Перрон.

Вечер проходил совершенно спокойно. Лера наконец-то закончила разбирать ящики в столе. Попалась ей под руку небольшая картонная коробка, кажется, из-под обуви. Девушка открыла её и, приятно удивившись, расплылась в улыбке. Там лежали её старые вещи: Вырезки из газет, которые отец приносил каждое воскресенье, небольшие игрушки, которыми они с Алей частенько обменивались и... те самые фотографии от которых к горлу стабильно комок подкатывал. Каждый запечатлённый момент с каждой из четырёх фотокарточек Исаева помнила с точностью до секунды. Вот тут они с Суворовым стоят на кухне у них дома и обнимаются, это было на следующий день после дня рождения Марата. А здесь лежат под ёлкой, закутавшись в мишуру, это был Новый Год семьдесят девятого года. Юбилей тёти Диляры, где все сидят за столом и радостно смеются, тоже Марат фотографировал. Правда размыто получилось, потому что у него фотоаппарат их рук чуть не выскочил. Семь лет ему тогда было, а Лере с Вовой по пятнадцать. И поездка на дачу. Их как раз тётя Диляра и сфотографировала. Лера до сих пор помнит: Два месяца до её отъезда из Казани на учёбу, они едут на дачу и все, кроме дяди Кирилла и тёти Дили засыпают на заднем сидении. Лера на плече, а Марат на коленях у Вовы. Хорошо тогда было. Никто ни о чём не думал, не переживал за завтрашний день и даже не думал ни о каких группировках. А потом... Всё это началось, пока Исаевой в Казани не было. От раздумий её отвлёк протяжный, пронизывающий звонок в дверь. Время, на секундочку, половина девятого вечера. Аля что-то забыла у неё вчера или это кто-то по её душу пришел? Девушка нахмурилась, оставила всё на своих местах и, встав на ноги, направилась в коридор. Подошла тихо ко входной двери, прислушалась. Всё же решила спросить. - Кто? - Почта! - чуть понизив тон, выдавил из себя Суворов. - В половину девятого вечера? Обычно же по утрам приносят? - сомнения внутри носились из стороны в сторону. Открывать или не надо? А вдруг от родителей письмо пришло или от института что-то? Ответа не последовало. Лера тяжело вздохнула и потянулась к поворотной кнопке замка. Два оборота вправо на одном замке, снятие цепочки со второго и она открывает дверь. Как эе она пожалела, что не посмотрела в глазок, прежде чем открывать. - Чего, с нормальной работы попёрли, ты в почтальоны заделался, дядя Печкин? - И тебе привет. Я тут адрес твой достал наконец... Пустишь может? Сядем, поговорим там... - Вова сейчас глаз от неё оторвать не мог. Стоял перед ней, как нашкодивший пятнадцатилетка. - Ну, заходи. - Исаева отошла от двери, давая ему пройти в квартиру. Девушка всё ещё обижалась на него за ту выходку на перроне. В квартире повисла крайне неловкая тишина. Суворов стоял в коридоре, разуваясь. Взгляд упал на открытую дверь в комнату девушки, где на ковре лежали те самые фотографии. Адидас повесил куртку на вешалку в шкаф и прошёл туда. Опустился на корточки, поднимая одну их фотографий и рассматривая. Леру напрягло, что он разувается так долго, она пошла проверить, где он там ходит и, дойдя до комнаты, увидела его над фотографиями. - Не учили, что копаться в чужих вещах не есть хорошо? - Наконец подала голос Лера. - Я не копался, здесь всё так и лежит. Я весь дом перерыл из-за этих фоток, Лер. - Я тебе перед отъездом говорила, что заберу их с собой в Москву. Не устроил бы этот цирк, не пришлось бы дом перерывать в поисках. - Исаева говорила спокойно, без лишних эмоций. - Лер, я.. - Начал было Адидас, но его прервали. - Пошли на кухню. Вода остынет, второй раз кипятить не буду. - Лера оставила его с этими фотографиями, пусть смотрит. Сама направилась на кухню. Достала из серванта с посудой две неглубокие чашки, из полки вытащила жестяную банку с чаем и засыпала россыпь в пустой заварник. Кипятком чай залила, оставила настаиваться. Суворов оставил фотографии и пошёл на кухню. Встал в дверном проёме, наблюдая за девушкой, и стоит. Лера поставила на стол заварник с чашками и села сама. - Долго стоять собрался? Садись давай. - Буркнула Исаева и налила заварку в кружки. - Где разбавка знаешь, сахар вот стоит. - Мг, спасибо, хозяйка. - Адидас сделал все необходимые ему махинации с чаем и, вздохнув, завёл разговор. - Лер, я тогда на перроне повёл себя... неправильно. Нужно было тебя послушать, признаю. - Чтобы Суворов и косяк свой признал. Удивляешь, Вов. - Ну, так что? Может попробуем сначала? - Он посмотрел на девушку этими своими кошачьими глазами, но согласия или одобрения в них не увидел. А так хотелось... - Ты чё, думаешь, я тогда на Вокзале всё это выслушала, уехала и забыла что ли? А сейчас, спустя шесть лет, ты прискакал такой весь из себя, вину свою признал и думаешь, всё? Это так не работает, Вов, я больше не та пятнадцатилетняя девочка в розовых очках. - Лер, послушай.. - Нет, теперь ты меня послушай, Суворов! Хватит мне мозги пудрить. Пришёл? Извинился? Молодец. Чай допивай и иди. Больше нем разговаривать не о чем. - Вот так вот значит? Значит, я прав был всё-таки, есть кто-то в Москве этой твоей получше меня?! - Суворов перешёл на крик. - Тон поубавь и давай дуй отсюда. Я всё сказала. - Продолжать этот разговор и радовать его самодовольное эго она больше не хотела. В этом не было совсем никакого смысла. Адидас уже не был тем пятнадцатилетним мальчиком, готовым на край света пойти, и с этим приходилось мириться. - Да пожалуйста, господи, тоже мне, фифа нашлась! - последние два слова он почти что выплюнул. Суворов оставил чашку почти нетронутой, вскочил, вышел в коридор, обулся, схватил куртку и, открыв дверь, а потом ею же и хлопнув, покинул квартиру. Нормального разговора и прощения, на которые он так рассчитывал, не случилось. Злость нахлынула на них обоих с головой. Рано. Не сегодня. Не сейчас.