Часть 2
5 апреля 2024 г. в 13:14
Для Минхо слишком многое в жизни не было тяжело.
Уборщику положено приходить раньше, а уходить позже, но это не так уж и страшно — раньше он учился далеко от дома и был знаком с ранними подъёмами и недосыпом. Он мог дремать днём, пока работы не было и, разумеется, пока не застукают.
Ручной труд тяжёл, но к этому ему тоже не привыкать — успел в студенческие годы уже хлебнуть этого и теперь совсем не боялся. Запах хлорки был даже успокаивающим: в подсобке ей пахло, и теперь немного пах и сам Минхо, но идентифицировать себя через этот запах было тоже вполне оптимально.
Работать на такой низкой должности перед глазами у тех, кто был вынужден раньше считаться с его мнением, — унизительно. Но к унижениям Минхо привык настолько, что они срослись с его сущностью. Его это не беспокоило. Чужой нескрываемый смех только немного, но Минхо умел переживать и это.
Нищета... Вот это давалось намного труднее. У Минхо с отсутствующим навыком накопления и арестованными счетами его любовника, как оказалось, не было денег даже на оплату квартиры, и, если в первые два-три дня с ума не сошёл он только из-за того, что возвращался обратно в свои просторные комнаты, потом на голову упала квитанция о новой оплате.
А в ней — в два раза бóльшая цифра, чем Минхо теперь зарабатывал. Он старался не думать об этом в те самые первые дни, чтобы просто пережить худший момент и немного окрепнуть в новой реальности, а теперь, когда места для манёвра не осталось, немного жалел об упущенном времени на поиск нового жилья.
Мысли о смерти посещали его, но он, неожиданно ощутив, насколько легче стало дышаться, решил не торопиться. Попробует. Он не всегда был таким бесполезным, как сейчас, у него были свои мечты, собственные заслуги, цель. Они закончились после восемнадцати, когда он встретил этого человека, но Минхо всё ещё помнил, как мыслил тогда. Кто сказал такое, что у него не получится до всего добраться самостоятельно?
Убирая помещения в богатых переговорных и цветастых опенспейсах, Минхо воспринимал себя студентом: всё с начала, всё с нуля, он здесь никто, но тогда, в восемнадцать, это совсем не пугало. Минхо не жил с тех пор, поэтому его путь просто начался с того момента, где был поставлен на паузу, и нестрашно, что именно отсюда.
Помимо нищеты, с него не слезало ещё следствие, и это душило даже сильнее.
— Смотрите, Минхо, — следователь беседовал с ним с глазу на глаз во второй раз.
Он звонил время от времени, но Минхо совсем не знал, о чём с ним говорить, поэтому разговор не складывался — нужно же было хоть какое-то участие в беседе, чтобы называть её таким словом. Хотя бы визуальное. Вот и приходилось вызывать его прямо в кабинет.
— У меня есть Ваши школьные отметки, результаты Ваших экзаменов, и даже это, — он бросил на стол газету с фотографией Минхо. — Ваша жизнь складывалась совсем не так, какой стала в итоге, не правда ли? Он использовал Вас. Неужели Вы сами этого не понимаете?
Минхо не отвечал. Конечно, он это понимал, просто не видел в этом ничего страшного. Ну, использовал, и что? Не больше, чем любого наёмного работника. Минхо на многое закрывал глаза, но воспринимал их отношения в целом как баш на баш.
— Вы нуждаетесь в нём — как человек. Я же вижу, Вам безумно тяжело теперь, Вы лишились денег, связей, влияния, положения. Скажите, если бы в такой ситуации оказался он, Вы бы помогли ему?
— Да, — ответил Минхо.
— А Вы просили у него помощи? Что он Вам ответил? — он поднял руку, даже не давая ответить. — Не отвечайте мне. Ответьте себе. Видите ли, я не хочу лезть Вам в душу или как-то Вас унижать — думаю, Вам и так этого достаточно. Я просто хочу, чтобы Вы понимали, какого рода человека вы выгораживаете. Он ведь и пальца вашего не стоит. Точно не заслужил ничем того, чтобы вы самого себя подводили под суд своим молчанием.
Будь Минхо на его месте, он бы нажимал на все те же кнопки, но Минхо здесь, по эту сторону, и он не считал эти аргументы хоть сколько-то состоятельными.
Следователь думал, что в основе его молчания — преданность. Но в основе была боль, только она теперь вокруг Минхо и была, и в жизни был всего один человек, кто мог бы её облегчить. Да, он не хотел облегчать, вообще даже слышать Минхо не хотел, но это же пока. Ему страшно, вот и всё. Если он выйдет, разве он не загородит Минхо, не позволит за его спиной спрятаться? Всегда же позволял. Да, брал за это дорого, но Минхо не особо-то жалко.
— Подумайте. Посмотрите вокруг себя, поймите, с чем он вас оставил. Вы большего заслуживаете.
— Мне нечего вам сказать, — тихо ответил Минхо. — Я действительно ни о чём не знаю.
А хотели от него понятно чего: его бывшего босса обвиняли во многих плохих вещах, но ни денег, якобы украденных, ни доказательств якобы шантажа — ничего не смогли найти в его вещах дома. Думали, что Минхо может им помочь, ведь он был ближе всех. Следователь смотрел в душу и ожидал, что парень, страдающий и ищущий защиты, расколется и отдаст последнюю надежду на возвращение тех дней, когда было легче.
Хотел помощи от него. Но Минхо бы самому кто помог.
Он с утра виделся с пожилой хозяйкой квартиры — маленькой, старенькой, но достаточно близкой к работе квартиры, которую Минхо мог себе позволить. Его проблема была в том, что денег у него не осталось нисколько, и он не мог ни внести депозит, ни оплатить несколько месяцев вперёд, как она хотела. И Минхо приходилось просить, как и многократно в последнее время. Старался, чтобы в глазах не читалось отчаяние, но от него это, похоже, не зависело.
Старушка сказала, что подумает. Оглядываясь вокруг себя, Минхо думал, что она откажет — уже на самом деле привык, что всё валится кругом.
— Опаздываем, — ещё и на Хан Джисона не повезло наткнуться в холле их большого офиса.
Минхо понуро поджал губы:
— В полиции задержали.
— И что, рассказал что-то?
— Нет, — ответил тот.
— Тогда не оправдание, — он холодно кивнул на лифт. — У нас еженеделька.
Не понимая, к чему он клонит, парень-уборщик, прилично уставший от сегодняшнего дня, с интересом посмотрел в его лицо, а Хан Джисон лишь улыбнулся.
— Я точно разолью там стакан с водой. А может, даже сэндвич уроню. Ты, в общем, приходи, а чем тебя занять — я как-нибудь найду.
У Минхо, конечно, не было надежды на то, что его позовут как специалиста, почти сразу понял, что снова хотят поиздеваться.
Он понимал, почему Джисон делает это, но не понимал, когда до его умного знакомого дойдёт, что Минхо это не задевает. Ведь если бы это давалось тяжело — он бы стал тем же уборщиком в любом другом месте.
Его не угнетали взгляды людей, с которыми раньше он общался свысока. Не убивали их улыбочки за спиной и снисходительные взгляды. Ему нормально было просто мыть пол у них на глазах, пока они продолжали вертеться в тех кругах, которые для Минхо теперь были недостижимой высотой. Ему только немного жаль, что он не может обсуждать с ними вопросы, в которых разбирается, и зарабатывать на этом чуть больше, чем он зарабатывает. Но в остальном это всё не так страшно. Минхо никогда не был о себе столь высокого мнения, чтобы очередной случайно упавший кусок пиццы и необходимость под чужими взглядами отмывать разводы от него с пола, могли его унизить.
Нет, всё нормально. Он справился со всем и ушёл из переговорной.
Не видел, как его спокойствие было удивительно для многих и раздражающе для Джисона и Феликса, которые хотели, чтобы он жил в страданиях. Минхо бы как-нибудь сообщил им, что им уже это удалось, но только все разговоры с ним велись саркастично и свысока. Не услышали бы. У них слишком разное с ним понимание о личном аде на земле.
Тяжелее всего было убирать его кабинет. Было просто почти невыносимо не чувствовать себя в безопасности, находясь в этом просторном помещении, которое без него было почти замогильно холодным.
Феликс в него не переселился, получив высокую должность, кабинет остался пустовать: в углу стоял маленький сейф, а напротив — огромная книжная полка со светящимися корешками. В обычные дни Минхо не разрешалось к ним подходить, но теперь следить совсем некому. Он старался скрасить момент, когда ему приходилось здесь убираться, каждый раз составляя в голове список литературы на прочтение, но дотронуться до книг в первые дни не мог.
Слишком хорошо помнил, что нельзя.
А когда впервые, удостоверившись, что никто не собирается заходить, взял манящий жёлтым корешком томик Ричарда Сеннета, сначала показалось, как будто всё было намного проще, чем он думал. Минхо припрятал книгу, уходя с ней в подсобку — днём офисное здание в уборке не нуждалось, он мог читать, правда мог: в тесном помещении было светло, можно было сесть, привалиться к стеночке, спрятаться и наконец-то погрузиться в чужие мысли.
Но он так и не смог этого сделать.
Книгу вернул на место. А затем не вполне осознанно повязал шнурок от черенка швабры на запястье так крепко, что за время уборки он растёр руку до крови.
Такова теперь была его жизнь. Человек, который перетирал все его мысли и мечты в мелкую пыль, далеко и не мог продолжать своё воспитание, но в его отсутствие Минхо, похоже, продолжил делать это сам. Вздох полной грудью оказался совсем не наполненным кислородом — он вдыхал чистый едкий мышьяк. Конечно, защищаться запахом хлорки не казалось тогда совсем плохим вариантом.
А старушка-хозяйка, кстати, согласилась. И Минхо тронуло её доверие до глубины души, так, как будто она у него ещё оставалась.
Минхо заселился в квартиру, собрав только самое необходимое и дорогое: понимал, что, если совсем прижмёт, можно будет попробовать продать какие-то драгоценности или телефон. Купить можно и что-то подешевле, он мог бы и перебиться в более дешёвом шмотье и с кнопочным телефоном, например, это лучше, чем жить на улице. Слава богу, пока не пришлось. Его оставили наедине с новой, пока не очень хорошо пахнущей, но достаточно уютной квартирой, и Минхо впервые почувствовал, что наконец-то получает то, что заслужил.
На деньги, которые не были ничьей подачкой.
Утром он заходил в офис в седьмом часу утра и старался не попадаться никому на глаза, пока прибирался к приходу основных действующих лиц их организации. Некоторые из них, правда, приходили раньше него, иногда это были одни и те же люди — они провожали Минхо взглядом, уже понемногу привыкнув, что может случиться и такое. По правде говоря, ему казалось, что, глядя на него, они все начинают работать чуточку лучше и усерднее.
В кабинете дежурного айтишника три тесных стола друг за другом, стоящих в полутьме, но занят всегда только один.
Минхо улыбнулся дежурному, заходя в кабинет. Тот улыбнулся в ответ. Не знал Минхо в лицо, поэтому не делал никаких выводов о нём. Бан Чан, этот самый дежурный айтишник, преимущественно работал по ночам и с другими, видимо, почти не общался, поэтому и не знал ничего о том, кто такой Минхо и почему странно, что он уборщик. Ему было странно совсем по другому поводу:
— Слушай, не пойми меня неправильно, но почему ты этим занимаешься?
Он кивнул на ведро с водой. Без неприязни, без попытки унизить — просто вопрос человека со стороны.
— Кто-то же должен.
— Да. Но почему ты? Неужели у тебя нет возможности попробовать побыть кем-то, ну… более состоятельным? Извини сразу, я не хочу тебя оскорбить и не хочу вообще, чтобы в этом вопросе прозвучал какой-то намёк. Просто это тяжёлый ручной труд, и как будто бы есть более подходящие для такого люди.
— Это какие? — Минхо не собирался издеваться, но ему было интересно немного пощекотать ему нервы.
— Не такие… красивые?
И ему стало так неловко, что уборщик засмеялся.
— Чёрт, я вообще не хочу сказать, что на эту работу надо не выйти лицом.
— Я понял, о чём ты спрашиваешь, — успокоил Минхо. — Просто выбора не было. Или так, или совсем никак.
— Ты что, отсидел? Почему никак?
Минхо пожал плечами. Он иногда подозревал, что Чан всё-таки знает, кто он, но усердно скрывает по какой-то причине. Но он действительно не знал. Для Минхо это шанс — все кругом смотрели на него с иронией и злорадством, но Чану было просто интересно. Чисто по-человечески.
— Наломал дров, — только ответил он. — Но у меня всё в порядке. Могло быть и хуже. Денег только совсем впритык. Но я начал к этому привыкать.
— Я понял. Хм… — Чан задумался, глядя на свой экран, а затем снова на Минхо. — Хочешь посмотреть, почему сегодня не пришлось глаз сомкнуть?
Почувствовался такой резкий дефицит нормального взаимодействия с людьми, что тот согласился, не думая. Поставил швабру в ведро, снимая перчатки и доставая влажную салфетку. Чан неловко покосился на его ладони, видя отметины на запястьях под манжетами робы, но, когда Минхо посмотрел на него, отвёл взгляд — он хотел спросить, но не стал, решил, что у Минхо личное пространство не просто прерогатива, а необходимое средство выживания.
— Смотри, ночью стартовала стандартная загрузка данных, — он открыл панель мониторинга базы. — Сегодня случилось так, что у одной из загрузок прямо во время процесса слетели соединения. Об этом написано здесь, — он указал на новое окно. — Видишь текст ошибки? Скрипт попытался прогрузиться, но не нашёл, куда положить данные. Следом за ними полетело всё остальное. Из-за толпы загрузок в очереди очень большими стали временные таблицы, которые записывают факт выполнения процесса и старые данные, чтобы, если что-то пойдёт не так, к ним вернуться. И на диске почти не осталось места, — он указал на уведомление о том, что на диске осталось меньше одного процента свободного места. — Из-за этого система почти час не была доступна. Ничего не грузилось. И мне пришло несколько обращений от сотрудников о недоступности. В три чёртовых часа ночи.
И обращения Чан показал тоже, но Минхо и так догадывался, что за отдел может в три часа ночи беситься из-за недоступности системы. Иногда казалось, что у Джисона тоже не всё в порядке с головой и либо он похожим образом влияет на своих сотрудников, либо нанимает только таких же, как он.
— Никогда не видел изнутри.
— А знаешь, из-за чего слетели коннекты? Ну, то есть… соединения, — Чан усмехнулся, открывая другое окно — на этот раз сама база данных. — Какой-то дурачок ввёл данные о своей машине. Написал, что у неё под капотом десять квадриллионов лошадиных сил. Знаешь, сколько нулей в десяти квадриллионах?
— Шестнадцать? — улыбнулся Минхо.
— А поле вмещает в себя десять символов. Оно текстовое. Из десяти символов. С расчётом на то, что дурачки и не подумают изложиться в шестнадцать.
— Он не дурачок, — ответил Минхо. — Он ввёл вин-номер машины, а данные по ней подтянулись из тех-паспорта.
— Какие мы умные, — усмехнулся Чан, поворачиваясь к нему. — Согласен. Но это всё равно сделал какой-то дурачок, просто возможно, этим дурачком является не наш клиент.
— Дурачки мы, что не ставим никаких проверок в формы, до тех пор пока череда ошибок в документах и нестандартных ситуаций не положат нам систему. Достаточно обрезать значение в поле и во всех остальных полях, которые зависят от ручного ввода, — он кивнул на косячное значение в поле. — Чего мы ждём, что люди поумнеют, а тролли вымрут?
Ему этого не хватало. Минхо не понимал ещё буквально пять минут назад, но несколько фраз обычного человеческого общения, да ещё и по работе, вдруг заставили сердце биться чаще. Он сделал это опрометчиво — Чан был единственным, чьё мнение о Минхо не было испорчено ничем, и Минхо бы придерживаться его незнания, чтобы строить это общение с нуля, а он взял и поселил миллион вопросов в чужой голове. Чан ведь рано или поздно их кому-то задаст, получит ответы и больше никогда с Минхо не заговорит.
— А ты неплохо тут всего наслушался, — заметил Бан Чан. — А ещё хочешь что-нибудь посмотреть?
Минхо довольно кивнул.
— Я буду показывать, хочешь? И я смогу поделиться немного своими знаниями, если тебе понравится.
— Правда? — спросил Минхо. — Просто так?
— Просто так, — кивнул Чан. — Ты только не думай, что я тебя жалею там или ещё что. Мне просто нетрудно и, кажется, довольно весело с тобой. Так что, если ты сможешь что-то получить от общения со мной, это было бы здорово, не так ли? Если оно тебе нужно.
Бан Чан симпатичный. Такой на самом деле глубоко айтишной души человек: ему абсолютно комфортно одному, и он весь как будто соткан из чего-то удобного и уютного, хоть и довольно отстранённого и нелюдимого.
— Я буду рад.
— Сейчас, — Чан откинулся в кресле, склоняясь к своему портфелю и доставая оттуда книгу.
Минхо напрягся весь с головы до пяток.
— «Наладка и оптимизация базы данных», — прочитал он на обложке. — Очень интригующе.
— Лучше любого снотворного и полезна для тех, кто соображает поставить проверку на дурачка в пользовательских формах. Бери, она не заговорённая, — Чан протянул настойчивее.
Даже будучи на своей старой должности, Минхо бы с удовольствием взял и прочёл. Он вообще хотел бы использовать любые средства для того, чтобы стать хотя бы немного как Феликс: его технические знания и навыки были на столь высоком уровне, что он мог на равных общаться с абсолютно любым айти-специалистом в компании. У Минхо и близко не было его опыта, и ему, если честно, не разрешалось его получать. Вернее, Минхо даже и не пробовал получать — он давно уяснил правила игры, установленной человеком рядом с ним, и не искушал судьбу.
А теперь этот человек не выходил у него из головы, никак не оставлял в покое и бил по мозгам, не давая протянуть руку и взять книгу из чужих рук. Чан не понимал.
Минхо улыбнулся ему и, выдохнув, наконец протянул руку.
— Ну, вот, в пепел же не превратился? — удостоверился совершенно ничего не понимающий человек.
— Спасибо, — тихо ответил тот, улыбаясь. — Нет, это правда супер. Я просто подумал: ты же не зря её с собой таскаешь, она же, наверное, тебе не ради просвещения уборщиков нужна.
— Нужна-нужна. Так что у тебя не очень много времени на её прочтение, не наглей. Спрашивать буду строго. Так что вали учиться, падаван.
Оставшись наедине, он расслабил лицо, ощущая усталость в щеках от непривычной улыбки. Книга в руках горела. Минхо пролистал первые страницы, захватывая глазами некоторые фразы. Он много лет жил в отчуждении от обучения, и теперь трудно было убедить себя, что можно.
Потому что всегда было нельзя. Когда он выйдет из тюрьмы, Минхо действительно может достаться за это, несмотря на то, насколько он хотел про всё забыть, сесть и просто погрузиться в эту техническую тягомотину с головой. Он немного устал от роли уборщика, потому что в ней от него не требовалось ни решений, ни навыков, но выйти из неё он пока не мог, так что книги были не самым плохим вариантом успокоить тягу к интеллектуальному труду.
Если Минхо сам себя накажет за это, это зачтётся за раскаяние?
Когда эта мысль появилась в голове, она была похожа на долгожданный компромисс. На то, что позволит ему наконец-то не чувствовать себя паршиво. Он повязал резинку поверх потёртой повреждённой кожи запястья, просунул пальцы под неё и с силой потянул так, что шершавая ткань впилась в более ранние ссадины.
Больно. Наконец-то.
В боли нашёлся выход из многого. Она позволила ему не только читать, но и чувствовать, что он может сделать что-то сверх привычного и затем просто причинить себе ещё немного страданий, получить лёгкое наказание и продолжить.
И вот жёлтый корешок Ричарда Сеннета вновь в его руках, на губах улыбка, а на обоих запястьях тёмные ссадины — ничего страшного, зато он стал немного более свободным. К Чану он ходил в робе, чтобы не вызывать подозрения и сочувствия, зато взамен чувствовал его совсем человеческое расположение к себе. Не как к душевному инвалиду, а как просто к хорошему товарищу.
А больше никому и не было интересно, что там с его руками. Никто особо даже не смотрел.
В глубине души Минхо не считал, что это правильно, но в его жизни было так кошмарно много всего неправильного, что уже и не отличишь, где норма, а где не очень.
— Пойдёмте, — следователь однозначно вёл Минхо в допросную.
Минхо вообще-то не так допрашивали: обычно в кабинете, при полном освещении, на удобном стуле с мягкой спинкой и даже иногда с кружкой сладкого чая. Он подозревал, что рано или поздно терпение лопнет и включится плохой коп, будет драться, угрожать, давить и пытаться сломить. Минхо к этому был готов.
Но забавно, что следак и сам это видел. У Минхо ненадолго возникли сомнения, но, когда дверь в допросную открылась, он обо всём забыл.
Внутри сидел он.
Минхо обернулся к следователю, и тот кивнул:
— Он хотел тебя видеть. И собирается после этого в чём-то признаться. Так что ты зайди ко мне после. Я, честно, не буду мучить. Хочу просто кое в чём убедиться.
Дверь за ним закрылась. Минхо медленно развернулся к мужчине, и его пальцы нашли резинку на руке, резко натягивая её изо всех сил. Он наказывал себя максимально возможно перед этой встречей, чтобы совесть перед ним была полностью чиста. Чтобы не бояться.
А мужчина мягко улыбнулся.
— Присядь, Минхо, — попросил он.
Минхо нащупал вторую резинку на другой руке и попробовал ещё усилить свои страдания. Ноги с трудом держали его, взгляд мужчины было страшно искать. Не из-за наказания — он просто думал, что сейчас посмотрит в чужие глаза и не увидит ни толики желания защитить.
В памяти Минхо его взгляд отложился таким, как будто он был готов горы свернуть ради глупого парня, валявшегося в его ногах столько лет. Вряд ли это было так, но последние недели Минхо жил этой надеждой и теперь ужасно боялся, что она просто рухнет, когда он столкнётся с реальностью.
— Как ты? — спросил мужчина.
Минхо повёл плечом.
— Нормально.
— Я слышал, тебе нелегко приходится. Хан и Ли потоптались на тебе в отместку. Это правда, что они заставили тебя спуститься по карьерной лестнице?
— Правда, — сухо отвечал тот.
— Минхо, посмотри на меня.
И страх ослушаться всё пересилил. Он нерешительно поднял взгляд, сталкиваясь в чужом с добротой, такой, какой к себе он ещё не видел. Их отношения строились не на светлом и тёплом — они зиждились на подчинении и подавлении воли, на истреблении всего человеческого.
— Тебе нужно ещё немного потерпеть. Я выйду. И вытащу тебя из этого.
А надо ли Минхо, чтобы его вытаскивали?
Он только кивнул, не в силах спорить. Только внутри себя проговорил что-то, уже сильно важное для него: у него теперь своя квартира, своя достойная его работа и свой товарищ. Да, каждый из трёх пунктов не очень убедил бы его бывшего любовника, поэтому легче было согласиться и промолчать.
Потому что, если он об этом узнает, он и это тоже заберёт.
— Мой мальчишка, — его руки коснулись чужих пальцев. — Я награжу тебя за всё, через что тебе пришлось пройти. Мы снова будем вместе. Я снова дам тебе всё, чтобы ты был счастливым. Хан и Ли — они ещё заплатят за то, как обошлись с тобой. Ты сделаешь с ними обоими всё, что захочешь, я обещаю тебе, мой маленький.
А глаза всё те же. Всё время что-то гарантирующие, всё время заставляющие Минхо слушаться. Сердце всё это хорошо помнило: сейчас ему достаточно указать взглядом на пол, и Минхо встанет на колени. Не сможет ослушаться, потому что знает, что бывает, если не сделать так, как сказано.
— Ты только помоги мне немного. Ладно? Мне совсем немного нужно.
— Что? — спросил Минхо.
— Ты же знаешь мой сейф. Не тот, что в кабинете. Не тот, что дома.
Минхо кивнул.
— Ты только не бойся. Нужно взять оттуда конверт и отнести в полицию. И написать, что информацию угрожал раскрыть ты. Ничего страшного не случится. Мы скажем, что ты был под моим влиянием, я признаю. Тебе дадут максимум условное, и я смогу завоевать себе условное тоже. Мне очень нужно, чтобы ты взял одно обвинение на себя. И тогда я выйду и спасу тебя. Ты слышишь, Минхо?
Что это? Приказ? Просьба? Не было похоже на первое, но точно не было вторым. Минхо незаметно натянул резинку, чтобы почувствовать, что он ни в чём перед ним не виноват и ничего ему не должен. Его совесть чиста.
Но страшно, конечно, думать, что он бы сделал это и сел в тюрьму лишь из-за книг. Как так вышло, что, только причинив себе боль, Минхо может позволить себе отказаться от самоубийства в честь человека, который на самом деле никогда не сделал бы того же для него.
Его руки оказались в чужих. Да, он увидел травмы на запястьях. Взял, чтобы рассмотреть поближе.
— Ты сам это делаешь?
Нечего было ответить. Он слишком хорошо знал Минхо.
На чужих губах появилась улыбка.
— Ты остаёшься моим. Невероятно. Хочешь, тебе больше не будет больно? — спросил он, а затем большими и указательными пальцами надавил на ссадины с обеих сторон. — А хочешь, больно будет постоянно? За каждое непослушание, за каждый проступок или просто так, для профилактики. Я знаю, что хочешь. Ты жаждешь, чтобы я вышел и забрал все трудности, так жаждешь, что ошейник принесёшь мне сам. Тебе нужно быть чьим-то рабом, нужно, чтобы тебе делали больно, чтобы тебя подчиняли. Только так ты можешь ничего не решать и чувствовать себя защищённым. Я вернусь и буду прежним. Кошмаром, который нужен тебе как воздух. Верни меня, Минхо. Я сделаю тебя самым слабым и самым счастливым вновь.
Когда мышьяк помещения перестал разъедать глаза, Минхо сполз спиной по стене. Он оказался в коридоре ещё несколько минут назад — его вывели оттуда, когда увидели, что арестованный его мучает. За те ничтожные мгновения он успел так отравить зрение, слух и обоняние Минхо, что дышать другим воздухом пришлось долго.
Сердце рвалось из груди — его можно понять, оно тоже устало. Минхо чувствовал, что каждая частица его организма, отплёвываясь от яда, бьётся об стенки своей клетки, мечтает на свободу, мечтает забыть обо всём, сбросить оковы, вырваться из чёртовой боли.
Слёз не было. Только усталость и сильное сердцебиение, из-за которого в глазах темнело. Минхо боялся самого себя в этот момент больше, чем чего-либо когда-либо в своей жизни. Вдруг он выйдет отсюда и сделает всё ровно так, как он ему сказал? Не переступит через себя и наделает глупостей, поддастся своей слабости?
Ему протянули стакан воды. Следователь не стал дожидаться в своём кабинете и теперь стоял рядом, глядя на самое ничтожное существо в своей жизни.
— Что же он с тобой сделал… — панибратски обратился он.
Минхо схватил стакан, осушая его за несколько глотков.
— Сопротивляйся, Минхо. Не верь ему, ты сильнее, чем он может себе представить. Ты выберешься сам, без него. Прости, — следователь мягко достал из чужой ладони стакан. — Больше я тебя к нему не пущу.
Его взгляд был обеспокоенным, когда Минхо решился посмотреть на него. У него просто своя цель, он хочет закрыть дело, — пришлось убеждать себя. Ему на самом деле абсолютно наплевать. Он не заботится. Он заботится только о деле.
— Я ничего не скажу Вам, — тихо в очередной раз повторил Минхо. — Я ничего не знаю и ничего не скажу.
— Я понял. Я не буду спрашивать. Поступишь, как сам посчитаешь нужным.
Больше они не говорили.
Ощущение, что им манипулируют все, кому не лень, липло так, что отмыться не получилось. Минхо был благодарен жизни, что он увидел бывшего босса только сейчас, когда схватиться в этой новой странной реальности было за что. Случись это ещё месяц назад, он бы, не раздумывая, пошёл и сдался, просто чтобы вернуться обратно хоть в сколько-то понятное состояние.
Руки тряслись после этой встречи. Минхо не переставал держать резинки, уже не зная, за что именно причиняет себе боль. Хочет себя наказать? Или она просто помогала ему оставаться здесь, не улетать мыслями в радужное беззаботное будущее с условным сроком и извергом, высасывающим из него душу, под боком.
Оказавшись в офисе, он даже не сразу понял, что вновь попался на глаза не тому, кому нужно было. Шёл, ничего не слыша и никого не видя. Резинки не отпускал, но и манжеты их не закрывали — ему нужно было прийти в подсобку, переодеться, посмотреть на себя в зеркало и вернуться сюда, в этот его новый непростой мир, но пока он этого не сделал, было безумно тяжело на этом мире сосредоточиться.
— Сейчас объяснительную будешь писать, — голос Джисона прорезался сквозь туман.
Минхо, не осознавая себя, повернулся, и взгляд знакомого упал на его руки. Его глаза, весь его внешний вид окатил Минхо с ног до головы чем-то приятно отрезвляющим. Оцепенение быстро отступило, и дышать стало несравнимо легче.
Шумно выдохнув, Минхо спрятал ладони:
— Снова в полиции, — объяснился он. — Я правда ничего не могу с этим сделать. Я не могу просто не явиться туда, вы же знаете.
— С чего бы мне это знать? — усмехнулся Джисон.
— Вы значительно умнее и полезнее меня, мне всегда так говорили.
Джисон поднял на него взгляд. Странно смотрел, немного не так, как обычно. Всё ещё презрительно, но теперь как будто бы даже не жестоко.
— Ну, ладно… Иди, — сказал он.
Стоило только шаг прочь сделать, как второй знакомый голос вновь выдернул Минхо в реальность:
— Эй, будущее мировой оптимизации, — Чан, совсем не вписывающийся в дневную конфигурацию этого офиса, окликнул, даже не замечая в шаге стоящего от Минхо большого начальника. — Ты разве не обещал сегодня летописи вернуть? Давай, гони на родину, если прочитал, мне там нужно кое-что.
Джисон остался стоять рядом, глядя на то, как Минхо достаёт книгу из своего портфеля и протягивает другому человеку в совершенно неподходящей им обоим манере.
— «Наладка и оптимизация базы данных», — прочитал он на обложке, без спросу вырывая книгу из чужих рук.
Минхо не стал перечить, даже перед Чаном, который уже подошёл и вернуть книгу намеревался всерьёз. Джисон посмотрел на Минхо непонимающе:
— Ты угораешь, что ли?
И Чан отчего-то решил, что вопрос к нему.
— Он классно соображает. Ему надо развиваться.
— Классно соображает? — Джисон повернулся теперь к незадачливому айтишнику. — А ты знаешь, кто он? У него по этой херне высшее образование, — и он небрежно сунул книгу в руки Чану. — Но только и диплом он получал, задницей поторговав, и место работы директора по монетизации он насосал, а теперь, когда его хозяина посадили, он занял своё место в карьерной иерархии. Что, он не рассказал? — Джисон хмыкнул, вновь глядя на Минхо. — Правильно, незачем. Дружба должна строиться на вранье. Будь ты чином повыше, уже бы трахал его вовсю.
Ну, вот. Совсем другое дело. Кажется, Хан Джисон понял, что просто унизить не получится — он нашёл, куда надавить и как это сделать.
Минхо не смог поднять взгляд на Чана. Сказал только короткое «прости», развернулся и пошёл прочь, не выдержав этого разговора. Наверное, по пути он должен был свернуть несколько цветочных горшков и раскидать все бумаги на стойке в фойе. Только убирать всё придётся ему же самому, поэтому он сдержался.
Да и в целом агрессии на самом деле не почувствовал, только странную мысль, что он это, наверное, заслужил. Ему было трудно с Чаном, потому что Минхо не был достоин ни его, ни его дружбы, и теперь Хан Джисон это просто подтвердил. Минхо действительно построил это общение на обмане, лелея мысль, что Чан никогда не пересечётся с теми, кто скажет ему правду, но кажется невероятно логичным, что столкнулся он именно с Джисоном. А Джисон сказал как есть. Даже приукрасил.
Может быть, теперь они квиты?
Минхо вдруг заметил, что плачет. Да, даже несмотря на то что он не считал себя заслуживающим Чана, надежда на его дружбу всё-таки оставалось. У Минхо не так много хорошего было в жизни в последнее время, в основном, он бесконечно мирился с потерями и ничего не получал взамен.
Ни на какие другие шансы с Чаном он больше не рассчитывал. Вообще устал жить одними надеждами и ожиданиями — надо как-то самостоятельно вылезать, с тем, что он имеет, там, где он есть. С чего начать, он не знал — может быть, попробовать и правда подучиться, половить хотя бы какую-нибудь стажировку, начать карьерный путь заново. Уборщиком он никак не мог сдвинуться с места.
Только вот как это сделать с такими красочными записями в трудовой? Кто его теперь на работу-то возьмёт?
Общество Чана было восполнить даже труднее, чем отсутствие денег. В голове всё время саднила пустота, и Минхо пошёл лопатить чужую библиотеку вдоль и поперёк. Ему было не с кем поговорить, поэтому он упивался исключительно чужими мыслями: прочитал всего Канемана, всего Талеба и взял томик Клейсона следующим — раньше его уже читал, когда был моложе.
Содержание помнил, но с первых страниц стал ловить такие тяжёлые для себя воспоминания, что не смог остановиться.
Когда он читал это в прошлый раз, он был просто уставшим студентом, ищущим ответ на вопрос, как заработать все деньги в мире. У него было несколько близких друзей, ещё с малых школьных лет. У него был очень странный сосед в общежитии, очень тяжёлый матан в универе и очень красивый парень, постарше него, уже с дорогими часами на руке.
Они познакомились на стажировке: он был менеджером среднего звена, общался с университетом и брал совсем зелёных студентов, чтобы воспитать их под нужды компании. Когда Минхо в него влюбился, он не мог представить, что окажется в ловушке, потому что всё начиналось, как в сказке, как в добрых снах: заботливый принц, помогающий сделать первые шаги по карьерной лестнице, и растрёпанный несмышлёныш-первокурсник, который от учебников отвлекался, только чтобы залипнуть на красивого работодателя.
Он тот, с кем у Минхо был первый поцелуй.
С кем была первая ночь.
С кем любовь была такой почти осязаемой, реальной и невыносимой. Минхо любил его так сильно, как умел.
И, как вчера, он помнил, как тяжело плакал, когда его впервые взяли без его воли. Он не сдался сразу, нет, он долго держался, сопротивлялся, дрался, бежал, протестовал. Долго не давал себя в обиду. Он повторял «нет» до тех пор, пока оно совсем не потеряло своего значения.
Но сломала его не боль, не подчинение и не унижение. Его сломала награда за послушание. В те моменты, когда он не сопротивлялся, он получал всё, чего хотел, кроме, разве что, собственной воли. Она в конце концов стала вообще неважна и умерла, как и всё, что не было никому нужно.
Минхо перерождался через боль и лишения, ничуть не меньшие, чем тогда. У его слабой зависимой душонки отобрали того, без кого она уже не стояла самостоятельно, и теперь приходилось как-то справляться без всякой помощи. Обстоятельства забирали у него всё больше и больше. А с физической болью он теперь справлялся сам — он много читал и не мог успокоиться, если не продолжал себя наказывать.
Ненормальный.
Была только одна хорошая новость — он снова умел плакать, и он цеплялся за это, потому что только через слёзы понимал, что для него важно. По деньгам он не плакал. Не плакал по квартире и по чужому уважению. Не плакал даже из-за того, кем приходится работать.
До слёз он переживал только из-за Чана и из-за того, что ему не с кем поговорить. Для Минхо это было важно — он переживал одиночество остро, но в кои-то веки не из-за болезненной привязанности к хозяину, а просто из-за элементарного отсутствия друзей. На работе с ним никто не разговаривал, а хотелось просто даже хотя бы обсудить прочитанное.
Как-то раз в коридоре он, сам того не замечая, улыбнулся Феликсу. Тот немного удивился, но в конце концов почему-то тоже улыбнулся, даже, скорее всего, не представляя, насколько для Минхо эта улыбка оказалась важна. Может, большой начальник сделал это издевательски, но, если честно, не было на то похоже. Просто улыбка. Обычная.
Если бы не было всех этих лет в цепях и Минхо сейчас был бы обычным, работал бы где-то между Чаном и им, а Феликс был бы хорошим знакомым, насколько это был бы важный знакомый. Он ведь так невероятно умён и очень, очень приветлив, даже несмотря на то что занимает высокую должность. Минхо был бы счастлив с ним дружить.
Правда после этой мысли потребовалось причинить себе боль. Минхо не всегда понимал, почему, но чувствовал, что должен себя наказать. Только из-за этого становилось спокойнее. Ему рано или поздно придётся с этим разобраться, но пока он к этому не был готов. Раз пока это помогает ему понемногу становиться на ноги, пусть будет. Прощупает путь, станет покрепче и разберётся.
— Сегодня месяц, как ты шваброй машешь, — улыбчиво поприветствовал его Джисон с утра, когда Минхо пришёл убираться к приходу сотрудников в их родном опенспейсе.
Сам он, похоже, не уходил с рабочего места — видимо, снова аврал. Он нередко так работал.
— Наверное, неплохо набил руку.
Минхо мягко улыбнулся, но ничего не ответил. Джисон остановил на нём свой взгляд.
— Слушай, Минхо, — начал он, — ты, если хочешь, действительно можешь устроиться как стажёр в любую команду. Раз пытаешься вернуться в профессию, нелепо было бы не дать тебе шанс.
Не поверил своим ушам. Поднял взгляд на Джисона, искренне удивлённо выглядя:
— Правда?
— Ну, неоплачиваемо, конечно. Вначале. А потом команда сама примет решение, брать тебя или нет. Но ты же как-то дошёл до директора, справишься. Да и зарплата тебе к чему — сегодня же у тебя будет первая. Твоя собственная. Впервые в жизни, да?
Оставалось только улыбнуться. А он уже поверил.
— Да, — только и произнёс.
А показалось сначала, что тем искромётным разговором с Чаном Джисон закрыл все обиды и теперь хотя бы прекратит издеваться. Но, видимо, нет. Наверное, терпеть ещё долго, но ничего страшного — после потери Чана терять уже больше нечего. А все эти слова в свой адрес Минхо уже слышал. У него ничего нет. Того, кто и так валяется в ногах, очень трудно унизить ещё сильнее.
Минхо так правда думал.
Он должен был сегодня с первой зарплаты оплатить наконец-то свою квартиру, сказал об этом хозяйке и действительно намеревался снять с карты заработанное и пойти хотя бы немного себя порадовать. Ему вообще не так много нужно — хотел купить чехол на телефон, старый потрескался, когда Минхо его с лестницы уронил. Телефон выжил. Но хотелось бы, чтобы дальше жил без таких потрясений.
И пирожное купит в столовой на работе. Минхо раньше сладкое не ел, но теперь решил начать, потому что новая жизнь должна сопровождаться новыми тупыми зависимостями.
Он шёл к терминалу со светлыми ожиданиями впервые за долгое время.
Только вот денег на карте у него не оказалось. Минхо проверил несколько раз: их не было. И приложение банка показывало, что никаких поступлений. Бухгалтерия была уже закрыта, и Минхо стал усиленно вспоминать: точно ли то число, точно ли должны быть деньги? Он видел всё в договоре, вот только договор он тогда отдал в руки Джисону, а не в отдел кадров.
Из-за понимания ситуации потемнело в глазах.
«Да и к чему тебе зарплата?»…
Минхо захлебнулся. Страх остаться без денег совсем и без крыши над головой перекрыл кислород. Это всё Джисон. Он ничего не относил в отдел кадров, никого не устраивал. Минхо… просто так проработал месяц. И как же это чертовски похоже на поступок Джисона, но как же это уже чересчур…
Минхо впервые словил себя на мысли о том, что он такого не заслужил. На улице грёбанная зима. Куда ему идти? Он обещал оплатить квартиру сегодня, но у него не просто нет денег — ему негде их даже занять. Кредит ему не дадут. Друзей нет. Джисон забрал единственного.
Ещё недавно он думал, что из-за денег не будет плакать — они не так важны. Но к чёрту, как же он устал… Он жил на последние гроши, мало ел, ходил пешком, экономил на всём. Он выполнял тяжёлую работу, его труд должен быть оплачен.
Так же просто нечестно.
Как такое вообще может быть?
Рыдающий, он вернулся обратно в офис, плетясь до своей каморки. Ему негде ночевать даже сегодня: старушка-хозяйка ждёт оплаты, и Минхо не сможет попросить её даже денёк-другой подождать, потому что это бессмысленно. Ему неоткуда взять такую сумму. Даже половину от неё. Даже десятую.
Только показалось, что всё немного стало налаживаться, и тут же жизнь выплюнула его из этого только укладывающегося порядка. На этом всё. Что, если он просто не приспособлен к самостоятельной жизни? Ведь столько уже раз люди вокруг и события намекали ему на это. Причин думать иначе почти не оставалось. Считать себя достойным большего Минхо не мог.
Может быть, это не так и плохо — всю жизнь провести на коленях перед кем-то.
К чёртовой матери, всё что угодно лучше, чем жить как сейчас.
И да, Минхо знал, где грёбанный сейф. Он в их грёбанном опенспейсе — специально не в кабинете, где бы точно обыскали. Нет, он не так глуп. Он спрятал свои секреты подальше, только ключи оставил там, где мог бы их найти. И где их нашёл бы Минхо.
Бороться он больше не мог. Будь что будет. Даже если его посадят, это как будто было бы не так плохо — ему хотя бы будет где жить. Что там в тюрьме с ним может случиться в худшем случае: насилие, унижение, жизнь в клетке, низкооплачиваемая работа после? Какой сюрприз.
Достав конверт из сейфа, он вновь заплакал, даже не удосужившись закрыть дверцу. Что, неужели всё? Месяц борьбы, и хватит? Первое препятствие, и он тут же бежит к ноге? Он правда настолько слаб?
Минхо осознавал, что обратной дороги не будет. Но он уже увидел эту обратную дорогу — всё здесь настолько паршивое, он знал, что даже в полную силу он бы тут не выдержал. Даже тем студентом. Невозможно справиться с лишениями совсем в одиночестве. Минхо привык к боли, к унижениям и всяческим страданиям, но к одиночеству — нет. У него всегда был рядом человек, хоть он и был худшим из всех людей. Оказалось, даже так с ним лучше, чем без него.
Вытерев слёзы, Минхо повернулся к выходу, неожиданно сталкиваясь лицом к лицу с напряжённым Джисоном.
И тут же улыбнулся, глядя на него. Вот так, сквозь слёзы.
— Привет.
— Привет, — ответил Джисон. — Что ты тут делаешь?
Да, Минхо заслужил. Всё заслужил. Он не давал работать, изводил на еженедельках, вмешивался в чужие дела. Но… точно ли вся эта обида на него, вся злость за критику стоит его жизни?
— Ты победил. Я сдаюсь, — признал Минхо всё с той же улыбкой.
Джисон вынул конверт из чужих рук. Понял ли он, что происходит? Он смотрел на Минхо совсем не так, как обычно, вероятно, потому что не ожидал от него слёз. Но неужели он считал Минхо каменным?
Из конверта высунулись обнажённые фотографии знакомого им обоим человека. Минхо должен был взять на себя шантаж. Джисон поднял на него взгляд:
— Что это значит? Что ты собирался делать?
— Отнести в полицию.
— Наконец-то, — усмехнулся Джисон. — Они от тебя отвяжутся, и ты перестанешь опаздывать на работу.
— Пожалуйста, не издевайся. Я всё понял. Ты всё мне доказал. Я понял, что мои старания не достойны даже той маленькой оплаты, что мне обещали. Это ничего. Я понимаю, почему ты так поступил. Это правильно, наверное. Просто я, видимо, не в состоянии понять этот урок. Я больше не могу прилагать усилия, чтобы его понять.
Минхо на части рвало. Даже это общение — лучше, чем то ничего, которое преследовало его много последних дней. Он бы давно развернулся и ушёл бы делать то, что собирался, но отказать себе в элементарной возможности с кем-то поговорить, пусть даже и с искренне всей душой ненавидящим его человеком, не мог совершенно никак.
— Эй, — Джисон вдруг положил ладонь на его плечо. — Хорошо, пусть стажировка будет оплачиваемой. Ты прав, бесплатно работать никто не должен. Я вообще не это собирался тебе сказать утром — я действительно за то, чтобы ты работал по специальности. Начиная снизу, а потом посмотрим. Сформулировал просто неправильно.
— И мой трудовой договор тоже сформулировал неправильно?
Но Джисон искренне ничего не понимал. И конверт не отдавал. Стоял и смотрел на Минхо, как дурачок какой-то.
— Может, объяснишь? Я не догоняю, о чём ты.
— Мне не перечислили зарплату. Мне нечем платить за квартиру. Мне нужно оплатить её сегодня, иначе я окажусь на улице. Меня не пустят без денег.
Лицо наконец-то расправилось.
А ведь он действительно не понимал, в чём дело.
— Так, сядь, — потребовал он, выдвигая стул.
Минхо не был против. Его тело уже и собственный вес не хотело держать.
— Тебе начерта этот конверт, скажи, пожалуйста? Ты действительно собирался с ним в полицию идти? А ты не подумал, что с ним тебя в итоге и загребут?
Смотрел в глаза. Джисон — умный парень и, конечно, всё понял. Минхо знал, что его загребут.
— На то и был расчёт, значит? Ты собирался не сдать его, а впрячься за него. Взять на себя его вину. Ты больной, объясни мне? Ему насрать на тебя. Он палец о палец не ударит, чтобы вытащить тебя потом из тюрьмы. Он не будет тебе благодарен. И рядом с тобой он не будет.
— Мне правда всё равно.
— Нет, не всё равно. Твои деньги мы завтра найдём, никуда они не денутся, в бухгалтерии тоже бывают сбои. Ты пойдёшь в команду обычным аналитиком или разработчиком — пройдёшь весь путь, который проходили я и Феликс, и займёшь то место, которое тебе полагается. И будешь пользоваться уважением, которое заслужишь как специалист. Я же вижу, как ты стараешься. Ты только встал на верный путь. Не повторяй одни и те же глупости снова.
Минхо так бесславно рыдал.
Джисон его не обманул. И на холод его не выгонят. Так просто случайно совпало — как будто его удивляло, что сбой в бухгалтерии случился именно на нём, а ему оказалось тяжело настолько, что из-за чьей-то мелкой ошибки он только что чуть не наломал дров.
А его случайный собеседник все долгие секунды молчания не сводил с него взгляда. Смотрел на его слёзы. Не верил, что этот стойкий оловянный солдатик лишь из-за ошибки в бухгалтерии впал в истерику и не может не то что успокоиться, а даже на ногах стоять. Джисон ведь люто издевался над ним: лишил работы, задевал словами побольнее, заставлял унижаться, забрал друга — и всё-то этот Минхо нёс с гордым непроницаемым видом. А бухгалтерию не вынес.
— Мы завтра найдём деньги, Минхо, — вновь пообещал Джисон. — Поехали.
И он взял знакомого за рукав, поднимая его на ноги.
— Куда?
— Останешься у меня сегодня. Чтобы не натворил чего.
По всему происходящему между ними в течение всего времени их знакомства, такое решение было неожиданным. Места переночевать лучше у Минхо точно не было — он мог бы здесь остаться, но без душа и без еды, а ещё без общения. Ему казалось, что, даже если бы Джисон оскорблениями сыпал, с ним было бы намного лучше, чем без него — Минхо жизненно необходимо было просто поговорить.