house of memories

Закидывая скомканные вещи в рюкзак, Га Он хочет, чтобы его руки перестали дрожать, но тремор не проходит и это злит его ещё больше. Губы всё ещё горят от прикосновений и омеге бы порадоваться, вот только не может. Единственное, чего он правда желает — уйти и не оглядываться. Парень не оборачивается, даже когда слышит скрип открывающейся двери. Ё Хан всегда так делал, напоминая бушующую стихию, — взрывался моментально, отбрасывая от себя взрывной волной как можно дальше, а после напоминал штиль. Просто приходил, будто произошедшее не имело должного значения, но если в прошлом Га Он мог закрыть на всё глаза, намертво сшивая собственный рот толстыми нитями, лишь бы не закричать, то сейчас на это он способен не был. Впервые ему больше не хочется быть понимающим — ему хочется царапаться, кусаться и биться в агонии, чтобы все наконец увидели в нём живое, а не только комфортное и удобное. Старший замирает в конце комнаты, не решаясь подойти ближе, но и не говорит ничего, потому что в голове только перекати поле и полное ничего. Он бы мог желать откатить время назад, чтобы не делать того, что привело их обоих в эту точку, но не станет. Рано или поздно плотину бы прорвало и они в любом случае остались бы погребёнными под обломками, так что лучше поступать, как с пластырем на открытой гниющей ране — рвать резко и больно. — Мне казалось, мы уже всё обсудили, — голос Кима хрипит, но скрыть он больше не пытается. Ничего. — Знаю, но я должен тебе объяснить. — Что объяснить? — разворачиваясь к другу лицом, Га Он устало трёт ладонью лицо, хоть и портить оставшийся лёгкий макияж, на который ему плевать, — Что ты всё понял, кажется, даже раньше меня самого? — Я просто хотел, как лучше, бэмби. Прозвище, неосознанно слетающее с пересохших губ, ранит обоих. Всё, что связано с Ё Ханом — режет и бьёт наотмашь. Старший мог бы сейчас снова соврать, списав всё на стресс, свой характер или алкоголь, плескающийся в крови ядерным коктейлем, но не может, потому что все эти годы и так во вранье тонет — уходит на дно, даже не пытаясь сплёвывать солёную воду. — Кому? Мне? — младший сокращает расстояние между ними, но обоим кажется, будто они пытаются докричаться друг до друга, стоя на эшафоте в разных уголках мира, — Забавно, потому что единственный, кого ты защищаешь — это ты сам. Любимец родителей, гордость старшего брата, который закрывает глаза всю жизнь на твоих выходки. И я.. — Га Он разводит руки в стороны и ухмыляется, — Удобный лучший друг, всегда находящийся у твоей ноги. Твоей гордыне нет предела и мне правда интересно, любишь ли ты хоть кого-то, кроме себя? Омега говорит всё тише, голос скатывается до шёпота и его руки вновь повисают вдоль тела. Ё Хан слушает внимательно, но не меняется в лице и младший не думал, что это будет так чертовски больно — выливать всё, что копилось годами на того, кому, похоже, всё равно. — Да. Тебя. Сокращая расстояние, альфа укладывает ладони на плечи омеги. Сжимает пальцы, комкая лёгкую щёлоковую ткань и хочет содрать её, чтобы почувствовать кожу. Почувствовать, что Га Он всё ещё реальный, не эфемерный и не растает в комнате, если Ё Хан закроет глаза. Старший всегда видел синяки под глазами от бессонных ночей, полопавшиеся капилляры в белках глаз от пролитых горячих слёз — знал всё, но продолжал прикидываться ослепшим. Смотрел в чужие тёплые глаза и видел в них весь свой мир, который сам и разрушил. — Мы не живём в весёлой сказке, Га Он-а, где всё всегда заканчивается хорошо. Люди причиняют друг другу боль, даже неосознанно, и вступая в отношения, каждый рассчитывает на грёбанный хэппи энд, но скажи мне, часто ли это срабатывает? — тёплая ладонь касается щеки младшего и он дёргается, будто на коже остаётся отчётливый ожёг, — Мы знакомы целую жизнь и, кажется, сотни до этой, но однажды ошибившись, лишь единожды сделав не тот выбор, можем потерять всё то, что имеем. Я люблю тебя так сильно, что готов пожертвовать всем, лишь бы сохранить то, что у нас есть сейчас, даже если это значит отобрать у нас шанс на возможное иллюзорное будущее. Старший говорит так уверенно, готовый стоять на своём, пока кости не превратятся в пепел, но Га Ону кажется, что его душа, если таковая имеется, сворачивается в его грудине колючим комом. Он хочет сделать вздох, но не может. Его грудь сдавливает тисками и он отшатывается от когда-то желанного прикосновения, скидывая чужую руку со своего лица. Все эти годы Ким жил с ощущением, что это именно он неправильная деталь, подкинутая в общую картину; что он самозванец, притворяющийся кем-то другим, в тайне тоскующий по придуманному, но Ё Хан представил всё мелодраматичным спектаклем, где они — главные гером, что отыграют написанные роли, а после уйду за ткань массивных штор. Так, будто после титров у них будет ещё несколько жизней, в которой они смогут отыграться, но Га Он в перерождение не верил, как и ни во что больше, похоже. Подбирая с пола рюкзак, омега закидывает лямку на плечо, чувствуя себя таким же полупустым, о ком вспоминают только из надобности. Парень видит, как сгораю все выстроенные между ним и альфой мосты, но сберечь их больше не пытается, а лишь подкидывает в топку сухих дров. Он так долго спасал догорающие угли, пока другой человек лишь подливал топливо в пожар, уносящий с собой когда-то трепетные, желанные воспоминания. — Ты так не хотел терять меня, как своего омеги, но потерял, как лучшего друга.

***

Стоя у двери, уже всунув ключ в замочную скважину, омега так и не может повернуть его и переступить порог квартиры. Кажется, стоит сделать шаг и его снова затянет в воронку, из которой не было выхода. Прислонившись лбом к холодному металлу, Ким делает глубокий вдох, прокручивая ключ до отчётливого щелчка. Ё Хан ещё несколько часов должен быть на тренировке и у Га Он есть время собрать хотя бы часть оставшихся вещей на первое время, после попросив о помощи Исаака. Младший уже полторы недели жил у него, но тот вопросов не задавал, потому что и так всё видел. Просто понимающе улыбался, поглаживая омегу по макушке, а сам Ким старался не разреветься. Он так сильно любил семью Кан, но понимал, что связывает их только их младший сын, став скрепляющим звеном. Его родителям больше не нужно будет заботиться ещё об одном ребёнке, над которым они взяли негласную опеку, и как бы сильно Га Он не любил этих людей, как бы не был благодарен за всё, что они для него сделали, всё, что он сделает — это вычеркнет всё связывающее его с Ё Ханом из своей жизни — разрушит, вырвет с корнем и сожжет до самого основания. Всё в квартире кажется таким же, как и до его ухода: оставленный плед на диване и тапочки около него; кружка с подтёками от кофе на журнальном столике, будто время для этого жилища тоже остановилось. Единственное отличие, заметное для омеги — это запах, обычно смешавшийся из них двоих, сейчас почти выветрился, оставляя после себя лишь лёгкие отголоски. Вся квартира была заполнена феромонами старшего, сейчас почему то горчащими на языке. Складывая на этот раз вещи аккуратно, Га Он утрамбовывает всё, что видит, в чемодан, стараясь не оглядываться. Всё, что его окружает больше не имеет смысла и, протянув руку к фотографии, стоящей на компьютерном столе, омега одёргивает себя, не давая прикоснуться к прохладному стеклу в рамке. В тот день они были правда счастливы: Га Он удачно сдал итоговые экзамены в школе и как бы занят не был Ё Хан, всё равно повёл его в парк аттракционов, в котором младший был в последний раз ещё с родителями. Киму всегда казалось, что даже в день его смерти, когда он испустит свой последний вдох, это будет последним воспоминанием, всплывающим в его голове. Желание забрать все значимые подарки, фотографии и другие мелочи, ощущаются болезненным уколом под рёбрами. Га Он силой заставляет себя отвернуться, рывком застёгивая молнию на небольшом чемодане, потому что решение давно принято и если сейчас дать слабину — опять всё вернётся к истокам. Всё не могло продолжаться бесконечно: у всего в этом мире есть начало, и их было прекрасным — самым лучшим, но дальше парень продолжать это не может. Он будто участвовал в забеге длинною в целую жизнь, но единственный топтался на месте, пока остальные проживали лучшие свои годы, не цепляясь за прошлое. Га Он был прав: убери из его жизни Кан Ё Хан и не останется ничего, но он надеется, что у него хватит сил, чтобы заполнить пустоты и прорехи хоть чем-то другим. Подходя к шкафу, Га Он замирает на месте, когда слышит звук захлопнувшейся двери. Прикрывая глаза, он цепляется пальцами за дверцу, зная, откуда растут ноги и обещает себе, что после прибьёт Кан Исаака — его личного Иуду. Он слышит тихие шаги, шуршание снятой куртки и глупо задерживает дыхание, желая слиться с атмосферой и быть незамеченным. Чужое присутствие парень ощущает загривком и усилившимся ароматом морской соли и солнца — Ё Хан пах океаном, штормом и его погибелью. — Я рад, что ты здесь, — альфа говорит тихо, хотя хочет кричать, развернуть младшего к себе лицом и наконец почувствовать, что тот реален, а не плод его воображения и ночных кошмаров. Выравнивая сбившееся дыхание, Га Он продолжает стоять спиной к старшему, но и вид, полный занятости, имитировать не собирается. Как оказалось, альфа никогда не вёлся на его шпионские игры, так что продолжать разыгрывать театральное представление парень больше не собирался. — Я пришёл за вещами. Остальные позже заберёт Исаак, так как я пока живу в его квартире. Он всё равно чаще всего находится в вашем особняке с Элией. — омега не знает, зачем говорит всё это, но от старых привычек избавиться так быстро слишком сложно. — Решил съехать? Будет же далеко ездить на учёбу, — это глупое оправдание и тупая причина, они оба это знают, но Ё Хан готов хвататься за любую мелочь, потому что знает — отступи он сейчас, позволь он Га Он выйти из квартиры, и тот растворится в последних лучах закатного солнца. — Сын-Хо решил перевестись в другой универ, предложив и мне. Я согласился, а квартира твоего брата как раз рядом. Ё Хана бьёт наотмашь чужое имя и он сжимает зубы до боли в скулах. Образ Га Она, находящегося в чужих, не его, руках, преследует который день, скребётся где-то на подкорке, как жужжащий, забравшийся в ухо, жук. — Значит, Ю Сын-Хо. — в голосе отчётливо прослеживается презрение, заметное для обоих, и Га Он от этого вспыхивает моментально. — Да, он, — разворачиваясь лицом к старшему, парень дышит загнанно, сжимая губы, — Какие-то проблемы? Ю Сын-Хо — прекрасный, лучший вариант: мягкий, ласковый, понимающий и пахнущий мускатным орехом. Солнечный луч в жизни Ким Га Она, хлопковые простыни и ощущение щекочущей голые стопы травы, покрытой утренней росой, но желает омега всё равно не этого. Он хочет бушующий шторм, топящий корабли, покалывание щёк от морской соли и запах йода, разносящийся муссонами. Он не может дышать, пока его лёгкие заполняет вода, но он всё равно хочет только Кан Ё Хана и ненавидит себя за это. В несколько больших шагов Ё Хан сокращает расстояние между ними до предела, от чего Га Он отшатывается назад, ударясь лопатками о дверцы шкафа. Путей для отступление нет, ведь, как бы Га Он иногда не хотел, ударить старшего он не сможет. Просто замирает загнанным в угол зверьком, но глаз не поднимает — упирается взглядом в район открытых ключиц альфы, даже сейчас чувствуя, как рот наполняется слюной от желания провести по выступающим косточкам языком. — Ты был прав, потому что я трус, — Га Он поднимает удивлённый взгляд на альфу, а тот лишь как-то вымученно улыбается, — Трус, не способный отпустить тебя даже сейчас, но не потому, что пострадает моё раздутое эго. Лишь потому, что не могу представить, каково это — без тебя. Звучит эгоистично и я знаю, что ты устал, но и я тоже. Устал делать вид, будто каждый раз, когда ты засыпаешь на моё плече, пока мы смотрит дурацкие дорамы, я не хочу, чтобы на твоей шее была моя метка. Что не хочу ходить, держа тебя за руку, по коридорам, чтобы все знали, с кем ты. Га Он жмурится до пятен под веками, сжимая дрожащие губы. Цепляется за край своей рубашки пальцами, хочет обнять себя руками, чтобы не упасть, потому что то, что говорит Ё Хан, рушит все его барьеры, разбивает все выстроенные за эти дни баррикады. Ким не думал, что это возможно, но всего этого достаточно, ведь сожжённые мосты Ё Хан восстановить не пытается, зато выстраивает новые, не ожидая от самого омеги помощи. Га Он слишком долго боролся один и сейчас альфа готов забрать у него с плеч весь груз и водрузить на себя. — Если твоей веры в меня всё ещё достаточно, то дай мне знать об этом, потому что теперь я готов ждать. Смотря на Ё Хана, Га Он должен сказать нет. Должен отказаться, забрать свои вещи и уйти так далеко, как только может, потому что то, что между ними, уже болезненно, нездорово и смертельно. Он обязан перекрыть доступ к кислороду этим чувствам, выкорчевать их из себя, даже если после останется лишь иссохшая, лишённая плодородности, почва, но не может. Не может уйти туда, где комфортно и безопасно, когда перед ним весь его мир. Поддаваясь вперёд, теперь омега целует альфу быстро, скомканно и жарко, не дожидаясь ответных действий. Даже, если это кратковременно, если это лишь мгновение, Га Он хочет почувствовать, каково это — быть с тем, кого любишь. Ё Хан отвечает сразу же, обвивает чужую талию руками, как тисками, и они сталкиваются телами яростно, выбывая дух из груди обоих. Альфа сминает чужие губы до боли, давясь ароматом и вкусом своего омеги. Га Он пахнет теплом, бутонами подснежников и домом — лучшим, что когда-либо чувствовал Ё Хан. Хватаясь за плечи старшего пальцами до ярких отметин, после оставшихся на смуглой коже, Ким чувствует солёную влагу на своих губам, ему не принадлежащую. Они контрастируют друг с другом так терпко и ярко, до взрывов и искр под кожей и даже если они после испепелят друг друга, оба проигрывая эту войну, то жалеть не станут. Руки, сжимающие бёдра, вызывают импульсы возбуждения, и Га Он поддаётся, когда его тянут вверх, вынуждая обхватить чужую талию ногами и скрестить лодыжки на пояснице. Шея горит от прикосновений, оставляющих на бледной коже яркие багровые отметины и омега готов заскулить от желания почувствовать, каково это, когда метка жжёт на теле. Это слишком интимно, будто кто-то держит над твоей головой гильотину, а ты всё равно доверяешь и закрываешь глаза, зная, что та не перерубит твои шейные позвонки, но даже так, Га Он всё равно этого хочет, потому что, если не Ё Хан — то никто больше. Они должны сейчас пить горячий травяной чай, любимый у Га Она, сидеть на одном диване и обсудить всё, но продолжают сталкиваться телами на смятой кровати, срывая друг с друга одежду, что уже трещит от их натиска. Они обязаны всё обговорить, расставить границы и понять, что будет дальше, но Ё Хан проталкивает в омегу свои пальцы, растягивая влажное и тугое нутро, срываясь на утробное рокотание, ловя громкие стоны своими губами. Это слишком скоротечно, но они соединяются воедино, стонут в унисон и плюют на правила. Га Он перед Ё Ханом красивый до дрожи в пальцах и он не перестаёт ему об этом говорить: шепчет сбивчиво, захлёбываясь словами, впечатывая их в светлую, бархатную кожу, после сцеловывая с неё же бисеринки испарины. Омега царапает спину альфы короткими ногтями, чувствуя бугрящиеся под кожей мышцы и сходит с ума, даваясь криком, пока альфа толкается в его тело яростно, доводя обоих до исступления. Они перешли грань, но для метки ещё слишком рано и старший царапает выгнутую от истомы шею клыками до лёгкой царапины, будто обещая, и Га Он блаженно мычит, зарываясь пальцами в спутанные волосы парня, чуть их сжимая. В комнате душно, а кожа продолжает гореть, но старший всё равно обнимает влажное от пота тело со спины, утыкаясь в загривок носом, не желая отпускать больше. Он снимет другую квартиру, чтобы их больше не разделяли разные кровати и смежная стена, потому что засыпать один он больше не намерен. У Ё Хана большой опыт, но он понимает, что Га Он — лучшее, что у него когда-либо было: до фейерверков, взрывающихся под кожей; до тока по позвоночнику, истерии и сердца, бьющегося так сильно, готового проломить ему рёбра. Ким Га Он — тот, ради кого старший встанет на колени, сотворит из мира руины и убьёт, если потребуется. Обвивая тонкую талию, притягивая ближе, альфа целует выступающий позвонок между лопаток с одной небольшой родинкой. Говорит тихо, опаляя кожу дыханием, — Хочу завтра съездить к родителям с тобой. Поедешь? — Я уже был у них недавно, — омега млеет, всё ещё чувствуя следы на коже от горячих прикосновений. — Ты не понял. Я хочу представить им тебя, как пару, а не лучшего друга. Га Он улыбается до ямочек, проступающих на щеках, утыкаясь в руку альфы, просунутую под его шею, — Хорошо. Зарываясь носом в волосы омеги на затылке, Ё Хан шепчет едва различимо, поглаживая пальцами кожу вокруг пупка, — И я люблю тебя, бэмби. Чуть вздрагивая от щекотки, парень укладывает руку на ладонь старшего, скрепляя их пальцы, — Я знаю. Он может сказать "я тоже", но это не имеет никакого смысла, потому что Кан знает. Уже засыпая, парня посещает мысль, что ему немного совестно перед Сын-Хо, таким искренним и ласковым, но омега знает — тот поймёт. Давно уже понял. А ещё он завтра же позвонит Джексону, выкладывая всё, как есть и тот обязательно выругается отборно, но порадуется за него, после положив трубку, пожелав хорошего дня и всё же позволит себе немного позавидовать Кан Ё Хану.