Сага о зеленом короле

             120 г. от З.Э.       Дрифтмарк        Эйгон не помнил сколько времени пробыл здесь — в просторных покоях Высокого Прилива, скрываясь от множества злых глаз, обращенных на него в Чертоге Девяти. Произошедшее все еще не укладывалось в его хмельной голове, но тяжелым грузом вины ощущалось где — то в области сердца.        Эймонд, казалось, был совсем плох. Принц лежал на огромной кровати, облаченный в тонкую, шелковую рубашку и укрытый легким одеялом до середины груди. Некогда красивое юношеское лицо пересек плотный бинт, сквозь который проступили алые пятна. Меловой оттенок его обескровленной кожи соперничал с безукоризненной белизной постели, длинные волосы змеями разметались по подушке, руки были сжаты в кулаки, грудь напряжена, дыхание рваное. Изредка, на лбу младшего брата проступала липкая испарина, которую тотчас заботливо убирала Хелейна. Эйгон старался держаться согласно своему статусу и положению, но бороться с подступаемой тошнотой становилось все сложнее. Он никак не мог стереть с памяти эпизод, в котором мейстер, своими заскорузлыми руками, вытащил израненный глаз Эймонда и с видом заправского мясника бросил его в керамическую миску. Самого Эймонда, казалось, это никак не смутило, но Эйгон прекрасно видел, что брат еле сдерживает слезы. На мгновение, Эйгон даже представил себя на его месте. Что бы он сделал? Как бы себя повел? Наверняка его крики заполнили бы всю вотчину Веларионов. Впрочем, кого бы это удивило? Так уж повелось с самого начала: он — позор и недоразумение великого дома Таргариенов. Эйгон поежился. Ниже опустил голову, пряча лицо в длинных прядях, и стиснул зубы так крепко, что заболели скулы. Настанет ли конец этой проклятой ночи? И где же матушка? — Принесите еще льда, — прозвучал голос мейстера. — Кровь дракона горяча, еще немного и она сожжет принца изнутри. — Огонь не может убить дракона, — эти слова, подобно молитве, сорвались с губ Хелейны. А затем наступило молчание. Молчание…тягучее, ядовитое, тяжелое молчание, которое, как оказалось, было хуже чем крик и плач. Судорожно вздохнув, Эйгон отвернулся и встретился взглядом с одним из помощников мейстера. И от этого взгляда, в котором было только сочувствие и безнадежность, ему захотелось истерически рассмеяться, чтобы хоть как — то заглушить голос разума, отчаянно вопившего о том, что все кончено. Средний сын короля Визериса не доживет до утра. Не выдержав, старший принц сделал несколько шагов назад и столкнувшись спиной с каменной стеной, медленно сполз по ней на пол. Вытянув дрожавшие ноги вперед, Эйгон трусливо закрыл лицо руками и застыл наподобие ужасающих горгулий, украшавших Драконий Камень. Весь его мир сузился до шепотков толпы, окружавшей Эймонда: мейстер и его помощники, повитухи (принц искренне не понимал, для чего их позвали), несколько девиц из прислуги принцессы Рейнис, а также целый штаб людей их матушки — королевы Алисенты. В душном воздухе витали ароматы горьких трав, чуткий слух улавливал малейший звон склянок и инструментов, которым вторили раздражающие шорохи перемалывающихся засушенных лекарств.        И лишь надрывное дыхание изувеченного принца придавало всему этому смысл.       *** — Все вон! — королева Алисента зеленым вихрем ворвалась в покои. Ей не терпелось скрыться от посторонних глаз и дать волю чувствам, которые, подобно урагану, бушевали в груди, грозя в любой момент вырваться наружу. Свидетели здесь ни к чему. Эйгон, которого голос матери хлестнул ударом бича по обнаженной коже, резко вскочил на ноги, Хелейна сложила худые ручки на груди, однако Алисента не обратила на них внимания. Все ее материнское существо застилала тревога граничащая с паникой и вид мертвенно — бледного лица Эймонда вряд ли придал ей уверенности в благоприятном исходе. — Моя королева, принц нуждается в наблюдении, — скрипучий голос мейстера выразил явное недовольство. Ему вторили взгляды всех присутствующих людей, обладавших хоть какими — либо знаниями в врачевании. — Быть может, я останусь подле него до утра? — Благодарю вас за участие, мейстер Кельвин, — королева еле сдерживала злость, крепко сцепив руки в замок. — Полагаю, вы уже сделали все, что могли. Теперь я хочу ухаживать за сыном сама. Громко вздохнув, мейстер поковылял в сторону двери, а за ним, стройным рядом, последовала остальная многочисленная процессия. Лишь дети позволили себе задержаться, беспокойными взорами скользя по неестественно блеклому лицу матери.        — Моя королева, — Эйгон сделал неловкий шаг вперед и застыл, будто забыл обо всем, что хотел сказать. — Матушка, — проронил он, а затем подумав, исправился, — мама!        — Ты так разочаровал меня! — внезапное, больное откровение сорвалось с губ Алисенты, заставив Эйгона вздрогнуть. Такая ненависть!        Эйгон отшатнулся, будто почувствовав мысленную пощечину. Услышать подобное от матери, которую он любил больше жизни, юноша никак не ожидал. Не после того, как она защитила Эймонда и всех своих детей в его лице, напав на их единокровную сестру.        — Мне очень жаль, матушка, — Эйгон все же нашел в себе силы признаться в очевидном и тем самым выразить хоть самую малость тех ядовитых чувств, которые терзали его молодое сердце. — Я и подумать не мог, что Эймонд окажется столь безрассудным…        — Безрассудным? — Алисента бесцеремонно прервала его, подойдя ближе. — Или отчаявшимся настолько, чтобы подойти к этому чудовищу?! — она взяла его за подбородок и вгляделась в его глаза. — Как я могла быть так слепа?        — Матушка, он ведь не сказал мне и слова, откуда я мог знать, что он… — попытка защититься прозвучала жалко. Осознав это, Эйгон замолчал, не посмев отвести взгляд. И это, если не смягчило, то уж точно охладило пыл королевы. Резкие слова, что готовы были сорваться с языка, так и остались несказанными. — Вас никто не защитит, кроме меня и моего отца, — Алисента отошла прочь, нервно массируя виски. Внезапная головная боль будто лишила ее остатка сил. — Надеюсь, сегодня вы это ощутили в полной мере, — резкая смена темы не удивила детей.        — Рейнира казнит нас. Да, я понял, — Эйгон проявил неслыханную дерзость, высказав вслух опальные мысли, которые, если говорить откровенно, посетили сегодня головы многих.        — Прекрасно, — кивнула Алисента, удовлетворенная тем, что ей не придется все объяснять на пальцах. — Теперь ступай прочь и хорошенько обдумай произошедшее сегодня. Быть может, ты найдешь решение?        — Найду! — горячо согласился Эйгон.        — Разреши остаться здесь, с вами, — Хелейна совсем не по — королевски дернула длинный рукав платья матери, тем самым обращая на себя внимание.        — Нет, дорогая, ступай вместе с Эйгоном, — Алисента была непреклонной в желании остаться наедине со своими мыслями. — Где Дейрон?        — В наших покоях, с Талией, — ответила принцесса. — Ему не подходит воздух Дрифтмарка.        — Я могу его понять, — устало проговорила Алисента. — Постарайтесь не попасть в новые неприятности. Увидимся утром. Коротко кивнув, Эйгон бросил в сторону брата печальный взгляд и бесшумно поплелся к двери, в то время как Хелейна подошла к его постели и нежно поцеловала принца в лоб. — Эймонд, наш милый Эймонд, — ласково проговорила девочка, невесомо гладя его по взмокшим волосам. — Мы умрем молодыми. Ты и я, — прошептав это, принцесса положила голову ему на грудь и сладко улыбнулась, чувствуя, как сердце Эймонда отсчитывает бешеный ритм.        — Ступайте и передайте страже, чтобы нас никто не беспокоил. Никто, — на этом слове Алисента сделала особый акцент и дождавшись, пока дети выйдут вон, захлопнула тяжелую дверь.       *** Стаскивая с пальцев массивные кольца и оставляя их валяться на полу, Алисента смочила в насыщенном травяном отваре очередной кусок ткани и протерла им лицо Эймонда. Ее бедный, бедный мальчик! Слезы отчаяния беззвучным потоком потекли по щекам королевы, но она не была в силах что либо изменить. Таргариены отняли у нее слишком много и отнимут еще столько же. Что же она может? Ее и так загнали в угол, приставили к горлу нож, обрубив все пути к отступлению. И это сделал ее собственный муж, публично продемонстрировав пренебрежение и холод по отношению к их сыну, встав на сторону бастардов!        Не грусти, матушка. Это был честный обмен. Я обменял глаз на дракона. Голос сына отчетливо прозвучал в голове Алисенты. Еще неокрепший, по — юношески тонкий, еле сдерживающий муки боли… — Мой дорогой! — королева взяла в ладони горячую безвольную руку, прижала ее к губам, зажмурилась и замерла на мгновение, а затем с остервенением вытерла слезы. Время унизительной жалости к себе прошло.        Расправив складки на платье, Алисента медленно подошла к громадному, резному зеркалу и внимательно всмотрелась в собственное отражение. Оттуда на нее взглянула уставшая и печальная женщина. Сегодня она чуть не потеряла своего любимого сына. Она не помнила как неприятие непоправимого перешло в необузданный гнев. В неконтролируемую ярость, в кровожадное желание разорвать, растерзать, разодрать собственными руками, сделать больно выродку, посмевшему нанести непоправимый вред ее ребенку. Она не помнила как схватила кинжал, она не помнила как ринулась на наследную принцессу, она не помнила, чего именно желала. Убить Рейниру? Или наказать ее сына? Обратить на себя внимание? Алисента прикрыла глаза и тут же воссоздала в памяти эпизод, произошедший несколько часов назад.        — Ты слишком далеко зашла! — вот Рейнира закрывает собой детей, перехватывая руку королевы. Та видит в ее сверкающих глазах насмешку граничащую с презрением.        — Я? — красивое лицо Алисенты искажается искренним изумлением. — Я делала лишь то, чего от меня ждали! Вечно чтила королевство, семью, закон, пока ты насмехалась над ними! — злость заставляет Алисенту крепче сжимать эфес кинжала. — Где долг? Где жертвенность? Они растоптаны тобой! — потрясение и ярость складываются в бурю, способную смести все на своем пути. — Кто дал тебе право лишить моего сына глаза? — горячая слеза отчаяния предательски бежит по щеке королевы, обнажая ее слабость. Непозволительную слабость.        — Как утомительно, да? — только и спрашивает Рейнира, с трудом сдерживая пыл бывшей подруги. — Скрываться под плащом своей праведности! А теперь все видят твое лицо! — эти слова действуют на Алисенту подобно ушату ледяной воды, заставив запоздало отступить назад.        Валирийская сталь — чрезвычайно опасное оружие в неумелых руках. Мимолетный взмах, секундное замешательство и на белоснежной руке Рейниры проступает глубокий порез. По алому платью течет горячая кровь, вид которой приводит в ужас всех свидетелей произошедшего. Дурное презнаменование! Алисента пятится, ощущая крупную дрожь в теле, Рейниру обступают ее дети, Деймон и чета Веларионов…        Алисента открыла глаза и вновь взглянула на свое отражение. Нет, напрасно она надеялась. Она — зимняя стужа, снежная вьюга, многолетний лед, которые никак не хотели сочетаться с жарким пламенем Таргариенов. Она помнила день, когда впервые надела цвета правящего дома. Страстный алый на благородном черном, изящность вышивки, роскошь ткани, невесомая элегантность и новая личность, которая должна была вытеснить мечтательную натуру девицы Хайтауэр. Ведь она выходила замуж за дракона, она принимала на себя благословения и проклятья Таргариенов, она становилась одной из них. А они всегда были ближе к богам, нежели к людям. Быть может, Алисента с охотой верила бы в эту чушь, если бы выросла вдали от столицы и ее правителей. Велико ли было ее разочарование, когда выяснилось, что Таргариены такие же люди? Люди, подверженные болезням, старости, немощи, слабостям и порокам. Люди, в чьих силах повелевать драконами, но не своей гордыней. Ее муж — король гниет заживо и ни один из лекарей со всех концов света не в состоянии ему помочь! Так в чем же исключительность? Где же простерлась эта невидимая длань богов? Алисента вновь схватилась за голову, в которую, как ей казалось, вонзилась сотня ядовитых шипов. Стиснув зубы, королева вышла на балкон и полной грудью вдохнула прохладный воздух. Боль отступила на долю секунды, но пожар, что полыхал в ее мыслях, только начал разгораться. Быть королевой — великая честь. Быть матерью драконов — небывалое везенье. Но что если Рейнира права? Алисента действительно устала прятать свое истинное лицо. Душу, которую мучали безысходность, отчаяние, а теперь и страх. Страх за собственных детей, рожденных от крови дракона, за истинных Таргариенов, чья судьба, оказывается, висит на волоске. И эти чувства совсем не поэтичны. Как заглушить в себе эти переживания и если не уничтожить, то хотя бы спрятать, королева не знала. Но знала, что обязана это сделать, ибо никто и никогда не должен видеть, что у Алисенты Хайтауэр есть слабости. На кипенно — белой постели завозился Эймонд, почувствовав свежий ветер, ворвавшийся в покои через настежь распахнутую дверь балкона. Открыв здоровый глаз, юноша жадно вдохнул воздух и прислушался к звукам, запахам и совершенно незнакомым ощущениям, мигом оттеснившим душную пелену сна. Похоже, реальность показалась принцу удручающей — он не сдержал болезненного стона и бессильно закрыл лицо руками.        Алисента тут же оказалась подле него. Нежно улыбнувшись, она осторожно приподняла его голову и дала сыну выпить воды, в которой было растворено лечебное снадобье, а затем уложила обратно, подоткнула одеяло, легко коснулась все еще бледного лица. В мыслях Эймонда было удивительно пусто, будто кто — то заботливый убрал все, что могло принести боль и огорчения. Он оседлал дракона, он больше не изгой! В другое время он осыпал бы мать вопросами, но сейчас, ему не хотелось даже шевелиться. Внезапно (снова) накатила страшная слабость. В вязкой тишине мерно потрескивал камин, горели свечи. Алисента сидела у постели сына, бережно поглаживая его длинные пальцы, нежно ощупывая каждую мозоль, что была результатом его бесконечных тренировок. Эймонд боролся со сном, упорно глядя в сторону балкона, где было темное, безграничное небо и молочный диск ласковой Луны. Совсем недавно он был там, казалось, мог рукой достать до звезд, сорвать одну и преподнести матери в подарок… Сон все же победил. Эймонд медленно прикрыл глаз и снова увяз в этом болоте, которое позже превратилось в кошмар, где жгучее пламя, боль, тьма обрели тела и обрушились на него со всей мощью. Эймонд проснулся с отчаянным криком, не в силах различить видение и явь. Но мягкие руки матери почти сразу же прижали его к груди, успокаивая.        — Это было и прошло, мой милый. Это сон, просто дурной сон…        Мальчик отстранился от нее и запрокинул голову, стараясь зацепить взглядом все ее лицо, понять ее настроение и главное… отношение к нему, к его поступку. Ее глаза…бесконечно нежный взор этих любящих, понимающих глаз буквально заставил его маленькое сердце сжаться в муках сожаления. Он больше не видел себя в их отражении неправильным, недостойным, убогим. Теперь проникновенный взор его прекрасной матушки горел сочувствием, пониманием, поддержкой.        — Прошу, прости меня, — лицо Эймонда царапнула горячая слеза, которую он малодушно поспешил вытереть. У победы этой привкус тлена! — Я просто хотел … я просто … разве я не достоин наследия своей семьи? Разве я сделал что — то неправильное?        — Ты принц по крови, Эймонд, конечно ты имеешь право на все это. Но отныне нам всем придется быть тверже стали и железа. А теперь ложись, тебе необходим покой, — королева взбила подушки, аккуратно уложила принца, а затем устроилась рядом, переместив светловолосую голову сына себе на плечо и обняв его двумя руками, словно защищая, оберегая. Слепым котенком Эймонд уткнулся в шею матери, тяжело вздохнул, содрогаясь всем телом. Была ли эта боль физическая или мальчик все еще терзал себя душевно? Что бы это ни было, Алисента прекрасно чувствовала состояние своего ребенка. Гладя его по спине, она что—то шептала в белоснежную макушку и слегка улыбнулась, ощущая, что рваное дыхание сына успокаивалось, напряженные руки слабели, и сердце, неистово бившееся, постепенно замедлило ритм. Ее бедный, истерзанный мальчик крепко заснул, полностью отдавшись ласке и любви матери. За стенами бушевало море. Волны накатывали на берег, рассыпались в сотнях соленых брызг, точно также и в памяти зеленой королевы бесновался шторм из воспоминаний, заставляя нежное, женское сердце сжиматься от мук раскаяния. Эймонд пришел в этот мир с особой болью. Алисента не могла разродиться вторые сутки, одолеваемая страхом близкой гибели. Сжимая обессиленными руками прохладные простыни на ложе, где не так давно мучительно умерла славная королева Эймма, Алисента молила всех богов о помощи, обещая положить на алтарь веры всю свою жизнь. И боги услышали ее, подарив долгожданное облегчение, позволив ей услышать сдавленный крик крошечного младенца. Мальчика, второго сына, принесшего ей столько мучений и радости в один момент! И сейчас, перебирая длинные волосы Эймонда, Алисента вдруг вспомнила, как бегала за ним с громким хохотом, высоко подняв юбки и ничуть не смущаясь многочисленных взоров придворных. Вспомнила, как застала его в бесконечных коридорах Красного замка, балансирующего на узких перилах и дующего на одуванчик, семена которого волшебно кружились в воздухе. Вспомнила, как снимала его оттуда, скверно ругаясь, а он лишь заливисто смеялся и крепко обнимал ее за шею. Вспомнила, как совсем маленьким часто брала его в свою спальню, чтобы обезопасить тем самым от проказ Эйгона, вспомнила как крепко и безмятежно засыпал ее мальчик, сжимая в маленькой ручке прядь ее шелковистых волос.        Вспомнила, как наблюдала за его тренировками с Колем, уже тогда понимая, что ученик намного превзойдет своего учителя. Вспомнила их долгие беседы вечерами, за закрытыми дверьми, где она могла быть для него просто матерью, без личины строгой и набожной королевы. Вспомнила, как ее спина содрогалась от рыданий и рядом с ней был только он. Не старший сын, которому было чуждо сочувствие, не единственная дочь, предпочитавшая матери общество отца, не очаровательный Дейрон, который был слишком мал для всего этого, а Эймонд. Ее милый Эймонд. Она благоволила Эйгону, хотела видеть в нем опору, слушала увещевания отца, а Эймонда безжалостно отталкивала, замкнувшись в своих переживаниях и ненависти. И сама того не ведая, она пропустила тот момент, когда беззаботный и резвый ребёнок стал молчалив, задумчив и бесконечно одинок. Она не увидела его страданий, не осознала весь масштаб терзаемых его чувств, не обратила должного внимания на жестокие шутки Эйгона, посчитав, что в этом не может быть вреда. Ненавидя драконов, она забыла о том, что ее сын более всего в них нуждался. Потому что сам был драконом. А она была плохой матерью. Эта мысль причинила ей физическую боль. Алисента обреченно вздохнула и огляделась по сторонам. Выцепив взглядом кувшин с вином и удостоверившись, что сын крепко заснул, королева выбралась из постели и подкралась к резному столику. Быть может, эта пряная жидкость действительно избавит ее от боли в душе? Наполнив кубок до краев, Алисента медленно опустилась в кресло, сделала первый глоток и блаженно закрыла глаза, удивляясь тому, что и в этом несовершенном мире можно найти для себя приятный вкус. Арборское золотое с лихвой оправдало свою славу. Теперь, когда схлынуло наваждение, она могла предпринять еще одну попытку собрать беспорядочно мечущиеся в голове мысли в единое целое. Последний час она думала об измене. Нет, не о супружеской, хоть она никогда не любила своего мужа. Точнее, ее любовь не вспыхивала ярким пламенем, не будоражила ее сердце, не заставляла тело содрогаться в нежных чувствах. Визерис был к ней добр, он был с ней учтив, он всегда видел грусть в ее глазах и стремился ее развеять. Но Визерис никогда не хотел коснуться ее оголенной души. Алисента смирилась со своей участью, смирилась с унизительной ролью и приняла ее. Но она не могла смириться с той вопиющей несправедливостью, что настигла ее детей. Разве должны они сражаться за любовь отца? Разве не на всех распространяется королевская справедливость? Тогда почему Визерис принес своего сына в жертву на глазах у стольких людей, защитив порочную дочь? Утихший на время гнев, вновь забурлил в венах Алисенты, заставив ее сделать несколько больших глотков вина. Нет, пусть боги будут свидетелями, больше она такого не допустит. Измена…государственная измена, переворот, нарушение клятв и обещаний? Все стало до невозможности сложным и запутанным, все изменилось, перевернулось, утратив былой смысл. Была ли в этом вина Алисенты? Ведь она никогда не хотела подобного, не предвидела, не хотела верить, что придет день и она будет разрываться между правильным и необходимым. И чего же в итоге желало неспокойное сердце королевы, вынуждая ее вновь и вновь переступать через собственные принципы и убеждения, многовековые традиции? Ее мысли прервал короткий стук. Вздрогнув, Алисента тревожно обернулась и изменилась в лице, увидев высокую фигуру Порочного принца, застывшего в дверях. — Деймон? — она окинула его неверящим взглядом, но в тот же момент взяла себя в руки. — Почему ты не у ног наследной принцессы? — в обманчиво — любезном голосе королевы не было и намека на мягкость. Сплошная несгибаемая сталь. — Мы — больше чем люди. В нас течет кровь древней Валирии, кровь Богов и драконов, — в тон ей проговорил Деймон, обводя рукой красочную нашивку с символом дома, украшавшую его неизменную темную одежду. — Я пришел выразить почтение своему племяннику. Настоящему Таргариену, — кивнув на спящего Эймонда, принц без приглашения прошел в покои и водрузил на столик бутыль вина.