Будни крысолова

— Можешь тоже попробовать, — предлагают Брагинскому, наблюдая за тем, как он взглядом отслеживает две летящие тени — одну большую, принадлежащую Северному Ветру, и другую поменьше, активно машущую пушистыми крыльями в попытке нагнать низшую драконицу. Предложение такое себе, низшие драконы тварей откровенно недолюбливают и при любой возможности попытаются сбросить его из седла, желательно на большой высоте, чтоб наверняка разбился, но дракониды не знают, что даже упади он с высоты десяти тысяч метров, Ивану ничего не будет. Главное успеть вовремя расслоится, и тогда кости останутся целы. Людвигу же сейчас безопасно даже без седла летать — крыло заросло, и теперь он спокойно может прыгать и падать с любой высоты. Не то чтобы Брагинский завидовал умению летать. Он и не завидует. Крылья являются самой уязвимой частью любого летающего существа, приспособленного к жизни в воздухе. Повреди крыло, и оно упадёт. А сбитое существо, будь то вампир или дракон, — мёртвое существо. — Откажусь. — У меня есть самец хазратишохского степняка. Спокойный малый, но на большие высоты, сам знаешь, не лезет, — потому что этому виду низшего дракона не нужна высота. Самая высокая точка Хазратишоха около четырёх с половиной метров, а сами степняки предпочитают степи под горой, прячась в норах в породе, когда снаружи восходит солнце. — Пытается встать на дыбы, если надавить на подкрылья, но они все так делают. — Они все у тебя пытаются так или иначе избавиться от наездника, Хейр. Всё равно, откажусь. Хейр недовольно и нервно топчется на месте, придумывая, как убедить пришедшую тварь залезть в седло. Силой не получится — как бы ни были сильны фейри против людей, но против тварей их сил недостаточно, — шантаж тоже не сработает — шантажировать можно только Людвигом, а он подобное использование себя вряд ли одобрит, — а все другие пути для него невозможны. Открыто обманывать фейри не могут, угрожать тоже. Их так воспитывали тысячелетия, и это воспитание передаётся им с молоком матери: не обмани, не пригрози, не навреди. И если первое они ещё научились обходить полуправдой, то второе и третье проигнорировать не получалось. Поэтому Ад и не лезет в дела фейри — дел там никаких и нет, все живут мирно и радостно. Подозрительно мирно для простого человека, но всё же. — Почему ты не хочешь? Твой муж и питомец радуются, один ты стоишь, как жердь, и смотришь. — Муж? — Иван фыркает. Хейр пожимает плечам, прижав палец к губам. Проблемы их языка с полным отсутствием временного положения между двумя фейри — вы либо никто друг другу, либо супруги. Друзей у них не существует, а дружба и вовсе непонятная для потомков фей стезя. С враждой аналогично. Врагов у них нет. Сложно враждовать с кем-то, которого едва ли можно увидеть в мире, а в волшебных лесах любой, чьи намерения подозрительны и опасны, будет уничтожен временем. Ловушки можно обойти, потребности можно утолить, но человек с чёрным сердцем и злыми мыслями останется плутать между деревьев до тех пор, пока не погибнет. Или пока не передумает. Или, что происходит крайне редко, пока кто-то из фейри его всё же пожалеет. Да и если человек добр, то эти леса ему лучше обходить. И фейри тоже. Несмотря на всю доброту — скорее, напускную, но это лишь догадка, — их пиры для любого человека... не смертельны сами по себе, но их последствия приведут к гибели. Каждая минута, проведённая в лесу, равняется шести годам в мире снаружи. И если для существ тёмного мира это влияние минимизировано или полностью отсутствует, то люди не способны продержаться и тридцати минут — как только они покинут лес, они рассыпятся прахом. И это ведь даже не идеально спланированный механизм защиты, это просто лес. Сам по себе. Поэтому фейри его и почитают. Как дом, как родину, как защитника. — Я не отпущу тебя, пока не попробуешь хотя бы круг пролететь, — Хейр гордо поднимает голову и щурится, отказываясь принимать отказ. — Гарантирую твою безопасность. Брагинский долго выдыхает. Людвиг к этому моменту совершает круг в бреющем полёте, держа в руках йиннэна и отпустив узду, позволяя драконице самой опускаться вниз, едва взмахивая крыльями и расслабив задние лапы. — Ладно. Тащи кого-нибудь из своих чайников, — «чайниками» Брагинский по опыту называл особей средиземноморского ветрогона. Почти ничем не примечательные низшие драконы, нахождение и пристройка которых и познакомила его с Хейром. Какой-то богач решил, что может разводить драконов и продавать их за огромные деньги, а потому нелегально купил самца и самку перелётной морской виверны, надеясь, что те в скором времени дадут первую кладку. Изучать, что морские виверны, в отличие от своих земляных сородичей, несут икру и делают это только на побережьях Средиземного моря, он не стал, и потому, к своему удивлению, не получил никакой кладки. Зато получил срок за нелегальное владение, покупку и использование животных тёмного мира. А потом уже Иван узнал, что богача немного обманули, и даже на побережье моря драконы не дали бы икры. Две самки, всё таки. С характерными тёмными пятнами на бледных перепонках, длиной в шесть метров, размахом крыльев в восемь и анальными плавниками у хвоста, а также поразительно покладистым характером. Не дышали бы кипятком, и стали бы великолепными питомцами. Хейр их от большой любви к рыбоядным чайникам назвал их Море и Ночка. Если переводить с языка фейри. — С нами полетаешь? — Северный Ветер поднимает пыль, когда аккуратно вытягивает лапы, опускаясь на землю с неизбежным грохотом. На присутствие твари рядом с собой она реагирует поднятым капюшоном, немногим большим по размеру, чем сама окружность головы. Ярко-красные кляксы на молочном фоне должны были напугать возможную угрозу, если это не делали размер и размах крыльев, что было очень сомнительно при её-то семи и одиннадцати метрах соответственно. Ещё маленькая, взрослые особи гораздо крупнее, но для этого ей нужно прожить гораздо больше двадцати лет. Сто двадцать лет дополнительно, если Иван ничего не путает. А он не путает. Бисквит на слова хозяина реагирует громкой какофонией птичьей трели и кошачьего мяуканья, пуша серые перья. Животное, сотканное из хаоса, с полным отсутствием какого-либо страха, но зато мило урчит. И не боится Брагинского, даже наоборот, любит до глубины йиннэнской души — в первый же миг встречи крылатый хищник залез твари на плечи, вцепился когтями в пальто и отказался слезать, как бы сильно его не упрашивали и какие бы угощения ему не предлагали. Пришлось уйти из питомника с меховым воротником, который отвалился только в номере отеля и, как истинный кот, уснул, перед этим свив себе гнездо в шкафу. Очаровательно, по мнению Людвига. Крайне пушисто и йиннэну требовался шампунь для линьки, по мнению Ивана. Как минимум паре его коллег наличие кошачьей шерсти и перьев попугая могло не понравится. Но сильнее всего это вредило непризнанной репутации Брагинского, который уже приготовился оправдываться тем, что у него завёлся Бисквит. М-да. — Ночка, стой, — средиземноморский ветрогон останавливается, дёргает головой, косясь в сторону Ивана, но после короткого обнюхивания перестаёт видеть в нём угрозу, с радостью показывая открытую пасть, полную тонких игл зубов и ребристого языка, которым она шевелит, как собака. Лёгкие толчки от проверки всех ремней седла и узды она игнорирует, отвлечённая стоящей рядом низшей драконицей и вампиром на ней. В отличие от гималайского низшего дракона, морские виверны не показывают никаких предупреждений о том, что они опасны. Кто не понял это сразу, тот получает струёй кипятка сначала в ноги. Потом уже в глаза, если угроза не попыталась убежать. И если тогда, семь лет назад, драконы были слишком обезвожены, чтобы творить подобное, то в заповеднике у Хейра у них достаточно воды. А у Хейра достаточно чая. Равноценный обмен. — Готово. Можешь садиться. Как летать знаешь. Залезать в седло дракона почти то же самое, что в седло на лошади. С одним исключением, что ногами двигать нужно осторожнее, чтобы не задеть перепонки крыльев. В остальном же просто: стопы в стремена, ремень фиксации на пояс и пристегнуться к седлу, узду в руки. Управлять лёгким давлением на стороны морды, пятками направлять бесполезно — низшие драконы особенно сильно ненавидят пинки в мышцы, отвечающие за полёт и дыхание. Людвиг наблюдает за ним с интересом, опустившись полулёжа на рога седла, к которым и крепится страховочный ремень. Бисквит с радостью и громкостью урчит, вздрагивая крыльями и перемещаясь на голову Северного Ветра, которая подобное игнорирует, полуприкрыв глаза перепонкой от тепла и вибраций. — Шесть кругов? — Давай восемь, — Иван берёт узду поудобнее, щелчком языка вынуждая драконицу идти вперёд. — Людвиг, — вампир направляет гималайского низшего дракона следом под чуть недовольный рокот. — Гонку устраивать не будем, в следующий раз. — Беру на слово, — Людвиг показывает ему язык, поднимая дракона в воздух под недовольный скрежет Ночки. — Полетели. Длинный хвост ветрогона виляет в нервном ожидании команды, раскрываясь широким пятнистым веером, когда Брагинский разрешает ей взлететь. Хейр становится с каждым взмахом крыльев всё меньшей и меньшей довольной точкой, незаметно махая рукой на временное прощание, исчезая вовсе, когда драконица поднимается под облака, разрезая их с булькающим в горле криком радости. Ему отвечает более высоким криком выскакивающая и исчезающая в белых тушках Северный Ветер, и, чуть погодя, оттуда же появляется Бисквит, наслаждающийся совместным полётом и ни разу не отягощённый мыслью о том, что люди — а ещё и вампиры с тварями, — не должны летать. Не должны, но... Почему бы и нет?