* * *
Никто, впрочем как и всегда, зашла в покои Раймонда почти бесшумно. Она не сводила с него взгляда, и он предпочел бы, чтобы взор ее был презирающим, нежели столь хладнокровным. За его спиной находилось огромное, почти во всю стену, завешанное темно-синей тканью окно, откуда дул холодный ветер: свежий воздух помогал ему справляться с тошнотой. Никто вопросительно подняла бровь вверх. Раймонд обратил ее внимание на перемотанную рубаху с весточкой для Лукаса в своих руках. Она тихо посмеялась, а затем язвительно задала ему вопрос: — Когда тот, на ком метку оставили, очень далеко от Вас, тяжко, да? Раймонд был готов принять на себя любые ее всплески агрессии. Стыд съедал его изнутри, заставляя с каждым мгновением все больше замыкаться в самом себе. Но, осознавая бессмысленность таких действий, он заставил взять себя в руки. — Никто, я виноват, прости меня, пожалуйста, — не обращая внимания на ее насмешливый тон, сказал он. В тишине Раймонд подумал о том, как незначительно и жалко должны были прозвучать его слова, но в голову не шло ничего другого, оттого он лишь ждал приговора своей воспитанницы. — Хорошо, я прощаю Вас, но впредь не поднимайте на меня руку, господин, ведь Вы — моя единственная защита. Все остальные только и ждут момента, когда удастся применить насилие к такому мутанту, как я, но Вам я доверяю и не хочу, чтобы это доверие стало ничем. У Раймонда словно от души отлегло, но не потому что Никто его простила. Ее чувства не были непоправимо задеты, и именно этому он радовался. Манюэлю не удалось сдержать улыбку. На мгновение ему даже почти удалось забыть о Лукасе Токвиле. Однако уже спустя несколько секунд он стал ломать голову, как поручить Никто доставку рубахи и письмеца так, чтобы это не выглядело ущербно, словно Раймонд принес извинения лишь для того, чтобы задобрить ее и отправить в республику выполнять приказ. — Верно понимаю, что я должна доставить то, что у Вас в руках, послу Республики Ретреасе? — опередила она его. Согласно кивнув, он стал смотреть на Никто, видя ее в особенном свете, недоступном большинству смотрящих. И, казалось бы, именно Манюэль сделал ее сиротой, но преданность, которую она питала по отношению к нему, нельзя было сломить абсолютно ничем. Раймонд, слабо ей улыбаясь, лишь мельком глянул на свою правую руку, кончики пальцев которой покалывало, как от сильнейшего холода. Вновь обратив на нее свой взор, его словно ударили в грудь. Десять лет назад он убил ее родителей, расквитавшись за свою собственную мать, но, к большому сожалению Раймонда, даже у плохих созданий бывали дети. Никто было всего десять лет, когда на ее глазах жестоко расправились со стаей, в которой она выросла, но это не заставило ее возненавидеть убийц. Торжественная ухмылка тогда осветила ее лицо, когда земля была покрыта трупам волосатых оборотней. И вот сейчас Раймонд видел то же выражение лица. — Не задерживайся там, — кинул он ей, пребывая в смятении. Встречая таких очищенных, Раймонд никак не мог понять, правильно ли он поступал.* * *
Лукасу казалось, что они уже вечность добирались до столицы республики. Местность между «Фитильком» и тайным проходом через стену не отличалась красочностью, потому его глаза нередко закрывались сами собой. Лошадь, которую ему дал Чарли Тейлор, была выносливей всех скакунов, которых он когда-либо седлал, оттого-то Лукас без угрызений совести пускал ее галопом, обгоняя отряд, который уже устал выражать свое недовольство его непредсказуемости и легкомыслию. Та остановка являлась единственной в дороге между «Фитильком» и стеной. Лукас, сидя на упавшем стволе дерева, отрывал у ромашки лепестки, гадая, любят его или нет, при этом даже не имея в виду какое-то конкретное лицо. К нему вновь стали приставать масоны президента, но на этот раз он, выпрямив спину, чтобы видеть обоих мужчин, заявил: — Парни, буду честен. Меня уже просто тошнит от вас и вашего вида. Слышал, в Воинском училище много абитуриентов, желающих вступить в личный отряд президента Вассермана… Как думаете, вас есть кому заменить? — Да ты угрожаешь нам? — недоуменно вопросил Дориан, который у Кракмора назвал Лукаса «мужеложцем». На его взгляд, Веснински обладал слишком грубыми и резкими чертами лицами, но встречая на своем пути крестьянских девушек, Лукас замечал их восхищенные взоры, направленные на солдата. — Ну а ты как думаешь? Да, я вам угрожаю. И не просто угрожаю, а обещаю самого болезненного падения. Слышал когда-нибудь о «Кротовой норе»? — он встал, не на шутку вспылив. Его глаза заблестели от предвкушения того, как унизит масонов Вассермана, не дающих ему покоя на протяжении всей поездки. Подул ветер, отчего сосна позади него наклонилась в сторону. Лукас все продолжал, наслаждаясь тем, как озадачились молодые мужчины: — Сколько юбок ты задрал, Дориан, во время нашего утомительного путешествия? Думаю, работа проститута придется тебе по вкусу, вот только стоит уточнить, что, если тебя захочет иметь какой-нибудь влиятельный старый и жирный господин, отказаться будет почти невозможно, — он звучал по-маньячески, словно всей душой желал солдатам страданий. Более двенадцати лет назад Фемиде как раз пришлось выйти замуж за человека, которым Лукас страшил солдата. — Я, мать вашу, член парламента Республики Ретреасе и посол этой страны, знаете, что это значит? — процедил он. — Я никогда не лягу под мужика, — лишь вымолвил Дориан Веснински. — Ты можешь быть талантливым воином и дисциплинированным солдатом, но даже если в военном деле ты лучший, в жизни ты — лишь пешка, которой может сходить кто угодно. А ты, Марк, не такой уж и Марк, так ведь? — на что темноволосая женщина отвернула голову, плотно сжав губы. Когда Лукас увидел ее в первый раз, он лишь подумал, какой контрастной внешностью обладал так называемый «Марк», однако Токвиль ответил личным масоном президента взаимностью на их пристальное наблюдение. Потому, незадолго до прибытия в «Фитилек», ему удалось узнать тайну женщины, когда та ходила по нужде. — Да ты че несешь, полудурок? — возмутился Дориан. — А, так ты не знаешь, дружище? Марк — женщина. А ты — будущий потаскун. По-моему, становится все интереснее… — Лукас чуть наклонил голову в сторону, удовлетворяясь сбитым с толку Дорианом и замолкшей женщиной. Его взгляд упал на Сальву, который неподалеку наблюдал за их разговором. Это был первый раз после их ссоры, когда Руинский заинтересовался тем, что происходило с Токвилем. — Ты, наверное, не так понял… — попыталась сгладить ситуацию женщина, но он был уверен в том, что видел. — Марк, я че-то не понимаю. Почему он называет тебя женщиной? — спросил Дориан, указывая пальцем на Лукаса. — Чтоб ваших голосов я больше не слышал, понятно? — бросил Токвиль, увлеченный действиями Сальвадора. Тот сел на гладкий камень с книгой в руках, уйдя к небольшому ручейку. — Да твои угрозы ничего не стоят! Одних слов недостаточно, чтобы заставить нас игнорировать твое ничтожество, — не унимался Дориан. — Перестань, — возразила ему женщина. — Не перестану! Всем ведь известно, что Лукас Токвиль реальной власти не имеет, что он нам сделает? Лукас после того, как узнал секрет «Марка», решил с «ним» поговорить. Возможно, именно их беседа заставила женщину отступить. Она оставила их под ругательства Дориана. Лукас, перестав уже принижать себя, не дослушав доводы Веснински в пользу того, что он им ничего не сделает, быстрым шагом направился к Сальвадору. И хоть климат у стены с северной стороны был холодный, все равно ощущалась духота, потому-то, наверное, от ручейка и веяло приятной влажностью и прохладой. У речки рос редкий камыш, а водоем кишел водорослями, напоминая болотце. К Сальве липли кровососущие насекомые, но он, в специальной походной одежде, лишь изредка обращал на них внимание, отдергивая укушенную часть тела. Казалось, словно весь его мир был заключен в читаемых им страницах. Сальвадор захлопнул книгу, когда Лукас приблизился к нему. Увидев, что его друг читал детективный роман одного известного ретреаского автора, Лукас почувствовал пустоту внутри. Сальва никогда не любил беллетристику, что в детстве, что во взрослом возрасте. Никогда. Всегда считал художественную литературу пустой тратой времени, предпочитая научные труды по интересующим его темам. Они не разговаривали и не контактировали меньше половины месяца, а Сальвадор за это время успел полюбить то, что никогда не отзывалось в его сердце? Лукас ощутил, как все его существо отрицало увиденное. Сальва повернулся к нему, и в его взгляде он не узнал своего друга.* * *
В прошлый раз Раймонд спускался в «Шутовские Клетки», дабы покормить посла республики, не испытывая при этом злости, которая узлом завязывалась внутри. С каждым шагом он чувствовал, как ненависть, которую питал к истинным оборотням, перетекала в тревожность, не давая возможности вдохнуть полной грудью. Тот старик, которого избил Арнольд до прихода Лукаса Токвиля и Сальвадора Руинского, являлся советником вождя стаи оборотней, разбитой Раймондом три месяца назад. Когда он отодвинул засов и заглянул в небольшое окошко в металлической тюремной двери, увидел лишь волосатого старика, сгорбленного, отчего тот выглядел, как большой комок шерсти, однако в душу закрались сомнения, все ли было так, как казалось на первый взгляд. Оборотень едва заметно покачивался взад-вперед, про себя шепотом приговаривая: — Повелительница теней, Рожденная в неночи, о, Великая из Покинутых, явись на мой зов, спаси мою душу, — но стоило Раймонду выругаться, вставляя ключ в замочную скважину, как оборотень передернулся, впиваясь в него своими кислотно-зелеными глазами. — Изыди, кровосос! — заорал охрипшим голосом заключенный, плюнув на вошедшего и подошедшего к нему Раймонда. Тот же медленно опустил голову на плевок в районе живота, являя оборотню ничего не выражающее лицо. Несколько секунд глядел на свой расписанный красными нитями жилет, а затем, схватив старика за шиворот, принялся его лицом вытирать со своей одежды плевок. Оборотень сопротивлялся, пытался рычать и отбиваться, но был слишком ослабшим и старым для того, чтобы тягаться с полным энергии и сил Раймондом. Манюэль бросил его на каменный пол, усмехнувшись. Ему было не до смеха и веселья, но то был единственный звук, который он мог счесть для себя верным в сложившейся ситуации. — Где прячутся остатки вашей треклятой стаи? Отвечай, иначе за каждые десять секунд утаивания нужной мне информации будешь принимать удары. Даниэль Мэйси, стоило Раймонду договорить, тут же воскликнул, проведя костяшками пальцев по правой стороне лица: — Я своих не выдаю, сопляк! Только и можешь, что голодом морить, присылая сюда своих шестерок. Я лучше сгнию здесь в полном одиночестве, чем буду видеть твое паршивое лицо, — однако на этот раз оборотень не плюнул в него. Раймонд отсчитал в своей голове заданное им самим время и со всей силы пнул паршивца. Тот огрызнулся, вновь назвав его словом, которое, по всей видимости, считал апофеозом оскорблений. Но после двух с половиной минут он все же сдался: — Хватит! Хватит! Да говорю же… ай, черт бы тебя побрал, да не могу я больше! — Где прячутся остатки стаи Грей? — Стой! Да постой ты… мы ушли на восток. — Врешь, — он избивал оборотня с равными промежутками, потому уже и сам старик должен был знать, когда ждать следующего удара. У него распухло лицо, кровь сочилась из самых разных мест на теле, запекаясь в бороде, а сам он непроизвольно дрожал. Оборотень не умрет, но это вовсе не облегчало его положение. Раймонд вытащил изо пазухи небольшой серебряный клинок, срезав им бороду оборотня. Он сидел перед стариком на корточках, и последний почти впечатался в стену. Раймонд провел по его щеке лезвием, и тот пробормотал: — Кракмор. Он крутанул клинок пальцами и скрыл его в своем обмундировании. Дверь за ним захлопнулась, и стражи из ордена Святого Воина вбежали в камеру Даниэля Мэйси, когда тот начал орать, как в припадке.* * *
Перед тем как отправиться в путь, Раймонду было необходимо поговорить с Киллианом. Восторга от предстоящего разговора он не испытывал, ведь чувствовал, что в Малом зале, огласив содержание письма своей королевы, дал слабину. Насмехаясь над неудачей Хаслера, Раймонд продемонстрировал присутствующим не свои силу и выдержку, а то, что способен быть несдержанным и язвительным. Ему бы хотелось всегда быть безукоризненным лордом, что, в его понимании, значило сдерживать свои эмоции и руководствоваться исключительно разумом. Но, наверное, по своей природе Раймонд не мог быть таким. Избивая Даниэля Мэйси, ослабшего и старого оборотня, который, к слову, от своего физического состояния не становился более хорошим существом, он мог выглядеть хладнокровным и бесчувственным вампиром, однако на деле внутри него разгорался настоящий пожар ненависти. Некоторые чувства он просто был не в силах подавлять, но ему бы хотелось научиться правильно расставлять приоритеты, не срываясь на ком попало. Сначала Никто, затем Хаслер, потом Мэйси. Раймонд не понимал, как выйти из этого круга насилия. Стоило ему подойти к двери в купальню, где должен был находиться Киллиан, как он смекнул причину странного выражения лица личного слуги Хаслера. Тот, когда Раймонд спрашивал у него, где ему найти Киллиана, скривил лицо, словно выпил испорченной крови. Молодой вампир явно был чем-то недоволен, возможно, даже задет, и вот теперь-то Раймонд догадался, что именно было не так. Из купален доносились редкие женские стоны, словно их обладательница пыталась приглушить звуки, а кто-то упорно не давал ей этого сделать. Раймонд торопился и не мог обождать за дверью, которую караулила полукровка, залившаяся вся румянцем, не смевшая поднять головы. Манюэль постучал, но никакой реакции не последовало. Глянул в сторону полукровки, но та сжалась, словно в ожидании удара. Поняв, что рассчитывать на нее не мог, Раймонд, раздражаясь на Киллиана из-за ситуации, постучал еще раз, сейчас почти колотя в дверь, и обратился к нему: — Нужно поговорить! — ничего не услышав в ответ, он выломал дверь под тихий крик караулившей. Мимо него пронеслась девушка, на коей было лишь одно полотенце, закрывавшая руками свое лицо. Киллиан тем временем грозно взирал на Раймонда. — Я только что был у Даниэля Мэйси. Остатки стаи Грей могут скрываться в Кракморе. Проверишь? Тот поиграл длинными и ухоженными пальцами правой руки, а затем поднес их к рубцам около глаз, проведя ровно по кривым линиям. Вокруг него словно ожил пар от воды. На бедрах красовалось слабо завязанное полотенце. Раймонд непонимающе на него уставился. — Разве у меня есть выбор? — спросил наконец он. Раймонд слышал как-то, что слепота Киллиана больше ему давала что-то, нежели забирала, но сам он никогда в это не вникал, будучи и так тем, кто в своей жизни сталкивался со многими загадками. Но идея узнать, что же скрывалось за этими шрамами и слепотой, вдруг стала для него крайне заманчивой. — Я тебя совсем не понимаю, — честно признался Раймонд. — Сам в гневе, когда что-то, на твой взгляд, вредит Маврие, но если возникает возможность реально помочь родной стране, ты начинаешь выеживаться и строить из себя раба системы. Да как же ты меня раздражаешь, Киллиан! — Не говори то, чего не знаешь! — взбесился он, вскакивая с каменного сидения, являющегося выступом стены. — Да неужели это не правда? В чем, черт, твоя проблема? Сам организовал мой отъезд из Арлекинского замка, а теперь хочешь, чтобы я просто на все плюнул? Здесь находятся мои подчиненные, те вампиры, которые под моей защитой! А мне просто надо уехать и про всех них забыть? Да, представь себе, иногда жизнь тяжела, и помимо блядства и веселья приходится заниматься более серьезными вещами! — Да кто бы говорил, молокосос! Сам с послом, наверное, лобызался как ненормальный, отпустив его, сука, как очень ценного пленника, а теперь мне про ответственность рассказываешь! Пошел ты к черту! — слова о Лукасе зацепили Раймонда, отчего он не стал больше пререкаться. Знал бы Киллиан о метке, оставленной Манюэлем, их спор был бы бессмысленным. Стоило ему отвлечься на что-то, казалось бы, совсем отдаленное от Токвиля, как его все равно возвращало к тому, с чего все началось. Он даже не знал, как на это реагировать, но телу хорошо определенно не было. Все те же ощущения, как при каком-то отравлении, вновь начали его съедать. Раймонд поспешил оборвать устроенную ими сцену: — Это приказ. В обратном случае генерал Солсбери просто накажет тебя за неисполнение своих обязанностей по моей указке, так что не вижу более смысла с тобой говорить. Кракмор нужно проверить.* * *
У металлической стены высотой приблизительно в сто метров собралось семнадцать человек. Лукас смотрел на металл и пытался увидеть вход, но у него лишь заболели глаза. До этого он уже видел стену, но со стороны отчужденных так близко к ней ему не удавалось находиться. Подняв голову вверх, дабы увидеть вершину, он не смог ее обнаружить. Перед ним словно весь мир загородили. Стена давила на его сознание, отчего он непроизвольно отшагнул назад, наткнувшись на какой-то камень и ударившись пальцами ног. Лукас разразился бранью. Оглянулся по сторонам и наткнулся на стоящего рядом Чарли Тейлора, который не сводил с него глаз. — Пора, — однако сам командир остался стоять на месте, поэтому Лукас и спросил: — Вы не собираетесь продолжать путь до столицы? Он уже привык к тому, что Тейлор в большинстве своем игнорировал его, потому удивился неожиданному ответу: — Именно. Из моих людей с вами отправится Салливан, а он стоит пятерых обычных солдат, так что можете не опасаться за свою безопасность. Лукас кивнул, не зная, разумно ли вступать в диалог с этим человеком, если он даже не до конца понимал, какое мнение насчет него у Чарли. Рядом с Кракмором Тейлор помог ему избавиться от навязчивого внимания гвардейцев Вассермана, однако тогда же он и выразил свое отношение к Лукасу. Видимо, в его глазах он был жалким и слабым. Но Лукас все равно находил странным молчаливого Чарли, с родимым пятном на правой брови, тусклыми серо-зелеными глазами и тонкими золотистыми волосами. Когда они официально познакомились в Совете республики, включенные в его состав не по своей воле, Лукас решил, что Чарли Тейлор — понятный и легко читаемый человек, однако со временем он пришел к тому, что за молчанием могло скрываться намного больше, чем за излишней говорливостью. Лукас, решивший все же придержать язык за зубами, молча последовал за Чарли к самой стене. Кинул взгляд на Сальву, отдающего солдату сомнительную флягу, и попытался настроиться на возвращение в Ретреасе, объятый меланхолией после того, как взглянул на затянутое серыми тучами небо. Пошел дождь.