Враги с привилегиями

Сынмин не хотел сюда приходить, но не явиться было бы малодушно. А он ничего не боится, тем более Хёнджина. Сынмин смог себя убедить, что никакая Юна его не волнует. Навнушал себе столько, что смог подойти к двери в ад в безразличном настроении и со спокойным сердцебиением. Внутри царила привычная ледяная пустошь. Плевать он хотел на чужие увлечения и чувства. На свои тоже. Чтобы не сбивать настрой, Ким без промедлений нажимает звонок. Тишина. И ещё раз. Тишина. Пушистые домашние тапочки не шуршат за дверью. Сынмин гонит прочь накатившую тоску. Черт!!! Привык. Ждёт гребаное шуршание тапочек. Сынмин звонит в последний раз. Получает тишину в ответ. Он уже собирается послать Хвана к черту, когда вспоминает про спертые ключи. Знал же, что пригодятся. Квартира встречает пустотой. Хёнджин ещё не вернулся. Ким глупо радуется, что все-таки не проигнорировал. Счастье есть! Сидеть на стуле ровно и не дергаться получается ровно минуту. После этого Ким решает поискать какие-нибудь следы измены. Как какой-то маньяк шарится по чужим вещам. Даже презики в пачке пересчитал. Как было два так и осталось. От этого становится легче дышать, но одновременно с этим приходит приступ жгучей ненависти к себе. Что за хрень? Его не должно это волновать. Он должен радоваться, если Хван нарушит пункт про измены, а не злиться. Сынмин приказывает себе вернуться на кухню и прекратить вести себя как ревнивая женушка. Он не хотел давать ещё повод ненавидеть самого себя. В настроении «безжалостно и бездушно издеваться над всеми и над собой» Ким варит себе кофе, благо умеет пользоваться рожковой кофеваркой. Научился, а потом Хван сделал все, чтобы его уволили из той кофейни. Сынмин ненавидит Хёнджина. Сынмин ненавидит кофе, но пьет крепкий-крепкий, температуры лавы. Горький, отвратительный, мерзкий. То, что нужно. Когда Сынмин начинает чувствовать долгожданное эмоциональное истощение, будто кофе выжег душу, дверь открывается. — Откуда у тебя ключи? — Хёнджин осекается. — И у кого я спрашиваю… Сынмин пожимает плечами, мол, не он виноват, что ключи плохо лежали. Хёнджин выглядит очень напряженным и взъерошенным. Видно, что нервничает. Интересно почему? Сынмин подозрительно прищуривается. — Ничего не скажешь? — интересуется Хван. — Спросить, как у тебя прошел день? — равнодушно предлагает Сынмин. Нервы закончились задолго до этого момента, оставив пугающее, но такое родное ничего. — Окей. Если других вопросов нет, тогда я схожу в душ. — Хорошо, — кивает Сынмин. — Не забудь себя растянуть, потому что я этого делать не буду. На лице Хёнджина крупными буквами отражается «так и знал». — Дело в Юне? — А есть ещё кто-то? — незаинтересованно спрашивает Сынмин. — У нас запрещены только половые отношения с другим партнером. Свидания и поцелуи — нет. Я ничего не нарушал. — Хочешь меня убедить, что ты этим ограничился? — вскидывает брови Сынмин и поднимается со стула. — Я же не ты. Держу свое слово. — А я по твоему нет? — Ким, ты все время нарушаешь сроки, переносишь время, в зависимости от настроения оскорбляешь. Как продвигается твое изучение орального секса? Не отвечай, я знаю, что никак. Клянусь, давно бы послал к чертям этот договор, но мне слишком нравится тебя драть. Сынмин решает оставить без комментариев претензии, ибо ответить нечего. Он не собирается признаваться, что ещё утром собирался отсосать этой мрази. — Окей. Если ты не собираешься нарушать договор, тогда поясни, нахрена тебе девушка? — Хочу свидание, романтику! Пить вместе кофе и держаться за ручки! Целовать и обнимать. Сынмин смотрит с недоумением. Романтика? Что-то Ким не замечал за Хёнджином таких порывов. Хотя, благодаря Сынмину, шансов дойти до конфетно-букетного у него не было. — Не делай удивленное лицо, — злится Хёнджин. — Я хочу любить кого-то. Заботиться. И прекрати так пялиться. Я тебя трахаю. Любить — совершенно другое. Ты на роль человека, которого стоит любить, не подходишь. Конечно, не подходит. НО! даже от врага слышать, что ты не достоин любви — мерзко. К счастью, это именно то, чего Сынмин хотел, хоть один повод, хоть капля боли, которая убедит бесполезное сердце, что оно ошибается. — Ты сейчас серьезно, принцесса? Даром мне твоя любовь не нужна. Я удивился, потому что не замечал за тобой романтических порывов, — Ким никогда не понимал всей этой ванильной дури. Даже презирал. — Какая романтика, в условиях отношений на неделю? — возмущается Хёнджин. — Ну сходишь ты с Юной на свидание, дальше что? — А ты позволишь этому дальше произойти? — Допустим. Мне интересно, что дальше по плану. — А тебя волнует? — Весьма, я бы не хотел в какой-то момент оказаться третьим. — Как мы и договаривались, я не буду трахаться одновременно с двумя. — Значит, используешь Юну ради пары поцелуев? — Пользуюсь я тобой. А Юна мне нравится. Если я захочу строить с ней отношения, то я разорву с тобой контракт. — Прискорбно, — безразлично отвечает Сынмин, хотя нутро заливает желчь. Вот что… Хёнджин им временно пользуется, пока отношений нет. Именно так они и договаривались, но почему Сынмин чувствует себя таким грязным? Почему так хочется сказать Хёнджину, что-нибудь, что заставит его орать от ярости? Сынмин кривит губы. — А знаешь, Джин, давай проведем эксперимент? Я даже вмешиваться не буду. Ты всегда в расставаниях винишь меня. Не думал, что от тебя все бегут, потому что ты человек так себе. У Хёнджина стало лицо такое, будто ему прилетела чугунная лопата в затылок. Один - один, подонок! — Сынмо, ты слишком переоцениваешь собственную значимость. — Ты все равно ко мне прибежишь, ведь ты прибежал именно ко мне с этим гребанным договором на секс, хотя с тем же успехом мог найти любого человека на сайте знакомств и трахаться без обязательств. Я бы об этом даже не узнал, — восклицает Сынмин. — Но нет, тебе же надо, чтобы на тебя обращали внимание. Что угодно лучше безразличия? Так? Обычный трах — это ведь не то, чего ты хочешь. Тебе нужны эмоции и отдача. — Мне даром не нужны твои эмоции. Даже будет хорошо, если ты перестанешь каждый раз устраивать сцены. Ты тело, которое я трахаю. Один раз я пожалел тебя, а ты решил, будто можешь диктовать, с кем мне проводить время? Какого черта ты вообще лезешь ко мне!? Стоишь тут, скалишься, плюешься ядом, грозишься рассорить меня и Юну? Зачем? Боишься останешься никому не нужным? Даже такой мрази как я? Тело, которое трахают. Мерзко. Сынмину показалось, что его макнули головой в темную вонючую канаву. Ощущение грязи на теле стало почти осязаемым. — Пожалел? Засунь свою жалость и жопу и не смей меня жалеть. Не нужна никому твоя забота! Кто тебя просил? — холодно чеканит Сынмин. — Боюсь перестать быть нужным тебе, говоришь? Я вещь, чтобы быть нужным? — Да, Сынмо. Не думай, что мне нужно что-то кроме твоей дырки. — Не думай, что мне нужно что-то кроме твоего члена. — Сам себе веришь? Сынмин хочет быть этим телом для секса, дыркой, но, к сожалению, он понимает, что это уже не так. В какой момент отношения вышли за рамки «два тела и секс»? А они вышли, иначе бы этого скандала не произошло. От этого чудовищно страшно. Сынмин пытается дышать, борясь с отвращением к себе. Он ненавидит себя за то, что он в глазах Хвана шлюха, но еще больше — что именно этой шлюхой он хочет быть. А реально блевать тянет от того, что он не может равнодушно исполнить эту роль. Сука! Он хочет чего-то большего. Черное нечто рвет рассудок на части, вопит в агонии, требуя сделать, хоть что-нибудь, доказать и себе, и Хвану, что они на самом деле просто два тела, между ними нет чего-то большего. — Джин, — у Сынмина получается выдать лукавый тон, таким он пользуется, когда игра идет по его правилам, когда все действительно игра, будто он не придает значения моменту, — не длинноват ли твой диалог с телом, которое ты трахаешь? Подумай об этом, а я пока схожу в душ. — Даже не пытайся притворяться, что тебе все равно! — Я и не пытаюсь, — врет Сынмин, — мне действительно все равно, прекращай истерику, принцесса, я ее не оценю, — он захлопывает за собой дверь ванной. Ким махом стягивает всю одежду, сразу лезет под струи воды. Желание отмыться становится нестерпимым. Слабый. Надо уйти прочь из этой квартиры и хлопнуть дверью. Или это бегство? Бегство — малодушно. Ким не хочет быть слабым, надо остаться. Отдаться Хвану, опять? Это смело? Сынмина тошнит. Что надо сделать, чтобы не презирать себя еще больше? Ким опирается рукой о кафель. Борется с желанием лихорадочно отмываться и блевать. Слова Хёнджина и собственные мысли топят в омуте из тягучего презрения к себе. Ему дурно, он не может справится с ненавистью к своим глупым чувствам. Вот только нет времени на то, чтобы прийти в себя. Хёнджин уже здесь. — Мы не закончили, щщщенок, — шипит Хван, врубая ледяную воду и направляя поток на Сынмина. Ледяные капли падают на разгоряченное тело. Ким пытается увернуться, но чужие руки вжимают его лопатки в стену. — Ты достал меня, Ким. Чего ты от меня хочешь? Я уже охуел угадывать, чего тебе надо! — Выруби воду, придурок. — Да это тут причем? Хочешь секс, давай секс! Не хочешь жалости, ладно! Только потом не ной. Сынмин чувствует, как теплеет вода, а ещё душ перестает хлестать в лицо. Хёнджин подвигается ближе. Он фиксирует руки Сынмина на уровне головы и протискивает колено между ног. Ким в ответ на это дергается. Пытается развернуться лицом к стене. — Не… Сынмин-а, я не хочу смотреть в твой затылок. Ты каждый раз отворачиваешься. Я тебе противен? Замечательно. Будешь сегодня лицом ко мне. Можешь даже говорить все гадости, которые придут тебе в голову. — Урод. — Ещё, — руки Хёнджина спускаются на ягодицы. Сынмин сразу же пытается оттолкнуть придурка, но вынужден вцепиться в плечи врага. Хёнджин поднимает одну ногу под колено и сразу приставляет головку к сжатому колечку мышц. — Можешь плакать, — издевательски шепчет Хван на ухо. — Заставь, — огрызается Сынмин, отворачивая голову, будто даже воронка у слива интереснее партнера. Вместо лубриканта идет вода. Хенджин входит почти на сухую. Он задирает ногу так высоко, что у Сынмина в паху начинает тянуть. Член двигается настолько сухо, что больно обоим, презерватив в этот раз не мешает. Поясница бьется о кафель. Руки Хёнджина сжимаются на ягодицах, заставляя Сынмина выворачивать шею до хруста в попытках спрятать лицо за собственным плечом. Только бы Хван не увидел, что ему больно, и что он хочет этой боли. Сынмин мысленно умоляет, чтобы Хёнджин сделал ему как можно хуже, чтобы сделал что-нибудь мерзкое, настолько, чтобы больше никогда не хотелось к нему подходить. Позиция очень неудобная, Хёнджин поднимает колено все выше. Ступня Сынмина скользит по плитке, он хватается за чужие плечи, чтобы не навернуться. Беспощадные толчки становятся все больнее, края ануса жжет намного ощутимее, чем в первый раз. Сынмин, не отдавая отчета собственной силе, царапает плечи и спину. Он чувствует что-то под ногтями, рефлекторно смотрит на свои руки, видит пальцы в крови, понимает, что под ногтями содранная кожа. Капли воды смывают все слишком быстро Сынмин жалеет, что вообще смотрел на руки. Не вид крови привел его в ужас, взгляд Хёнджина. Они даже останавливаются на долю секунды, никогда прежде они не видели друг друга во время секса. На лице Хёнджина отражается злость и очень много боли — все то, что Сынмин ощущает сам. Это пугает. — Сынмин, мы … Сынмин жмурится, он не хочет ничего слышать. Еще одно слово — и он сломается. Настроение Хёнджина меняется, он теряет остатки человечности, а потом яростно впивается зубами в плечо Кима, топя слова в появившейся крови. Сынмин прячет взгляд в полу, а Хёнджин срывается в отвратительно неприятный темп для них обоих. Его руки сминают и разводят ягодицы, раскрывая потрескавшиеся вход. По белоснежному бедру течет, расплывающаяся в нежно-розовый, капелька крови. Сынмин напряжен, как оголенный нерв. Ему хочется выть, кричать и стонать, но он продолжает молча царапать спину. Сокращения мышц пальцев и рук совпадают с ударами поясницы о кафель. Больно будет обоим, это их кодекс и философия. Ногти раздирают кожу на плечах, так же жестоко, как член анус. Звук душа топит все кроме шлепков поясницы о плитку. Сегодня так надо. Надо, чтобы было больно. Необходимо разбить иллюзию, что вместе может быть хорошо. Утонувшие в боли глаза смотрят в пол, как розоватая вода утекает в сток. Это правильно. Вот так хорошо. Кровь и ненависть. Сынмин и Хёнджин. Им не должно быть хорошо вместе. Единственное общее, что их может связывать — боль, большего не заслужили. Разрядка приходит быстро. Хёнджин заканчивает глубоко внутри Сынмина. Он не задерживается надолго, позволяет себе секунду-другую, пока плечи не начинают трястись мелкой дрожью. Он резко отталкивает Кима, впечатывая в стену, затылок ударяется о кафель. Хёнджин выходит из душа и не оборачивается, поэтому не видит, как Сынмин оседает на пол. Зато Ким смотрит на изуродованную красными полосами спину и дрожащие руки. — Закроешь за собой сам, — говорит Хёнджин и накидывает полотенце, выходя из ванной комнаты. Сынмин сидит на полу под душем, вниз капли долетают почти холодными. Нормально. Из использованной дырки вытекает сперма, а член все еще требует разрядки. Ким тянется к себе, чтобы закончить и забыть об этом, но отдергивает руку, едва пальцы с окровавленными ногтями касаются плоти. Он не будет дрочить на этого урода. Вместо этого, Сынмин погружает пальцы в анальный проход, чтобы отмыться от спермы, чувствует себя таким грязным, что от омерзения знобит, а член падает. Сынмин сблевывает черной желчью в слив. Нет, не умирает, всего лишь кофе. Хорошо, что Хван не видит, хотя и жаль, что он не остался. Ким бы хотел увидеть его сейчас, интересно, ему также херово? Вода смывает кровь и сперму. Будто ничего не было. — А ничего и не было, — одними губами шепчет Сынмин. Потому что между ними ничего не может быть. Не должно. Вот такое болезненное крошащее душу «ничего». Они просто враги… с некоторыми привилегиями. Сынмин видел, что Хёнджина приложило не меньше, только это заставляет его подняться с пола и смыть остатки «ничего» в канализацию. Он больше не чувствует себя грязным. Пока есть иллюзия, что секс просто секс (очень грубый, а иной Сынмин больше вспоминать не будет), все будет в порядке. Они используют друг друга. Сынмин выбирается из душа, критически осматривает тело. Ай-йя-яай. Надо срочно спасать Юну от этого чудовища, раз уж чудовище отказалось бросать её. Сынмин — временный вариант? Смешно. Нет ничего более постоянного, чем временные отношения. Это просто замечательно, что все так обернулось. Удар головой пошел на пользу. Отвратительное черное нечто внутри снова уснуло, а Сынмин сможет вернуться в режим «ненавижу». Самому от себя мерзко, а когда было иначе? Сынмин усмехается, ведь он не одинок. Ким не будет вариться в этой ненависти один. Окей. Сегодня они оба проиграли.