Впечатление <номер>

      Отец одёргивает за руку и раздражённо тащит за собой. Маленький Ло бредёт следом, осматриваясь. Отец уже не в первый раз берёт его с собой. Ноги заплетаются, цепляясь друг за друга, из-за чего отец ещё сильнее дёргает за руку.              — Ты можешь идти быстрее?! Мы из-за тебя опаздываем на службу!              — Прости, — только и может выдавить Ло, наступая в очередную лужу, из-за чего ботинок противно хлюпает промокшим уже насквозь носком. Отец закатывает глаза (даже в темноте Ло это знает) и снова тянет за собой. Ло придерживает карман, в котором болтается маленькая игрушка. Постепенно они приходят к одному из входов в подземное святилище. Отец тянет отстающего Ло за собой в один из домиков и кидает из шкафа в его руки тяжёлую рясу тёмно-багрового цвета. Наблюдая, как отец снимает комбинезон алгоритма, Ло спешно стягивает с себя огромный любимый клетчатый шарф, куртку и штаны, путаясь в ставших короткими рукавах и штанинах. За полгода его руки и ноги слишком быстро вытянулись, и вообще сейчас Ло выглядит неказистым, нескладным и слишком вытянутым, словно оленёнок, который только стал на ноги. Он видел таких на картинках в энциклопедии, представленной специальным отделом образования Империи.              Ряса тяжёлая, давит на плечи и пахнет запёкшейся кровью. Даже с вытянувшимися руками и ногами — всё равно велика. Ло её подхватывает на поясе и опускает складку вниз, чтобы не зацепиться при ходьбе. Отец стучит ногой о пол, ожидая, когда сын приведёт себя в порядок. Как только Ло накидывает огромнейший капюшон, скрывающий всё, кроме тропинки под ногами, отец снова берёт за руку и тянет за собой.              — П-па, я и сам могу.              — Скорее, скоро служба начнётся.              — Н-но пап!              Отец резко останавливается и присаживается перед сыном, кладя свои руки на его плечи, и без того отяжелённые рясой. Он заглядывает под капюшон и ищет глаза Ло, пытаясь улыбаться. С момента новости о смерти бывшей жены и второго сына мысли исказили его сознание. Ло заметил, что его глаза всё чаще были пустыми и дёрганными, а речь стала сбивчивой. Чаще теперь Ло проводит дома вечера и ночи один, отца почти не бывает — он сразу после алгоритмов идёт в подземный зал Возродителя, возвращаясь под самый рассвет. Он заодно начал иногда водить с собой и Ло, показывая подземную кирху и ожидая восторга сына. Ло улыбался, кивал, но не мог разделить восторг отца. Люди вокруг его пугали и пугают до сих пор.              Глаза отца такие же почти чёрные, как у Джона. Из-за воспоминаний о брате Ло поджимает губы, но не плачет: отец из-за этого может и ударить.              — Лололошка, — Ло не любит полное имя, оно глупое, длинное и несуразное, даже брат над ним посмеивался, но называл просто и сокращённо, Ло. — Мы дома обязательно поговорим, обещаю тебе. А сейчас пойдём скорее, не хотел бы пропустить начало.              Отец с ним не поговорит. Ему не нравится разговаривать с Ло. Он слишком напоминал ему о матери и брате. Тем не менее, Ло кивает в ответ и пытается улыбнуться. Отцу этого оказывается достаточно, он тут же словно расцветает и тащит сына дальше, к месту проведения службы.              Колени болят от долгого стояния на них на каменном полу. Слова на другом языке звучат грозно, оседают в сознании липкими завитушками и словно обвивают мозг. В какой-то момент кажется, словно Ло впадает в транс, даже скатывающаяся капля крови по щеке не напрягает. Его утягивают в какой-то ритуальный круг, где все читают слова новой молитвы. Ло пытается им подражать, поднимая руки, и делает одинаковые пассы. В центре круга стоит тот самый Возродитель: слишком высокий, словно дерево, в ярко-красной мантии в пол и скрытым чёрной вуалью лицом. Он первым говорит непонятные слова, которым все вторят. Ло не знает, что ощущает к этому человеку, но всё равно благодарен, когда его тёмные руки забирают из дрожащих детских пальцев фиал с ритуальной кровью, от которого все отпивают по кругу.              — Он ещё слишком мал для этого ритуала, оставьте его.              Голос у Возродителя мягкий, низкий, словно бархатный. Замутнённым взглядом Ло смотрит на него, медленно моргая. Возродитель почти невесомо касается его подбородка, поднимая лицо и всматриваясь в него, не снимая капюшон. Он жестом просит разорвать круг и, всё ещё мягко касаясь плеч Ло, выводит из цепочки, занимая его место. Ло кажется, что люди смотрят с завистью и злостью, но голова слишком закована новыми непонятными словами. Он широко зевает и идёт в угол, куда почти не падает свет множества свечей. Он усаживается на пол и рефлекторно лезет в карман за игрушкой, лишь с запозданием понимая, что игрушка осталась в куртке. Он подтягивает колени к себе, подбирая край рясы (отец будет ругаться, если он на неё наступит), обнимает руками и прячет лицо в сгибах локтей. От ткани немного тошнотворно пахнет, поэтому Ло меняет положение головы, опираясь теперь подбородком о руки.              Толпа одинаково одетых людей во главе с Возродителем что-то обсуждают. Он иногда касается то головы, то плеча верующего. Кто-то падает в обморок, другие — опадают на колени и кланяются в пол. Кто из них отец — Ло не знает, но хочет домой. Там под кроватью лежит сделанная из бумаги фигурка собаки, которую Ло хочет покрасить в разные цвета. Один глаз обязательно будет голубой, а другой — карий. А ещё можно будет ночью стащить из холодильника припрятанную булочку с яблочным вареньем.              — Здравствуй, — к Ло подходит мужчина, спрятав руки в рукавах. Услышав знакомый голос, Ло улыбается:              — Дядя! — он поднимается и отряхивает рясу со всех сторон. — Я уж думал, что вы не придёте.              — Сегодня я пришёл и не ожидал, что твой отец снова возьмёт тебя с собой. До сих не могу понять, что у него в голове. Всё же это место не предназначено для детей. Давай прогуляемся?              Ло берёт протянутую ладонь и идёт следом. Дядя, в отличие от отца, не дёргает руку, не торопит, подстраивается под его темп. Они гуляют мимо небольших домиков, возведённых от пола до потолка катакомб, мимо купелей, входят на территорию то ли садика, то ли грядок: на них, под жухлым освещением искусственных солнц, заключённых в лампы, служители стараются выращивать какие-то злаки. Судя по хилым росткам — они достигают определённых успехов. Ло отводит взгляд и задирает голову, удерживая капюшон. На потолке вычерчены какие-то руны и знаки, значения которых ему неизвестны.              — Дядя, а расскажешь? — он указывает на потолок. Дядя смотрит в указанном направлении и качает головой.              — Ты ещё слишком мал, малыш.              — Мне уже десять с половиной!              — Вот именно. Не спеши взрослеть.              Дядя мягко похлопывает Ло по голове. Ло улыбается и позволяет вести себя обратно к месту собрания, служба уже постепенно подходит к концу.              Дядя хороший, дядя добрый. Он ему нравится, тем более, что знает давно.              Когда они уже почти подходят, с возвышения слышится голос Возродителя: мягкий, всеобъемлющий, но при этом достигающий всех слушающих. Его фигура выглядит удивительно органично и подходяще всей обстановке.              — Эти люди уже прошли свой жизненный путь в служении Кровавому Солнцу!              — Laudare Solem! — откликается толпа в багряных одеяниях. Лололошка вытягивает шею и видит, как перед возвышением кто-то сидит с обнажённой головой, воздав руки вверх.              — Сегодня я дарую им Вознесение!              — Ascensio! Ascensio! Ascensio!              — А что значит Вознесение? — спрашивает Ло, дёргая дядю за рясу. Но тот не отвечает, напряжённо наблюдая за фигурой у возвышения.              — Этот идиот-!              — Ведь кто я такой, чтобы отрицать его! Tres.              Возродитель поднимает руку в повелительном жесте. Люди делают то же самое, только вот в их пальцах что-то блестит. Ножи?              — Duos!              Они синхронно берутся второй рукой за ритуальный изогнутый кинжал.              — UNOS!              Люди запрокидывают голову и резко опускают руки. Уши Ло закрывают руки дяди, резко дёрнувшего капюшон вниз, но Ло успевает увидеть среди людей у постамента лицо своего отца, не отягощённое безумием и тоской, а преисполненное бесконечным счастьем и уверенностью. Он видел такое лицо лишь однажды, когда отец несколько недель назад пришёл со службы под утро, отказавшись от завтрака, и внезапно обнял оторопевшего Ло.              Толпа вторит Возродителю, скандирующего «Scansio!». За каждым словом слышится звук чего-то хлюпающего. Ло ощущает, как дядя прижимает его к себе, всё ещё закрывая уши. Голос словно раздаётся изнутри живота, из-за этого необычайно глубокий и гулкий:              — Не смотри туда, Лололошка, закрой уши, зажмурься!              Ло кивает и зажмуривается до боли и звёздочек в глазах. Он закрывает уши своими ладонями, просунув руки под капюшон. Его подхватывают вверх, прижимая к себе и перехватив под ноги и поперёк поясницы. Капюшон от скорости спадает с головы. Помня угрозы отца, Ло хочет натянуть обратно, но дядя не позволяет, в спешке унося Ло куда-то. Он тоже говорит странные слова, но это скорее напоминает молитву, чем ругань.              Осознание накрывает с головой. Сквозь сильно зажмуренные глаза начинают бежать крупные слёзы, стекающие по щекам жгущие бусины. Ло сдерживает плач, икая и закусывая губу, из-за чего не хватает воздуха.              Он задыхается и широко открывает рот. Звук, такой стыдный, непроизвольно вырывается, разрывая тишину подземной кирхи. Ло ревёт в голос, который отражается от стен и множится. Руки растирают капли по лицу, попадая в рот и смешиваясь с тянучей слюной. Сердце выворачивается из груди и словно съёживается, втягивая в себя всё вокруг. Ло сворачивается в комочек и утыкается в колени. Его плач уже больше похож на вой, отчаянный и звериный крик того, кто потерял всё.              Каким бы отец ни был плохим в его глазах, пусть даже он и виноват в разводе с мамой, но всё же это — его отец. Родной человек, который по-своему заботился, пусть и неуклюже. А теперь...              Ни отца. Ни матери.              Ни Джона.              От последнего Ло давится воздухом и сипит, обнимая ноющую грудную клетку.              — У него трещит грудная клетка, а ты веселишься! — сквозь всхлипы слышит он голоса, которые идут будто извне, из-под толщи воды. — Для этого идиота вера оказалась дороже сына!              — За сына не посадят, а за веру — вполне.              Новый всхлип-вой. Ло запускает пальцы в волосы и тянет их у самых корней, чтобы хоть что-то чувствовать.              Не помогает.              Он сжимает пальцы в кулаки и стучит по голове.              Это всё кошмар, просто дурной сон!              Сознание плывёт, Ло мутит, а когда он открывает глаза, то уже сидит в комнате с длинным столом и четырьмя стульями. Перед ним — куча бумаг в жёлтых папках. Напротив сидит мужчина с густой бородой и добрыми грустными глазами.              — Дядя Вольдемар, — Ло закрывает одну из папок, — опять неудача?              Вольдемар выдыхает со звуком «пф-пф-пф». Ло опускает плечи. Это была уже пятая попытка его усыновления. Ло уже почти четырнадцать, он часто сбегает в город на вылазки и мероприятия. Вольдемар с уже седеющей бородой не оставляет попытки взять опеку над сыном умершего друга, но пока всё, что ему удалось — определить Лололошку в детский дом, который был организован одним из культистов по повелению Возродителя. Детский дом полностью финансируется за счёт верующих. Конечно, тут не ограничивали юные умы, но очень осторожно прививали любовь к культу.              Ло это не пробивает. Он носит тёмные очки, любимый клетчатый шарф и перематывает бинтами разбитые в кровь руки от инструментов в саду. Он не бунтует в прямом смысле слова: не кричит, не ломает вещи, не протестует, отнюдь. Он просто старается не контактировать со всем, что касается Кровавого Солнца, оставив в качестве исключения дядю. Он ездит на светские мероприятия, интересуется культурой и всяким рукоделием, не гнушается делать любую работу, зарабатывая дополнительные рабочие часы на карманные расходы.              Вольдемар рассматривает Ло, и тот уже подозревает, что услышит, поэтому сразу делает жест рукой, прерывая речь в зародыше.              — Я в порядке. Ничего страшного. Попробуем ещё раз.              И улыбается. Глаза дяди, покрытые сетью возрастных морщинок, становятся мягкими и тёплыми. Ло, скорее всего, даже был бы и рад стать сыном Вольдемара. Перестать жить в общей комнате, заиметь собственный уголок, а не тумбочку с вещами и тайник под кроватью. Но он научился смотреть правде в глаза: опеку не дадут, нужно вгрызаться в общество самому. Ло уже начал думать о том, как, наконец, можно обмануть систему и получить совсем не тот алгоритм, который ему, в перспективе, выдаст Империя. Если он хочет свободы действий, то нужно выбирать с умом. Или подстроить систему так, чтобы та выдала именно необходимый алгоритм.              — Обязательно попробуем, — Ло кивает и сжимает руку в кулак.              Система Империи не даст ему стать названным сыном дяди Вольдемара.              Время снова течёт с противной мутью, ему уже шестнадцать. Он стоит снова на коленях перед постаментом и, когда кровавые капли окропляют всех прихожан, не расплетает пальцев, смотря вперёд. Возродитель вещает молитвы на своём языке, восхваляя волю Кровавого Солнца. Ло уже знает все слова, он понимает, о чём ведётся речь. Мантия ему теперь в самый раз. Вольдемар был удивлён, когда Ло сам попросился обратно к культу, поэтому с радостью провёл его в катакомбы на окраине города. Возродитель заканчивает службу и говорит, что будет проводить индивидуальные исповеди. Ло поднимается с колен и последним смиренно ждёт, когда до него доходит очередь. Разговор с Возродителем предстоит непростой.              Ступени крошатся под тяжёлыми ботинками комиссара. Взойдя под эхо в пустом помещении, Ло делает ритуальный жест рукой.              — Laudare Solem! — слова с лёгкостью слетают с губ. Возродитель улыбается за чёрной вуалью.              — Слушаю тебя, брат мой.              — Шангрин, — Ло снимает с головы капюшон, из-под которого тут же появляется модуль Райи-Прайм. Возродитель хмурится.              — Дейв? Или ты предпочитаешь своё настоящее имя?              — Лучше Лололошка.              Модуль Райи-Прайм стрекочет, предупреждая о перепадах в магнитных полях. Шангрин соединяет пальцы рук перед грудью, склоняя голову вбок. Тёмная вуаль колышется в такт его речи:              — Давно тебя здесь не было. Ты был меньше, но уже тогда твоя воля была сильна. А сейчас... — Шангрин не заканчивает предложение, лишь единожды перебирает пальцы. — Итак, что же ты поведаешь мне сегодня, человек с двумя волями?              Лололошка подходит ближе.              — Мне нужна помощь.              — О?              Голова тяжёлая от аромата рясы и пляшущих магнитных полей, но Лололошка собирается и смотрит прямо в лицо.              — Мне нужна помощь в свержении правительства Империи.              На секунду повисает тишина, а потом Шангрин смеётся: бархатно, громко. Лололошка переглядывается с Райей-Прайм, которая лишь рябит своим экраном. Он стоит ровно, не склоняя головы, перед Возродителем, который с годами стал в его сознании куда ближе к человеческому образу. Отсмеявшись, Шангрин с шуршанием ткани подходит к Лололошке, обходя его вокруг. От него масляно пахнет ладаном, запах оседает на лице липкой плёнкой, которую мучительно хочется снять.              — И что же ты можешь мне предложить, маленький мальчик с сильной волей?              — В будущем — свободу твоей кирхе, и место твоему Солнцу под солнцем без Купола, — Лололошка давно это продумал, поэтому выпаливает сразу. Шангрин хмыкает и, став за спиной, наклоняется. Лололошка закидывает голову вверх и видит под вуалью настоящее лицо Шангрина. Тот прикладывает указательный палец к улыбающимся губам, второй накрывая глаза Лололошки поверх очков. Нос душит запах ладана, крови и чего-то вязко-древесного.              — Об этом мы поговорим потом, в прошлом. А пока тебе нужно вернуться, маленький сноходец.              Внутренний модуль пищит голосом Райи-Прайм: «Фиксирую повышенное давление, внешнее воздействие невозможно. Посылаю электрический импульс для выработки дофамина. Запускаю нейромедиаторы».              

* * *

             Кашляя, Лололошка открывает глаза. Голова тяжёлая, будто он проплакал всю ночь напролёт. Сипло застонав, он касается фитнес-браслетом лба, разблокируя, и расфокусированно смотрит на время.              На часах, похоже, уже 4:20.              Оперевшись одной рукой о матрас, Лололошка садится, прижимая вторую руку к лицу. После такого яркого сна крики из кирхи ещё эхом звенят в ушах, вторя своё многоголосое «Ascensio!».              — Чел, ты чего? — Дилан мычит на кровати, отрывая голову от подушки. Кажется, он сам недавно лёг, раз так легко проснулся. Лололошка переводит на соседа взгляд, щурясь. Дилан вдруг начинает хлопать по тумбочке рукой. Когда он что-то нащупывает, Лололошка сначала ничего не понимает, а потом морщится от резкого света фонарика телефона прямо в лица.              — Дилан, ты чего? Убери свет! — шепчет Лололошка, загораживая глаза от света. Кровать напротив скрипит, а Дилан достаточно бесцеремонно хватает Лололошку за подбородок, поворачивая то в одну, то в другую сторону. Лололошка не видит его лицо, но почему-то думает, что он на что-то зол.              — Так, блять, в ванную шуруй, — шипит Дилан, резко отпуская, — Хотя нет, стой, сиди тут. Если вдруг пересечёшься с Карлом, то его мамочкина натура не выдержит и проест мне всю кукушку.              Дилан на удивление бесшумно передвигается по блоку. Если бы не фонарик его телефона, то Лололошка не отследил бы. От яркого света в глазах теперь по темноте в области взгляда плывут световые круги и разноцветные шарики. Лололошка с нажимом трёт глаза. Тяжёлая голова не проходит, теперь тянет вперёд, упасть лбом в колени.              — Свет, — слышится от двери. Лололошка смотрит в ту сторону, видя вздрогнувший силуэт Дилана. Тот делает шаг в комнату и закрывает за собой дверь на защёлку, — включаю.              Лололошка вовремя жмурится. Мир за веками окрашивается в красный. Слышно шипение Дилана, который зацепился за растянувшуюся по полу Абилку.              — Прости-прости-прости, я не заметил тебя... Так, теперь ты. Шпалы свои подвинь.              Лололошка без вопросов отодвигает ноги в сторону. Дилан садится рядом. Слышится плеск какой-то жидкости. Когда к лицу прикасается что-то холодное, Лололошка, щурясь, приоткрывает глаза. Дилан кидает ему в руки мокрое полотенце из ванной.              — Ты где умудрился подраться, что всё лицо в кровавых дорожках и соплях? Приходил же вроде чистый, — хмыкает Дилан, наблюдая, как Лололошка с нажимом трёт над верхней губой, — Только не говори, мелкий, что ты во сне проливал кровь во имя кровавого бога.              Эта фраза резко режет слух. Лололошка впяливается взглядом в сосредоточенного Дилана, всё ещё усердно оттирая кожу.              — Ave Revivus?.. — нерешительно спрашивает он, получая в ответ взгляд, в котором явно читается «ты что, проклял меня?»              — Какой ещё Аве? Не, это была отсылка на одного витубера, он ещё проходит игры в скине кролика, и ник у него не «Аве-как-ты-там назвал»... Впрочем, ладно, не поймёшь, ты ж почти не смотришь и не играешь в комп. И кто из нас тут ещё хиккан?              Дилан отмахивается и, смочив протянутое полотенце ещё раз водой из бутылки, показывает пальцем у себя около ушей. А Лололошка выдыхает. Конечно, откуда Дилану знать про культ Кровавого Солнца и Шангрина? Голоса служителей почти затихли, превращаясь в эхо. Лололошка всматривается в соседа и внезапно видит две точки у брови.              — У тебя пирсинг?              Дилан вопросительно вздёргивает эту бровь, а потом цыкает.              — Был. Потом волосы стали цепляться, вот и снял, долго зарастает, зараза. А теперь ты. У тебя почему глаза светятся?              Лололошка моргает несколько раз, а потом до него доходит, что всё это время он без очков. Да ещё и в темноте.              Чертыхнувшись, Лололошка отползает к подушке, хватает очки и тут же водружает себе на лицо под кривую ухмылку Дилана. Грязное полотенце шлёпается на пол.              — Не, чел, не отвертишься. Я никому не скажу, но тебе придётся объясниться. Иначе я буду считать, что живу с роботом-шпионом под прикрытием.              Сердце на секунду замедляется, посылая импульс во внутренний модуль, но Лололошка быстро-быстро мотает головой, смещая фокус на постановку вопроса. Не удивлённое «у тебя глаза светятся», а конкретное «почему».              Дилан складывает руки на груди в ожидании ответов. Взгляд девать до неудобного некуда: его словно сканируют глазами, от самой взлохмаченной макушки до вывернутых в защитной позиции ног. Лололошка прикусывает шарф, выдыхает шумно через нос и задирает очки. Свет в комнате моргает, вызывая у Дилана складку между бровями и шипение. Приходится выдыхать и считать до десяти.              — Извини, я случайно.              — В смысле? Случайно светишь глазами, словно катафотами?              — Во-первых, катафоты сами не светятся, а отражают свет, а во-вторых, я про это, — Лололошка поднимает палец вверх, указывая на потолок. Дилан непонимающе смотрит туда, дважды моргает и опускает лицо обратно.              — Чел, потолок не виноват. И паутина тоже.              — Я про свет.              — А, так это у нас проводка дрянь, — Дилан фыркает, на что Лололошка слишком мягко улыбается.              — И это тоже, а так она просто на меня реагирует. Расскажи, что ты увидел.              — Терминатора, — оттягивает нижнее веко левого глаза, — вот в этом глазу. А правый синий.              — Вот тут, — Лололошка синхронно ему оттягивает веко, — глазной имплант. А правый просто из-за проводов светится, да и близости к левому, наверное. Вот тут, — он проводит пальцем вниз по щеке, — идёт стык. Если подсветить ультрафиолетом, то можно будет увидеть разводку проводов прямо под кожей. Мы используем специальный краситель, который не токсичен и не растворяется, но который легко найти в случае необходимости. Знаешь, они поначалу так чешутся, особенно когда ставишь свой первый имплант. Просто ужасно чешется-              — Тпрр! — Дилан словно коня на скаку останавливает, широко раскрытыми глазами пялясь на Лололошку, будто впервые встречает. — То есть мои слова про робота правдивы? Ты не человек?!              — Не совсем, — Лололошка складывает ладони лодочкой, направляя её в сторону окна и склоняя голову вбок, — Биологически я человек, однако модифицированный. В Империи это абсолютно законно и даже поощряется. Ой, глаз — это ещё мелочи! Я могу одной рукой поднять, к примеру, кровать, и не одну!              — Я видел, как ты тащил их. А я-то думал...              Дилан фразу не продолжает, погружаясь в бубнение и рассуждение под нос. Пока он отвлекается, Лололошка поднимает с пола полотенце и вешает его на батарею под окном с противным «шмябк». Бубнёж на секунду прерывается: Дилан встаёт, открывает дверь комнаты, протягивает руку в щель и почти сразу снова закрывается. Лололошка непонимающе мычит, когда Дилан в очередной раз становится рядом с ним, молча буравя из-под нахмуренных бровей.              — Руку, — Лололошка вытягивает вперед руку ладонью вверх, заслуженно получая очередной фырчок, мол, «словно пёсик». Дилан кладёт какую-то пластинку на ладонь. — А теперь переверни ладонь.              — Зачем?              — Так надо, — Дилан переворачивает её сам, убрав свои пальцы. Пластинка, которая, по всем законам, должна была упасть, оставалась приклеенной к коже Лололошки. Он подносит к глазам руку, рассматривая тонкий магнитик-сувенир с маскотом университета. Хихикнув от комичности ситуации, Лололошка трясёт рукой — магнитик съезжает, но не отклеивается даже с растопыренными пальцами.              — Так... Ты весь утыкан имплантами? — проговаривает Дилан чересчур медленно, осматривая магнит.              — Ну, да? — неуверенно начинает Лололошка, пришлёпнув пластинку себе на щёку, — Пока ваши учёные развивали внешние технологии, то есть телефоны, компьютеры... Империя в это время занималась имплантами.              — Понятно. И сколько таких в тебе?              — А... Не помню. Около двадцати. Это крайне... не точно? — Лололошка нервно усмехается. Это неловко, не помнить таких вещей. — Точно могу сказать крупные.              Дилан удивлённо хмыкает.              — Если нужны будут деньги, я продам тебя в металлолом.              — Ты озолотишься, — соглашается Лололошка, перемещая магнит на лоб. Дилан закатывает глаза и уходит свою на кровать. Укрывшись одеялом, он вдруг цыкает.              — Слушай, а в пальце у тебя случайно нет пистолета? А то влом вставать выключать свет.              — Случайно нет, но есть кое-что покруче. Гляди, что могу.              Лололошка стягивает носки, скомкав их в шарик, высовывает кончик языка, прицеливается, жмуря правый глаз, и кидает точно в выключатель. В полутьме поворачивается к Дилану, который закатывает глаза: это явно слышно по его вздоху.              — Ты и так странный, а с этими глазами ещё и криповый.