***
Кровать-полуторка и так не самое удобное место для сна двух парней под метр девяносто, а если ещё кто-то постоянно вертится и утаскивает одеяло, то вообще кошмар. — Ты уляжешься уже наконец? — обхватывая сильной рукой поперек груди, шипит Сугуру. — Тише ты, Нанами разбудишь! — тычет нарочно локтем в ребра. Укладываясь маленькой ложечкой, Годжо прижимается всем телом к коже, которая печет даже через миллиметровый слой ткани, разделяющий их. Если сам он спит в пижаме, то Сугуру только в боксерах. Всегда. Вообще, скорее всего, если жил бы один — спал нагишом. Он, как масляная батарея, горячий, так и хочется поближе втиснуться, под кожу залезть, переплестись пальцами, пятками уткнуться в лодыжки, а холодный нос в ключицы спрятать, сам он мерзлявый до чертиков, что и так бледная кожа отдает синевой, зато на солнце наоборот сгорает первым делом. Тотальное генетическое невезение. — Сатору, прекрати ерзать, или ты грохнешься с кровати! — Ой, — Годжо замер от неожиданного открытия, твердость чужого члена упёрлась в ягодицы. — Я говорил, что ты довертишься, — Сугуру горячим дыханием опалил ушную раковину, едва касаясь тонкой кожи губами, драконил мурчанием в голосе, вызывая рой мурашек. — И что нам теперь с этим делать? — толкнулся бедрами, акцентируя внимание на проблеме. Ладонью беззастенчиво лапая его за отставленный зад, придерживает левой рукой, ухватив поперёк груди, чтобы тот реально не навернулся. Сатору обхватил ладонь, сжимающую его зад, и положил на пах поверх своего возбуждения. — Ой, даже не знаю, — рука, забравшись под белье, оттянула резинку пижамных штанов, сжимая член у основания, — ох, блять! Липкая капля растёрта между грубых пальцев, оглаживающих контур набухшей головки и рельефа вен. — Шшш! Тише! Такой ты быстрый, завелся с пол-оборота, твой член словно лакмусовая бумажка для пошлых мыслей. Сатору ёрзает нетерпеливо, сжимает ноги, трётся, толкаясь в услужливо сжатый кулак, и понятливо закусывает воротник своей пижамы, чтоб не издавать лишних звуков. Сугуру, касаясь губ второй, свободной рукой, отводит жеваный мокрый ворот ткани и толкается в рот сложенными двумя пальцами. Сатору жарко от предвкушения. Он послушно втягивает их, сосёт и гладит языком, прекрасно зная, какие ассоциации вызывает. Толкается в подставленный кулак, хочет только эту руку, которая делает ему так хорошо, одновременно гладя и покручивая его член, задевая маленькую поджавшуюся мошонку, ведёт бедрами, упираясь в колом стоящий член Сугуру. — Хочу, чтобы ты вошёл, — шепчет горячо, облизывает подставленную ладонь, обволакивая пальцы слюной, — трахни меня прям здесь и сейчас, Сугу. Оставляя следы мокрых линий, проходится по мягким ягодицам, щипает кожу, оттягивая и вызывая шипение, впивается ногтями, следом оглаживая утешительно. Неторопливо ведет по расщелине между напрягшимися круглыми ягодицами и с удовольствием вслушивается в то, как начинает частить сердце, набатом отбивающее ритм в грудной клетке. Заглушенные ладонью мокрые стоны лезвием режут густую ночную тишину комнаты. — Детка, тише, Нанами не обязательно знать, какая ты похотливая сучка, стонешь от одного предвкушения быть публично выебанным, — растягивает сжимающуюся дырку и шепчет, кажется, что прямо в мозг. На локте поднявшись, влажным движением языка обводит линию оголённой острой ключицы, вызывая мурашки и учащенное дыхание, всасывает бархат тонкой шеи, прикусывает нежное место за ушком. — Блять, давай уже, — Сатору заводит руку назад, перехватывает инициативу, сжимает ствол у основания, сам дрожащими пальцами помогает пропихнуть набухшую головку к себе внутрь и, закусив губу до привкуса металла, скрадывая звуки, медленно насаживается до прижатых к бедрам яиц. — Нетерпеливый какой, мой сладкий мальчик, сделай всё сам, детка, трахни себя, двигайся, но не забывай, что мы тут не одни. Устанавливая ритм и обхватывая пальцами бедро, Сатору насаживается глубоко, выгибаясь, упирается затылком в мокрую от испарины широкую грудь. — Такой узкий, сожми попку, детка, — Сугуру, забравшись под футболку, теребит твёрдый сосок, прокатывая его между пальцами, — да, вот так, умница, дай мне свой язычок. Сатору, продолжая двигаться, отводит голову вбок, расслабляя приоткрытый рот. — Такой горячий, такой сладкий ротик, трахнуть бы тебя прямо в горло до слёз, растереть по губам. Как-нибудь я сяду тебе на лицо, чтоб ты вылизывал, пока я не кончу, — оттягивает губы, прикусывая каждую зубами, сосет язык, пока Сатору насаживается и хватается пальцам за бедро, как за спасательный круг. Слова, влитые шпротом, закрадываются в сознание, распыляя забитые лавой Помпеи. Сатору давится сухими спазмами, хватает ртом чужой запах вместо воздуха и спешно додрачивает себе, растирая горячую жидкость по руке. Сжимается ещё сильнее вокруг члена Сугуру, выстанывая в рот. — Да блять! Как вы меня заебали, честное слово, — Нанами, чертыхаясь, на ощупь всовывает ноги в тапки и, спешно шаркая, оттягивая топорщащийся подол футболки, выходит из комнаты. Сатору в панике замирает гипсовым изваянием, кажется, что даже забыл, как дышать. Журчание включённой воды еле слышным эхо доносится из ванной. Сугуру, подмяв под себя оцепеневшего Годжо и уткнув его лицом в подушку, размашистыми движениями бедер вдалбливает безжалостно разомлевшее тело, продолжив начатое. — Что ты замолчал, детка, теперь можно. Или ты не догнал, что он передернуть пошёл на твои мокрые стоны? — Гето за белобрысый загривок оттянул голову, — давай, малыш, не сдерживайся. Просящий стон вышел даже громче, чем он ожидал. Сугуру подсунул руку, ощущая, что у Сатору вновь встал. — Тебе нравится! Нравится думать, что через стену на тебя дрочит кто-то ещё, пока я здесь растягиваю тебя своим членом! — сжал яйца в кулак, оттягивая кожу, — А знаешь, он бы наверняка был не против присоединиться, если бы мы позвали, хочешь? — Нет, только тебя хочу, только твой член, только твои руки. Сильнее! — Мой мальчик, только мой! Давай, на бочок, птичка, — выйдя на мгновение, Сугуру вошёл снова, толкаясь под нужным углом. Навис сверху, прижимая бедро ладонью. Сатору расслабился снова, отдавшись на откуп успокаивающе поглаживающих ладоней, и не двигается больше. Позволяет брать себя так, как вздумается, и тает от этого. Превращается в желе. Горячее, покорное и чувствительное. Всхлипывает в полустоне на гласных, совсем не сдерживается. Сугуру, продолжая истязать раскрасневшегося и стонущего, как заправская шлюха, Годжо, беззастенчиво трахая его уже не нежничая и понимая, что, кажется, спятил окончательно и бесповоротно. Он никого в жизни своей ещё так не хотел. До мурашек под кожей, до зуда в нервных окончаниях, до наплевательского отношения, что они не одни в этой квартире. — Хочу кончить тебе в рот, ты не против? — Иди сюда, — Сатору развернулся, приглашающе притягивая наверх. Усевшись на плоскую грудь, Сугуру бедрами поджал лицо. Рдеющие щёки даже с его жаром ощущались контрастно. Вид открытого рта, протянутого шершавого языка и взгляда, застланного пеленой возбуждения, срубал все затворы. Подтянув шею, Сатору вобрал в себя член с вакуумом, втягивая щёки и не разрывая зрительного контакта. Гето потерялся в ощущениях, во времени и пространстве, как завороженный смотрел на раскрасневшиеся губы, которые обхватывали тугим кольцом и чувствовались до невозможного горячо. Был готов петь ему оды, не смея отвести потемневшего от похоти взгляда. Он горел изнутри. И добровольно продолжал собственную пытку. Двигался, двигался, двигался, а потом размазывал пальцами собственную сперму по лицу ошеломительного любовника, выдоившего его безбожно до последней капли. Сатору, попутно додрачивая себе, кончил следом, упиваясь каждым всполохом сумасшедшего оргазма.***
Утром, после стандартного осмотра, Сатору наконец выписали с больничного, пожелав не попадать больше в неприятности, а значит их уговор с Сёко вступал в силу. Они ещё несколько дней назад обсудили, что после того, как с него снимут все ограничения по здоровью, он отработает ту самую подвешенную смену в баре. Как раз у Сугуру сегодня работа и репетиция сразу после, поэтому, сопровождая его утром на приём и разойдясь каждый на свою на учебу, они попрощались до завтра. Сегодня же, Сатору, помимо ночной смены за барной стойкой, следовало услужливо улыбаясь, закрыть долги за пропущенные лекции в универе. Задача не сложная, но морально выматывающая, лебезить при случае он, конечно, умел, но чертовски не любил это всё, а отца лишний раз тревожить не хотелось. У него и так дел невпроворот, какой-то многомиллионный контракт на кону, да и находятся они с матерью где-то сильно далеко, в другом часовом поясе, судя по сообщениям с пожеланиями спокойной ночи от мамы, которые она рефлекторно скидывала перед сном. Последнюю неделю они приходили не позже пяти вечера, а два плюс два Сатору ещё в детском саду научился складывать. Разобравшись с делами по учёбе и закинувшись по-быстрому в машине парой онигири с тунцом и энергетиком, Сатору поехал в клуб. С хозяином он был лично знаком, тот очень уважал чету Годжо и после рассказанной весёлой истории о проигранном споре с заверением со стороны Сатору, что если что-то пойдет не так, он возместит ущерб, без колебаний согласился на эту авантюру. Тем более, вечер четверга, народу в клубе много не должно быть. Бар и напитки Сатору знал отлично, хоть Сёко и оставила ему пометки с рецептурой смешивания коктейлей на всякий случай и обещала оставаться на связи весь вечер, вдруг понадобится. Сказала, что Годжо может звонить ей в любое время. Сегодня, действительно, не многолюдно, пара постояшек со стандартными заказами: двойной чистый джек со льдом мужику в пиджаке и три пинты лагера парням у окна. Еще были девушки с заказами на маргариту, голубую лагуну и телефончик Сатору, но он вежливо отшил их, сказав, что сегодня он в стоп-листе. К двенадцати ночи стало совсем скучно, одно развлечение, сидеть здесь ещё два часа, периодически подливая стаут местному пьянчуге, и замешивать пятый по счету Лонг Айленд грустному лысому мужику, который третий час подряд выяснял с кем-то отношения, залипая в телефоне и периодически матеря сообщения в слух. Сатору, чтобы хоть как-то скоротать время ковырялся в телефоне. Сортировал фотки по папкам, редачил контакты, давая людям смешные имена со смайликами. Сугуру весь вечер был офлайн, даже не просмотрел миллиард рилсов, скинутых в инстаграме. От отсутствия общения время тянулось ещё более резиново. — Да сколько можно мне лапшу на уши вешать?! Я тебе что, на идиота похож? — выкрикнул мужик, который, видимо, записывая очередную голосовуху, не рассчитал громкость, а когда опомнился, извиняясь, сложил руки, кивая Сатору. — Знаете, я сегодня бармен-однодневка, поэтому, если хотите кому-то излить душу, поплакаться в жилетку или просто нужны свободные уши, то до двух часов ночи я в вашем расположении. Мужик оценивающе оглядел Годжо с ног до головы, точнее с груди, остальное скрывала широкая столешница бара и, взвесив все за и против, протянул руку: — Иккаку Мадараме. Сатору пожал крепкую ладонь, представившись в ответ. — Ну, будем знакомы, выпьешь со мной? — Не, сорян, я на работе, не хочу подвести человека, которого замещаю. Что там у тебя? Любовная драма? — Сука, похлеще бразильских сериалов. Короче, мы с Юмичико давно вместе, сначала просто работали в паре, потом на задании вместе застряли, слово за слово, переспали. Оказалось, что давно друг другу нравились, только никто ничего не говорил, чтоб дружбу не испортить. Потом как-то так сложилось, что встречаться начали, страсти, конфетно-букетный этот, трахались на каждом углу, как кролики. Через полгода съехались даже. А потом меня до лейтенанта повысили, а он, — Иккаку осекся, взглядом считывая реакцию. — И чё он? — Ты меня даже осуждать не будешь, что я с мужиком сплю? — Пфф, тут ты не по адресу, я сам с ним сплю, ну не в смысле, что с Юмичико твоим, а с мужиком, моим собственным. Да и двадцать первый век, мы не в России живем, тут можно с кем хочешь спать, никто тебя осуждать не будет. Иккаку заметно расслабился, опустив плечи и расцепив пальцы сплетенные в замок, он, потеребив трубочку в бокале, продолжил: — Так вот, странный он какой-то стал, более скрытный, а потом на какой-то очередной лейтенантской попойке, подвыпив лишнего, Ренджи сболтнул, что видел страницу Юми на сайте знакомств, вон, посмотри, — сделав пару движений пальцами по экрану, Икакку протянул телефон, где высвечивался профиль парня с фиолетовыми волосами и разноцветными перышками на ресницах. — Это он? — Сатору вглядывался в открытую вкладку, очень уж знакомый дизайн, где он мог его видеть. — Он. Я, естественно, скандал закатил сразу, телефон у него забрал, а там чего только нет, и нюдсы, и дикпики, и сексится он там, ноги на камеру раздвигая. Я ему со злости в челюсть уебал, он даже не сопротивлялся, хотя обычно о личике своем печётся, хорохорится, как павлин, мажет кремами всякими. Ну и сюда от злости пить пришёл. А он названивает весь вечер. Рожу его блядскую видеть не хочу, но ведь люблю мудака этого, жить без него не могу, — Мадараме залпом допил остаток коктейля, с глухим ударом опуская массивный стакан. — Слушай, а что за сайт, такое ощущение, что я его где-то видел. — Айкату, на нём половина Японии сидит. — Да… — до Сатору медленным осознанием дошло, где же он мог видеть этот логотип. Ватными пальцами в поисковой строке гугла набрал название и имя пользователя, чисто на проверить и успокоиться, но кошки, скребущиеся внутри, как-то странно ощущались, словно должно случиться что-то не очень хорошее. Он глазами пробежался по уже знакомой странице, где описание оставалось неизменным, Гето Суруру, рост, вес, пол, ориентация, сексуальные предпочтения. Только заместо той фотографии с проколотыми сосками там была новая, которую делал сам Сатору на его телефон. Он там в пол оборота хитро скалится и оттягивает резинку спортивок на пол ягодицы. Какого нахуй лешего тут происходит! Сатору подвис, вглядываясь в экран, где красным флагом висел статус: онлайн. — Эй, чувак, ты что завис, как призрака увидел? Медленно развернув мобильник, Годжо обреченно вздохнул: — Это мой. — Ёбаный сюр, — Иккаку почесал лысину, сочувственно разглядывая фото, — теперь выпьешь со мной? — Блевать хочется, — Сатору налил две стопки саузы, протягивая одну гостю, вторую махнул залпом, не чокаясь и не удосуживаясь даже отрезанием лайма, просто выдавил кислый сок на язык, чтобы перебить подступающие к горлу рвотные позывы. Страдания, блять, как по учебнику. Как он мог так с ним поступить? КАК? Его Сугуру! Сатору швырнул телефон на барную стойку, морщась, как от затхлого трехдневного мусора. Чувство, что его предали, сжирало изнутри, клокочущий вулкан агонии, который зарождался, снося на своём пути все подвесные мостики общих воспоминаний. Моменты нежности заменялись крошевом перечных леденцов с привкусом стекловаты, выбивая земную твердь из-под подошв. В первый ебаный раз он кому-то открылся настолько, пустил внутрь, вывернулся наизнанку. Без утайки, без скрытых смыслов, без масок, белый лист, сотворённый богом и отданный одному единственному человеку, принявшему облик Понтия Пилата. Сугуру въелся под кожу, отпечатался на внутренней стороне век, просочился сквозь пот и кровь. За всем прошлым кутежом и развязностью, Сатору сейчас чувствовал себя в отношениях, как ребёнок, который учится ходить — такой невинный, свободный, чистый, которому только что резко пришлось повзрослеть, спотыкаясь о шутливую подножку хулигана, поставленную исподтишка. Остается обрасти непроницаемым титаном чешуи, закрыться за ширмой печали и фобиями фантомных ментальных пыток. Ёбаные эмоциональные качели. Или от любви до ненависти в один толчок. — Бля, чё делать теперь, Икакку? У меня мозг в кашу превращается, я не соображаю вообще. — Ну смотри, вариантов несколько: можно молча уйти, оборвать контакты и весь этот цирк вместе с ним. Можно устроить скандал, бить посуду, кричать. В морду лупануть пару раз, как я это сделал. — Или можно сухо расстаться, не забирая даже вещи из его квартиры, там ничего такого важного, пара футболок, пижама, кружка, картина… — слышно было, как с каждым произнесенным словом Сатору сжирает меланхолия, припечатывая подбородком к бару. — Или можно поймать с поличным. Онлайн говоришь? Нужно ему написать. Регистрируйся, но не под своим именем. Сейчас посмотрим градус испорченности твоего брюнета. Сатору наспех создал страницу, дернув с пинтереста пару фоток высокого блондина, такие же явно были во вкусе Сугуру, прописал имя и возраст и, лайкнув анкету, стал ждать, что он клюнет. — Ещё по одной? — Иккаку вроде даже немного взбодрился, найдя брата по несчастью. Верно ведь говорят, что горе сближает больше, чем радость. Пока Сатору повторял две стопки текилы, экран телефона зажегся новым оповещением. — Что пишет? — Мадараме, облокотившись на стойку грудью, заглянул с любопытством. — Спрашивает, сколько раз за ночь я могу кончить. Бред какой-то, представить не могу, чтоб Сугуру так общался, так с ходу к незнакомому человеку… — А в каких вы отношениях? Давно вместе? — Иккаку поморщился, зажевывая лаймом горечь кактусовой водки. — На Новый год будет ровно два месяца. Мы на хеллоуин познакомились. Блять. — Что? — Мы переспали через час после знакомства. Ну, как переспали. Не важно. Экран снова загорелся, отдавая вибрацией в стол. — Он пишет, что три это много и готов сам проверить так ли это через час. Локацию скинул, просит подтвердить, приду ли я, — Сатору взглядом скачет то на буквы в телефоне, то на задумчивую тучу в лице Мадараме. — Мне кажется нужно ехать. Посмотреть в глаза и в рожу плюнуть, чтоб запомнить это мерзко-виноватое лицо и прокручивать в памяти каждый раз, когда тебе захочется к нему вернуться. Сколько там у тебя до конца смены? Хочешь я с тобой поеду? Сатору, набирая ответное сообщение, взглянул на часы — 01:37. — Нет, спасибо, Икакку, я сам. Давай по последней и закругляемся. Сатору быстро хмелел, есть у него такая суперспособность. Три рюмки чего-либо, это его потолок, а тут ещё и ел он в последний раз где-то днем и нервы эти ебаные. Возможно, он вообще был бы не против, чтоб сердце, болезненно сжимающееся в пределах грудной клетки под воздействием ста грамм саузы и остаточного флёра энергетика в желудке, остановилось прямо сейчас и ему не пришлось бы тащиться, как на казнь в этот задрипанный мотель и ловить там с поличным любовь всей его жизни. Через неделю сочельник, совсем не так он мечтал заходить в Новый год. Одна случайная встреча в баре разрушила всё, что у него было. Но ведь, наверняка, лучше так, сейчас, чем спустя год и деля общий быт, как Икакку, узнать правду о любимом человеке. Закрыв на двойной ключ ворота и забив кнопочный код сигнализации, Сатору, выставив руку, поймал такси и, сказав адрес, посмотрел в пиксели циферблата эплвотчей. 02:01 В голове всплывает фраза, услышанная в каком-то старом ситкоме: ничего хорошего не происходит после двух часов ночи.