Как последний

— Собирай пока вещи. Как гром среди ясного неба. Соня сразу отключилась, отбросив телефон в сторону. Нет, это не могло быть так. Она должна была задержаться еще на неделю и хотя бы понять за эту неделю, что между ней и Валерой. Но внезапные планы отца снова всё рушат. Могло показаться, что всё вновь налаживается, как вдруг тебя ополчают ужасной новостью. И ведь против отца не попрешь, хотя можно, ибо давно восемнадцать, но в Соне до сих пор сидит та покорность перед родным человеком, перед тем, кто вырастил её, кому она обязана жизнью. Против родного отца идти нельзя, но Соня до этого беспрекословно последние пару лет изменяла заданным им правилам. Она шла против него. Она всегда гордо стояла со вздернутым носиком и всегда, абсолютно всегда игнорировала все его слова, словно они ничего не значили, однако почему-то сейчас она ощущает себя такой беспомощной, и вся эта беспомощность, пропитанная лицемерием и злостью, только подогревает кровь Сони. Она чувствует в уголках глаз знакомую влагу, вставший тугой комок в горле. Ноги предательски дрожат, а в мозгу будто бы по воле Божьей счетчик появился. Ровно сутки до отъезда домой. Соня ощущала дикую потребность в том, чтобы встретиться сейчас с Валерой и расставить все точки над «i» если это было возможно. Вчера ночью случилось немыслимое. Она заснула в его объятиях, они были так близки. Именно о «том самом» Соня мечтала с того момента, как начала понимать, что влюблена в Валерия Туркина. Словно всё это сон, детский лепет, мечта, влажная фантазия. Однако оставленные им на теле засосы говорили об обратном. Ох, черт, и когда он успел? Улыбнувшись, Соня твердо решила, что направится в его кабинет. Нужно снять с себя этот домашний комплект и надеть что-нибудь посерьезнее. Выбор, очевидно, пал на джинсы с низкой посадкой и футболку свободного кроя. Собрав волосы в хвост, Соня резко выбежала из номера, чуть не забыв закрыть его на ключ-карту. Она не знала, где может быть отец, но знала точно, что медлить не стоит. Преодолевая этажи, вспоминая путь из отрывков памяти, она всё же дошла до того злополучного коридора. Стояла перед дверью кабинета так, словно стоит прямо перед вратами в само чистилище. Очень странное предвкушение, ибо раньше такого точно не было. Нет, Соня не могла назвать себя слишком трусливой девушкой, наоборот, она была довольно уверенна в себе, знала, что и как нужно сделать или что сказать в определенной ситуации, но прямо сейчас её больше заполнял страх перед неизвестностью и главное — будущие отношения с Валерой. Это звучит очень просто, хотя на деле она ни разу с таким не сталкивалась. Может, только в американских комедиях о подростках или же в популярной книге, которая вышла только год назад, в которой говорилось о той самой запретной любви, только там была обычная девушка и парень-вампир, а здесь куда хуже. Соня любит друга своего отца. И любовь эта не детская, зато очень искренняя, девственная. Что уж говорить, если только вчера ночью Соня отдалась ему, принимала с ним душ, легла спать. Да и два года назад такой «чистоты» в их отношениях не было. Соня старательно проживала каждый момент, как бы отсчитывая время до встречи с Туркиным, даже не зная точной даты, когда снова увидит его. Соня так трепетно относилась к этому событию и ведь не прогадала — она словно начала с чистого листа. Они начали с чистого листа. Теперь Соня не глупая девчонка, которая по уши влюблена. Она не ревнива, смиренна, тиха, да и перестала читать книги только про любовь. Соня не опирается только на отношения её родителей, поскольку теперь знает, с какими трудностями они столкнулись в своей молодости. Соня теперь доверяет собственной чуйке, Соня принадлежит самой себе и сама в праве выбирать, что чувствовать и что делать, поэтому Соня приняла до боли сложное до решение прямо стоя, не сгорбившись, неуверенно стуча в дверь. — Входите, — до жути знакомый голос, благодаря которому вся та скованность ушла на нет. Почувствовав прилив сил и тепла, Соня открыла дверь, заглянув внутрь. Туркин стоял, прислонившись спиной к столу, с закатанными рукавами рубашки и читал какие-то документы, даже не поднимая взгляд. Не причесанный, со вьющимися в разные стороны кудрями, нахмуренными бровями. Он был так вовлечен в процесс, выглядел так красиво и божественно, будто бы срисован с самой красивой картины. Люди слепли от его красоты, от блаженства, чувствуя, насколько они беспомощны перед ним — и мессия, и пророк, ведущий за собой толпы, отданный только одной. Каждая клеточкой тела Сони прониклась этим трепещущим теплом, этим и предвкушением, и наказанием. Соня была единственной, кто не дал себе волю ослепнуть, умереть и задохнуться в его любви и заботе. Она понимала, что была отнюдь не самой первой, понимала, что, возможно, не станет последней, но она знала точно, нет, она это понимала — она особенная. В комнате, полной искусства, он бы смотрел только на неё. — Валер, — вздохнула Кологривая, преодолевая между собой и мужчиной расстояние. Он поднял взгляд и широко улыбнулся, убирая документы в сторону. Раскрыл руки, и Соня с радостью обняла его так, словно до этого целую ночь не тонула в его объятиях, не предавалась каждому его поцелую и взгляду. Она пыталась оттянуть момент «серьезного» разговора на так долго, как могла, но это было неизбежно. Это чрезвычайно необходимо, поскольку она попросту не сможет дышать. — Нам нужно поговорить, — Соня чуть отстранилась, переводя и без того тяжелое дыхание. — Я сейчас немного занят. Может, лучше сегодня вечером? Я постараюсь освободиться пораньше, — ответил Туркин. — Я тоже очень хочу поговорить… — Нет, — перебила девушка. — Это важно. У меня мало времени. — Что такое? — глаза Валеры распахнулись. Он выпрямился, сглатывая ком. — Я завтра уезжаю в Казань. Это не моя прихоть. Всё из-за папы. — Сейчас же каникулы. Оставайся, сколько влезет, Сонь, — по-доброму улыбнулся Туркин, облизываясь. Он сам отчасти не понимал, почему Сонечка так взволнованна. — У меня с ним только улучшились отношения. Не хочу перечить ему. — Не можешь или не хочешь? — Валера изогнул бровь. — Твой отец всё уже понял, Сонь. Нам нет смысла скрываться. — Он до сих пор относится к нашим отношениям не очень, ты же понимаешь это, — Соня, правда, пыталась донести всю суть до Валеры, но он не понимал. — Он будет против. Моя мама будет против. Все будут против. — А ты? Ты будешь против? — Туркин нахмурился, сжимая челюсть. — Тебе неважно чужое мнение, я это знаю. Ты любишь меня, я люблю тебя. Всё так просто, Сонь, что и догадываться самой не приходится. Мы не контролируем, что чувствовать. — Намекаешь на то, чтобы я осталась? — взбодрилась девушка. — Не могу. Не могу оставить всё там, понимаешь? Я не хочу оставаться тут одна. Я… не хочу и уезжать, — но Туркин не дает ей договорить, впивается в её губы так, как не делал до этого никогда: нагло и не предупреждая. Соня даже и не поняла по началу, но вскоре тоже взялась за этот глупый, слишком эмоциональный поцелуй. Оттягивает его губу, облизывает, кладет свои ручки к нему на плечи и сжимает — так не хочет отпускать. Всё смешалось воедино. Она поняла, теперь она всё осознала. Начиная с того момента, когда Валера поздравил её с шестнадцатилетием и они уснули вместе, до этого чувственного поцелуя. Всё шло именно к этому моменту. Немного отойдя от мужчины, она с наполненными горькой влаги глазами взглянула на него, метаясь взглядом из стороны в сторону, ища, что лучше сказать, как лучше оправдаться, а он как выглядел непринужденно, так и выглядит, совсем спокойно, словно ожидал такого исхода событий, будто был подготовлен к этому. — Отношения на расстоянии — это сложно, — с хрипотцой в голосе говорит Туркин, скрещивая руки на груди. — Я не могу оставить всё здесь и переехать в Казань, как и ты этого не можешь. — Нет, — Соня вертит головой отрицательно. — Я не просто так ждала ебанных два года, чтобы всё так закончить. Где мой отец? — Лучше не стоит. — Скажи, где он, иначе я сама найду его. — В казино он. Удар прямо в сердце. Вот оно как. Пока Соня тут страдает, Никита — горе-папаша — развлекается в казино. Отличное стечение обстоятельств. Сжимая кулаки до белых костяшек, Соня разворачивается и мчится к входной двери. Бежать? Намного лучше, чем верной походкой идти до злосчастного «ресторана». Почему? Почему всё так происходит? Не круто, когда весь мир против тебя одной. Вечно находиться в смутных сомнениях, ненавидеть свою «крутую» жизнь и при этом быть съеденной нотациями близких людей. Это так давило. Как червь, пробравшийся под черепушку, доедая последние остатки мозга. Ебаная мигрень. Довериться своим чувствам было и самое худшее, и самое лучшее решение Сони. А как иначе? Если бы она дальше игнорировала Валеру и съедала любовь к нему в своем номере, пока он где-то развлекается, было не лучшим, что она могла себе позволить. Самое худшее, как она думала, было уже позади. Отношения с отцом были нестабильны, как и отношения с Туркиным, зато это давало смачного пинка под зад и некой мотивации. Соня понимала, что ей пиздец повезло жить именно в это время, в этой семье. Хотя иначе и быть не могло. Верно? Скорее, этот вопрос она задавала именно себе. Пройдя сквозь холл, так и чувствовала на себе взгляды работников, которые видели её вчера ночью, которые знают, что она была с Валерой, делила с ним одну постель. Хотя они выглядели также непринужденно и спокойно. — Как они могут делать вид, что ничего не было? — пробубнила Соня себе под нос, когда спускалась к ресторану. Её мило встретила администраторка, но Соня прошла мимо неё, злостно кинув на женщину свой хмурый взгляд. В горле стоял ком от обиды и несправедливости. Хотелось всё крушить. В служебном помещении и вправду была очередная дверца, которая вела в самую кладезь, в настоящий ад. Открыв её, она оказалась в темном помещении. Некоторые лампочки светили над игральными столами, в помещении стоял запах табака и приторных духов вперемешку с мужским резким одеколоном. Соня сглотнула ком. Пройдя чуть дальше, дверь за ней с грохотом захлопнулась, а по ногам прошелся холодный ветерок. Людей тут не было, хотя всё говорило о том, что здесь кто-то есть. Соня прошла дальше. Если сначала «игральный клуб» казался не таким здоровым, то сейчас она понимала одно — это чертовы катакомбы. В фильмах казино выглядело иначе. Одна из дверей была приоткрыта. Заглянув через щель, заметила ужасную для себя картину. Голая девушка танцевала на столе перед группой мужчин. Скрестив пальцы и затаив дыхание, Соня прищурилась, в надежде не найти лицо отца средь этой группы. — Ты что тут делаешь? — послышалось позади. Соня дернулась и развернулась. Как раз и он. Кощей стоял с сигаретой в зубах, в элегантном костюме с красным платком в кармашке на груди, стоял и хмурился, стараясь выпускать клубки дыма в сторону от родной дочери. — У меня к тебе тот же вопрос, — произнесла Соня. — Марш на вверх, — процедил он, хватая Соню за локоть. — Достаточно увидела? — Отпусти меня! — но хватка отца была сильнее любой другой. Он сжимал её руку до покраснения, намертво вцепившись в хрупкую кожу. Соня брыкалась, кричала, но никто не приходил на помощь. — Нет! — она оказалась перед той дверью, откуда пришла. — Объясни мне всё, и я уйду. Никому не скажу. Никому. — в глазах крупицы слез. — Ты изменяешь маме, да? Изменяешь? — мотала головой из стороны в сторону. Была прижата между дверью и телом Никиты. Он потушил сигарету об стену рядом с Соней и выкинул окурок куда-то в угол. Даже несмотря на приглушенный свет в этом помещении, Соня могла разглядеть в глазах отца красную дымку, выступившие желваки на его челюсти. Его грозный вид не вселял никакой надежды. Ещё чуть-чуть, и он точно прикончит собственную дочь, даже не пожалев о содеянном. — Я по твоему совсем долбаеб? — спросил он даже с некой насмешкой в голосе. — Брать тебя сюда и изменять. Было бы так, ты бы осталась дома. — Так ты изменяешь маме? — сейчас, наверное, это стало самым значимым для Сони. Она так боялась, что и эта «ноша» когда-нибудь коснется её семьи. — У меня с твоей мамой много проблем в отношениях, — вздохнул Кощей. — Но запомни, — пригрозил указательным пальцем. — Я никогда не изменял твоей матери. Ни-ко-гда, — процедил по слогам, выделяя их интонацией. Соня выдохнула. — Зачем ты пришла сюда? — его пыл на секунду остудился. — Не поиграть ли захотела? — он отошел от неё, вставая спиной и опираясь на один из бильярдных столов. — Я переезжаю в Сочи, — говорит Соня. — Я поеду завтра с тобой, соберу вещи и уеду. Тех денег, что ты дарил на мои дни рождения, вполне хватит мне для перелета и на месяц жизни тут. — Размечталась, — в усмешке протянул Кощей, повернувшись. — Думаешь, если переедешь к своему Туркину, то жизнь сразу обретет краски? Это так не работает. — А как тогда? — переходит на крик, ломая голос. — Уехать в Казань, всё забыть, ты этого хочешь? Чтобы я потом всю жизнь страдала и мучила себя? — Никто не говорит, что ты будешь страдать и мучаться. Валера не подходит тебе. Разговор окончен. — Тогда нахер ты взял меня с собой? — Ты как со мной разговариваешь? — сжимает края стола. — Ты правда думаешь, что я взял тебя из-за Валеры? Я правда думал дать ему шанс. И я дал. Но он решил вновь устроить «игры». И тогда я понял, что ни ты, ни он еще не выросли. — Какие игры? — Те, что ты вчера видела. Тебе понравилось? — улыбается. — Переспала с кем-нибудь? Соня сглатывает ком, вздыхая. — Нет. Я приехала и ушла сразу в номер. Ничего не видела, — отрицает девушка. — Я останусь тут. Можешь отказываться от меня, можешь бить и ругать, но я останусь тут. Кощей смотрит вниз, потирает уставшие от недосыпа глаза, вздыхает, накрывая ладонями лицо. — Ты серьезно его так любишь? — спрашивает это, смотрит исподлобья, подходит к ней. — Да. — Вся в мать, — слегка улыбается Никита. — Ты напоминаешь мне её. Готовую жертвовать всем ради любимого. — Но мама не пожалела. — Нет, не пожалела, — прикасается ладонью к её мокрой от слез щеке. — Но ты думаешь, что с тобой всё будет также? Мы жили в страхе за собственную жизнь, мы страдали, много страдали. Я пиздец… — отступился. — Извиняюсь. Пипец как не хочу, чтобы ты переживала подобное. — Пап, — Соня рассмеялась, скорее, чтобы успокоить и себя, и отца. — Сейчас не СССР, да и мы вроде не выживаем. Я позабочусь о себе, честно. — Позаботься и о нем тоже. Ему тебя не хватало. — Я знаю, пап. — Я люблю тебя, Сонь. Прости меня за всё. Соня не выдерживает и обнимает папу. Так, как не обнимала до этого, выливая ему на пиджак реки из своих слез и сожалений. Да. Всё шло именно к этому моменту.

***

Горы, лесная поляна, корзинка с фруктами и небольшой пледик. В километре и слева, и справа ни единой души, но зато Соня бежит от машины к самому центру, падая прям в легкую и мягкую травку, чуть влажную от утренней росы. — Догнал, — Туркин падает рядом, садится, заводя за ушко Сони локон её волос. — Так-то лучше. — У тебя так отросли волосы, — Соня смеется, смотрит на него. — Обязательно сидеть в расстегнутой рубашке и с голым торсом? — Обязательно, — отвечает Валера, улыбаясь. — А тебе обязательно быть такой очаровательной? Соня кладет ему на плечо свою голову, полностью доверяясь ему. Прижимается, крутя в пальчиках колосок от пшеницы. — Планируешь поступать здесь? — спрашивает Туркин. — У нас мало хороших университетов. Лучше в Москве. — Я буду там, где будешь ты, — лепечет Соня. — Даже в Артике. — Даже если ты уедешь, я буду ждать. — Не нужно, — смотрит ему в глаза, облизывает губу. — И так столько ждали.