Забрать кошмары

*** Цзян Чэн не отводит взгляда от пиалки, по бокам которой бегут синие облака. Синее на белом на столько завораживает, что невозможно отвести взор. Летнее небо, что обнимает заснеженные горные вершины. Холодно и жарко одновременно. Лань Сичэнь наблюдает за ним. Отмечает малейшее изменение мимики. Цзян Чэн хмурится. Молчит. В глазах – упрямая решимость. — Если не хочешь… — начинает Сичэнь, но Цзян Чэн резко мотает головой – фиолетовая лента взвивается в воздух. — Нет. Вот понимай его как хочешь. Он берет пиалку и выпивает, даже не задумавшись. Лань Сичэнь замирает. И сморит-смотрит-смотрит, не в силах отвести взор. Эта смелость на грани. Это предпочтение действия размышлениям. — Мы решили, — роняет Цзян Чэн. – Я… — Он запинается, но тут же продолжает: — Я тебе верю. Верю, как доверяю. В груди Лань Сичэня что-то сжимается. Становится жарко. Ему доверяет так, как никому. Даже на такую полубезумную затею. И это греет изнутри, как солнце. — Хорошо, — мягко говорит он. – Тогда я буду рядом. В глазах Цзян Чэна лишь на секунду отражается тень беспокойства, показывая, что он вовсе не из камня, но тут же исчезает. Потому что он доверяет. Они проводят вечер вместе. В этот раз Лань Сичэнь был очень осторожен с дозировкой. Ему нужно, чтобы Цзян Чэн оставался на грани сна и бодрствования. Тогда всё получится. В какой-то момент он замечает, что Цзян Чэн становится всё рассеяннее, прикрывает глаза и переспрашивает, будто вообще не слышит сказанное. И тогда Лань Сичэнь вытаскивает шпильку из его волос, чтобы в следующий момент они свободно упали на спину. Распускает пояс и стягивает ханьфу. Цзян Чэн не сопротивляется. Просто прикрывает ресницы и делает глубокий вдох. Сичэнь завороженно смотрит на него, но может позволить себе полюбоваться совсем немного, потому что нужно снять всё и уложить в постель. — Ты же уйдешь? – сонно бормочет Цзян Чэн, сейчас настолько уязвимый и расслабленный. Он уже засыпает, и волосы черной рекой струятся по подушке. Лань Сичэнь невесомо проводит по ним ладонью, наслаждаясь шелковой прохладой. — Уйду, а-Чэн, — шепчет он, касаясь губами переносицы. – А когда вернусь – заберу твои кошмары. На губах Цзян Чэна появляется улыбка, такая нежная и счастливая, что у Сичэня щемит сердце. И он сделает всё, чтобы выполнить свои обещания. Поэтому через некоторое время он выскальзывает из комнаты, зная, что нужно дать некоторое время, чтобы особый ланьский сбор сделал своё дело. Его шаги беззвучны, потому что нельзя нарушить сон его любимого человека. *** Сичэню кажется, что он теряет счет времени. Но когда полная луна кажется раскаленным белым шаром, он прекращает медитацию и медленно поднимается. Трещина внутри, через которую тянется тьма, на этот раз не закрыта. Намеренно оставлена так, чтобы отравлять кровь и дыхание. Сичэнь заходит в комнату. Спящий на боку Цзян Чэн кажется божеством. Лунные лучи ласкают кожу, наполняют своим кахолонговым светом. Кто сказал, что луна не может быть горячей? Она опаляет не хуже солнца. Так, что и дышать становится невозможно. И требуется всего несколько секунд, чтобы подготовиться. А потом ступить вперед, не позволяя себе обернуться. Пальцы Лань Сичэня скользят по плечу Цзян Чэна, спускаются к запястью, обводят выступающую косточку. Такой прекрасный. Такой открытый. Темное «я» распускается черным цветком, тянется к лежащему на постели Цзян Чэну, который ни о чем не подозревает. Лань Сичэнь медленно опускается за его спиной, склоняется, целует висок, обжигает дыханием. Кладет ладонь на бедро и сжимает. Прокладывает дорожку поцелуев по щеке, скуле, подбородку, проводит языком по чуть приоткрытым губам. — Ты мой, а-Чэн, — шепчет хрипло и тягуче, и каждое слово горчит мёдом в горле. – Мой и телом, и душой. Никто и никогда не посмеет причинить тебе вред. Щелчок крышечки. Аромат масла в комнате. Цзян Чэн сейчас такой покорный. С ним можно сделать всё. Буквально всё, что только можно пожелать. «Возьми его, — шепчет внутренний голос. – Присвой так, как хотел. До боли, до стонов, до крика. Так, чтобы, проснувшись, он даже подумать не мог быть чьим-то ещё». Ладонь Сичэнь гладит подтянутые ягодицы. Сжимает. Снова гладит. Слышит выдох: — Хуань… — Я здесь, — будто заверяет он. От такой власти, полной и безграничной, кружится голова. Цзян Чэн такой сумасшедше податливый. Он всхлипывает, когда Сичэнь медленно погружается в его тело. И постанывает, когда длинные изящные пальцы сжимают горло. Сичэнь полностью контролирует его. Ровно настолько, насколько это возможно. — Твои кошмары принадлежат мне, — шепчет он на ухо и толкается глубже. – Только мне. Лишь мне решать, сумеют ли они тебе присниться. Снова толчок. Всхлип. — Они под замком, а-Чэн. Тьма внутри ворчит, сворачивается клубком. Её не собираются выпускать. И в то же время она довольно мурлычет, потому что упивается властью – дышит беспомощностью полностью подконтрольного ей спящего человека. Сичэнь теряет счет времени и не может даже сказать, сколько всё это длится. Он входит в упругий жар, полностью растворяясь. Шепчет-шепчет-шепчет. Не дает ничему быть важнее его члена и шепота. И ускоряется лишь когда Цзян Чэн почти жалобно выдыхает: — Ху… ань… Слетает на безумный темп. Обхватывает возбужденную плоть Цзян Чэна и доводит его до оргазма. Вскрик. Дрожь. Семя на пальцах. И собственное ослепительное удовольствие, от которого перед глазами все вспыхивает и горит. Лань Сичэнь утыкается лбом во влажное плечо Цзян Чэна, тяжело дышит, стараясь успокоить бешено бьющееся сердце и тьму, скользящую змеей и обивающую их обоих ещё сильнее. Он сильнее. Сумел обуздать и подчинить. Тьму. Кошмары. И Цзян Чэна. И оба знают, что последний порой хочет быть подчиненным. Но только Сичэнем. Нужно немного прийти в себя. А потом позаботиться об а-Чэне. Только вот удается лишь вздрогнуть, когда рука последнего соскальзывает вниз. Сичэня накрывает ужас: — А-Чэн! Я… Он сжимает любимого, но тут же эта же рука неловко, но достаточно стремительно сжимает его бедро. — Нет, не выходи. Сичэнь заглядывает в лицо Цзян Чэну, который не выглядит ни потерянным, ни испуганным. — Я не сделал тебе больно? Цзян Чэн мотает головой. Ну… насколько хватает сил. — Плохо? Страшно? Было ли… — Тш-ш-ш. Хуань, всё хорошо. Я выгляжу, как человек, с котором что-то не так? – И взгляд, от которого внутри все переворачивается. — Тебе… понравилось? – Сичэнь вдруг чувствует, как с его плеч свалилась чудовищная ответственность. Пусть он и предложил всё это, но всё время боялся, что сделает что-то не так и навредит. — Мне хорошо, — хрипло шепчет Цзян Чэн. – Но может быть лучше. Сбор действовал не так долго, как мы думали. Поэтому я хочу, чтобы ты повторил всё, что я… проспал. Сичэнь тихо смеется и целует его, без слов заверяя, что обязательно повторит. И подступиться кошмарам больше не даст. Ведь их надежно сторожит его тьма.