Загляни в бездну (Look into the Abyss)

      Немногим позже, в тот же день, Стайлз обнаружил, что работает над другим символом, более спокойный и непринужденный, чем, когда–либо прежде — возможно, за исключением первого раза — в поисках рисунка. Список смертников, все возможные угрозы все еще крутятся у него в голове, но именно эти вещи делают его еще более сосредоточенным. Его предсмертный опыт породил новую череду сомнений, которые он слишком долго откладывал — в чем он мог винить только себя, отталкивая их, а затем обрывая себя, — так что потребность знать и действовать стала почти невыносимой. И когда он спрашивает о возможности быть разоблаченным, он чувствует прохладное и успокаивающее присутствие Пустоты.       Может быть, не так скоро, но… да. Это возможно. Твоя магия будет усиливаться, скоро кто-то более восприимчивый сможет считать твою ауру. Какой бы гнев ни испытывал демон со времени их последней встречи, он либо очень хорошо скрывал его, либо полностью игнорировал — по мнению Стайлза, сработало и то, и другое. На самом деле он ничего не чувствовал, лис казался довольно спокойным, хотя и более тихим, чем обычно. Больше в присутствии, чем просто в словах. И это, в свою очередь, привело к осознанию того, что теперь он лучше чувствует Пустоту, настроен на него — в его груди появилось ниточка связи. Но эту мысль пришлось отложить для дальнейшего изучения, разум Стайлза уже был переполнен всем остальным.       Разве защитного знака недостаточно? Спрашивает он, глядя на круглую руну на своем предплечье.       Голос Пустоты слегка гудит, отдаваясь покалывающим эхом где-то в его груди.       Хотя он очень хорошо сделан и к тому же довольно мощный — нет, это не так. Тебе нужно скрыть присутствие своей магии.       Стайлз с некоторым смущением ловит себя на том, что млеет от этой тонкой похвалы, и его сердце пропускает несколько ударов, прежде чем он успевает взять себя в руки. Неожиданное веселье смягчает чувство стыда, но только усиливает жар на лице.       Верно, значит, скрывающий знак? Как будто это должно заставить почувствовать меня человеком? Или… начинающим эмиссаром, так?       Ему кажется, что он слышит возмущенный фырк, но прежде чем он успевает задуматься об этом, снова звучит голос Пустоты — скрытое раздражение или недовольство проскальзывают в ровных, низких тонах.       Это я и имел в виду, да. Лучше, как человеком, эмиссары — люди, они не имеют особой ауры, просто используют магию самыми примитивными способами, какие только возможны.       Если бы Стайлз не знал его лучше, он бы подумал, что это пренебрежение, но сейчас… Теперь он лучше, чем раньше, осознает, что в одном слове отчетливо слышится почти идеально скрытое презрение…       Ты раздражен. По коже пробегают мурашки, и да, да, он был прав. Почему? Ты против того чтобы я стал одним из них.       Искры не предназначены для того, чтобы быть эмиссарами, они выше этого. Ни одна стая не заслуживает такой силы. И ни одна стая не заслуживает тебя, лисенок.       Воздух застревает у него в легких, последние слова Пустоты отдаются в нем эхом. Это не должно быть так приятно, не должно вызывать у него таких чувств. Переминаясь с ноги на ногу и облизывая губы, он пытается не обращать внимания на тон, которым были произнесены эти слова — смесь презрения, яростной уверенности и ласкового прозвища.       Посмотрим, думает он, доставая свои книги и практически видя, как закатываются глаза в его голове. Итак, маскировка.       И вот так он несколько часов рисует рисунки, отбрасывая те, которые казались неправильными, а затем пытается дополнить те, которые понравились. Постоянное присутствие Пустоты, скрывающейся где-то в тени — легкий толчок то тут, то там, праздная беседа, пока он выводит линии на бумаге, — помогает ему войти в ритм, в большей степени, чем он был бы готов признать, позволить пульсации в своих венах направлять его. То, как это успокаивало мозг Стайлза, быстро стало его любимым занятием, а удовлетворение от готового символа, излучающего потенциальную силу, стало дополнительным бонусом.       Хорошо выглядит, лисенок. Каково это?       Стайлз прекрасно понимает, что Пустота, вероятно, уже знает, но все равно приятно, когда тебя спрашивают.       Верно, думает он, глядя на руну.       Линии более грубые, чем на предыдущих рисунках, широкие штрихи и неровные края, весь символ немного напоминает ромбовидный глаз без зрачка, похожие на линии похожие на ветки, торчали со всех сторон геометрического рисунка, почти как концы креста. Магия, которую он излучает, кажется приглушенной или, скорее, излучает эту способность. Стайлз не может описать, что он чувствует, но это действительно так. Он не стал делать еще одну краску, он просто берет банку с остатками от своей первой работы, содержимое которой защищено от высыхания масляными красками и простыми рунами, нарисованными на крышке, прямо из одной книги, валяющийся на его столе. Полезно для мелочей.       Знаешь, ты мог бы пропустить эту часть.       Это возможно, думает Стайлз. Он может представить это в своем воображении весь процесс, особенно учитывая место, которое он хочет для этого, и это почему-то снова кажется правильным. Но его размышления останавливает едва уловимый толчок в его сознание, присутствие на границе чар — отчетливое ощущение смерти, лилий и траура. Стайлз оказывается у двери практически в ту же секунду, как Лидия стучит, и не сразу отвечает, чтобы это не выглядело слишком подозрительно. В уголках его сознания есть отголосок недовольства — возможно, даже с оттенком раздражения, — но он игнорирует это, выбирая просто открыть дверь.       — Привет, — говорит он, немного неловко, но произошло многое, что сразу же заставляет его забеспокоиться, даже если Лидия выглядит просто усталой. — Что-то случилось?       — Привет, нет, ничего, по крайней мере, пока… — она замолкает, качая головой с отстраненным видом, прежде чем снова сфокусироваться на нем. — Просто хотела тебя проведать.       Легкое, неясное тепло окутывает Стайлза, благодарность за то, что у него есть такой друг, как Лидия, даже когда он слышит полутона в ее голосе так же ясно, как днем. После вчерашнего, полагает он, никому не хотелось оставаться в полном одиночестве. В конце концов, они были в этом вместе.       — Хочешь войти?       Распахнув дверь шире, Стайлз делает шаг, чтобы пропустить ее внутрь, и Лидия легко следует за ним. От нее исходит усталость, ее вкус терпкий, кислый, но она держится как королева, которой и является. Стайлз играет роль хозяина, варит кофе, подает его так, как ей нравится, и они болтают без умолку, обо всем и обо всех, но он чувствует, что вопросы сыплются на него с расстояния в милю. Однако он не возражает, и тихое присутствие в его голове, ниточка связи в темноте между ребрами, все еще успокаивает, только немного отступает, как будто это дает Стайлзу больше личного пространства. Или иллюзию такового.       Когда Лидия наконец спрашивает, Стайлз настолько расслаблен, насколько это вообще возможно, учитывая обстоятельства.       — Слышала, что в последнее время ты стал больше тренироваться, — говорит она, глядя на него острым и любопытным, но не недобрым взглядом. — Есть успехи?       — Да. Защита вокруг дома работает отлично, не пускает нежелательных гостей. — он усмехается, потягивая кофе, почти бессознательно поддерживая его горячим с помощью ладони правой руки. Это изящный трюк, и ему нравится им пользоваться — он уже чувствует, как в груди поднимается веселье. Лидия моргает, ее губы поджаты, хотя взгляд слегка мерцает.       — Ты ведь сразу понял, как только я сюда пришла, не так ли?       — Да. — его ухмылка растягивается и превращается в хихиканье, когда она закатывает глаза.       — Ты сейчас над чем-то работал?       — Вообще-то, да, хочешь посмотреть? — это вырвалось у него прежде, чем он успел остановить себя и слишком поздно осознал, что натворил. Черт.       — Конечно, — повторяет она почти с энтузиазмом, но, конечно же, замечает его едва скрываемый всплеск паники. Она нахмуривает брови. — Если ты уверен, Стайлз… Все в порядке, я не буду лезть не в свое дело. — ее голос успокаивающе понижается, и Лидия протягивает руку, чтобы накрыть его ладонь своей маленькой рукой — это почти удается.       Теоретически это все еще территория друидов и даже эмиссаров, так что все в порядке, но с Лидией — у этой девушки всегда был талант вытягивать из него любую мелочь, независимо от тактики, и это… это может быть опасно. Поэтому он попытался отыскать в своей нарастающей панике, в нетерпении поделиться ею с кем-то, в отчетливом ощущении связи, которая за это время слишком жутко затихла — он едва сдержал облегчение, когда она вернулась.       Это твой секрет, лисенок. Расскажи своему другу, если хочешь, голос звучит уже так знакомо, что сам по себе успокаивает. Затем, почти с сомнением, - Не волнуйся, я буду все время здесь.       Может, и не стоило бы, но ничто не изменит того, как это успокаивает что-то глубоко внутри Стайлза, что он отказывается утешаться как-то по-другому. Поэтому он кивает, паника утихает, а желание возвращается, когда он снова встречается с Лидией взглядом.       — Пойдем, это в моей комнате.       На его столе царит хаотичный беспорядок: стопки книг слева, некоторые открыты, некоторые закрыты, из них торчат заметки, повсюду карандаши, ручки и разбросанные бумаги, в центре достаточно места, чтобы работать над тем, что ему нужно, маленькая лампа висит над дальним краем. Только предыдущие рисунки получили особое внимание, и были убраны в папку в ящике, но самый новый гордо лежал по центру, и Лидия моргает, глядя на него, когда поднимает лист.       — Симпатичный, хотя и немного грубоватый. Это руна? Для чего? — ее тон любопытен, как будто она нашла что-то, что можно разобрать на части, математическую задачу, которую нужно решить и, откровенно говоря, уничтожить, и это заставляет его в равной степени радоваться и бояться результата.       — Да, руна. И она для меня.       Это не ответ на ее вопрос, но ей следовало быть более конкретной, и он воспользовался этим — и то, как она поворачивается к нему, свидетельствует о том, что она видит его насквозь.       — Если это для вас, то какова его цель? — ее глаза сузились, под спокойной маской проглядывает слишком знакомая тревога.       И Стайлзу нужно остановиться, подумать. Потому что в глубине души он хочет, чтобы она знала, хочет, чтобы кто-то знал, а кто может быть лучше Лидии Мартин? Она умна, остроумна, просто гениальна, никогда не подвергнет их риску, но…       Решай сам, Стайлз, прошептал утешения голос, в которых он отчаянно нуждался, и тебе не обязательно говорить всю правду. Возможно, небольшая часть не причинит особого вреда. Доверьтесь своим инстинктам.       Низкого, успокаивающего рокота почти достаточно, чтобы распутать нервный узел в животе, и, когда он следует внушению, ища пульсацию в венах, гул в самой душе, его магия отвечает, тихая, довольная, возможно, даже любопытная. Он делает вдох, отпускает ее, позволяет Лидии увидеть, как разрешается его внутренний конфликт — ведь она поймет, она такая замечательная — и решает.       — Это для маскировки, — признается он, видя, как слегка приподнимаются идеально накрашенные брови. — У меня может быть или не быть чуть больше магии, чем у других людей.       — Дай угадаю, это может быть опасно для тебя, если кто-то узнает.       — Да. Есть… другие люди, которые могут захотеть избавиться от нее, — он сглотнул, горло внезапно пересохло, стоило ему взять кофе с собой наверх, — или забрать себе. Так что руна мне нужна. Может, она пока и не нужна, но со всем, что происходит…       Лидия наблюдает за ним, в ее глазах мелькают отблески эмоций, но она остается спокойной, впитывая все мелочи, которые он не говорит, так же как и те, которые говорит. Стайлз полагает, что они оба слишком умны для своего собственного блага, но, возможно, вместе пройти через это будет проще. Проходит совсем немного времени, и она решительно кивает и переминается с ноги на ногу, словно готова выступить против целой армии. Королева, несомненно, королева.       — Хорошо, а как его наносить? Это обязательно татуировка или что-то в этом роде? Подожди… — нахмурив брови, она оглядывает его с ног до головы, ищет, а потом… — У тебя уже есть несколько, не так ли?       И Стайлз не может сдержать ухмылку, так как его сердцебиение учащается.       — Конечно, есть. Я рисую их, немного колдую, — он пошевелил пальцами для пущего эффекта, — и пуф! Готово.       Глаза Лидии сужаются еще больше, губы поджаты, словно она не совсем понимает, можно ли ему доверять, но после секундного раздумья она сдается. С многострадальным вздохом. Что вполне справедливо.       — Где они? Полагаю, ты постоянно носил все эти толстовки, чтобы спрятать одну, так что… — взгляд у нее не иначе как ожидающий.       Есть еще пункт о раздевалках, но он никогда не привлекал к себе особого внимания, поэтому обошелся простой татуировкой — чем больше рун он нарисует, тем больше на него будут смотреть, но это также поможет не объяснять каждую из них.       И все же легкий румянец проступает на его шее, но в то же время, если они уже здесь и разговаривают…       — На моем плече. Вот. — он поворачивается к ней левым боком, немного наклоняется и указывает на лопатку, близко к изгибу плеча. — Немного сложно рисовать ее здесь в одиночку, но мне кажется, что это правильно. Она смотрит на него критически, наполовину с раздражением, как будто он идиот, а наполовину с сожалением, что он слишком поздно понял.       — Хорошо. Я сделаю это. Где краска?       Стайлз моргает, открывает рот, закрывает его и чувствует, как его мозг стремительно отключается. Что? Лидия кладет руки на бедра и оглядывается по сторонам, словно ищет ее на полке — близко, но нет — как будто это вполне разумная вещь.       — Ну? — спрашивает она через секунду, возвращая его в реальность.       — Ты уверена? Я все еще могу…       — Не будь дураком, просто дай мне краску. По крайней мере, я сделаю так, чтобы это выглядело хорошо.       Он снова моргает, не зная, что ответить, но поиск ответа внутри не приносит ничего, кроме того же гудения магии, так что какого черта. Он идет за краской, брошенной рядом с другими банками, и приносит ее обратно, ставя на стол вместе с другими принадлежностями.       — Лучше сделать все с первой попытки. Ошибки не должны повлиять на результат, но так будет лучше. — говоря так, Стайлз еще глубже погружается в себя, в бездну внутри своих ребер, но связь все равно кажется достаточно приятной, тихое наблюдающее присутствие почти незаметно — тем не менее, его это утешает. Лидия берет банку в руки и внимательно смотрит на него, а Стайлз снимает с себя толстовку и рубашку и откидывается на спинку стула, откинувшись на спинку.       — Хочу ли я знать, что там внутри? Он смеется, оглядываясь на нее через плечо.       — Просто некоторые травы, масла… — он осекается и пожимает плечами. — Моя кровь.       — Твоя кровь?       — Да, всего несколько капель. Три, если быть точным. А, и еще рябина, удивительно хорошо подходит для рун, кто бы мог подумать, правда? — он пренебрежительно машет рукой, ухмыляясь в ответ на ее недоуменное выражение лица.       К ее чести, она принимает это как должное.       С тихим вздохом она откупоривает банку, переливает немного жидкости в небольшую емкость, стоящую на столе, затем берет ее в одну руку, кисть — в другую… Подталкивает его локтем, жестом указывая на бумагу.       — Подержите ее для меня. Мне нужно видеть.       — Конечно, вот.       Бессознательно держа ее правой рукой за левое плечо, а левым предплечьем облокотившись на спинку, он дает ей возможность хорошо рассмотреть первую руну. Лазурные глаза скользят по ней, прежде чем слегка прохладная жидкость начинает растекаться по его коже длинными, отработанными движениями. Ощущение… странно приятное. Делиться с кем-то. Странно — но приятно. Даже если какая-то темная, глубокая часть его самого — спрятанная за ребрами, затаившаяся в уголках сознания — желает другого, для…       — Не хочешь рассказать мне о другом?       Голос Лидии прорвался сквозь блуждающие мысли, и сердце его заколотилось от того, что она чуть было не сказала, а также от того, что она, возможно, имела в виду.       — Руна на твоем предплечье?       Его взгляд падает вниз, находит круглую руну, и он неосознанно выдыхает. Ах, черт. Он знал, что она слишком многого от него добьется, и все же он здесь. С тем же успехом.       — Это для защиты. Любая, но, думаю, ментальный щит — одна из них. Знаете, после того, что случилось, после… — его голос прерывается, он не может назвать имя, так как бездна пульсирует вокруг его колотящегося сердца. Но Лидия, как всегда, все поняла, пусть и не до конца. — В любом случае, он сильный и он работает, так что… думаю, это хорошо. — он пытается отмахнуться от этой мысли, но на Лидию это не действует.       Легкое прикосновение кисти останавливается и кисть откладывается в сторону, чтобы положить руку на другое плечо, слегка сжимая его.       — Значит, вчера… — она осекается, и смысл ее слов становится очевидным, даже когда она говорит почти шепотом.       — Да.       Это все еще заставляет его нервно сглатывать, воспоминание живо в его голове, образ горит под веками. На легкие навалилась тяжесть, которая, наверное, должна была бы ощущаться как чувство вины, но… холодное оцепенение накрыло его, и облегчение еще слишком свежо. В сочетании с тем, как мощно и пьяняще в этот момент зазвучала его магия, с осознанием того, что именно Химик повинен в том, что его друзья едва не погибли, а до них, скорее всего, погибло еще бесчисленное множество жертв. Стайлзу трудно переживать о том, что убийца мертв. Но, вероятно, ему должно быть не все равно.       Его руки сами собой сжимаются в кулаки, и Лидия сразу же замечает это.       — Стайлз… — ее голос вырывает его из раздумий, и он, оглянувшись через плечо, видит ее серьезное, сочувственное выражение лица. — Не кори себя за это…       У него не хватает духу сказать ей, что это не так, не совсем так.       — Ты защитил себя. И он больше никого не убьет.       Эти слова заставляют его задуматься…       — Ты знала, что он умрет? — Стайлз вспоминает, что видел ее вчера в школе, но все было так суматошно, а его мысли были так заняты, что он даже не думал об этом до сих пор — Лидия, должно быть, что-то почувствовала.       Ее губы сжимаются в линию, а глаза кажутся отрешенными.       — Я знала, что кто-то умрет, — признается она, и голос ее звучит глухо, а потом она моргает, и вся ее поза возвращается к той Лидии, которую он знает, с прямой осанкой и острым взглядом. — Я предпочла бы его, а не тебя. Я не буду кричать из-за тебя. И ни за кого из наших друзей. Так что не смей себя корить за это. — она еще раз сжимает его плечо, ее взгляд смягчается. — Поговори со мной, хорошо? Ты не один.       И Стайлз не может удержаться, чтобы не улыбнуться — чуть-чуть, самую малость, — потому что от ее слов становится чуть-чуть легче.       — Хорошо, я… я запомню. — он протягивает руку и сжимает ее в ответ, коротко и нежно. — Спасибо, Лидс.       И, слегка кивнув, потому что она такая замечательная, Лидия продолжает работу. Стайлз чувствует, как она работает над внешними ветвями, когда она снова заговорила.       — У тебя есть еще? Руны?       По его телу разливается белые искры, и он хватается за спинку сиденья, чтобы не потянуться к покалыванию в левой грудине — оно словно дразнит его, словно он дразнит Стайлза, и это… это…       — Да, — прочищает он горло, стараясь не дергаться и не испортить дизайн, — Эта третья.       Лидия принимает это как должное, признает сказанное и невысказанное, завершая руну последним штрихом.       — Тогда я польщена, — говорит она, убирает кисть и похлопывает его по руке. — Готово.       Прежде чем он успевает спросить, раздается характерный звук снимаемого изображения и перед ним появляется экран телефона. Стайлз моргает, смотрит на идеально нарисованную руну размером с его ладонь…       — Лидия, она идеальна.       — Я знаю. — она улыбается, забирая телефон, и он разделяет ее ухмылку, оглядываясь через плечо. — Что теперь?       — Подождем, пока краска высохнет, вольем в нее магию, сотрем излишки и готово. Ничего особо интересного, если честно.       Она лишь кивает в ответ, удобно устраиваясь на кровати с задумчивым выражением лица. Но прежде чем она успевает задать накопившиеся вопросы, он чувствует, как краска высыхает, стягивая кожу, и тихонько хмыкает, а в его крови нарастает трепет, и по кончикам пальцев пробегают мелкие мурашки. Лидия оглядывается, когда он кладет на нее руку, делает долгий вдох и с силой надавливает.       Жар знаком, Стайлз почти не напрягается, руна впивается в кожу, проникая внутрь. У нее есть свое собственное, очень отчетливое ощущение, когда она начинает действовать, накрывая его мягким одеялом, легким плащом, разного рода защитой. Когда через несколько секунд он отнимает руку, в его крови поет насыщенная, довольная магия, которая уже хочет большего, но он изо всех сил игнорирует ее, встает и идет в ванную, чтобы смыть излишки краски мочалкой, отмыть кисть и контейнер, а затем вернуться в свою комнату. Без рубашки. Острый взгляд Лидии упирается в руну на его груди, как только он возвращается — и он тут же застывает в дверях, сжимая в одной руке припасы.       Холодный ужас оседает на его плечах, просачивается сквозь одежду, как дождь, и связь становится такой тихой, что это усиливает нарастающую панику.       — Это…       Слишком лично. Слишком страшно. Слишком близко.       Лидия смотрит на него пристально, расчетливо и внимательно. Последовавшие за этим напряженные несколько секунд кажутся вечностью, а воздух настолько густой от беспокойства, что Стайлз клянется, что может воткнуть в него нож. Затем что-то щелкает, почти неслышно, и Лидии расслабляется.       —Чего ты так боишься?       — Что… — Стайлз вздрагивает, быстро моргая от шока. Это… это не… — Что ты имеешь в виду? — он ненавидит, как слабо звучит его голос, ненавидит, как смертельно пусто в груди.       Лидия встает, делает несколько медленных, осторожных шагов к нему, но ее глаза полны беспокойства.       — Ты скрывал это, уходил от вопросов, а теперь выглядишь как олень, попавший под свет фар, а я — грузовик, пытающийся тебя убить…       Нет, нет, это не…       Она подходит еще ближе, чтобы протянуть к нему руку, ее лесные глаза сияют.       — Почему ты не хочешь со мной говорить?       — Дело не в этом, — сразу же отвечает он, почти перебивая Лидию. — Просто…       Как он вообще может начать? Когда все так свежо и ново, а сам Стайлз еще не до конца понимает, что он сделал, что это значит.       Он облизывает губы, отводит взгляд, пытаясь собраться с мыслями, и только осознает, что потянулся к груди, чтобы прочертить линии руны своей тени, как по коже пробегают мурашки.       Он никак не может говорить об этом, не сейчас, не сейчас.       — Я просто не могу. — он снова смотрит на Лидию, умоляя ее взглядом, чтобы она, пожалуйста, поняла. — Это… это слишком близко, слишком ново, я…       Покачав головой, Стайлз делает вдох, чтобы успокоиться, но Лидия заглушает все, что он хотел добавить, и берет его руки, нежно сжимая их в своих.       — Я понимаю, — говорит она, и на ее губах появляется крошечная, натянутая улыбка, полная невысказанных эмоций. — Просто… ты скажешь мне, когда будешь готов?       — Да, да, я скажу, Лидс, я… я скажу.       Он хочет, Боже, он действительно хочет, но сейчас это кажется таким невозможным — сформулировать то, что бушует бурей между его ребрами.       — Хорошо, — кивает она, сжимая его руки, прежде чем ее улыбка искривляется в уголке рта. — Надеюсь, ты знаешь, что делаешь.       И Стайлз не может удержаться от фырканья, понимая все, что вместилось в это короткое предложение и взгляд Лидии.       — Пфф, пожалуйста, Лидс, ты меня хоть знаешь? Конечно, знаю.       Они оба знают, что его высокомерная уверенность полностью напускная, но это заставляет их хихикать. Лидия смотрит на него с настороженностью и верой — и сердце Стайлза сильно колотится, потому что, даже если это был его выбор, его и только его, тот, которого он хотел, он также уверен, что не готов столкнуться с последствиями. Даже от одной этой мысли у него перехватывает дыхание.       — Хорошо, тогда, — ее голос такой же нежный, как и ее ореховые глаза, когда она фиксирует их взгляды, — Я буду ждать этого разговора, — она подмигивает, а затем в последний раз сжимает его руки, помогая снять напряжение с плеч.       В уголках ее губ играет маленькая понимающая улыбка, и Стайлз позволяет ей успокоить его, хотя бы немного. Он кивает в знак благодарности, убирает контейнер и кисть, затем натягивает рубашку и толстовку, после чего берет банку с оставшейся краской — для одной или, может быть, еще двух рун — и убирает ее обратно…       — Что означают эти символы?       — А?       — На крышке. — Лидия жестом показывает на банку в его руках.       — О, это? Чтобы краска не высыхала. Хреново было бы каждый раз делать новую, так что — маленькие удобства. — на этот раз на его губах появляется искренняя улыбка, но он никак не ожидал того, что она спросит дальше. Хотя должен был. — Не мог бы ты нанести его на мою тушь?       Изумленный смех вырывается из его груди, а ответная улыбка на лице Лидии становится практически озорной.       — Конечно. Я могу попробовать.       И он пробует. И это тоже срабатывает.       Час спустя они обсуждали возможность сохранения еды с помощью рун, когда их телефоны одновременно звонят. Это сообщение от Скотта. Очевидно, у него есть план. Это нехорошо. Его взгляд отрывается от экрана и встречается со столь же сомнительным взглядом Лидии. Но они все равно встают и уходят, каждый со своей маленькой миссией — Стайлз, чтобы следить за Скоттом, Лидия, чтобы узнать больше о своей бабушке.       Под ребрами Стайлза завязывается узел напряжения, нервы гудят, а магия пульсирует в жилах. Пока что руны обеспечивают его безопасность, но ему нужно больше — и очень скоро. Легкая волна прохладного утешения, как бы прикоснувшись к его боку, сглаживает его беспокойство, и Стайлз выдыхает. Они пройдут через это. Стайлз об этом позаботится.