Twins Bound to Death

Ярость хороша, пока она не превращается в горечь. Корнел Уэст. –Вы говорите о кофе? –Эдвард откладывает от себя нож. Они всё-таки хватают букет холодных, умирающих пионов и кидают его в стену в метре от мистера Аттерсона. Звук треснувшей керамики. Джон поднимает глаза. Эдвард продолжает громить. Кружка с недопитым с утра кофе, о котором они позабыли, летит следом за вазой пионов, повторяя его участь. Следом летит стул. С грохотом покарёжанный, он царапает доски пола, сдирая краску выспупившими гвоздями сбоку от бока спинки и ножки. Мокрое пятно на обоях растекается и тянется каплями вниз. Пятно от кофе тут же рядом, только чуть ниже. Вода и кофе. Мёртвые цветы раскиданы по полу. На них высыхающая роса. –Что вы себе позволяете?! Джон зол. Двуликая тварь это чувствует, поэтому скалиться, стискивая зубы, показывая острые клыки с левой половины лица. На правой же стороне, более приятной и симпатичной обычные человеческие зубы. Губы обкусанны и обветренны. Мимика лица вскоре расслабляется, уголки губ опускаются вниз и они отворачиваются от адвоката затылком, ложа голову виском на ладони, лежащие на столе, прикрывая с усталостью глаза. Аттерсон в смятении. Но не может разобраться к каким двум чувствам ему склоняться. К возмущению или же к жалости? На следующее утро, Джон нашёл Эдварда спящего в углу лаборатории. Дверь не была заперта. Замок ещё был не починит. Дыра в дверной скважине пропускала луч света. Облицовка бывшего препятствия–красный бархат. Эдвард прислонился к стене спиной, обняв себя за плечи. На столе бардак из разбитых колб и пробирок. На светлых плитах пола осколки. Снова осколки. Аттерсон присаживается на корточки и тихо зовёт Эдварда. –Мистер Хайд? Названный вздрагивает и просыпается, протирает лицо в надежде стереть с него сонливость. Аттерсон в сопровождении дворецкого Пула и Мистера Хайда дошли до кэба. Холодный воздух обдал половинчатое лицо, защипали заплаканные, покрасневшие глаза. Они глотают воздух, чувствуя жжение в горле. На глаза выступают слёзы. Сколько можно уже рыдать? *** —Каждый из нас имеет выбор. Не важно правильный он или нет, мы должны понимать, что за этим стоит расплата… «Бла-бла-бла. Дальше я уже его не слушал. Он говорил о каких-то человеческих рациональных выборах и тому подобное. Я закциклился, не моргая смотря в одну точку, а именно на его очень светлый галстук. В комнате холодновато, даже сквозь перчатки чувствую. Нос замёрз, если смещу глаза к переноснице то увижу покрасневший кончик. Нужно было с утра всё же поесть, а потом пить лекарства.» —И исходя из этого данного нам выбора, мы несём последствия за свои поступки. «Кажется он сейчас излагал, что самосуд— это грешно.» Он посмотрел на меня. Долго мы смотрели друг на друга играя в гляделки. —О чём вы большинство времени думали, когда по обстоятельству лечения вам нельзя было много говорить? «Я долго молчал. Преподняв брови, но под цилиндром этого было не видно. Слава Сатане, что этот докторишка не заставил меня его снять.» «О чём я могу думать? Как я могу думать в этом холоде?» —Мистер Хайд, вы взрослый, молодой человек, на вас сильно влияло давление со стороны родственников? —Прошу прощения? —Я спрашиваю, как у вас обстояли дела с родителями, по вашим данным о вас ничего не известно. Откуда вы? Как связались с многоуважаемым доктором Джекиллом? Вы хотели получить от него помощь? —Вы задаёте мне, мистер Трейсман слишком личные вопросы, которые я не смею разглошать.—просипел я. «Интересно, если я притворюсь, что мне стало плохо от его заумных речей, он мне поверит?» Трейсман кивнул. —Конечно мистер Хайд. «Я сидел спокойно. Совершенно отстранённо. Сидел неподвижно, лишь поставив носки туфель на железную перекладину конструкции стола. Больше не достаю. Психолог продолжил говорить. Снова о том, что самоубийцы попадают в ад. У меня закипело. Пора выключать чайник. У него, что заела пластина?» —А вы, небось, священника съели… —холодно просипел я, подперев щёку ладонью. —Прощу прощения, что? «Я от раздражения закатил глаза. Выходя из кабинета, меня встретил Аттерсон.» «Возвращаясь от противного докторишки я немного подремал в кэбе. Шея затекла при неудобной позе, я приоткрыл глаза, рассматривая стекающие капли вниз по стеклу. Кажется, побочные действия лекартва это чрезмерная сонливость. Ещё я стал сильно мёрзнуть. Так же не покидало мерзское чувство тошноты. Чёртова тошнота. Мне говорили, что она со временем пройдёт. Вчера я уснул с кружкой кофе, грея руки, сидя на стуле. Кофе остыл, я так не допил его.» *** Габриэль Аттерсон нередко сравнивал мистера Хайда со змеёй, да и во внешности его было что-то змениное. Или этому образу способствовал его скверный характер? «Он кусается — когда боиться.» — промелькнула мысль в голове Джона, будучи рядом после предотвращения страшного самосуда, этого было попросту невозможно не заметить. Кусачая личность, стремящиеся идти по головам, чтобы достичь своей цели. Очень тактичен и умён, но когда дело доходит до лжи или издёвок — он ядовит. Холодный, скверный, нелюдимый. Создание, что развивает в вас противоположные друг другу чувства. Вместо того, чтобы ударить его за его острый язык, вам становится его жаль. *** Ноги гудели, веки налились свинцом, обжигаемые холодным ветром, отежелели. Адреналин сошёл на нет и в мышцах ломота усталости, лёгкая боль от физической нагрузки. Сердце грозилось выскочить через горло. В висках противно пульсировало и это больше раздражало его. Он бежал вперёд Он бежал прочь Прочь от своего дома! Босые ноги чувствуют негладкую и сколотую дорожку из щебня. И даже если он поранится, об острое стекло бутылки он ни за что не остановится. Кольца тревоги разомкнулись и он свободно вздохнул, улыбнулся. Сколько времени они проводили в таком подавленном состоянии? Эдвард резко останавливается, чуть не соскользавая с мокрой дорожки на дорогу под ноги лошади. Резко меняет ракурс заворачивая в узкую улочку Глухого переулка. Впечатывается ладонью в красный, грязный кирпич, отталкивается и бежит вперёд. Ещё дальше Им нужно ещё дальше Мистер бежит периодически оглядываясь. Утрений ливень, продолжавшиеся уже давольно долго Хайд не замечал. Аспидно-чёрные густые кудри липли к лицу. Он без пальто и без зонта. Сейчас это не важно. Сейчас это не нужно. Ступни ног болели после прыжка из окна. Он ничего не почувствовал. Если бы внизу был не щебень, а яма с острыми кольями на дне, Эдвард бы не раздумывая прыгнул. При страхе и неожиданным, овладеющим им приливом физической силы. После поимки, если можно было её так назвать, когда Габриэль в одиночную пришёл к бедной улочке в Сохо, помнив адрес квартиры, где предположительно мог спрятаться Эдвард, адвокат больше не шёл на пролом. Он устал. Прокушенное плечо болело. Эдварда выдал чих. Вполне не громкий, но очень слышимый за входной дверью. Дверь оказывается не запертой. Аттерсон очень тихо проходит в узкую прихожую, сразу выводившую в маленькую мрачную комнатку с разбитым окном и рваными шторами, что развивал ветер. По середине, пред адвокатом предстал и сам виновник, Джон от неожиданности дёрнулся. Как Эдвард дрожал от холода, было видно невооружённым глазом. В маленьких руках подсвечник с потухшей свечой. Уже не впервые он видел так в открытую испуг маленького человека. С волос на лицо текли капли недавнего ливня за окном. Кривые губы вымазанны кровью. Теперь можно рассмотреть их неровности. Они долго смотрели друг на друга не решаясь на разговор. —Свеча не горит. Всё промокло. Зажечь не предоставляется возможным, Джон. Эдвард проходит в комнату, ставя с собой рядом на пол подсвечник, садясь. Поджимает замёршие пальцы ног, натянув широкую для себя рубашку на ноги. Обнимает колени. Шмыгает забитым носом. Джон снова садиться напротив Хайда. —Жизнь вас явно ничему не учит, мистер Аттерсон. «Это просто укус» «Это просто испуг» —Что вас так напугало? — и он заглядывает в маленькие тёмные глаза. —Страх, Джон. Разве он вам не известен? —Это было в целях вашей безопасности. Мало ли, что взбредёт в вашу голову, мистер Хайд. —Именно Джон. Туда взбрёл страх. На оголённых запястьях, покрытых гусиной кожей от холода, фиолетовые полосы. Что могло понравиться в этом убогом создании воплощению добра? Джекиллу нравилось в нём абсолютно всё. По-настоящему нравилась его вспыльчивая натура, ураган эмоций, что невозможно подавить в себе. Задушить. Проглотить и загасить как серу спички, опущенную в стакан с водой. Нет. Эдвард это огонь. Горящий, обжигающий, всё сжигающий на своём пути. После сильной драки с нерадивым прохожим, Хайд еле дошёл до дома. Не с первой попытки получилось сжать ключь в дрожащей руке от потойного входа в лабораторию доктора Джекилла. Кажется он перебрал с алкоголем, упал, кажется ещё раз счесав разбитые колени. Вползает в темный проход, туда, где холод стелится по холодному кафелю, туда где нет освещения. Ползёт, оставляя полосы крови за собой с умиротворённой улыбкой на разбитых губах. Глаз опух и болит. —Какая тьма, Генрри, хоть глаз выколи.—шепчет он в пустоту. Горячая щека касается холодного кафеля. « Подннимайся! Поднимайся ты, безбожный пьяница!» —вторит Джекилл, добавляя головной боли в голове Хайда. Эдвард хмыкает, хмурясь. «Холодная вода должна привести тебя в чувства» — Джекилл перешёл на терпеливый шёпот. — «Закрой за собой дверь, Эдвард». На следующие утро они снова поменяются местами. Хайд рассматривает в ростовом зеркале аккуратно перевязанные свои-чужие колени. Приподнимает широкую для него кипельно-белую сорочку Джекилла, чтобы рассмотреть получше. Хмыкает. —Мне нравится. Тонкая работа, Генрри. —рычаще и тихо приносит он. «— Можешь больше так не напиваться, чтобы избегать подобных проблем?» — Хмуро обращается к Эдварду собственное отражение в образе Генри. —Не знаю. Не могу обещать.