Un enfant d’amour

Чонгук стоит в проходе класса с пластырем на лбу и щеке. На скуле горит синяк, на губе — корочка запёкшейся крови, а серый пиджак сжимают пальцы. Он поправляет лямку рюкзака на плече, лениво склоняя голову набок, медленно оглядывая пустое помещение, в котором один единственный человек за учительским столом занят делами. Парень сегодня не пришёл на уроки, зато явился на дополнительные по математике. Тэхён переводит взгляд с ноутбука на дверной проём, в котором стоит ученик, совершенно не удосужившийся позаботиться о своём внешнем виде: рубашка, не заправленная в штаны, расстёгнута на две пуговицы, галстук отсутствует, а пиджак ненужной тряпкой скомкан в руках. Его волосы сильнее обычного торчат в разные стороны, а взгляд такой усталый и безразличный, что аж холодно становится. — Приведи себя в порядок, — первое, что говорит учитель, на которого смотрит Чонгук. Парень кисло усмехается и проходит в класс, кидая на пустующую парту часть формы, что была зажата в кулаке, а портфель на пол, вальяжно падая на стул, и вновь впивается взглядом в учителя, который сидит прямо напротив. Этот Ким Тэхён, что слегка морозно смотрит в ответ, весь извёл мальчишку за ночь. Точнее, извёл не он, а мысли о нём. Иногда у Чона бывают периоды, когда чувства обостряются и выходят за шкалу красного. В такие моменты рвать и метать хочется, дабы это тянущее чувство в груди прекратило давить на грудную клетку. Сейчас его опять захлестнуло колющей волной, вспенившийся в голове. — Чонгук, перед тобой учитель. Приведи себя в порядок, — более строго напоминает сэнсэй. Парень молча и послушно застёгивает пуговицы, а потом ладонями пытается что-то сделать со своими волосами, но всё тщетно. — Не думаешь, что у тебя слишком длинные волосы? В школе это запрещено. Чон перестаёт поправлять кудрявые пряди, опуская руки на парту, поднимая взгляд на мужчину. Пытается охладить его, закрыть, не дать понять, что сердце болит сейчас сильнее обычного. — Не нравится? — наконец-то подаёт голос парень, спросив немного раздражённо. Не знает, зачем вообще задал этот вопрос. Какого ответа ожидал? Комплимент? Намёк в чужих словах на то, что он хотя бы немного может понравиться учителю? Понравиться? Серьёзно? Чонгук видит слегка растерянное лицо мужчины и всё-всё понимает, горько усмехаясь. Его это немного уязвило. — Давайте начнём, — пытается стереть эту дымку глупости, доставая из рюкзака слегка смятый листок со вчерашним заданием. Он встаёт с места и подходит к учительскому столу, показывая обмотанные бинтами руки, которые кладут на стол распечатку с карандашными записями формул и теорем. — Что произошло? — Тэхён поднимает взгляд с убитых кистей на побитое лицо, выглядя при этом немного странно. Не так, как всегда. Будто в его ореховой стружке мешаются забота и волнение. Чонгук никогда не показывался в школе в таком виде. После боёв он обычно отлёживался дома, пока не заживёт хотя бы лицо, но сегодня что-то надломилось в нём и заставило прийти к мужчине. Парень мечет взглядом от одного зрачка к другому, выпаливая: — Не смотрите так на меня. «Просто потому, что не надо. Это больно. Это хоронит заживо и губит похлеще равнодушия» — Как? — задают закономерный вопрос. — Будто бы вас это действительно волнует. «Будто бы вы действительно заботитесь обо мне» — Конечно, волнует, я твой учитель. Чонгук хочет съязвить. Хочет ударить по столу, попросить заткнуться и не напоминать, что он его сэнсэй. Парень это отлично знает, и всего себя перепотрошил с этим знанием. — Проверяйте, — пресекает дальнейший разговор, напоминая себе: «На горло себе наступлю, но не покажу ему… не покажу…» Не покажет, как влюблён в эти глаза, что сластят на языке. Не покажет, как молится на это тело ночами, тихо-тихо выстанывая запретное имя. Не покажет, как хочет сейчас склониться над чужим лицом, а потом медленно коснуться щеки кончиком носа и увести его в пряди волос у виска, собирая аромат кожи и шампуня. Он экстренно разворачивается, присаживаясь на место, понимая, что не справляется. Пытается тихо выдохнуть запертый в лёгких воздух и сжимает пальцы в кулак, что немного причиняет боль из-за ран на костяшках, которые рвутся и щиплют. — Если у тебя что-то происходит и не к кому обратиться, то ты можешь поговорить с другими учителями. Необязательно со мной. — Тэхён двигает к себе лист с выполненными заданиями, но не проверяет, продолжая смотреть на своего ученика, который всё сжимает и разжимает кулак и не собирается поднимать глаза. Чонгук молча кивает. Проходит ещё какое-то время, прежде чем мужчина тихо выдыхает и начинает быстро проверять работу. В этой тишине парень горбится и пялится на свои руки, рывком отдаляя себя от желания исподлобья посмотреть на сосредоточенного Тэхёна. Опять же, Чон любит наблюдать. Он иногда позволял себе такую вольность с учителем и заметил, что когда тот на чём-то сконцентрирован, то всегда еле заметно сводит брови к переносице и вертит в длинных пальцах ручку. У него на костяшках есть блёклые, слегка заметные шрамы, как и на предплечьях снаружи и во внутренней части. Ещё Тэхён любит облизывать губы, загибать в книжках уголок страницы, класть телефон экраном вниз, подтягивать вверх рукава рубашки, когда собирается что-то сделать, любит поправлять металлические часы, ерошить затылок, пока никто не видит, и иногда в проверяемых тестах любит писать объяснения к некоторым неправильно решённым заданиям красной ручкой прямо на листе. — Ты всё решил правильно, молодец, — раздаётся басистый голос в тишине, что разбивается редким топотом учеников за дверьми класса. Мужчина берёт ещё один лист с заданиями, вставая с места и подходя к парню, который тут же выпрямляется, следя за чужими движениями. — Ты пока решай, я скоро вернусь. Но не уходит. Совсем немного молчит, а потом Чонгук, кажется, задыхается. Его позвоночник обдаёт электрическим разрядом, а живот сжимается, когда он чувствует, как Тэхён зарывается пальцами в его кудрявые волосы на макушке, поглаживая. Тэхён прикоснулся к нему. Тэхён дотронулся до него. Тэхён сбил напрочь все ориентиры мальчика, что замирает на месте, лицом ничего не выражая, но глаза говорят сами за себя: там парад планет и взрыв звёзд. — Мне нравятся твои волосы, если тебе это важно. Чонгук смотрит на новые задания, не различая знаков и цифр. Его сбивают с ног, из-за чего мозг решает, что самая нормальная реакция в этот момент будет — расплакаться. Это произошло так быстро, что парень не успел понять, как первая слеза упала на белую бумагу. Слишком неожиданно и больно до приятных покалываний в кончиках пальцев. Он хочет подставиться под ласки, хочет слегка запрокинуть голову, чтобы мужчина погладил его полностью. Он хочет притянуть его к себе за ремень брюк, чтобы встал ближе, и Чон смог бы опереться головой о его бок, а потом зарыться носом в рубашку, вдыхая аромат еле заметного порошка. Но на деле всё по-другому. Парень не позволяет себе ничего, задушив просящего щенка внутри, потому и склоняет голову и корпус к парте, прикасаясь лбом к деревянной поверхности, из-за чего Тэхён перестаёт его касаться. Перестаёт гладить. Перестаёт просто быть рядом. Парень задерживает дыхание, где-то под толщей воды слыша: — Решай. А потом звук шагов и закрывающуюся дверь. Плечи начинают трястись, и он тихо-тихо всхлипывает, не понимая, почему плачет от обычных прикосновений к его волосам. Он настолько любит, что это невыносимо больно сказывается на всех действиях Тэхёна. Мужчина просто существует, а Чонгуку от этого содрогаться хочется. Нельзя так. Неправильно это. Подобное убивает тебя как личность, у которой уже сердце хозяину не принадлежит. Это греховно. «Задушу себя, если хотя бы намекну, что желаю быть только для него» «Расцарапаю всего себя и выдерну волосы, если попрошу просто постоять рядом» Это порочно. Чонгук всё ещё касается лбом парты, обнимая самого себя, полной грудью вдыхая воздух, не смея открывать глаза. Топит слёзы, ладонями собирает воду с пола, дабы остановить этот потоп. Мальчик медленно поднимает голову, смотря на чужой ноутбук безжизненными глазами, где глубоко внутри дыхание тихое, судорожное, влюблённое. Устало берёт в руки карандаш, безразлично смотря на распечатанные задания, немного склонив голову к плечу. Что-то чиркает, пока не приходит Тэхён, тут же обративший внимание на ученика. Вновь садится за стол, всё никак не в силах отвести взгляд, не понимая, почему Чонгук разбит сильнее, чем до этого. Мальчик видит. Видит, что от него не отрываются, думая о чём-то своём, а он лишь чувствует себя распятым перед мужчиной. — Может, домой? — снова первый подаёт голос учитель. Жестоко. Милостиво. Чон хочет находиться рядом с Тэхёном всю жизнь, но и сбежать поскорее желает, чтобы избавиться от этих просящих мыслей. — Всё нормально, правда, — не смотрит, настырно меча зрачками по заданиям. «Всё нормально, правда» превращает в пытку, пока оставшееся время он сидит в классе и занимается. Когда задания выполнены, мужчина, естественно, присаживается перед его партой на стул, и они разбирают решённое, что-то отрабатывают. В такие моменты Тэхён слишком рядом. Можно почувствовать, как его запах оседает в лёгких, как его часы звенят на запястье, как приглушённо и сладко говорит, потому что, опять же, близко и нет необходимости повышать голос. В этот промежуток времени Чонгук может поближе рассмотреть мужские длинные пальцы, руки с редкими волосами, с блеклыми шрамами, хранящие в себе историю, которую парню никогда не узнать. Тэхён заправляет прядь своих выбившихся волос за ухо, и Чон инстинктивно прослеживает это движение, замечая на мочке уха заросшие проколы. Их достаточно много. Ему ещё больше, до скрежета зубов, захотелось узнать о Тэхёне, о его мыслях, его жизни, его прошлом, его настоящем. К этому всему у Чонгука нет и не будет доступа. Но он просто хочет стать их частью. Прилагаться к ним и к мужчине соответственно. Сейчас мальчик молится лишь об одном: чтобы время остановилось. Пусть Тэхён продолжает вот так близко сидеть напротив него, что-то тихо объясняя. Пусть позволяет слышать его запах, временами, совершенно скрытно, разглядывать отрывками его руки, рубашку в складках, шею, линию челюсти, лицо, волнистые вороньи волосы. Наблюдать за тем, как трепещут ресницы и как облизывает губы, смачивая их слюной. Чонгук до спазмов в животе хочет попробовать их. Пройтись языком, а потом замереть, ощущая, как на его коже оседает чужое дыхание, и как взрослые руки гладят поясницу, забираясь под одежду с определённой целью близости. Парень просто хочет, чтобы с ним тоже желали быть рядом. А потом: — До завтра, Чонгук. — До свидания. Это когда-нибудь уже прекратится?

***

— Ты дурак, что ли? — округляет глаза Даики, облокачиваясь грудью о стол, дабы приблизиться к совершенно спокойному Чонгуку, который просто пожимает плечами, мол, ну, да, а что такого? В уютной забегаловке спокойно даже на выходных. За стойкой сидит один человек и уплетает лапшу, а друзья устроились за самым дальним столиком в углу, тоже заказав себе перекусить. У всех ещё замёрзшие носы и румяные щёки. Холодные куртки висят на вешалке рядом, отдавая морозным днём, а побитые руки медленно отогреваются в тёплом помещении. — Какой бой, ты ещё с прошлого оправиться не успел! Прошла всего неделя! — не может успокоиться Кимура, у которого волосы торчат в разные стороны, в то время как сидящий около Чона Йори раздосадованно проводит ладонью по своему ёжику, кидая непонимающие взгляды на друга. — Надо ещё месяц посидеть ровно, Чонгук, — тише Даики произносит Маэда. — Нет, на следующей неделе пойду. Деньги нужны, — глупая отмазка, но чаще всего именно она работает, когда у парня происходит сдвиг по фазе, и ему необходимо забыть, перекрыть, удалить, заморозить. — Мы можем занять, — откидывается на спинку стула друг, который до этого чуть ли не лежал на столе. — Ты только скажи. — Я же сказал, что пойду драться. Всё. — Это ты сколько не будешь в школу ходить? Пропустишь всё. — Мне главное математику подтягивать. И это чистая правда. По остальным предметам у Чона всё ровно. Он умный и смышлёный парень, но вот предмет одного определённого учителя ему с детства не даётся. С Тэхёном он стал понятнее не только потому, что именно он ведёт его, а потому, что действительно хорошо объясняет и правильно подходит к каждому ученику. — А с сэнсэем проблем не будет? — Будет, — кивает Чонгук и поворачивает голову к Йори, который и задал вопрос. — Это решаемо. Тэхён не злой, но не очень любит пропуски, потому что тяжело будет не только ученику, но и ему. Там придётся сжато или в более быстром темпе объяснять то, что упущено. Мужчина торопиться не любит, Чон знает. Когда еду приносят, у парня из головы не вылезает одна единственная мысль: друзья не заслужили его молчания. Они не заслужили, но он просто не может переступить через себя и рассказать о таком. Он с лёгкостью может поныть о школе, об усталости после боёв. Без проблем может рассказать, как повздорил с мамой, когда она снова отругала за внешний вид и пропуски в школе. У него с ней хорошие отношения, но после боёв Чонгук сильно ссорится с женщиной, и после этого они несколько дней могут не разговаривать. Парень без зазрения совести повествует друзьям о том, что в прошлом несколько раз застукивал отца за изменой, а потом слушал от него умоляющие просьбы не рассказывать матери. Чон может поделиться абсолютно всем, но только не своей колющей любовью к мужчине старше его на девять лет. Не то чтобы он боится осуждения. Нет. Чонгук просто не хочет, чтобы в эти хрупкие стены залезали чужие глаза. Это холодное и тоскливое место только для него одного. Парень не боится показаться жалким. Он действительно считает, что такая тема — слишком личное, неприкасаемое. Нет у него желания плакаться кому-то в жилетку, потому что ему это ничего не даст. Ему не станет легче, ведь человеку, который безответно влюблён, нельзя ничем помочь. Он остаётся один на один с зыбучим одиночеством. Там никакие советы и никакая поддержка не расплавят лёд на дне солёного океана. Всё закономерно, и Чонгук не жалуется на свою судьбу. Просто не понимает, почему его сердце мирно сидело в темноте восемнадцать лет, играясь с зажигалкой, а потом, неожиданно для мозга и даже для себя, смогло зажечь её. Почему так и почему сейчас? Впрочем, парень многое узнал о себе. Узнал, о чём может думать, как может себя вести, как может любить. В плюс это, конечно, пошло, но теперь любовь для него — это самый большой страх. Если когда-нибудь чувства к Тэхёну у него пройдут, то зажечься к кому-то другому будет страшно до тревожного сгустка в груди, потому что он не особо горит желанием получить ещё один болезненный опыт. Но вот, что Чонгук узнал. Некоторые люди безответно влюбляются, и им приходится отпустить. В дальнейшем такие люди заводят семью, детей, свой дом и машину. И вот, вроде, счастливы, но где-то глубоко-глубоко внутри они понимают, что до сих пор любят того самого человека из далёкого прошлого. Это страшно, но все рецепторы парня подсказывают, что он уже вошёл именно в их число. Тэхён никогда не забудется. Тэхён выжженной печатью будет сидеть во всех функционирующих органах. Тэхён посмертно будет выгравирован на роговице, и Чонгук не знает, как свою единственную жизнь на этой земле проживёт спокойно. — Расскажи про Айку-сан, — подаёт голос Чон, посмотрев на Йори, который с аппетитом уплетает оякодон. — Рассказать что? — с набитым ртом интересуется друг, немного нахмурив брови. Даики мигает любопытными глазками, закидывая в рот суши, запивая всё колой и меча взглядом то на одного, то на другого, будто самая главная сплетница, готовая вкушать всю информацию. — Как ты так спокойно переносишь её отказы? — уточняет Чонгук. — Кто сказал, что спокойно? — Маэда откладывает палочки и делает глоток газировки из трубочки, облокачиваясь на спинку стула. — Мне тоже больно и неприятно, но я особо не зацикливаюсь на этих чувствах. Я бы хотел быть с ней, но вижу, что она не хочет этого, поэтому принимаю её выбор. — То есть, ты спокойно можешь функционировать, когда видишь её? — хмурится Чон. — У тебя сердце от боли не разрывается? Тебе не хочется коснуться её? — Почему ты спрашиваешь? — Потому что мне интересно, как люди живут со своей любовью. Тупой и глупый ответ, но Чонгук надеется, что прокатило. — Ну-у-у, — задумчиво тянет Йори, подтягиваясь, — я вижу её, и просто поднимается настроение. Вижу её, улыбаюсь, но тоскливо, конечно. Я не плачусь, не бьюсь в истерике, а просто жду, пока эти чувства пройдут, потому что они не взаимны. — Значит, ты не так уж и сильно любишь её, — слишком уж спокойно говорит парень, из-за чего друзья удивляются, и Даики произносит: — Это было грубо. Чонгук тут же смотрит на Маэду, которому ни горячо, ни холодно. Он как-то задумчиво глядит вперёд, а потом переводит взгляд на Чона, говоря: — Возможно, ты прав. Я как-то и не задумывался об этом, но теперь понимаю, что это стало чем-то вроде привычки: подкалывать её, наблюдать за реакцией, клеиться. Наверное, не так уж и люблю. — Эй, — вновь врывается в разговор Кимура, — не неси чепухи. Каждый любит по-разному. Твоя любовь проявляется так. Ты более спокойно к этому относишься, более стойко переносишь, а некоторым любовь даётся слишком тяжело. Им трудно жить без объекта его воздыханий. Наверное, Чонгук поломанный. Это первое и последнее, что посетило его голову после слов Даики. Наверное, он слабый, разбитый, бесхарактерный, вялый, уязвимый, нездоровый. Его друг вот сильный. Выносит это тяжёлое чувство, превращая всё в некую шутку, а Чон так не может. У него одни мысли пахнут Тэхёном, а язык будто обжигает, когда он произносит его имя. Наверное, когда-нибудь, Чонгуку кто-нибудь скажет, что он нормальный. Не бесцветный, не хилый, не слабый, не расшатанный. Он нормальный, просто вот так по-особенному любит. Так любить умеют не все. Не каждый умеет до хриплого дыхания, до выцарапанных и вырезанных строк на коже и сетчатке глаза, до въевшегося в щёки колющего и тяжёлого солёного моря лишь от одних желанных касаний, о которых умолял Бога в тайне от всего мира. — Прости, — искренне говорит Чонгук, смотря на Йори. — Это правда было грубо. Я мало чего знаю о любви. — Да всё нормально, — хлопает по плечу. — Ты у нас ледышка, поэтому тебе простительно. — Это тоже было грубо! — вновь врывается Даики, разрезая всех своими недовольными зрачками в больших глазах. Друзья смотрят на него, а потом в унисон смеются. Чонгук сейчас просто счастлив находиться рядом с ними. Эти парни на пару часов способны приносить душевный покой.

***

— Зачем ты идёшь сегодня драться? — интересуется Такэда Масару, облокачиваясь о подоконник окна в коридоре, сложив руки на груди. Чон стоит около него в такой же позе, только руки, на костяшках которых уже не бинты, а пластыри, прячет в карманах клетчатых брюк, упираясь взглядом в стену напротив. — Деньги нужны, — та же отмазка. — Или что-то ещё? — смотрит на профиль знакомого. Ему в ответ молчат, и Масару продолжает: — Знаешь, я дрался, когда было больно внутри. Мне нравилось утолять душевную боль физической, и в этом нет ничего постыдного. Все мы бываем сломленными. — Почему ты решил, что я дерусь по этой причине? — Потому что ты не похож на человека, делающего это из-за денег. Я наблюдал за тобой во время боя. — И что увидел? — наконец смотрит в ответ, врезаясь своим ночным туманным небом в чужие чёрные глаза. — Взгляд твой. Он болезненный и жестокий. Я тебя понимаю. — Глава отворачивает голову к стене напротив, позволяя своим мыслям плавно выплёскиваться. — В такие моменты ты злишься, потому что хочешь поскорее нанести себе ещё больше физических увечий, а ещё ты радуешься, потому что это удаётся. И в этот момент твой взгляд превращается в сумасшедший. Под адреналином обычные желания и эмоции перевоплощаются во что-то изуродованное и дикое. Чонгук ничего не может ответить на это. Слишком тоскливо от понимания, на что готов человек, чтобы хотя бы на пару мгновений стало легче. А ещё тошно от того, что этим человеком являешься ты сам. — Я бы хотел на оставшийся учебный год передать трон тебе. Парень округляет в удивлении глаза и резко поворачивается к Масаре, в непонимании хмурясь. — Почему? — Трудно мешать учёбу, личную жизнь и главенство над боями. А ты, вроде как, на той стадии, на которой когда-то был я, потому и живёшь подпольными боями. — Мне это не нужно, — тут же даёт свой ответ парень, из-за чего Такэда посмотрел на него и почему-то усмехнулся. — Ладно, могу понять. Ты не настолько фанатичен, чтобы желать это место. Но такие люди, как ты — идеальные главы. Жаль, — пожимает плечами, а потом отталкивается от подоконника, кидая напоследок: — Ладно, жду сегодня на кружке тхэквондо, — и подмигивает, уходя. Чонгук как-то довольно улыбается ему вслед, а потом выдыхает и опускает голову. Достаёт из кармана телефон, включая видео Ким Минхёка, который, по правде говоря, вдохновляет его. Парень многому научился у него, но кое-что его волнует. Чон прибавляет яркость на телефоне и убавляет скорость. Минхёк на видео стоит боком к камере и лицом к сопернику. Его розовые волосы сияют в тусклом свете ламп так же, как и голая, ничем неприкрытая кожа туловища, по которой обильно стекает пот и кровь. Он в маске и получил несколько мощных ударов в лицо, из-за чего всё вокруг глаз залило кровью. Плохо получается рассмотреть картинку. Качество плохое, да и в то время никто особо не мог похвастаться крутыми телефонами, поэтому Чонгук приближает те фрагменты, которые ему интересны. Ким медленно уклоняется от удара, прижимая подбородок к грудной клетке. Кисти рук тоже фактически прижаты к подбородку, а взгляд становится ещё более грузным, но парень стоит боком, трудно разглядеть наверняка. Хотя Чон точно знает это лишь по своим соперникам, что используют нырки и уклоны из бокса. Видео идёт очень медленно, но у Чонгука хватает терпения дождаться момента, когда Минхёк сделает контрудары, а затем решающий апперкот, совсем близко подобравшись к сопернику. Во время апперкота Чон максимально приближает фокус к выражению лица Кима, потому что удар идёт по внутренней траектории, и кулак в этот момент повёрнут на себя, из-за чего лицо парня становится видно яснее. Чонгук замирает и, кажется, задерживает дыхание, чтобы потом отвести взгляд от экрана телефона и рвано выдохнуть воздух, прикрывая на мгновение глаза. Он рукой опирается позади себя на подоконник и зачем-то начинает наблюдать за мечущимися туда-сюда школьниками, переговаривающимися о своём, о личном, весёлом, может, немного печальном, скучном. Его накатывает странной волной неверия и непринятия, из-за которой дышать неприятно и слишком тяжело. Но единственное, что Чонгук сейчас понимает, так это то, что теперь у него есть темы для разговоров, которые копятся каждый чёртов день, но их совершенно никак нельзя обсуждать с ним.

***

Чонгук и парень по имени Накаяма Кента, у которого маленький хвостик на затылке, пучком торчащий в разные стороны, отбивают в центре ринга кулачок и тут же отходят на расстояние небольшими прыжками. Стоят на месте, руки согнули в локтях, немного вынося вперёд действующую, и пружинят на месте, словно готовые сорваться друг на друга. Толпа воет, поддерживает, просит начинать. Чона никогда не раздражали парни вокруг него, на которых он время от времени налетает, когда его сильно толкают назад. Эти ребятки помогут встать, хлопнут пару раз по плечу и поддержат. Их голоса будят в Чонгуке собственный вой и рычание, заливая яблоки глаз красным. Его руки ещё не зажили, но пластыри мальчик снял. На ногах привычные найковские шорты, кровь на которых уже не отстирывается. Сегодня у Чона немного странные мысли по поводу этого боя. Сейчас, стоя на ринге, он понимает, что проиграет, но всё равно небывалая ярость ядом разносится по венам, потому что Тэхёна стало больше из-за грёбаного зверя под рёбрами-клеткой, ведь он помнит эти пальцы в мальчишечьих волосах. Помнит, как сказали, что эти пряди нравятся. Помнит, как сам хотел ластиться и подставляться под лёгкие поглаживания и урчать, урчать, урчать. Помнит, как сам хотел притянуть к себе ближе и уткнуться носом, словно слепой котёнок, потому что захотелось. Жуть как захотелось. И всю неделю хотелось до мозга костей повторить, попросить опять стать немного ближе, почувствовать себя нужным. Сейчас от этих желаний не осталось ни следа. Сейчас парня охватили дикость ринга и запах будущей крови, что смешается под голыми ступнями. Чонгук изучает. Мечет взглядом по чужому телосложению, заглядывает в чёрную мглу глаз, следит за движениями, а потом понимает, что Накаяма собирается наступать, поэтому приходится сделать джеб, дабы удержать парня на расстоянии и подготовить нужную атаку. Чон выбрасывает удар, доворачивая плечо, наведя по одной линии локоть и кулак. Неожиданный приём долетает до плеча соперника с подставленной вперёд ногой, и тот отходит так же, как и Чонгук. Медленно начинает кипятиться голова в желании быстрее почувствовать боль, потому что мальчик снова там, в вечернем классе. Но теперь немного иначе. Теперь злость управляет разумом и воспоминаниями, потому мальчик в них, обласканный чужой рукой, безумно хочет рывком встать с места, а потом со всей силы кулаком рассечь парту и разгромить кабинет, чтобы Тэхён так больше не делал. Чтобы не приручал сильнее. Не заставлял покорно склонить голову. Чувственный колючий удар и так разодранными костяшками в чужой живот, из-за чего перед носом сгибаются по полам, но не сдаются, чего Чонгук не очень ожидал, поэтому исподтишка получает по скуле, что заставляет отставить одну ногу назад и зажмуриться, а потом открыть глаза, неистовыми зрачками обугливая толпу вокруг. Он будто под кайфом. У него на роговицах образы самого себя: рушит кабинет, бьёт стёкла, яростно вопит, а Тэхён там, за спиной, в безопасном месте, чтобы, не дай Боже, не тронуть и не задеть его. Учитель ведь не виноват, что вызывает в мальчике такую ломоту и такие мучительные страдания. Чонгук перестаёт сканировать и вычислять. Ощутил, как ноет левая часть лица, как перекрывается болевой порог под ломкими рёбрами, от того и плевать стало. Ему надо больше, больше и ещё раз больше, поэтому без каких-либо тактик с силой заряжает по чужой голове, но слегка промахивается из-за скоростной реакции соперника. Попадает чуть выше виска, хотя целился в нос. Но удара хватило, чтобы Кента сильно пошатнулся и свалился на людей позади него, которые в быстром темпе приводят парня в порядок, отталкивая вновь на ринг, к зверю. Такэда Масару — глава подпольных боёв, стоит где-то вдали, но находится в той части, где отлично видно лицо Чонгука. Он безэмоционально смотрит на своего сверстника, сложив руки на груди, а в холодных глазах читается: не сойди с ума. Парень не знает, что произошло с Чоном с тех пор, как они разошлись днём, но это выглядит настолько дико и болезненно, что у Такэды невольно закрадывается мысль всё прекратить, но он этого делать не будет. В таком состоянии Чонгук точно проиграет, поэтому просто обязан ощутить на себе урок важности держать себя в руках в такие моменты, дабы не натворить дел. Накаяма Кента начинает раздавать удары по чужому туловищу, попадать в лицо, а Чон просто защищается, но потом хватает того за затылок двумя ладонями, пока чужие руки лишь на секунду опускаются вдоль тела, и коленом пробивает точно по носу. Сильно не получается, поэтому соперник ещё в сознании. Он валится на грязный мат, и Чонгук тут же садится на него сверху, начиная наносить удары. За боль в голове. За боль в теле. За боль в лёгких. За боль в сердце. За боль в душе. За боль глубже, чем сознание. Корочки на костяшках давно оторвались, открывая раны, которых прибавилось ещё больше с начала боя. Он рычит, мажет своей кровью по чужому лицу, телу, пока Накаяма не набирается сил и атакой снизу не прописывает по чужому подбородку, из-за чего в глазах Чона на пару секунд темнеет, а звуки заглушаются. Мальчик валится на мат, понимая, что проиграл. Сил не осталось. Встать не сможет, но подавать знак рукой о поражении не торопится. Ждёт, пока его противник сядет на него и не начнёт хлестать убитыми косточками на опухших кистях. Чонгук краем сознания видит заплывшее кровью лицо и взгляд, полный адреналина, поэтому оскаливается, выпуская изо рта струйку бордовой жидкости. — Чего усмехаешься?! — рычит Кента и позволяет себе топить агрессию на молочной коже. Чонгук получает сильные удары. За то, что не сдержался. За то, что позволил приручить себя. За то, что позволил мазать ресницами и млечным взглядом по взрослым чертам, телу. За то, что желает касаний. За то, что желает быть нужным. За то, что хочется прижаться. За то, что хочет чужой аромат в своих лёгких. За то, что выжжен письменами чувств. За то, что слабый перед ним. За то, что… — Хватит! — останавливает глава, стягивая руки Кенты за спиной. — На нём сейчас живого места не останется! — Дай добью! — Нет! — рычит и отталкивает бойца от почти полумёртвого Чонгука. Чонгука, который хватает своего соперника за шорты, прохрипев: — Давай. Убей. — Вот сука… — шипит Такэда и присаживается около парня, подзывая ребят, чтобы оказать медицинскую помощь. Толпа вокруг волнительно переговаривается, тоже понимая, что всё пошло не по плану. Масару склоняется к чужому окровавленному лицо, тихо говоря: — Ты — свихнувшийся придурок. Держи себя в руках и не сходи с ума! — Пусть добьёт, — не успокаивается Чон. — За что?… — За то, что люблю…