Неспешно и в звонкой тишине мужчины следовали по разбитым дорогам, жадно вдыхая воздух весенней теплоты. Все так хорошо.
Когда Барри остановился, то Гуннар чуть было не впечатался тому в спину, ведь шел сзади как бедный родственник. За все время пути они не проронили ни слова; казалось общались ментально. –Господи, только не скажи... –полушепотом сказал музыкант. Он забыл, где на этот раз пристроил ключи от дома. Такое часто случалось и соседи, зная его как облупленного, подшучивали, крича ему сзади : "–Ты еще в ботинках посмотри!" или "–Ты когда уходить будешь - мне оставляй.". Само собой он не обижался и иногда пользовался предложениями. Но опыт показал, что лучше стоять в недоумении под дверями, чем доверять ключи кому то из этих "сочувствующих". –Что? Что то случилось?–украдкой интересуется Гуннар, наконец пристроившись сбоку копошащегося коллеги. –Да блин, ты не знаешь случайно куда я ключи ложил? – поднимая глаза на блондина, усмехнулся Барри. Само собой откуда бы классруку было знать это? Шатен отчаянно смеялся и в попытках разрядить в принципе даже не напряженную обстановку мог сморозить что то риторическое. –Хах, я впервые твой дом вижу, ты серьезно? –Гуннар в унисон разделил эмоции Барри. Присоендинившись к судорожным поискам ключей, они провозились минут десять, прежде чем музыкант вспомнил про внутренний карман жилетки. Конечно же они были там. –Хаха, вот же... –Барр оборвал, распахивая дверь перед собой. –Думаю, добро пожаловать. –Ох, твою ж... Гуннар, наказавший себя за такое выражение, прикрыл губы ладонью. Не смотря на то, что теперь, вне учебного заведения и его расшатанного режима, их "коллегиальность" точно должна была сойти на нет, мужчина в зеленом не мог позволить себе такую манеру. Они с младенчества знакомы и дружили очень бурно, но нет. Красноречие и чистословность являлось и будет являться фишкой Гуннара.×××
Что же заставило его так выразиться? Если снаружи жилище Барри казалось не таким уж просторным, то внутри оно выглядело словно концертный зал, не меньше. Все из-за того, что второй этаж, где у большинства людей должен находиться чердак, представлял из себя только околостенные трапы, на которых стояли разнообразные пальмы. –Как футуристично, Барри, –отметил классрук, проходя вглубь дома.–Невообразимая красота. Надо же было додуматься. Барри же, не теряя времени и пользуясь моментом, пока Гуннар ослеплен "гениальностью" планировки, прячет застекленную раму с распятыми бабочками в свою сумку. Однажды ему из-за этих бабочек влетело нехило так. –Да-а, ко мне приходят как в музей. Как ты: встанут посреди ковра, челюсти свесят и смо-отрят вверх. Гуннар остепенился. –Не то чтобы больше смотреть некуда, – переведя взгляд на раздевавшегося Барри, пояснял блондин. – думаю ты и сам понимаешь, что это весьма необычная компановка для нашей скромной жизни. Глаза его забегали по телу музыканта. Оценивая каждый его сантиметр Гуннар невольно расплывался в улыбке от того же самого небольшого пивного живота или усыпанных родинками плеч. Предстал он перед ним как в детстве: белая майка и болотного цвета шорты. –Боже мой, ты до сих пор их носишь, Барри? –указывая на своего рода бермуды, интересуется Гунн. –Даешь! Новые это, влез бы я в старые, –саркастически подметил он. Хлонув себя по ляшкам шатен будто чего то ждал. –Знаешь, у меня тут случайно завалялся твой любимый чай. –Звучит так, будто не случайно он у тебя завалялся. Наконец Гуннар кладет свой рюкзак на подставку для обуви (странно то, что она была довольно просторной для двух пар обуви одного человека.) и двигается вперед, проходя ближе к дивану. –Да я купил его, да, а пить не пил. Морсы себе варю в последнее время. –М-м, вот оно что. –Да-а. Слышь, тебе заваривать? Или может что то покрепче твоего фаворита? – с ехидной улыбкой и глядя в глаза из далека кухонного пространства спрашивает Барри. –Это ты отдыхаешь завтра, а мне к первому. –до сих пор чувтсвуя странную усталость поясняет Гуннар. –Мы немного... На полуслове его прерывают. –Барри, мне известно твое "немного", не смеши. –Нет, так нет... Раздосадованный и немного растерянный музыкант плеснул себе немного коньяка, параллельно ставя чайник на зажжённую конфорку.Следующие часа три они провели в полной идилии, смотря телевизор и распивая кто что.
Канал, который был по умолчанию первым в списке, казал турецкие сериалы, что, на удивление, ужасно обожал Барри. Хотя этого человека предугадать было невозможно и каждый новый факт о нем удивлял не менее предыдущего. Конекретно сейчас уже какой десяток минут мозолил уши неизвестный Гуннару альковный многосерийник, который Барри ласково называл "Жадя́". На экране появлялись всем известные и вызывающие смех сцены с пристальными взглядами и возникали затишья персонажей с проигрышем режущих слух саундтреков. –Я даже представить себе не мог, Барри. –наконец выдает классрук. –В смысле? –В смысле я не думал, что тебе по душе такие мыльницы. Мыльницами он называл как раз таки любовыне сериалы. –Я сам от себя такого не ожидал, если честно. Они посмеялись. Спустя какое то время они синхронным образом повернулись друг к другу. Вот тут и стало неловко. Мужчины смотрели один на другого, пока Барри не выдал: –Помню, как мы с тобой лихорадили идеей создать группу... Нужно было дальше со студией работать. Гуннар подхватил. –Не знаю. Нас и без того приняли. –Приняли - да, но сейчас... Сейчас ничего нет от того, что было. Даже то, что было, мы потеряли. Казалось, блондин без слов согласился с мыслью товарища. Он перевел взгляд на его бусы. –Было же вермя, –Гуннар указал на украшение на шее Барри. –Было, Гунн, было. –Барри так же повторил жест гостя. Он прикоснулся к цепочке на шее классрука. В этот момент будто дежавю охватило его. Им было всего по пятнадцать, когда эта бижутерия стала частью их имиджа. Обхватив массивыный загривок Гуннара, музыкант притягивает его к себе. Сопротивления его жест не встретил, так что пристроившись на порядок удобнее они смокнулись в чувственном объятии друг друга. Слова здесь были явно лишними. Друзья упали на диван не смея ослаблять хватки сильных рук. Барри оказался поверх Гуннара, напрочь прижатым к ключицам. Одна из рук блондина зарылась в чужое каре, эмоционально сжимая в кулак шелковистые пряди. Музыкант был не против, даже подаваясь вперед...Сумерки. 20:56.
Низы у обоих сладко тянуло, пока они находились в этом положении... –Твои "Molecules"... Я не могу с твоего запаха, Гуннар... Губы Барри прильнули к тонкой эпидерме кадыка блондина. Он нежно сеял сад поцелуев на нем чувствуя, как его за волосы то тянут назад, то вжимают обратно. Гуннар вдохнул и с характерной отдышкой выпустил весь воздух из легких. На самом деле внутри Гуннар содрогался от той мысли, что его ласкает друг детства и, по совместительству, нынешний коллега. Это выглядело противоестественно и заставляло нервничать. Ком подходил к горлу не давая полностью произнести имя товарища, что буквально обесценивал его честь. –Баг... Ба-арри. –выдавал блондин, блуждая по телу другого уже не янтарными глазами, а длинными тонкими пальцами. Классрук запустил руки под его майку, исследуя слегка пышные бока плавными движениями, оценивая гладкость и чистоту кожи. Конечно большее значение придавалось их изгибам. С одной стороны Гуннар был не против этого, но его неловкость и нервозность, заметная в поглаживаниях, указывала на сомнение. Стоит ли? Барри же в свою очередь был полностью "в потоке", отдавая и выражая всю свою любовь к Гуннару в черезвычайно мокрых способах сделать это. Постепенно он поднимается выше пока не достигает мочки. Шатен не обделяет вниманием линию подбородка и вскоре начинает шептать, сладко произнося все своих грязные мысли вслух прямо на ушко блондина. –Я сделаю это с тобой, как хотел сделать тогда. Гуннар сжался. У них еще в подростковом возрасте зашел разговор об их планах насчет первого секса. Барри утверждал, что если не найдет себе жену, то отдастся ему. Тогда это казалось шуткой, и, видимо, являлось ею, но сейчас это была далеко не ирония. Жены то у него подавно нет... –Нет... Стоп,– Гуннар обхватывает его талию настойчивей и заставляет сесть. –Барри, это странно... По непонятной причине классрук говорил еле слышно. –Это нормально. Ты разве никогда не испытывал влечение такого рода? – игриво ерзая в районе паха Гуннара, интересуется Барри, будто это должен был обязательно испытать каждый. –Никог... –опять запнулся. – Н-никогда. –Даже сейчас? Твои красные щеки и бугорок говорят об обратном. –шатен двинулся ближе к лицу друга. Объяснить свое состояние сейчас Гуннар был просто не в состоянии. –Прошу, Барри. – мужчина вытаскивает свою нижнюю часть из под настойчивого друга и поднимается с дивана. –Неужели ничего совсем?– растерянно спрашивает музыкант. Его вопрос остался без ответа. Классрук быстро надел на себя рюкзак и, несвойственно для себя сгорбившись, вышел из дома.Пачка любимого чая так и осталась стоять на столе, а напряженная атмосфера недосказанности не давала спокойно дышать.
Лишь это было то, зачем стало нужным стать снова кем то друг для друга.