Изнемог

      В отделение посреди ночи поступил тревожный звонок из Одинцовского района. — Слушаю. — устало, но по-своему твёрдо проговорил следователь по особо важным делам Евгений Афанасьевич Боков.       По ту сторону трубки донёсся взволнованный женский, чуть ли не на грани истерики, голос: — У меня пропал сын. Андреем звать. Уехал на велосипеде и не вернулся.       Боков, выслушивая очередной за неделю пребывания в Москве звонок, сонливо положил пальцы на переносицу и, как по инструкции, уточнил: — Фамилия у вашего Андрея есть? Какой возраст? Имеются ли приметы? — Андрей Панов. — продолжила она второпях, будто убегая от чего-то. — Пятнадцать лет. Из примет у него был велосипед с зелёной рамой «Орлёнок» и удочка. — женщина хотела ещё дополнить, но Боков её перебил. — Хорошо, ожидайте. Мы скоро к вам подъедем.       Положив трубку, Боков откинулся на кожаном рабочем кресле, достал из внутреннего кармана коричневой, почти бордовой, кожаной куртки спички и пачку сигарет «Казбек». Вставив одну в рот, следователь чиркнул спичкой и поднёс огонёк ближе к губам. Белый дым разлетелся по одинокому кабинету, оставляя за собой неприятный шлейф из зловония гари. Такая вредная привычка всегда помогали Бокову размышлять и выстраивать определённые цепочки событий. Он курил везде: дома, на работе, на улице, в гостях и, возможно даже, не постесняется выдохнуть кому-то не понравившемуся ему в лицо. «Очередное преступление?» — задал вопрос Боков сам себе, на который почти что на сто процентов знал ответ.       Следующая порция дыма была томно выброшена вертикально вверх. После очередного залпа следователь блаженно закатил глаза и принялся размышлять о наболевшем, о том, какую думу ни разу не мог довести до конца: «Как бы мне довелось переживать пропажу собственного сына? Как бы себя ощущал в этот момент я?» — но по окончании действия никотина на здравый рассудок Боков пришёл в себя и в очередной раз прервал свою мысль, которая вот уже много лет сводила его с ума своею недосказанностью. — «Да ну. Какой уж мне сын, ежели не от кого?»       Потушив окурок об грубую подошву старого рабочего ботинка, следователь поднялся с места и, взяв с рабочего стола тёмные солнечные очки, надел их на нос и двинул к двери. С очками похожий принцип; Боков всегда носил их с собой, и не важно, день это или ночь. Они помогали ему создавать суровый образ «ростовского-следователя-с-привилегиями», чьё сердце всегда было, есть и будет чёрство для всех окружающих снаружи, даже для одинокой матери, но проявляющее искреннее сострадание глубоко внутри. Оно, сердце его, при каждой пропаже, каждой жестокой смерти ребёнка вздрагивало, обливалось горячей кровью, смешанной с подступившим адреналином. Будучи в одиночестве, ему всегда хотелось заплакать, прижаться к плечу матери, что так далеко сейчас, и прохрипеть ей еле слышно «Я устал, мама. Я больше так не могу». Но он этого не делал, за что чертовски благодарил себя, и продолжал выполнять свою работу.

Двенадцать часов назад

— Андрюш, давай на кухню иди! Завтрак стынет. — строго, но любя позвала сына Марина Панова, ставя на стол целую кастрюлю двухдневной давности гречневой каши. — Андрей! — снова подозвала женщина, но ответа из соседней комнаты так и не последовало. Тогда, закинув кухонное полотенце на плечо, что выполняло функцию прихватки, Марина направилась к сыну. Подол её чёрного летнего платья, что больше походил на похоронное, тянулся за ней следом по полу.       Распахнув дверь комнаты Андрея, Марина с недовольством уставилась на кровать, где без задних ног дремал её единственный сын от неудачного брака с местным пьяницей Олегом Пановым. Мальчишка-подросток спал на левом боку к матери лицо, до подбородка накрывшись одеялом и спрятав руки под подушку. От этой милой картины Марина сразу растаяла и сбавила пыл. Она подошла к кровати и вместо того чтобы огреть Андрея полотенцем, как это делает большинство советских семей, нагнулась и поцеловала сына в макушку. — Вставай, соня. Солнце высоко, весь день проспишь. — на её лице отобразилась добрая любящая улыбка матери к своему ребёнку. — Но только лето настало, а тут вставать снова?.. — протянул подросток, поворачиваясь на другой бок. — Ну, а что же мы завтра на обед есть будем? — не сдавалась она, также поглаживая сына по тёмным волосам. — Кашу наконец съедим сегодня, что останется, собакам отдадим. А потом что? До зарплаты две недели ещё ждать.       Андрей нехотя приоткрыл глаза, морщась от ярких солнечных лучей, и обернулся к матери. — И что, совсем-совсем ничего нет? — Вся надежда на тебя, кормилец мой. — Марина чмокнула сына в лоб, вызвав у него тем самым такую же приветливую улыбку. — Хорошо, сейчас встану. — подросток потянулся, вытянулся и с облегчением вздохнул. — Вставай, — повторила мать, покидая комнату, — еда на столе.       Не став перечить родителю, Андрей медленно поднялся с матраса, побеспокоив старые ржавые пружины, и снова потянулся. На утро, которое он изначально думал потратить на сон, теперь нарисовался план о прокорме их маленькой семьи. Мысль о том, как прожить следующие две недели без гроша в кармане, окрыляла Андрея. Впервые в своей жизни он почувствовал себя по-настоящему полезным. Нет, мать никогда не била его и даже не ругала, просто раньше, когда их грели стабильная работа и крепкие руки отца, помощь Андрея была, мягко говоря, неуместна. Но теперь он — единственный мужчина в семье, и его долг — защищать свою территорию.       Натянув на ноги тёмные брюки, Андрей бодро вышел из комнаты и подошёл к круглому кухонному столу, на котором его уже с десяток минут дожидалась тарелка. Однако внимание быстро перетянуло на себя суетливое метание матери по дому. Так она обычно делала, когда куда-то собиралась — Кушай, не торопясь. А я на работу поеду. — заметила она непонятливый взгляд на себе. — Сегодня же выходной у тебя.       Марина подлетела к Андрею и погладила его по щеке. — Так надо, милый. Эта работа наш единственный шанс. Я не могу отказаться. — с досадой вздохнув, объяснила молодая женщина, видя опечаленный вид своего ребёнка. — Ты так уверена, что и оттуда не выпроводят, даже если будешь мастером своего дела? — Я не знаю. — её взгляд опустился на разбитые колени сына в драке, в чём она постоянно винила себя. Из-за работы и постоянных бытовых дел она не успевала посидеть с ним, не интересовалась жизнью Андрея, не спохватилась вовремя, когда почувствовала, что сын курит, что явно не дружен с обычными ребятами, но не потому что не хотела. Она физически не могла и страшно корила себя за столь сильное упущение. — Я не знаю, что будет завтра. Не знаю, чем буду кормить тебя, во что одевать. Сейчас... Такое время неспокойное. — всё это она говорила, чуть ли не плача. Силы бороться с жестокими реалиями с каждым разом всё убавлялись, и в перерывах между делами Марина задумывалась, что же будет дальше. Без мужа стало куда тяжелее держать дом на и без того нежных плечах. Олег работал сварщиком и пользовался повсеместным уважением. Кто бы не попросил, всем поможет, только сто грамм дайте. Да и деньги все в основном уходили ему на выпивку, нежели чем на содержание дома. Первые месяцы так в особенности были тяжелы, но возвращаться к прежнему укладу ни Марине, ни Андрею не хотелось ни разу. Да и что греха таить, если этот самый всеми уважаемый сварщик к ним домой захаживает и порядки свои наводит. В этом случае Марина обычно выгоняла сына в комнату, а сама оставалась разбираться с пьяным мужем, не пропуская его дальше прихожей. Но не всегда всё-таки удавалось держать между ними дистанцию. Иногда Олег прорывался и направлялся к сыну, чтобы, так сказать, «выяснить дела по-мужски». В этом случае вся надежда ложилась на милицию, но и она не всегда спешила помочь основательно, максимум пятнадцать суток если дать может и отпустить.       С облегчением удалось вздохнуть, когда его забрали на войну в Афганистан. Тогда те два года, казалось, были самыми счастливыми. — Я не знаю. — в последний раз на выдохе повторила Марина и рухнула на табуретку рядом с Андреем. Тот крепко обнял её за шею, приблизив к себе ближе, и прошептал слова извинения. — Не извиняйся, коль не повинен ты ни в чём. — указала она, высвободившись из его объятий. — Я должна и сделаю это во имя нашего дальнейшего существования. Однако я не должна была забывать о тебе. — из правого глаза скатилась горькая слеза, а верхняя губа наравне с нежным голосом легонько подрагивала. — Едь, мамочка, конечно. Я справлюсь. — Андрей погладил Марину по голове и отстранился на свой стул. Женщина же, собрав волю в кулак, решительно покинула место и вышла из дома, держа курс к остановке. Все следующие часы вне дома она сердцем ощущала недоброе предчувствие, хотя старалась всячески подавить его представлением о том, как скоро получит долгожданную плату за свои труды на благо великой страны и как на неё сводит своего совсем не по годам взрослого Андрея в парк или купит ему джинсы, какие он высмотрел в журнале и так трепетно захотел.       Когда Андрей уже собирался запереть входную дверь, дабы отправиться на реку на своём железном друге, обнаружил, что ключ утерян, и расстроился. Он снова почувствовал себя никчёмным и бесполезным. Вернувшись в свою комнату, подросток угрюмо плюхнулся на кровать и пролежал так до вечера, пока не услышал громкие и требовательные стуки в окно.       Последний час Марина высидела как на иголках. «Что-то точно случилось». — невольно уверила саму себя она и с теми же мыслями вернулась домой, где у входа на диване, будто намеренно дожидаясь, смотрел вечерний матч Олег. — А ты что здесь делаешь?! — с порога сорвалась она, выкатив на бывшего мужа покрасневшие от напряжения глаза. — А? Что? — встрепенулся он от неожиданности. — Чего кричишь так? Не видишь, вот, футбол смотрю?! — пьяно прорычал мужчина, явно недовольный, что его отвлекли от важного момента.       Не желая бросить ни слова больше этому человеку, Марина в спешке направилась в комнату Андрея. — Где мой сын? — не обнаружив подростка, обратилась она к Олегу, однако тот был больше увлечён игрой. — Где ребёнок? — уже на взводе налетела Марина, выключив экран. — Чего ты разоралась? — Панов-старший резко подорвался с кресла. — Уехал Андрей. У-е-хал. — во взгляде его читалась нарастающая агрессия, что в любой момент могла выплеснуться в рукоприкладство. — Уже поздно. Как ты мог его отпустить? — не отступала Марина, всё ярче разжигая в себе огонь ненависти. — За рыбой уехал. — чуть успокоившись, разъяснил он. — Ты же оставила его, как собаку на цепи. Пацан и за пределы двора выехать не мог. А тут я как раз пришёл, ну, и отпустил его. — Ну ты и идиот, Олег, раз его так поздно отпустил. — женщина, сжав пальцы в кулаки, стиснула зубы и ринулась к дверям, но Олег успел её обогнать. — Да не суетись ты, мать. Сейчас приведу твоего ненаглядного, которого ты так разнежила. — брезгливо бросил Панов и вышел с громким грохотом на улицу.       Не зная, куда себя ещё деть, трясущаяся от волнения Марина присела на кресло, бормоча себе под нос мольбу, чтобы только сын вернулся домой.