Забрать кошмары

— Давно тебе это снится? — спрашивает Лань Сичэнь и видит, как Цзян Чэн хмурится. Пусть сейчас они абсолютно обнажены и едва-едва восстановили дыхание. Цзян Чэн прижимается к боку Сичэня, взгляд из несколько расфокусированного становится мрачным. И снова неподходящий момент. Только Лань Сичэнь понимает, что дальше тянуть нельзя. Цзян Чэн доверяет ему во многом, но едва разговор заходит о его кошмарах, преследующих не меньше месяца, сразу замыкается. Пальцы нежно перебираются черные шелковистые пряди, распускают растрепавшиеся, но чудом не распавшиеся косички, схваченные у висков. Цзян Чэн шумно выдыхает и прикрывает глаза. Лань Сичэнь завороженно смотрит на чуть подрагивающие ресницы. И на то, как прикушена нижняя губа. Что ж… стараниями Сичэня губы у Цзян Чэна сейчас в совершенно непотребном виде. Впрочем, не только они. — Я не хочу об этом говорить, — наконец-то произносит он и пытается отстраниться, но Лань Сичэнь одним движением возвращает его назад, и упрямец вынужден вернуться в прежнее положение, прижавшись к плечу. — Хорошо, — спокойно говорит Сичэнь, поглаживая его и натягивая одеяло на обоих. — Не сейчас. Тихое фырканье дает понять, что ни сейчас, ни потом. Однако… он слишком хорошо знает Цзян Чэна. Колючий, несгибаемый, упертый до безобразия. Ожесточенно цепляющийся за стены, что скрывают его потребность в тепле и желании побыть слабым хоть какое-то время. Когда есть возможность наконец-то выдохнуть и из собственных мышц вытянуть натянутые струны, бросив с мерзким звяканьем на камни. Просто… кому-то довериться. Цзян Чэн молчит, но через некоторое время Лань Сичэнь слышит его размеренное дыхание. Ни с кем, кроме него, грозным Саньду Шэншоу не может себе позволить так быстро засыпать. И кошмары так совсем не мучают. Не смеют даже подступиться к порогу ханьши. Потому что ни одна тьма не посмеет спорить с тьмой, что притаилась в сердце Гусу. Пальцы не прекращают гладить волосы Цзян Чэна, словно пытаясь даже таким невесомым способом напомнить, что здесь можно успокоиться и довериться. Довериться полностью. «Конечно, полностью, — шепчет внутренний голос, с трудом скрывая холодные шипящие нотки. — Ты ведь прекрасно отдаешь себе отчет, что хочешь его от головы до ног. Спрятать. Присвоить. Никому больше не отдать». Спрятать так, чтобы никто не нашел. Присвоить настолько, чтобы ни у кого не было и мысли, что можно мечтать о его а-Чэне. И не отдавать… не отдавать… не отдавать. В такие моменты внутри ворочалось что-то глубокое и темное, полное древней жажды и нечеловеческих желаний. То, что вплавилось под кожу, вошло в кровь, смешавшись с ней до последней капли. Страсть, которая однажды расколет небо и не даст нормально дышать. Лань Сичэнь помнил, когда всё это началось. Тогда он только вышел из уединения. Готовый идти дальше, но ещё сломанный изнутри. Уединение не помогло так, как того хотелось. Смогло излечить лишь часть души, в то время как остальное походило на гору битого фарфора, мертвенно белеющего во тьме. Что прекрасен в своей изломанности, но больше никогда… никогда не станет целым. Цзян Чэн шумно вздыхает, и Лань Сичэнь касается губами его макушки. Прижимает к себе, вливая каждым касанием: «Я здесь. Я с тобой. Всегда с тобой». Лань Сичэнь нашел эту мелодию в библиотеке. Даже не в закрытой ото всех её части. А просто между страницами книги, которую, судя по толстому слою пыли, не брали очень давно. Да и книга почему-то находилась в самом дальнем уголке, забытая и всеми оставленная. Поначалу он не увидел ничего такого. Но стоило только начать вчитываться, как стало ясно: это путь наверх. Способ снова собрать себя и суметь жить дальше. Только вот немного смущало, что был… точнее, мог быть побочный эффект. «Если не удержать контроль, вырвется страсть, которая расколет небо. Она заполнит сознание, сожмет сердце. Не будет больше ни света, ни тьмы – страсть закроет весь мир». Лань Сичэнь несколько раз перечитывал эти строки, пытаясь понять, о какой страсти идёт речь. Слишком непонятно. Слишком нечетко. Ощущение, что тот, кто это писал, сам не совсем представлял природу этой страсти. Тогда он отложил книгу, решив, что справится сам. Однако прошло время… И каким-то образом книга снова оказалась в его руках. Лучше не становилось, поэтому Лань Сичэнь решился. Никто не заметил, что он использует что-то не то. Ни один из близких людей даже подумать не мог, что произойдет нечто из ряда вон выходящее. Сичэню становилось лучше. Появился не только интерес, но и желание жить и работать. Дела клана разбирались со всей тщательностью, медитации приносили желанный покой, Ночные охоты звали на борьбу с тьмой. Наконец-то у Лань Сичэня получалось жить. Пусть и не так, как до всего произошедшего в храме Гуаньинь, но всё же значительно лучше, чем можно было представить. Будто внутри медленно, но верно, кирпичик за кирпичиком, выстраивалась стена, от которой отлетали все попытки уязвить и причинить боль. Но даже Лань Сичэнь не подозревал, что в этой стене есть трещина… Всё случилось на совете кланов в Пристани Лотосов. Казалось бы, ничего такого. Лютые мертвецы в немалых количествах начали подходить к деревням Мэйшань Юй, нанося ущерб местным жителям, поэтому было необходимо было принять решение, как быстрее решить этот вопрос. Глава Яо, как всегда, говорил больше, чем надо. Настолько больше, что даже Лань Сичэню хотелось треснуть его чем-нибудь попавшим под руку. Никакой выдержки, что даже невольно заставило его улыбнуться уголком губ. Цзини отвратительно блистали золотом, затмевая всё вокруг. И пусть сейчас много изменилось, золото вызывало не лучшие воспоминания. Глава клана Юй что-то мямлил, словно не знал, что сказать толкового. За окном лил дождь, тянуло свежим и сладким запахом лотосов. Лань Сичэнь перевел взгляд на Саньду Шэншоу, который явно с трудом сдерживался, чтобы прямо не сказать всё, что думает. Взгляд задержался на его резко очерченном профиле. Поблескивающем серебром и аметистовой крошкой гуане. Чёрных волосах, тяжелой волной лежащих на спине. Строгом развороте плеч. В какой-то момент глава Цзян словно почувствовал, что на него смотрят. Нахмурился. Повернул голову. Посмотрел прямо в глаза Лань Сичэня. И оглушительный гром заставил вздрогнуть всех присутствующих. Молния расколола потемневшее небо безумной вспышкой. Дышать стало невозможно.