Я одинок, ты одинок
Нам не сделать шаг навстречу друг другу
Каждый из нас танцует вальс
С собственной тенью по кругу, по кругу
Otto Dix - Вальс
Альберт Нойманн – обер-лейтенант Германской армии, человек чести, принципов, правил и дисциплины. Человек, так восхваляющий и воспитывающий это в других – оказывается тем, кто этому совершенно не следует. Одно из главных правил войны – не трогать журналистов. Не брать их в плен, не угрожать жизни. Только если сам журналист не будет угрожать твоей жизни. И что по итогу? Он пил кофе, глядя куда-то перед собой и понимая, что явно нарушил правило. Но кто ему судья? Кто из взвода посмеет пойти против Альберта Нойманна? Жестокого и грозного обер-лейтенанта. Правильно, никто. А кто докажет, что журналистка не напала на него? Он задумался и откинул эту версию – звучит жалко. Что бы какая-то девчушка напала на него… Да, определенно глупо. Стряхивая пепел в небольшую пепельницу, он сделал вывод, что никуда не отпустит ее. Найдет применение, но не отпустит от себя. Ни на шаг, никогда. Рваным движением затушив сигарету, он допил кофе одним глотком и встал, отряхивая невидимую пыль. Размышлять о девушке он не перестал. Вспомнил страх в ее глазах, подрагивающую нижнюю губу, пелену слез. Шумно сглотнул, напрвляясь к лестнице быстрым шагом. Он вчера вполне осознанно понял, что ему нравится ее страх. Он в целом любил человеческий страх, но вчера… Вчера было что-то неистово желанное в том, что бы видеть такой ее взгляд. Да, он ненавидел ее. Не мог объяснить свою ненависть, но вполне принимал ее. Тихо открыв дверь, он взглянул на постель – девушка сидела на ней и со страхом взглянула на силуэт в дверях. Нойманн вчера еще раз заходил, замечая ее вновь спавшей на полу. На том же месте. Тогда это вызвало у него короткий смешок – его американская журналистка боится, что он всадит в ее голову пару пуль. Но он отнес Теодору на кровать, сжалившись над ее участью. А сейчас смотрел на то, как она поджала ноги, мелко тряслась, пытаясь унять более крупную дрожь – она ведь не помнит, как оказалась на кровати. Альберт подошел ближе к кровати, молча сжав кобуру пистолета – Эйвери вжалась в спинку кровати, дыша чаще, более сбито, громко, а тонкие пальцы сжали простыню. Губы мужчины растянулись в хищной ухмылке – она понимала всю серьезность ситуации, в которой оказалась. Но вскоре он выровнялся, чуть склонив голову. - Хватит валяться. Приведи себя в порядок и завтракать. Она лишь молча кивнула. Смотрела на него открыто враждебно, понимая каждое его действие – ему просто нравилось наблюдать за ее реакцией. Альберт направился к двери и Теодора уже хотела слезть с кровати, но он остановился, оборачиваясь и глядя на нее непроницаемым взглядом. - Без глупостей. Он не стал закрывать за собой дверь и девушка отчетливо слышала каждый его шаг. Все тише и тише. Потом и вовсе наступила полная тишина. Эйвери не могла даже связно думать – ее моральное состояние держалось на последних отголосках здравого смысла. Пришлось открыть дверцы шкафчика и выбрать наряд получше, чем ночная рубашка. Теодора взяла первое попавшее ей под руку платье – простенькое, зеленое и чуть светлее широкий пояс. Эйвери быстро оделась, стараясь ни о чем не думать. Так было легче. Осмотрев себя в разбитом зеркале, Теодора шмыгнула носом, распуская темные волосы. Нельзя плакать. Опускает взгляд в пол, смотрит долго и в один момент в ее взгляде появляется огонек надежды. Быстро подбирает кусок стекла и прячет за поясом, стараясь аккуратно прикрыть. Так, что бы видно не было. А после быстро восстанавливает дыхание – появился адреналин, она будто ожила. Но нужно было как можно быстрее вернуть себе такое состояние, что бы он ничего не заподозрил. Спустившись по ступенькам, Теодора видит его, сидящего за столом и пьящего кофе с сигаретой. А на другом конце стола стоит тарелка с какой-то кашей и кофе. Она молча направляется туда, присаживается и ощущает как стекло впивается в ее живот – напоминание о том, как нужно себя вести и что делать. Берет ложку и без особого энтузиазма набирает ложку какой-то вязкой жидкости, как оказалось, это была приторно сладкая на вкус овсянка. Альберт цепко наблюдал за ней, медленно курил, не сводя взгляд. Губы растянулись в ухмылке: - На тебе прекрасно сидит это платье, лучше, чем на той покойнице. Теодора смотрит на него, прокашливается. Желание есть абсолютно пропадает и она тупит взгляд, глядя в чашку с кофе, наблюдая за своим отражением. - Совершенно не обучена манерам, я смотрю. На комплимент положено отвечать благодарностью, Теодора. - Спасибо, - не глядя на него. - Спасибо, Герр Нойманн. Повтори. - Спасибо…Герр Нойманн. - Gut gemacht, - он рассмеялся, утробно, хрипло. – Нужно будет найти тебе человека, что бы ты выучила немецкий. Последнюю фразу он проговорил как бы для себя, словно мысли в слух, подхватив какой-то блокнот и что-то туда записав. - Я пойду, - тихо проговорила Теодора, поднимаясь со своего места. Нойманн лишь махнул рукой, позволяя уйти. Девушка сглотнула. Сердце стучало громко – громко, часто, биение серцда отдавалось звоном в ушах. Специально пошла по той стороне, что бы обойти его позади. Еще несколько шагов. Сердце буквально вырывается из грудной клетки, душит. Оказывается вне зоны его бокового зрения. Секунда. Сердце пропускает удар. Она достает осколок – целится ударить в шею, но попадает в руку. Он тут же шипит и накрывает это место ладонью, сжимает. Рывком поднимается с места, но этого времени Теодоре хватило, что бы рвануть к двери. Он хватает ее за край платья, но успевает лишь оторвать лоскут зеленой ткани. - Hündin! – рычит он, пока Теодора пытается открыть дверь, тормоша ручку и только потом понимая, что дверь заперта. Альберт, как настоящий хищник, в один шаг оказывается рядом с ней, хватая за волосы. - Обойдешься, американская сука, - на его лице блестит пот, а раненую руку начинает неистово жечь. Эйвери задыхается от эмоций, сердце колотит и она, несмотря на боль, бьет его по лицу, упирается, шипит и плачет. - Отпусти, урод, - Теодора бьет его по руке – дальше загоняет осколок в руку. Он на мгновение отпускает ее, бьет кулаком по стене. Ей хватает этого времени, что бы вырваться и быстро побежать по лестнице. Есть всего пару секунд, слышит его тяжелые шаги, но даже не останавливается – разбивает окно локтем, еще раз ударяет и понимает – времени больше нет. Еще один удар, всем телом и девушка летит из окна – Альберт вновь успевает только ухватить ее за край платья, оторвав. Теодора падает на спину – пытается сделать вдох, не получается. Видит, как он выглядывает из окна с оскалом. Нет, нет, нет, нет. Она мертвец, если сейчас не поднимется. Поэтому Теодора с трудом, сцепив зубы поднимается. Силуэт Альберта пропал. Эйвери быстро выбегает с территории дома, и бежит так, как никогда в своей жизни – быстро, видя перед собой только дорогу и ничего больше. Все тело болит и изнывает, но она не останавливается. Альберт выбегает из дома и кривит губы. - Schlampe, Schlampe, Schlampe… - ловит взглядом какого-то солдата на той стороне улицы. - Warum stehst du da, du Narr, fang es für mich! Schieße, wenn du musst, oder ich erschieße dich! Солдат бледнеет и срывается с места так быстро, как только может. Альберт, сцепив зубы, смотрит на свой китель, рукав которого пропитан кровью. Потом смотрит в след девушке и солдату. Он перебьет их всех, если она убежит.