Неугодные, или Особенности национального командообразования

— …Что значит — ограбили?! — Ровно то, что сказал Николай Васильевич. Кто-то вломился в наши комнаты, перевернул всё вверх дном и украл все материалы по делу. — Чёрт побери. Говорил же, храните в участке! — Со всем уважением, Яков Петрович, участок у вас тоже не неприступная крепость! — Если вы намекаете на побег Параски, то вынужден вам напомнить, что той двери отворила своим колдовством Хавронья. И ни одного документа при этом не пропало! Нет, молчите, Александр Христофорович, вот просто — молчите! Яким — свободен. Христина, ключи от номеров… Вы здесь что-нибудь трогали? — Только окно. Александр Христофорович увидел вора и прыгнул за ним, но не догнал… осторожней, там доска! — Вижу. Любопытно, она здесь так и была, или наш грабитель успел её закрепить, а никто и ухом не повёл, что подозрительная личность чем-то стучит под крышей?.. К слову, как он выглядел? — Взрослый мужчина, довольно высокий, одет непримечательно, шапка тёмная. — М-да, пол деревни таких… Так, здесь что, то же самое? Чёрт возьми, он что, по всему этажу прошёлся, а никто и не заметил?! Безобразие. Кто-нибудь, сбегайте за Степаном! Пусть он следы посмотрит… Николай Васильевич, а что там за копоть там на полу? — Да так… свечку уронил… — Дорогой мой Николай Васильевич. Вы или врать научитесь — или не пытайтесь. — Да роман он пишет, Яков Петрович. А неудачные черновики жжёт, однажды точно пожар устроит, но к делу это не относится. — Вообще-то… может, и относится. — Как прикажете это понимать? — Я обжёгся, и меня выбросило в видение. Там был колодец, из которого лилась кровь, мёртвые девушки и мужчина в серой одежде, тёмной шапке и с ружьём. — И вы говорите об этом только сейчас, потому что… — Потому что потом мне принесли записку от Данишевских. — Та-ак… — …и у меня всё из головы вылетело. — И чего же от вас хотели наши затворники? — Узнать, отчего в гости не прихожу. Они ещё тогда, в первую встречу, звали, но мне всё неловко было, думал, они просто из вежливости… Но тут уже невежливо было бы игнорировать, так что я ответил, что завтра, то есть сегодня, вечером приду. Вы же не против? — А вас наконец начало волновать, против ли я, что вы ночами шастаете невесть где невесть с кем? — Потише, Александр Христофорович, не то на вас сейчас обидится одна наша общая знакомая. А ещё могу обидеться я! — Яков Петрович, ну хоть вы не разводите балаган!.. Итого. У нас похищенные документы и очередное видение. Полагаете, есть связь? — И в видении, и в похищении наличествует неизвестный в тёмной шапке. Вывод напрашивается. — Тогда я остаюсь ждать Тесака и опрашиваю свидетелей, а вы ищите колодец. И будьте осторожны. — И вы туда же... Ох, Леопольд Леопольдович! Простите ради Бога, но у нас тут форс-мажорная ситуация, грабёж средь бела дня… — Что-то важное пропало? — К сожалению. Так что празднование придётся отложить, уж не обессудьте… — Да что ж я, не понимаю… Расскажете потом, чем дело кончилось? — Всенепременно. Николай Васильевич, в вашем видении были какие-нибудь ориентиры? — Очень высокий журавль… а вокруг берёзовая роща. И ещё одно дерево… тёмное такое, раскидистое… дуб, наверно. И мёртвые девушки висели на нём. Вообще странно, раньше я их всегда в пещере видел… — А этот предполагаемый дуб был рядом с колодцем или отдельно? — Отдельно. — Тогда за ориентир пока не считаем, пляшем от высокого журавля… правда, я таких в округе не припоминаю, все вроде бы с воротом… — Может… Оксану спросим? — Хорошая идея. Зеркальце при вас? — Да, но… белый день же… — Хоть белая ночь, у нас дело горит! Ну? — Нет, Яков Петрович, так нельзя. Идёмте в участок хотя бы… — Николай Васильевич, вы когда научились спорить со старшими по званию? — Недавно. Но у меня был хороший учитель. — Ах вы… личность! Ладно, идёмте. А что там за роман, который вы пишете? — Можно я не буду отвечать? — Нельзя. Я ведь пошёл вам на уступку, теперь вы мне должны. — Ну… на самом деле это не роман, а так, зарисовки о том, что здесь происходит… или могло бы происходить. Вчера вот написал, как Вакула Всадника побеждает мечом и словом Божьим… а Яким прочитал и говорит — неубедительно, мол, Вакула бы при виде Всадника со страху помер, а не речи толкал… — А я бы не был в этом так уверен… — Почему? — Во-первых, Вакула Силович сам по себе человек спокойный, уравновешенный и боится только своих представлений о том, что грешно. Во-вторых, у него мать была ведьма, и сам он на чёрте в столицу летал. — Н-на к-каком чёрте? Как?! — Обыкновенном, с хвостом и рогами, вот как давешний Басаврюк. Поймал, оседлал и полетел за подарком для своей невесты… в ночь перед Рождеством. — С ума сойти… И мать его правда была ведьмой? — Если верить Оксане, от которой я, собственно, об этом знаю — то да. — А… Василина? Ведьмы же через поколение магию передают, если я не ошибаюсь? — Не ошибаетесь. Вакуле только об этом не скажите — он наивно полагает, что если о чём-то не говорить, то оно и не сбудется. — Он не хочет, чтобы его дочь была ведьмой? Но почему? Его мать была… злой? — А вы видели хоть одну добрую ведьму, Николай Васильевич? — Мне иногда кажется, что такой была бабка Тесака. — Мне тоже. Но он открещивается так же старательно, как Вакула…