Беги, дорогая, беги

Чужие пальцы, слегка прохладные, но от того лишь кажущиеся липкими и мерзкими, касаются позвоночника. Инстинктивная реакция измученного тела — вздрогнуть и отстраниться, но Энджел достаточно хорош, чтобы придушить это желание в зародыше, и всё, что он делает — коротко стонет, улыбается, хотя улыбку на отвёрнутом лице рассмотреть невозможно, и чуть сводит лопатки. Смотреть на часы — непозволительная роскошь. Показать, что он мечтает о том, чтобы минуты пролетели как можно быстрее, равносильно подписанию смертного приговора себе же. Хотя бы три ночи. Пусть будет хотя бы три ночи. Хотя бы три, хотя Валентино вряд ли вырубит до четырёх. Что, если на часах вместо долгожданного утра ещё уверенная ночь, царящая в двух, а то и в часу послеполуночи, Энджел не знает. Но как мантра засевшее в голове "хотя бы три ночи" похоже не то на спасительный круг, не то на запрос вселенной, не то на молитву. Кому здесь молиться? Они все, грешники, оказавшиеся в Аду, столкнулись с прямым доказательством существования Бога в виде демонов, Люцифера, и самого, мать его, Ада, а так же с доказательством того, что Богу — наверняка — плевать. Но, если не плевать, хоть чуточку, то пусть будет хотя бы три ночи. Пальцы убираются со спины, между лопаток щекочет меховой отрочкой, и Энджел знает, что последует потом. Щелчок зажигалки. Дым, впитывающийся в подушку, въедающийся в кожу, заполняющий лёгкие изнутри. Даст натягивает лучшую из своих улыбок, переворачивается на живот и приподнимается на локтях. — Я был хорошим мальчиком? — умильно-ласковые глаза не изменят настроения Валентино. Как и улыбка. Как и поведение Энджела. Если сутенёр в хорошем расположении духа, даже самая безобразная выходка со стороны порноактёра будет шалостью капризной куколки — забавной, да и только. Если он в дурном настроении — о, Энджел может быть шёлковей простыней, послуживших им пристанищем — Валентино найдёт к чему придраться. Он не придирается. Отвечает на улыбку улыбкой, широкой, словно у Чеширского Кота, если бы тот имел слабость пускать слюну и зажимать между треугольниками зубов бумагу, набитую никотином. В полумраке спальни Энджел видит движение чужого языка, похожее на копошение червя в своей норе. Отвращение подкатывает моментально, но, дождавшись снисходительного кивка, Даст тянется губами к чужой ладони, проводит языком по пальцам, прежде чем добраться до фильтра и затянуться приторным малиновым дымом. Забившись в лёгкие, персональный дурман Валентино, не имеющий названия, кроме его собственного имени, наводит шороху в мыслях. Ещё не поздно передумать. Ещё не поздно всё отменить. Повернуть назад. Оставить всё как есть. Отступить. Ещё не поздно. Есть время до утра. Сразу за первой затяжкой Энджел делает вторую, и тут же склоняется ниже к чужой груди, прокладывая чуть влажный от слюны путь от ребер к паху. Так проще чувствовать, что не принадлежишь себе — и не дать себе передумать. Потому что второго шанса не будет. План, не имеющий запасных, обречённый в своей дерзости, будет реализован сегодня или никогда. Узнав, что его дорогая коллекционная куколка, брендовая Барби, любовник и не надоедающая в искренности своих реакций игрушка, решил сбежать, Валентино наверняка не успокоится, пока не прикончит его и всех причастных. Так что сегодня или никогда. Забивая глотку чужим членом, Энджел думает, что сегодня. И ещё о том, что пусть на часах будет хотя бы три. А ещё лучше, половина четвёртого или даже четыре, потому что он не может дождаться, когда Валентино, наконец, свалит. Валентино и не думает сваливать. В нём полно сил, полно желания, и, в отличие от Энджела, он совсем не смотрит на часы. Подняв Даста за волосы над своими бёдрами, он лениво даёт ему затянуться ещё раз, чтобы снова насадить на себя. В этом нет нужды, лучшая шлюха круга Гордыни, и может быть, даже целого Ада, прекрасно знает свою работу, но так он чувствует себя главным. Так он напоминает своей крошке, что он принадлежит только ему. Он приходит к нему не каждую ночь, и даже не каждую неделю. Их "свидания" хаотичны, спотанны, непредсказуемы. Энджел должен ждать Валентино всегда — в этом суть их отношений. Энджел ждал Валентино в любую ночь, кроме этой. В эту он надеялся. Не на что-то конкретное. Просто на то, что всё пройдёт гладко. Появление Оверлорда в его комнате, заменившей и гримёрку, и спальню, и место для быстрого перепихона или долгого, полноценного, как сейчас, секса, но по факту являющейся всего лишь навсего золотой клеткой, не было чем-то неожиданным. Это не ломало план, лишь усложняло его. И теперь, игнорируя ломоту в челюсти, Даст точно также игнорирует суеверный звоночек, назойливо выводящий одну-единственную эмоцию: "всё пошло неправильно, и так будет и дальше". В Аду полно суеверных, не это ли показатель того, что суеверия не спасают от смерти? Насколько это возможно с членом во рту, Даст улыбается. Свободной парой рук гладит чужие бёдра, медленно, сначала молчаливо спрашивая разрешения, и потом чуть увереннее, укладывает ладонь на живот, согревая своим теплом и подталкивая на себя в такт движениям затылка. Он очень старается. Не для Валентино. Для себя — чтобы всё закончилось быстрее. Резкое движение оверлорда нарушает выбранный Энджелом темп. Валентино тянет его за волосы вверх, накручивает светлые пряди на пальцы, создавая болезненное натяжение. Он заставляет Энджела подавится и закашляться, а после — отстраниться, с искренним недоумением и, конечно же, страхом, поднять взгляд. Что он сделал не так? — Что ты хочешь, кексик? — во рту у Энджела пересыхает, когда Валентино озвучивает то, что не до конца оформляется в связное предложение у него в мыслях, — ты слишком стараешься. Что тебе нужно? Порноактёр — всё равно актёр — не так ли? Виноватая гримаса для слабаков, которые не умеют скрывать свои намерения. Страх для лохов, которые не умеют находить выход из патовых ситуаций. Энджел не такой. Не должен быть таким. Он широко улыбается, выигрывает себе пару секунд, когда несколько раз целует бедро Валентино изнутри, заодно пряча лицо. — Я не могу быть хорошим мальчиком просто так? Забесплатно? — подмигнув, Даст ждёт ответа, выдумывая правдоподобную версию. — Ты приторно-сладкий, Энджел. Давай. Пока папочка в хорошем настроении. Ну, пан или пропал. Даст пожимает плечами верхних рук, опирающихся на простыни, не переставая парой средних, так же не скрытых, оглаживать чужие бёдра: — Вельвет выпускает эксклюзивную коллекцию сумочек. С жемчугом. Получится придержать мне одну? — ложь стекает с языка легко, словно по ниточке слюны протянувшейся от нижней губы по подбородку. Сердце замирает. Неохотно, через силу, пропускает несколько ударов, оглушительным грохотом отзывающимся в висках, прежде чем Валентино коротко смеётся, словно от шутки, над которой от смеяться не планировал, но которая оказалась слишком удачной. — Сумочка? Всего-то? — оверлорд тушит выкуренную практически до фильтра сигарету прямо о простыни, оплавляя скользкий, неудачный для секса, но пафосный, шёлк, до матраса, и тут же щёлкает зажигалкой, подпаливая ещё одну. Затягиваясь, он укладывает ладонь под затылок, и одной из нижних рук подталкивает Энджела за затылок ниже, возвращая свою лучшую шлюху к занятию, от которого его прервал. — Будет тебе сумочка. Информация о новой коллекции Вельвет, возникшая где-то на периферии сознания спасительным кругом, кажется неубедительной. Энджел не уверен, что она правдива. Но завтра ему будет плевать. Нужно дотерпеть до утра, и после всё утратит своё значение. Валентино уходит, когда сплошная тьма за шторами сменяется брызгами света от вспыхнувшей пентаграммы, заменяющей солнце в круге гордыни. Энджел лежит на сбитых, прожённых в нескольких местах простынях на боку, подтянув к себе колени. Нужно сходить в душ. Смыть с себя... всё. И собираться. В другой день он лёг бы спать и попробовал бы забыться до того момента, как будильник не оповестит его о том, что пора собираться на очередные съёмки. Или в очередной клуб. Или к очередному клиенту. Но не сегодня. Сегодня прошлые съёмки, сцена клуба, в котором он выступал, и очередной бизнес-партнёр Валентино — все они станут последними. После того, как дверь за Валентино закрывается, Энджел считает про себя. Время, которое нужно оверлорду чтобы пересечь коридор. Добраться до лифта. Уехать в свой пентхаус. После этого, превозмогая усталость, Даст поднимается с кровати и плетётся в душ. Там отвернув воду на максимум, опускается на жёсткий прохладный кафель на колени, и ждёт, пока вода сама сделает половину дела. Смоет усталость, сделает явственно ощущаемые на коже отпечатки чужих рук и зубов призрачными, сделает голову лёгкой. Он сидит так минуту, пять, почти десять — когда ругает себя за неторопливость, и поднимается, чтобы быстрыми, но отточенными движениями сделать всё как надо, с мылом, шампунем, мочалкой. Контраст горячей и холодной воды поможет перетерпеть бессонную ночь. Перед побегом стоило выспаться, но Энджел не хозяин собственной судьбе, телу и сну. Пока. Проводить сборы заранее было рискованно, но много времени они не занимают. Во-первых, много вещей брать нельзя. Во-вторых, Энджел так часто думал, как будет уходить, что продумал до мелочей, что и как возьмёт с собой. Шестизарядный пистолет. Как знать, вдруг другие круги Ада не похожи на другие, и выхватить, словно ниоткуда, излюбленные автоматы не выйдет. Пакет с "ангельской пылью". После Валентино хотелось бы закинуться, уйти в блаженное состояние отрешённости и лёгкости, но нельзя. Потом. Потом, когда ломка станет невыносимой. Пачка купюр, местами довольно мятых от того, как как старательно потными ладошками их засовывали ему в бикини, но деньги есть деньги. Ничего из милых безделушек, дорогих сердцу, подаренных друзьями и поклонниками — он начинает новую жизнь, и оставляет позади не только плохое, но и хорошее. Конверт с отпечатком красных губ, кулон-сердечко с выгравированной вишенкой, любимая помада, пуля с выцарапанными инициалами — остаётся всё. Как будто Энджел в самом деле выйдет, чтобы вернуться. Всё влезает в маленькую сумочку. Одежда и удобная обувь — в небольшой пакет. Всё Энджел прячет под шубой, прижимая к груди. Со стороны выглядит так, как будто он выходит покурить. — Доброе утро, мальчики. Хорошо спалось? — он флиртует с охранниками. — Воу, Кристал, неужели ты только закончила работать? — здоровается с коллегой поцелуем в щёку, когда сталкивается с ней на выходе из лифта. — Мне нужно сменить простыни. Спасибо, дорогая, — обменяться улыбкой с уборщицей. Да, курить на балконе или крыше удобнее и приятнее, чем на парковке. Можно курить даже в спальне — кто осудит порнозвезду? Но настроение бывает разное. У Энджела вот такое. Поговорить, не смотреть на город сверху, а побыть в тени огромной стеклянной порностудии. Бывает же? Окружающие не замечают его волнения. Энджел старается убедить себя в этом, посылая воздушный поцелуй в одну из камер в коридоре — телеголовый партнёр Валентино хоть когда-нибудь спит? Его выпускают. Выпускают из лифта, выпускают из здания. Никто не задаёт вопросов любимой куколке Валентино. Воздух на улице, даже в Аду, в рассветные часы кажется холодным. Освежающим. На парковке несколько забытых автомобилей, но в целом пусто — те сотрудники, что приезжают из других частей города, разумеется, разъехались по домам и вернутся только к началу рабочего дня, даже тут, в мире тех, кто постоянно нарушал правила, начинающегося в девять. Дорогие тачки Валентино отдыхают в его гараже. Энджел вытаскивает из карманов сигареты и зажигалку. Чуть не роняет пакет с одеждой из под шубы, вздрагивает от собственной неловкости и матерится, но делает вид, что так и задумано. Пачка полупуста — надо было взять с собой ещё пару-тройку, но не возвращаться же теперь. Теперь это глупо. Что, если появление Валентино в его комнате было дурным предзнаменованием? Транспорт запаздывает. Неужели план сорвался в той части, где от него не зависит ничего? Хотя, если подумать, где ему ещё сорваться — план практически не зависит от него. Чёрный тонированный автомобиль, чем-то напоминающий джип, въезжает на парковку и тормозит прямо за спиной Энджела так, что предрассветную тишину и дремоту всего окружающего мира разрывает визг шин. Даст оборачивается с улыбкой, но она становится тусклее, когда вместо Черри с водительского и пассажирского сиденья выходят двое крепких ребят. Руки тянутся к автомату машинально, но ещё раньше в лицо прилетает тряпка с чем-то резко пахнущим, и крепкие руки лишают его возможности вырваться. Чёрный мешок опускается на голову, отрезая от внешнего мира, и, уже не контролируя собственное тело, Энджел чувствует, как его грузят в багажник. Иронично, что он только что попрощался со старой жизнью. Страшно ли ему? О да.