***
Тогда я был только дознавателем, разбирающимся с мелкими делами. Работал по одиннадцать часов в день, а может даже и больше. Радовался жизни, приходя домой с полной уверенностью того, что меня там ждут. Тогда мне было всего двадцать два. Прошло пять лет, подумать только… Антон отодвинулся подальше от нас двоих, прижимая ладонь к ране, из которой ручьём текла кровь. Подставляя одну руку, для того чтобы на неё опереться, он медленно двигался к стене. Из-за надетых на запястья наручников делать это было нелегко, однако он сильно старался. Ему было правда трудно, и я это видел по его странным движениям, неровному дыханию и еле слышным выдохам. Вскоре, приняв более удобную позу, парень сел у стола. — Ты – тот самый маньяк? — осторожно подходя ближе, проговорил я. — Это же очевидно. Ты думал, что он, — тот указал ножом на лежащее неподалёку истекающее кровью тело Шаста, — является им? Я замолчал, нервно сглатывая. Выходит, все мои подозрения – оказались ложными? Получается, что Антон тут ни при чём и страдает из-за меня. — Ну да, правда, он-то поумнее тебя будет. И не станет совершать таких глупых ошибок, — усмехнулся я, — нафиг сюда приходить? — Сбавь-ка пыл и не оскорбляй, а? — снова приставив оружие к моему горлу, устало протянул Кондратьев. А он изменился. С смелого на словах и делающего вид «плохого здоровяка» на ещё более глупого и нерасчётливого ублюдка. Хотя манера речи вообще не похожа на прежнюю, – стоит заметить. — Что ты хочешь? Зачем ты это делал? Твои убийства чем-то связаны, верно? — Да. Я хочу тебя убить, вот и всё. — Убить? — тревожно усмехнулся я. — Зачем тогда убивал всех моих близких людей? Сначала Ева, потом моя собака, сейчас Антон… Гриша промолчал, осматривая парня, лежащего в собственной луже крови. Его взгляд ничего не выражал, но по его изредка подымающейся груди можно было понять, что он ещё жив и всё слышит. — Не стоит задавать тупых вопросов. Я хочу, чтобы ты сделал одну вещь. — Думаешь, я буду подчиняться твоим приказам? — Если не хочешь сдохнуть, а заодно унести с собой в могилу Шастуна, — грубо воскликнул тот. — И какая же просьба? — смирившись, чисто из любопытства спросил я. — Пройдись перед зданиями. Я тебе руки немного порежу, чтобы кровь было видно. Главное, тебя камеры заметят. — Хочешь потом списать всю вину на меня и запутать следствие? Он вздохнул, явно недовольный этим ответом. — Хорошо. Тогда я просто сначала добью его, а потом зарежу тебя. Вот и проблема решена, а желание отомстить воплощено в реальность. — Хватит. Если ты хочешь мне за что-то отомстить, то убей меня, когда я позабочусь о нём. Он не должен умереть из-за того, что ты возомнил себя каким-то там «линчевателем». — Нет. Мой план как раз таки заключается в том, чтобы обречь тебя на страдания путём убийства твоих родных. — Ты сделал своё дело, обрёк меня на страдания. А теперь хватит. Уходи отсюда, зарежешь меня потом, — произнёс я, ища глазами его слабое место, по которому можно ударить и обезвредить его. Сейчас тот стоял в довольно выигрышной позе – раскинув руки в стороны. В одной его ладони лежал нож, который он крепко держал. Я тут же сделал выпад и ударил его кулаком в живот, отчего тот согнулся, но оружие из рук не выбросил, а даже наоборот, попытался нанести мне рану. Что у него получилось: не среагировав вовремя, я слишком поздно уклонился от ножа и получил небольшую царапину на щеке, которая сейчас достаточно сильно кровоточила. — Ладно, давай поступим так… Раз уж ты не хочешь отпускать меня, то давай ты сам отвезёшь Антона в больницу? А я могу поехать с вами, либо остаться здесь. — Не стоит мне тут альтернативы предлагать. Думаешь, мне не насрать на него? Если умрёт от кровопотери – ещё лучше. Ты же о нём волнуешься, верно? Вот и поплачешь. Я сглотнул, чувствуя нарастающую во мне злость. Хочет отомстить мне… Только вот он не понимает, что мстить мне не за что. Даже не подумав, я толкнул его в стену, вовремя увернувшись от его сабли, летящей прямо мне в лицо. Кондратьев с выдохом встал и налетел на меня, вмазав мне по глазу. Тогда я не отчаялся и буквально бросил его в одно из кресел, из-за чего он выбросил нож из рук. — Эй, Сень, а не слишком ли… Он не успел договорить, так как я сел рядом с ним и начал наносить удары один за другим: меня охватила ярость и месть за всех родных мне людей, которые по его вине легли под землю. Меня охватила злость за Антона, истекающего кровью в углу комнаты. Оглянувшись, я заметил на одном из столов иглу для битья татуировок. В моём сознании что-то щёлкнуло – я тут же взял её в руки и замахнулся на убийцу. Ударил его самой острой частью в щеку, а потом и в левую часть лба. Я бы так и наносил ему удары один за другим, наслаждаясь его безысходностью, если бы не одно «но». В животе я почувствовал что-то холодное, разъедающее желудок изнутри. Услышал что-то жуткое и что-то странное. Я посмотрел вниз и понял, что в боку стоит будто приклееный туда нож. Почему я не чувствую боли, если должен? Наверно, просто избыток адреналина. Такое часто бывает, когда в самый разгар драки, когда бьёшь и не понимаешь последствий, тебе прилетает хороший удар, но ты его не чувствуешь. Но вот после обязательно ощутишь всю боль. От осознания того, что я почувствую это потом, стало страшно. Но я должен взять себя в руки. — Ты охренел совсем, этой штукой меня убить хотел? — шокированно выдал Гриша, когда я вытащил из тела саблю и кинул в самый дальний угол. Я ощущал, как силы покидают меня, но старался не упасть лицом в грязь и добиться того, чего сейчас очень хотел – набить этому мудаку рожу. Замахнувшись кулаком, я тут же ударил его, но был остановлен его ладонью, разместившейся на запястье. Он тут же перехватил инициативу на себя и толкнул меня ближе к креслу, отчего я влетел спиной в ручки. И только сейчас я почувствовал боль от ранения в бок: она была невыносимой, несравнимой ни с чем, раздирающей. Словно снимают скальп с головы, словно без анестезии отрубают ногу. Тяжело промычав что-то бессвязное, я пытался сконцентрироваться на событии, но физически не мог. Если мне сейчас так плохо, то каково сейчас Шастуну, которому глубоко в живот засадили этот чёртов нож? Убийца замахнулся на меня и ударил несколько раз по лицу. Финальным движением был выпад в живот, от которого я ужасно сжался и захрипел. Я проиграл. Я не смог доказать ему, что сильнее. Но кое-что всё же может меня спасти в этой ситуации. Это что-то поможет мне и Антону не стать лишним грузом мяса, которого с особой жестокостью лишили жизни, расчленив или же выкачав всю кровь без остатка. Чего он там ещё придумать может… — Руки за голову! — Чего? — Гриша обернулся и увидел позади себя Серёжу с пистолетом в руках и нескольких ребят из опер. группы, в числе которых был Игорь со Стасом. Они тут же схватили его, унося подальше от нас. Передо мной мелькали силуеты нескольких людей, но из-за расплывшейся картинки в глазах я не мог ничего понять и разглядеть. Я лишь слышал, как кто-то звонил в скорую, как кто-то переговаривался между собой и как кричал Кондратьев с ужасными ранами по всему лицу, выкрикивая своё фирменное «Я тебе отомщу!». В это мгновенье мне всё казалось слишком сюрреалистичным: я правда не умру? Я тут, я живой. Но на одну мысль пришла другая, не менее странная. — Антон? — хрипло и вымученно произнёс я, уставившись на его ещё живое тело. Его глаза были закрыты, а рот, из которого ниточкой по подбородку текла кровь, был слегка приоткрыт. — Помогите Антону, сейчас же… Он там, скорей же! — Арс, успокойся, мы уже вызвали все службы, — принялся утешать меня Матвиенко, подошедший слишком неожиданно. Он сел на корточки, чтобы быть со мной на одном уровне. Его голос отзывался эхом в моём сознании. Что-то мне слишком поплохело. — Боже, что он с вами сделал? У тебя по всему лицу синяки и ссадины! Ещё и кровь из живота течёт. Ты ещё в силах? Можешь говорить? Не переживай так сильно, с минуты на минуту приедут… Я не обратил на него внимание, продолжая смотреть на то, как пытаются привести в чувства Шаста. Голос Серёги я уже не слышал, как бы мне не хотелось. Он только отзывался какой-то безмолвной картинкой, больше напоминая мне представление мима. Мне казалось, что время идёт слишком медленно. Вскоре я потерял сознание, а последнее что запомнил, это громкое от врачей, приехавших слишком быстро, «у него есть пульс».***
— Арс? Арс! — услышал я сквозь сон. Мне снилось что-то странное… Будто надо мной колдует какая-то ведьма, расбрасывая свои дьяволические карты и диктуя моё предзнаменование. Устало и нехотя разлепив глаза, я увидел перед собой Олесю и Серёжу. — Наконец-то проснулся. Я уже начала гадать, проснёшься ты или нет. — Так вот почему мне снился именно этот сон. Вот же Иванченко… — Что выдали карты? — хрипло отозвался я. — Ничего не выдали. Колесницу лишь, — сказала она, собирая колоду обратно. Видно, она только недавно закончила расклад. Надеюсь, эта «Колесница» – что-то хорошее, а не как было с «Башней» или с «Дьяволом» на нашем прошлом сеансе… — Арс, мы за тебя так переживали. Уже все на нервах сидим. Я огляделся и заметил, что лежу на кровати в больничной палате. Окошко было немного приоткрыто, отчего в комнату дул холодный ветерок. Голова гудела и будто наливалась горячим железом, а в боку ужасно болело. — Где Шастун? Что произошло после того, как я отключился? — Смотри на него! У самого бок продырявен, а он об этом дураке думает! Да они друг друга стоят. Серёжа засмеялся, прислонив кулак ко рту, будто он пытается «откашляться». — Матвиенко, ну скажи ему. Этот идиот тоже про тебя спрашивал, да так настырно, чуть ли не с копьями отбиваться пришлось! Я вяло просмеялся, разминая рукой затёкшую шею. Значит, он тоже волнуется обо мне? Либо хочет напомнить за всё старое и незабытое… — Значит, он в полном порядке. Спасибо за такое… «хорошее» объяснение. — Да не за что. Просто в следующий раз, сначала о себе думайте и своём состоянии, а не о том, как там поживает человек, спящий, буквально, за стенкой. Я проигнорировал её напутствия. — Какое число? — Двадцать девятое. Врач сказал, что ранение у тебя не совсем сильное. Денёк полежишь, и можно выписывать, — ответил мне Серёжа, склонив голову на бок. Честно говоря, моё ранение меня волновало не так сильно, как состояние Антона. Ведь последнее, что я запомнил перед отключкой – это то, как он лежал без сил в углу комнаты, а по его рукам текла кровь. Конечно, я думаю о его здоровье больше, чем о своём, ведь не каждому доставляется получить страшное ранение не по своей вине. Но, как только я узнал, что с ним всё хорошо и что он настолько не изменился, что находит силы расспрашивать о моём состоянии, – сразу же успокоился, почувствовав облегчение. — И ещё. Что делать с Кондратьевым? Пока ты был в отключке, я успел его разок допросить. Но он совсем отказывается, говорит, цитирую, «хочу видеть лишь Попова». — А, этот… Подержите пока за решёткой, как только мне полегчает – допрошу. Главное, не провоцируйте его на гнев. А-то, чувствую, приеду, а он накинется на меня с обвинениями, а таким образом хорошего диалога не получится. — Ты будто будешь стараться обращаться с ним по-доброму, — пошутил Матвиенко, подняв левую бровь. — Да я сама доброта, отвечаю!***
— Всё таки молодец он. Так хорошо справляется. Я на его месте уже давно бы с ума сошла. — На то он и следователь, чтобы такие дела расследовать и не ехать по наклонной. Надеюсь, после того, что он сделал, слухов о нём будет меньше. — Не в обиду, конечно, но то, что его ножом пырнули не говорит о его каких-то «доблести» и «героизме». — Серёжа, отойди-ка. Я сейчас бить буду этого умника… — Да ладно тебе, Ир, чё заводишься? — Тебе, Слава, не только рожу набить надо. Тебя бы с работы уволить вообще. — Я просто сказал! Я усмехнулся с их разговора, который, по чистой случайности, был про меня и который чуть ли не дошёл до драки из-за вспыльчивости Кузнецовой, и ощутил какую-то радость на сердце. Стоит мне закрыть дело – все проблемы исчезнут. Но вместе с ними появятся незажившие шрамы, которые останется лишь перебинтовать, но иногда вспоминать и тихо рыдать, пока никто не видит. Моя жизнь превратилась в полную рухлядь всего за три месяца… Смогу ли я выбраться из этой кучки мусора за такое же количество времени? Я, поднявшись со стула и напугав тем самым стажёра Иры, зашёл в холодную и серую комнату с решётками на окне. За ним были видны заснеженные сосны и ели, а также горящие окна в зданиях напротив. Мы решили проводить допрос до праздника, за день до него. И вот, тридцать первого декабря, стоя у кабинета под названием «Допросная», я понимал, что сейчас буду пытать насильно. Хотя нет, пытать не получится в связи с законами… А жаль.