щеночек

      снаружи дождь. снаружи промозгло и темно, и фонарь около дома мигает лампочкой. снаружи стучат о металлический подоконник и крышу капли, ветер поёт порывами, жизнь кажется страшно краткой и безрадостной.       ю бин садится на пол и стаскивает промокшие ботинки, а джа хён сверху смотрит на него, и сердце сладко ноет от его близости. он привёл ю бина домой, как потерявшегося щеночка. щеночек гулял по городу под дождём и выглядел так несчастно, так несчастно… щеночек нравился ему до беспокойных снов и рези в сердце. как будто ножом полоснули. как будто ю бин — его самое страстное желание и самый страшный кошмар.       они не говорят. они никогда не говорят, им это — незачем, это для них — сложно, сложнее, чем выигрывать многочисленные соревнования. говорить сложно, зато молчать так легко и приятно, и они молчат друг с другом, из разных команд, из разных миров, связанные только общим увлечением. да и цели у них разные. всё у них разное, только джа хёна почему-то к ю бину тянет невыносимо, так, что даже колени подкашиваются оттого, что он здесь, рядом.       они не говорят, но джа хён слышит осторожное дыхание ю бина, который как будто боится этим дыханием поколебать устойчивое состояние внутри чужого дома. он необычно и необычайно робок здесь, на территории как бы врага. хотя никакой джа хён ему не враг, и, если бы ю бин не считал его таковым, между ними могла бы сложиться крепкая дружба. и в какой-то мере джа хён даже радовался, ведь в самых смелых его мечтах он ю бину либо возлюбленный, либо никто. о, джа хён был весьма максималистичен в отношении ю бина. никаких полумер, только жестокая непримиримая реальность, в которой пути их разошлись, возможно, навсегда.       но он такого не допустит. поэтому привёл этой ночью ю бина домой, промокшего до нитки и продрогшего до костей, злого, расстроенного, пахнущего сигаретами и красивого просто невыносимо. его красные волосы кудрявились от влажного воздуха, его глаза сверкали в отсветах городских фонарей и вывесок магазинов. его лапки дрожали, держа сигарету между пальцев, а джа хён тогда как никогда раньше осознал, что не может взять его за руку и согреть его ладони в своих. это было… больно. неожиданно больно, как будто он надеялся, что в какой-то момент их отношения могут стать романтическими. конечно, не могут. это бред воспалённого воображения, которое зачем-то терзает его, когда его жизнь только начала налаживаться.       жизнь налаживалась, и правда, и всё казалось ему теперь как никогда правильным. так и должно быть. у него есть девушка, есть любимое дело, при этом и учиться он продолжает неплохо, и родители от него не отказались окончательно. и всё было на своих местах, всё было на расстоянии вытянутой руки. только ю бина не было, и это разрывало душу джа хёну на маленькие-маленькие частички, которые разлетались по ветру в надежде, что хоть одна достигнет адресата — вот этого придурка, который стягивал с себя мокрую ветровку и тихо-тихо матерился, стараясь не разбудить спящий дом. и сердце так тянулось к нему, что плакать от безнадёги хотелось.       что он сказал бы шелли, если бы с ю бином всё получилось иначе? если бы получилось иначе вот прямо сейчас, если бы они поцеловались, признались друг другу в любви, если бы он хотя бы дал коснуться себя, если бы не был так близко и одновременно так далеко. что было бы тогда? джа хён представлял себе этот разговор. представлял слова “нам нужно расстаться”, которые так странно ложились на язык, переворачивались во рту, не выходя наружу. нам нужно расстаться, потому что я люблю… кого? другого? нет, ю бина нельзя назвать просто “другим”. я люблю его, его одного во всём мире, поэтому нам надо расстаться. любил его от начала до конца, и не представляю жизнь свою без него, а с ним — ещё хуже. ни без него, ни с ним не могу. шелли, нам нужно расстаться, потому что…       — мне бы умыться, — произносит ю бин шёпотом. в темноте прихожей его голос отражается от гладких стен, и джа хён вздрагивает, слишком глубоко уйдя в свои мысли.       — да… пойдём, — и он ведёт ю бина по тихому дому, шлёпая мокрыми ногами по половицам. было бы удобнее, если бы они взялись за руки, и на каждом повороте не приходилось бы вслух говорить “налево” и “направо”. джа хён ужасно боялся, что проснётся мама. она выгнала бы их обоих на улицу, под дождь, и хотя это могло бы быть удивительно романтично, сейчас ему хотелось тепла, ему хотелось удержать ю бина подольше в состоянии спокойной стабильности, чтобы, может быть, он привык и не захотел уходить, и тогда джа хён позвал бы его обратно в команду, а разомлевший от тепла маленького обогревателя ю бин согласился бы, и тогда они могли бы видеться каждый день, и, может, в один прекрасный момент… поэтому ему нужно было оставить ю бина у себя дома хотя бы до рассвета, отогреть его, накормить его, приласкать его, как заблудившегося щеночка, и дать ему то ощущение безопасности, к которому человек легко привыкает и от коготого очень неохотно избавляется.       они приходят в ванную, и джа хён включает свет, от которого оба жмурятся, и на мгновение в полуслепоте их руки соприкасаются. на мгновение. на мгновение жизнь джа хёна начинает играть всеми красками, сердце вспыхивает и колотится, а ноги становятся ватными. сейчас он упал бы в кровать придушил себя подушкой от радости. одно прикосновение, одно маленькое, незаметное прикосновение, но всё внутри него теперь цвело и пульсировало новой жизнью. он хранил воспоминания о таких прикосновениях глубоко в себе, в тех уголках памяти, куда никакая шелли никогда не могла бы забраться, там, где был один ю бин. ю бин, глядящий из-под опущенных ресниц и нахмуренных бровей. ю бин, обнимающий кота, в белой растянутой футболке и синих штанах с полосками. ю бин, пьющий воду большими глотками после тренировки. много ю бина, и никого больше. в этой части его сознания никого другого быть просто не могло.       ю бин в его ванной моет руки тёплой водой, и скоро его пальцы согреются, и касаться их джа хёну больше не будет повода. это грустно и глупо, потому что даже надеяться на прикосновения он не может. и всё же, пусть случайно, пусть на мгновение, их руки соприкоснулись, и джа хён готов был это воспоминание лелеять и теплить в себе до самой старости. шансов не было. джа хён и сам понимал, что влюблён безнадёжно и крепко.       — ты ужинал? — спрашивает он. его пальцы теребят ворот футболки, не находя себе места.       — нет.       — я найду чего-нибудь перекусить на кухне.       — не утруждайся, я скоро пойду, — отрезает ю бин, и джа хён ощущает собственную беспомощность. он ведь и правда ничего не может сделать. не толкнёт его к стене и не скажет “ты мне нравишься”, и “ты останешься у меня до утра”, и “я не отпущу тебя в такую погоду”. ничего не может сказать или сделать. да, с шелли он был решительнее. может, потому что настоящих чувств, бередящих раны на сердце, там вовсе и не было. с ю бином у него всё было иначе. всё, вплоть до ритма сердца и покраснения щёк. и если шелли он поцеловал в аэропорту, то ю бина не поцеловал бы и наедине в спальне. страшно. до мурашек — страшно.       — не ходи, — произносит джа хён, и голос его кажется жалко дрожащим.       ю бин не отвечает, как бы давая понять, что слово джа хёна для него ничего не значит. и пару минут, пока они идут на кухню, пока джа хён включает там обогреватель, пока электрический чайник издаёт свои шипяще-булькающие звуки — пару минут ничего между ними не происходит. и джа хён думает, что сейчас ю бин поднимется из-за стола и уйдёт. но… не уходит. через десять, пятнадцать, двадцать минут сидит, обхватив ладонями горячую кружку, и смотрит в темноту кухни. они не включили свет. и ю бин кажется джа хёну видением, сном, грёзой, которая растворится совсем скоро. демон сонного паралича. и джа хён не пытается прогнать его, а только наслаждается тем, что он пришёл наконец в его сон.       они не говорят. говорить не о чем, хотя сказать нужно так много. у них всегда так, и джа хёна это устраивает. он ведь вообще не много разговаривает, поэтому молчаливый ю бин для него — спасение и мечта. а встречается он с шелли, которая любит проговаривать проблемы и желания, и с ней так сложно и так непривычно, будто он записался на какие-то курсы выхода из зоны комфорта. и… вот бы всегда сидеть с ним так на кухне, в темноте, с чаем в двух глубоких кружках и овсяными крекерами. крекеры хрустят иногда слишком громко, и джа хён начинает прислушиваться, не встала ли мама. нет. всё тихо. как будто во всём мире остались они двое, и, чёрт возьми, это было бы так упоительно — остаться одним.       и проходит час, и ю бин не уходит, а рассвет приближается, и тревога нарастает, и мысли становятся путаннее и температура их нарастает с каждой минутой. если бы они остались одни во всём мире, может, поцеловать его не казалось бы настолько страшным? может, тогда джа хён полез бы под его футболку ладонями, коснулся бы его рёбер, оставил бы пару засосов на плечах и шее? может, если бы никого-никого в целом мире не было, и они остались бы друг у друга одни, они бы отдались горячечной страсти и попытались сделать ребёнка для продолжения всего рода человеческого. может, они сплелись бы телами и стали одним целым буквально, срослись бы в единый организм, который никогда не распался бы. и тогда джа хён стал бы самым счастливым человеком на свете, потому что на свете остались бы только они, и уж точно никого счастливее джа хёна не могло быть.       — я скоро пойду, — говорит ещё раз ю бин, но не встаёт, не одевается, не уходит. футболка на нём почти высохла, наверное. джа хён не дал ему сменной одежды — не хотел идти в свою комнату, чтобы случайно не разбудить брата или родителей. ему немного за это стыдно, но он поступил так для того только, чтобы остаться с ю бином подольше. чтобы их не выгнали на улицу, где дождь только теперь начал утихать. они сидят напротив, и под столом их ноги почти переплетаются, они иногда сталкиваются мокрыми ступнями, отчего джа хён голову теряет и краснеет, как последний идиот, и хорошо, что на кухне темно, так что его смущения совсем не видно. одно расстраивает — он не видит лица ю бина, разве что очертания его головы на фоне светлеющего неба за окном. а хотелось бы запечатлеть его образ в памяти, хоть немного, хоть даже одни его губы, или нос, или ресницы, или родинку под глазом.       — светлеет, — произносит джа хён. на часы он не смотрит, боясь, что минуты там будут идти слишком быстро, ведь счастливые часов не наблюдают, а этой ночью впервые за последние месяца два он счастлив.       — вижу, — отвечает ю бин, подливая себе ещё чая.       — ты не собираешься уходить?       — собираюсь.       и всё же он остаётся. когда солнце трогает крыши домов, джа хён чувствует напряжение, но счастье обостряется, как будто все его чувства под прицелом винтовки вдруг стали ярче, и теперь он уверен, он может сказать точно: ю бин нравится ему до безумия, нравится той любовью-яростью, которая может выплеснуться только в борьбе, в нескончаемом состязании, в страсти и страхе, в предсмертной агонии. да, может быть, он признается в любви ю бину, только когда умрёт. может, к его смерти всё и идёт сейчас, а всё-таки это прелестно, прелестно!       — ты не собираешься… — начинает снова джа хён, потому что рассвет пробуждает птиц на проводах, рассвет трогает ю бину щёки золотым полумесяцем, рассвет наступает неизбежно, и скоро все в доме проснутся, и тогда их маленькая ночная шалость станет известной.       — ты, блять, хочешь, чтобы я ушёл или остался? — рычит ю бин, и у джа хёна сердце ухает в пятки, потому что это было громко, потому что их могли услышать, и тогда…       — хочу, чтобы ты остался, — честно отвечает джа хён.       и снова между ними повисает молчание, но оно уже не такое сладостное и тёплое, как было поначалу. теперь в молчании слишком много слов, слишком много того, что они оба понимают. или джа хёну кажется, что понимают. и время тянется, а они сидят напротив, и холодная стопа ю бина тихонько постукивает по полу, а утро наступает им на пятки, бежать, бежать, бежать!       через ещё минут тридцать ю бин поднимается из-за стола, моет кружку и идёт через коридор к двери. натягивает ещё влажную ветровку, хлюпающие кеды, накидывает капюшон. дождя уже нет. солнце освещает его лицо, когда он выходит наружу, а джа хён только беспомощно смотрит на щеночка, которого так и не удалось сделать домашним.       — пока, — бросает ю бин.       — угу, — отвечает джа хён.       и зачем он всё-таки спрашивал, чего хочет джа хён? зачем спрашивал, остаться или уйти, если всё равно ушёл?       а может, для того и спрашивал, чтобы сделать всё наоборот?