручивает ручку, контролирующую стекло, на полную, и высовывается по пояс, придерживая себя внутри салона нижней парой рук, а верхние поднимает над головой. От его свободы остались считанные часы. Он не сможет больше никак помочь Черри, как и исправить уже сделанное. Так почему бы не насладиться тем, что у него осталось до того, как на горизонте замаячат ребята Валентино? Это будет справедливо. Зажмуриваясь потокам встречного воздуха, Энджел смеётся, совершенно не расстраиваясь тому, что сигарета выскальзывает из его пальцев недокуренная и остаётся где-то на обочине. Волки довольно переглядываются. Небо в Гневе начинает розоветь к тому моменту, как они приближаются к границе. В отличие от границы с Гордыней, никакой охраны и досмотра нет, только табличка, предупреждающая о том, что здесь начинает действовать владычество и законы Вельзевул. Розовый перетекает в золотистый, и небо кажется покрытым сеточкой сот, но Энджел совсем этого не замечает. Он сидит сверху на Рее, опираясь о его торс и плечи руками, и насаживается на его член, приподнимаясь над ним так, что почти достаёт макушкой до крыши пикапа, и опускаясь. Он успевает трахнуться с каждым из волков, прежде чем машина сворачивает на площадку, заставленную по большей части примерно такими же пикапами, контрастирующими с золотым особняком, которому и принадлежит парковка. Несмотря на глубокую ночь, на улице светло. Из окон особняка льётся свет, ещё более яркий, чем небо. Из особняка доносится музыка. На балконах виднеются танцующие силуэты, по дорожкам вокруг прогуливаются фигуры, в основном стекающиеся внутрь, а не выходящие наружу. На короткий миг счастье сменяется сомнением. Происходящее слишком напоминает масштабные вечеринки оверлордов, несмотря на внешнюю красочность и блеск устраиваемые для того, чтобы порадовать только узкий круг грешников, и предполагающих остальных в роли их обслуги. Но Алекс приобнимает Энджела, прижимая его к себе, и увелекает за собой. Вовнутрь. — Проходите, не стесняйтесь, Королева Пчёл рада всем! Забудьте про голод и жажду! Едва они оказываются в просторном холле, их встречают официанты с напитками. Предложенный стакан Энджел опрокидывает в себя не задумываясь над содержимым. По телу расползается знакомое приятное тепло, а по языку — сладость. Усталость, было подкатившую, снимает как рукой. — Закуску? — на подносе лежат только причудливо завёрнутые комочки сладкой ваты. Сахар, да и только. Призрак Валентино маячит над ним, но, стиснув зубы, и отчасти даже назло боссу, Энджел отправляет в рот и вату тоже. Вместо сахара он чувствует вкус бургера. Точь-в-точь того, что остался недоеденным на парковке при прощании с Черри. — Угощение Королевы будет для тебя на вкус как то блюдо, которое тебе сейчас больше всего хочется. И таким же сытным, — подмигнув Энджелу, Алекс следует его примеру, и закидывает в себя вату. Энджел улыбается ему совершенно искренне. Привстаёт на цыпочки, и касается поцелуем уголка рта, собирая то, что испачкало волка. На этот раз он чувствует вкус копчёных рёбрышек. К адским гончим подходят их знакомые — и знакомые их знакомых. Никто не спрашивает у Энджела разрешения на фотографию, вспышки просто начинают мелькать впереди и сбоку, одна за другой. Кто-то приобнимает его за талию, кто-то за плечи. Всколыхнувшееся возмущение и панику перед публичностью Даст душит на корню. Уже — уже плевать. Не так ли? К тому же, он обещал не прятаться. Вот он, здесь, во всей красе, Валентино, приходи да забирай. В четыре руки Энджел сгребает ладони своих старых и новых знакомых, тащит их к столику с намёком на приватность и шестом посередине. По дороге опрокидывает в себя стакан, потом ещё, и, прежде чем примоститься в самый центр стола, снюхивает белую дорожку, кем-то заботливо разложенную. Лица, окружающие его, смазываются в одно массивное яркое пятно. И, обхватив шест тремя руками, а четвёртой небрежно удерживая стакан, Энджел танцует. Не для адских гончих, не для камер, не для того, чтобы привлечь к их столику побольше посетителей вечеринки. Он танцует для себя. Вообще-то ему нравится танцевать. Нравится вслушиваться в музыку, не только в слова, что на поверхности, но и в едва различимые под слоем наложенных эффектов биты. Нравится контролировать каждый миллиметр своего тела. Кто-то пытается его обнять и снять с шеста. Энджел не даётся. Кто-то улюлюкает и апплодирует. Энджел едва удостаивает ставшую безликой публику вниманием, едва подмигивая источнику звука. Кто-то подливает ему в стакан, восполняя то, что он выпил и разлил. Энджел благодарно касается чужого подбородка, вписав движение в танец, и снова опустошает содержимое стакана, делая пару глотков и выливая остальное на себя. У него не подходящая для танцев одежда. Да и выглядит он не лучшим образом. Плевать, плевать, плевать. Он танцует для своей умирающей свободы. — Ау-ау-ау-ау-у-у, — клич разрезает музыку, раздавшись откуда-то из глубины зала. Все адские гончие, включая заворожённых его танцем, синхронно, как один, поворачивают головы и подхватывают. Да что там, даже у Энджела, никогда не принадлежащего "стае", и не знающего, что это значит, всколыхивается желание присоединиться к хору голосов. Он, всё ещё обхватывая шест, забывает про свой танец и замирает, следя за чужим. Она похожа на адских гончих. Дикий оскал, звериная грация, вибрации голоса — всё это кричит о том, что она такая же. Она не просто может быть частью стаи, она может её вести. Она совершенно не похожа на адских гончих. Она — нечто большее. Вторая пара рук, крылья, медовый окрас — не то, чем можно удивить грешника, привыкшего к окружению всех форм и размеров, но Энджел знает наверняка, что она не принадлежит к коренному населению круга Чревоугодия. Даже до того, как она поворачивает голову и смотрит на него, пронизывая взглядом насквозь и, кажется, разбивая всё содержимое его головы на читаемые как с ладони мысли, Даст чувствует её энергию, такую же сильную, как иногда исходит от Валентино, других "Ви" и других оверлордов. — Не скучайте, мои хорошие! Веселитесь! — её звонкий голос увлекает не хуже медовых пилюль. Точно отражаясь от стен просторного холла, он звучит словно не только от неё самой в центре зала, но из каждого уголка, из каждого отражения, будь то зеркало в полный рост или крохотный блеск коктейльной трубочки. — Кто это? Хозяйка вечеринки? Кто она? — едва она заканчивает обращаться ко всем разом, и начинает уделять персональное внимание пришедшим на вечеринку, Энджел спрыгивает со столика, оставив шест за спиной, и опускается между Алексом и Вилли, привлекая дополнительно внимание каждого из них, огладив их плечи. Адские гончие смеются. — Да, это Королева Пчёл, и это её вечеринка. — И её круг. — Би — Вельзевул — одна из семи грехов. Олицетворение Чревоугодия. Хорошо, что Энджел сидит, потому что к его коленям вдруг подкатывает слабость. Он всё ещё нарушитель — и паническая мысль о том, что он привлёк внимание не только подручных Валентино, но и властей, перерастает в самый отвратительный сценарий при котором его прямо сейчас уводят с вечеринки на смертную казнь. — Алекс, — Даст осторожно касается губами виска волка, — мы можем уйти? — С вечеринки? Да ты шутишь! Мы же пропустим самое интересное! Искренний восторг гончей разбивается о панику в глазах Энджела. — Ты боишься её? — Алекс явно пребывает в замешательстве, — Ты что, Королева — самая лучшая из грехов и из знати. Она... она потрясающе ко всем относится. Она умная, весёлая. — Она встречается с Вортексом, — подхватывает Вилли, — мы равны для неё. В глазах гончих появляется мечтательная дымка. Энджел не имеет понятия, кто такой Вортекс — разве что звучит как очередной ебанутый проект Вокса — но догадывается, что это тоже гончая. Наверное каждый из псов, каждый из этой "стаи" хотел бы быть на его месте. Это совершенно нормальная мечта, которая может остаться просто мечтой. Едва Энджел осторожно кивает, перестав просить о том, чтобы покинуть вечеринку, к нему на каждое колено опускаются чужие руки, снова оглаживая и сминая. — Ещё по одной? О да, определённо, ещё по одной. — Как ваши дела? Вельзевул появляется за их столиком словно из-под земли, в сопровождении огромного волка, размерам которого восхитился бы даже сам Валентино. Должно быть Вортекс — но Энджел не смотрит на него. Он смотрит на Королеву, которая вблизи источает энергию, похожую на волны жара. Он ошибся — она должна быть много сильнее оверлордов, что неудивительно, ведь она — смертный грех. — Ау-ау-ау-ау-у-у, — гончие за их столиком, включая и Алекса, и Вилли, и Рея, вместо ответа синхронно запрокидывают головы и приветствуют Вельзевул стройным хором. Энджел не может ни присоединиться к ним, ни придумать что-то своё, столь же уместное, и от того чувствует себя ещё больше чужим, и ещё больше сжимается на диване, разве что не подбирая под себя ноги. Вельзевул щёлкает пальцами, и их стаканы вновь наполняются сами собой. Энджел смотрит в свой, наполненный медовой жидкостью, которую Рей назвал вельзесоком, и чувствует себя так, как будто он не пил и не ел неделю, и не закидывался вот только что. Ему хочется всего и сразу. — Энджел Даст, — Вельзевул обращается к нему, и он, успевший отпить, обливается от неожиданности, отставляя бокал, — не ожидала увидеть тебя среди своих гостей. Показывая, что задержится у их столика, Королева Пчёл садится прямо на него, перебрасывая похожие на лаву волосы за спину и закидывая ногу на ногу. Энджелу нужно что-то ответить — его ответа ждут все. — Ваше Величество, меня тут не должно быть, — севшим голосом признаётся он, так и не придумав, что соврать. Слова тонут в битах оглушительной музыки вокруг, но Даст не сомневается, что владычица круга Чревоугодия слышит каждое его слово, — я пробрался через границу в Гнев около двух дней назад, — он закрывает глаза и склоняет голову, признаваясь, — теперь вот здесь. Ждёт Валентино. Вернее, тех, кого он пришлёт. Но всё это не имеет ни малейшего значения, потому что его судьба с этой минуты в руках Королевы. — Два дня — хороший срок. Выпьем за это! — Вельзевул смеётся, провозглошая тост. Алекс с горделивой улыбкой "я же говорил", бьёт Энджела лапой между средних лопаток, и все за их столиком привстают со своих мест, чтобы стукнуть напитком о поднятый бокал Вельзевул. — Ладно, без шуток, тебе повезло свалить из Гнева. У Сатаны разговор короткий с теми, кто приехал без разрешения. У тебя есть разрешение? Хотя бы поддельное? Всё ещё рассматривая пол, Энджел качает головой из стороны в сторону. Улюлюканье и топот вместо апплодисментов за его столиком всё же заставляют его поднять взгляд. Над раскрытой ладонью Вельзевул, медленно поворачиваясь вокруг оси, парит бумага, похожая на его контракт с Валентино. Руки предательски дрожат, когда, не решаясь прикоснуться, Энджел пытается вчитаться, на что дополнительно обрёк себя. Но в немногословном документе его имя упоминается всего раз, без каких-либо дополнительных обязанностей. Дата горит позавчерашним числом. И, едва Энджел доходит до нижнего края листа, на нём вспыхивает печать медового цвета, похожая на клеймо. — Добро пожаловать в Чревоугодие, — Вельзевул подмигивает ему и кивает. Уже не актуально, но Энджел не решается сказать об этом, и протягивает сразу две руки к разрешению, осторожно забирая его себе и, боясь помять, притягивает к пиджаку. — Что я Вам должен? — ничего не бывает просто так. Он, чёрт возьми, усвоил этот урок. — Веселись, ешь, пей, закидывайся наркотой. Я люблю "своих", — поднимаясь со своего места, Вельзевул треплет его по щеке, как наивного ребёнка или милую собачку. Её прикосновение согревает. Не обдаёт жаром и не обжигает — оно похоже на глинтвейн, выпитый с мороза, или на нагретый камень, поднятый с галечного пляжа. Энджел смелеет. — Знаете, вообще я собирался в Похоть. Это как бы... я не знаю, мой главный грех? Королева Пчёл смеётся. — Значит, предпочитаешь Оззи? Энджелу нечего ответить. Его вообще никто не тянул за язык, и он жалеет о сказанном. Но в этот раз Вельзевул и не ждёт его ответа. — Малыш, ты умер от "спида"? Может быть тебя изнасиловали? Даст спешно качает головой: — Нет-нет, это был передоз. Осознание приходит раньше, чем Королева задаёт другой вопрос: — Ты снимаешься в порно потому что тебя это возбуждает? Может быть ради денег, славы, потому что ты не хочешь "работать" в другой индустрии? Энджел, одинаково готовый трахаться, убивать и воровать ради дозы, мотает головой из стороны в сторону. — Вот именно, — Вельзевул щёлкает указательным пальцем по кончику его носа. Улыбнувшись, она приподнимает его за подбородок, проводит подушечками пальцев по губам, побуждая открыть рот, но Энджел не находит в её глазах знакомого желания, и не решается коснуться языком кожи. К нему между зубов падает ещё одна таблетка. — Ты мой, малыш, — подмигнув, Королева Пчёл отпускает его. От их столика она идёт к следующему, и прощальный клич "Ау-ау-ау-ау-у-у" Алекса и его друзей сливается с приветственным кличем гончих, которым Вельзевул собирается дарить своё внимание. Счёт выпитым стаканам, съеденным кусочкам ваты, поцелуям, шуткам, фотографиям, теряется. Энджел не имеет ни малейшего понятия, сколько они уже провели времени на вечеринке, и сколько пробудут ещё. Сейчас невозможно поверить, что до того, как он оказался во владениях Вельзевул, его что-то волновало. Беспечность — наиболее подходящее описание объединившему их настроению. О Валентино — и о Черри — приходится вспомнить, когда к их столику подходит другая группа гончих. Шипастые наручи, вставленные золотые клыки, небрежно выставленный кастет, едва ли способный сойти за украшение — недобрые намерения незваных гостей становятся ясны до того, как они их озвучивают. Впрочем, как они могут быть незваными, если это не их вечеринка? — Валентино передаёт привет. Энджи, поднимай свой тощий зад, ты едешь с нами, — точно гангстер из Бирмингема, главный пёс перекидывает зубочистку из одного уголка рта в другой. — Чёрта с два, он уже тусит с нами, — убрав руку с колена Энджела, Алекс поднимается со своего места и скалится. Его друзья следуют его примеру. Даст тоже поспешно встаёт и опускает руку на его плечо. — Всё в порядке, я поеду с ними. — Разумное решение, — пёс, присланный Валентино, явно не настроен обойтись "малой кровью" и встревает в разговор. — Ты их знаешь? — Алекс пока игнорирует его, и смотрит только на Энджела. Энджел стискивает разрешение, подписанный Вельзевул, его билет "на свободу". Почему нужно решать именно сейчас? Именно сейчас, когда всё было так легко и просто? Когда в голове не было ничего лишнего? "Завтра. Съёмки начнутся завтра" — завтра уже наступило, ведь наверняка уже перевалило заполночь. Что если Валентино воплотит свою угрозу? "Добро пожаловать в Чревоугодие" — если бы не Черри, ему бы больше ничего не угрожало. Ему разрешили быть здесь. Даст закусывает щёку изнутри, делает шаг назад, за спину Алекса. Пёс, пришедший за ним, довольно скалится и вытаскивает из кармана нож-бабочку. — Эй! Эй! Эй! Что за дурной вайб на моей вечеринке? — голос Вельзевул, снова взявшейся словно из ниоткуда, звучит бодро, но Энджел слышит в нём затаившуюся угрозу. — Ваша Светлость, — пёс тушуется, но не отступает, — этот грешник, — под пальцем, показывающем на него, Даст отступает ещё на шаг, — продал душу оверлорду Валентино, и принадлежит ему. Нас прислали его вернуть. Алекс просто опускает взгляд и отступает. Энджел глубоко вздыхает, и стискивает кулаки, в одном из которых сминается разрешение-подарок. — Это правда, Ваше Величество. Извините за неудобство. Я уеду с ними. У Валентино будет другое мнение на этот счёт, но Энджел ведёт себя как хороший мальчик, как и обещал. Он может и трус, но не предатель, и он держит своё слово, данное за Черри, чтобы сутенёр сдержал своё. Вельзевул склоняет голову, и, кажется, успокаивается. Всё решается само собой — на долю секунды. Потом она роняет всего одно слово: — Нет. За столиком, вокруг которого столпились две группы адских гончих, порноактёр и воплощение смертного греха, повисает тишина. Беспечно, словно предлагая им ещё выпить, Королева Пчёл пожимает плечами и достаёт из воздуха ещё один свиток, как тот, что сжимает Даст в руке. — Мало кто из грешников добирался до Чревоугодия. Мне слишком интересно, как на это способна порнозвезда, продавшая душу. Передайте Валентино моё приглашение. После вечеринки. Пока — веселитесь и не портите никому настроение, — её глаза вдруг вспыхивают красным, и голос становится похожим на рык. Он заполняет весь холл, заглушает музыку, заставляя всех повернуть голову к их конфликту, — за дурной вайб я вышвыриваю со своей вечеринки. Королева успокаивается и удаляется, показывая, что не намерена продолжать. Энджел смотрит на пса Валентино, смотрит на Алекса и подрывается за ней. — Ваше Величество! — как заставить её передумать? Валентино ведь всё равно заберёт его, и явно заставит об этом пожалеть. Или... Энджел боится даже думать об этом. Вдруг она может расторгнуть контракт? Он так и не решается спросить. — Вы слишком ко мне добры. Вельзевул оборачивается. — Хм, возможно. Но я и не Мамм, чтобы искать во всём выгоду. Энджел переминается с ноги на ногу. Он не может занимать слишком много её времени. И ошибиться в подборе слов не имеет права. — О чём Вы собираетесь говорить с Валентино? Это, конечно, Ваше дело — и Ваше право — но у него правда контракт на мою душу. И после того, как я сбежал от него, он взял в заложники мою подругу. И я вернусь к нему, ради неё, — как умеет, Энджел пытается быть кратким. Не выходит. — И, в общем, я благодарен Вам за помощь, но... Он, блять, не уверен, помощь ли это, и как от неё отказаться. Вельзевул дотягивается до его макушки, взъерошивая ему волосы. — Это не помощь. Это... мне просто интересно, ты — звезда, мои ребята от тебя в восторге. К тому же, ты же сказал, что хотел познакомиться с Оззи — и я успела ему набрать. — Оззи? — Энджел переспрашивает севшим голосом. Как так получается, что когда ему кажется, что дно уже пробито, и глубже влипать уже некуда, он именно что влипает ещё глубже? — Асмодей. Грех Похоти. Твой босс платит ему большие налоги и представляет его круг в Гордыне, думаю, ему тоже будет интересно взглянуть на тебя и на твой контракт. Когда Вельзевул отворачивается, Энджел запускает пальцы во взъерошенную ей причёску и по привычке оттягивает пряди как можно сильнее, пытаясь отвлечься на тянущую боль хоть чуть-чуть.