Сотни записок

-- Ну же, не плачь. Они не хотели тебя обидеть, п-правда... Напстаблук часто разговаривает сам с собой. А с кем еще, в конце концов? Он один на семейной ферме, один в своей маленькой квартирке, один в Руинах. У его призрачного состояния есть один плюс: можно проходить сквозь любые двери, и даже Дверь Руин не становится для него преградой, когда он ищет вдохновение. Но везде, везде он одинок. Поэтому свой собственный голос -- все, что он слышит большую часть времени. Не сойти с ума помогает музыка. Вроде как, если ты наденешь наушники, то ужасающая тишина одиночества на время смолкнет, и он сумеет отвлечься от всего, не слышать этой тишины, спрятавшись в музыке. Или подкастах -- он даже не вслушивается в смысл слов, просто слушает чужие голоса. Собственный голос ему уже порядком надоел. Напстаблук спел все песни, какие есть на свете, и устал от своего голоса. Музыка теряет свое очарование, если ее исполнять раз за разом на одном и том же инструменте. С его стороны было бы эгоистично жаловаться на полное одиночество. На самом деле физически он не один. Всегда рядом кто-нибудь есть. Однажды, когда он искал вдохновения для новой мелодии в коридорах Руин, он встретил местную Хранительницу. Пожилую женщину с длинными седыми волосами в фиолетовом платье в пол, подозрительно похожую на королеву Ториэль из учебников истории, но Напстаблук решил не задавать глупых вопросов. Она оказалась невероятно мила, накормила его пирогом с черникой, напоила травяным чаем и даже спела несколько древних песен -- и это определенно повлияло на то, как звучала его следующая песня. -- Нет, не так. Нужна другая тональность... Еще он часто черпал вдохновение из собственных снов. Удивительные, яркие, не похожие друг на друга истории -- от уничтожения Барьера до конца света и собственной смерти -- наполняли его песни. Больнее всего было, когда снилось что-то хорошее, но правдоподобное, такое, что начинал верить своему сну, но просыпался и находил себя все там же -- в одиночестве, на холодном полу собственного дома в наушниках. Меттатон лучезарно улыбнулся и бросился кузену на шею. -- Блуки, сто лет не виделись! -- он отстранился и кокетливо поправил пушистые черные волосы. Жгучий брюнет, как в старом фильме, который уже не крутили по телевизору -- произведения Меттатона заполонили все медиа-пространство. -- Ты... правда здесь? -- неверяще спросил Напстаблук, пропуская родственника в дом. -- Ну разумеется! -- тот лишь всплеснул руками. Он всегда был очень экспрессивен. -- Творческая элита Подземелья должна держаться вместе, правильно? -- и подмигнул. Ох. Надо же. Все тот же пустой дом, все то же гулкое эхо. -- Ну же, не плачь... Все тот же собственный голос и все та же раздражающая плаксивость в голосе. Творческая чувствительная натура, говорили ему со школьной скамьи. Плакса, понял однажды он. -- Ничего этого не было, глупый. Обида, глухая и горькая. Почему его все бросили? -- Тебе лишь приснилось.