А рябина всё так же красна

Я стоял среди маленькой комнатушки с чугунной ванной. Свет жёлтый и неприятный, потому что напоминает гной. Зеркало и раковина тоже жёлтые и покрылись неведомым налётом. Раковина известное дело от ржавчины, а зеркало просто мутное, как грязный лёд. И какой чёрт так умудрился забрызгать его? Ну что ж… Я взял сухую околелую от времени тряпку с крана ванны и намочил её. Вода полилась студёная, испуская громкий звук плеска капель, а эхо крана и сифона лишь усиливали их. Какой чудесный звук! Я никогда в этом доме до сего не чувствовал такой покойности. Вода стучала, свет лился и никого кроме меня. Закрыть глаза и я вообще бы подумал, что нахожусь у райского ручья. Зеркало показало свою отражающую поверхность, и о боже… Я тот ещё урод. Вытянутое лицо серого цвета, впалые от худобы глаза почему-то красные, хоть и не болят вовсе. Тёмные растрёпанные, с колтунами сзади волосы свисали грязными сосульками мне на плечи. Рот маленький, губы почти прозрачные и тонкие. А на плечах болтается какая-то рубаха. Не рубаха, а тряпьё какое-то! Стало гадко. Теперь в некоторой степени я понимаю голос, ведь проснулось во мне желание ударить себя, да по сильнее, чтоб скрасить этот «портрет». И нет, я нисколечко не преувеличиваю! Такое отражение совсем не из-за грубых водяных разводов. Ох, ну и дурно же мне сделалось. Подкатила к горлу тошнота, тело стало чесаться, а голова теперь действительно ощущалась чудовищно грязной. Будто зароились в волосах вши, стала чесаться кожа моей больной головушки. Ну, хоть ногти у меня длинные и острые, чесаться хорошо, больно сдирая кожу по телу. Я отвёл взгляд от зеркала и болезненно скрючился. На глаза мне попалась небольшая полочка. Там лежали: пыльный флакон шампуня, засохший кусок мыла, бритва, пинцетик и, видимо, полотенец, больше напоминающий скатерть захудалой хозяйки. Обязательно помоюсь. Обязательно! Но немного позже, мне нужно прилечь. Встал я опять в коридоре, незнамо зачем. Хочу найти кровать, но в свою комнату возвращаться не желаю. Этот глупый шаг будто бы обнулит мои старания за этот бесконечный день. Или ночь? Какое сейчас время суток вообще? Я глянул на другую закрытую дверь, из которой виднелось нечто светлое, но притом чужое. Желание найти горизонтальную поверхность для сна настолько пересилило меня, что уж и страх перед голосом, видения я позабыл. Взялся за ручку и толкнул её. Кухонька. К слову достаточно просторная, чтоб вмещать в себя стол, плиту, небольшой диванчик и всякие шкафчики для всяческого кухонного барахла. Завидев мягкий диванчик с маленькой спинкой, я ринулся к нему и громко выдохнув, лёг и прикрыл глаза. Кажется, я выдохнул слишком громко, но будь мне хорошо, я б предался чувству вины, но сейчас мне не до этого. В глазах потемнело, и мой разум приходил в себя неопределённое количество времени, пока я не почувствовал ужасный холод. Мои коленки свелись вместе, а стопы и вовсе не ощущались. Что ж это за напасть такая? Я разомкнул тяжёлые слепленные слезами веки и увидел раскрытое настежь скрипящее окно, из которого чуть ли не валил снег. Как же я умудрился не заметить этого? Снег хлопьями падал на диванчик, ноги и пол, оставляя мокрые следы. Тело моё покрылось мурашками, волосы на ногах выпрямились во всю свою длину. Забавно. Я встал, и холодный ветер прошёлся сквозь меня. Свежесть мороза оказалась где-то внутри моего воспаленного разгоряченного тела. Холод пробрался, кажется, уже к моим костям, когда в блаженной прохладе я стал находить уже дикого голодного зверя, что теперь собирается до конца изглодать мои мозжи. Пришлось закрыть окно, но перед тем, не пересилив любопытство, выглянул наружу. По-прежнему белый лист бумаги, природа которого теперь мне представляется понятной. Это был снежный непроглядный буран без конца и края. Орудовал за пределами домишка лютый мороз, что кажется поначалу спасительным. А вот и не выйдет у него обмануть меня! Мои кости и бесплодные мощи покроются льдом, пройдя я пару метров от дома. Да чёрт возьми, я даже земли не вижу. Всё то сплошной снег или снежная пустыня. Никакого даже намёка на жизнь видеть не приходится. Лишь завывание свободолюбивого ветра, а сквозь него мне уже чудится пение. Такое нежное, горестное, но в то же время пугающее, как будто предвещающее наказание от несчастного брошенного на землю ангела. Мне стало жутко. Я представил лик существа, идущего сквозь непогоду, буран и холод дабы увидеться в падшим человеком, но в пустыне наказания встречает он только меня, и весь мой вид вызывает у чистого, словно этот падающий снег, ангела лишь омерзение, и он карает мою вывернутую наизнанку душу. Ногами я стоял в луже воды от растаявших хлопьев-снежинок, но показалось мне на мгновение, что кровь моя стекает от наказания ангела. Я закрыл окно в свою келью. Не хочу, чтоб кто-то увидел нечто отвратное, нечто непростительное, как моё тело. Я стыдился, до ужаса стыдился. Я бы ни минуты не колебался, если бы кто-то предложил умерщвлить моё гниющее тело, оставив только душу летать вместе с всесильным ветром! Как же оно убого, мало и ограниченно! Нет у меня слов, когда я думаю о своём подобном возмущении. Кто обрёк меня на такое существование? Здесь, среди пыльного хлама обнищалого жилища, посреди безжизненной светлой, до ужаса знакомой пустыни? Зла не хватает, сил не хватает, чтобы злиться или горевать. Я хочу спать. Вечным сном. Ангел запел: «Как я устал из раза в раз смотреть одно и то же… Гниенье, страх, смерть и разложение. И муки, муки лишь вокруг! Нет после смерти ни покоя, ни души успокоения, ни райского сада с птицами и брызганьем воды священной. Как жаль мне всех, как я горюю! И напасть эту не сможет снять никто. «Бог» существует, это правда, но даже Он безвластен в стенаниях людей. Однако Он так не страдает, умирают от удушия греха лишь ангелы, безмолвные свидетели падения и грязи. И я один из них. Я был рождён из света, но вынужден страдать от одиночества без мысли на перерождение. Смотрю вокруг, а здесь лишь снег и вьюга, и крики из дома без конца! То стонет человек от собственной руки. Он одичал, как я в степи холодной, но безумию подвержен человек, что будет долго-долго с ним играть и забавляться. Все кости едким укором промывать. И как мне жаль, что тут безвластен я! Человек тот в доме слеп, что видит только снег. Но он догадываясь, кричит, ко мне за помощью взывает. Как он устал… Моя течёт бескрайня жалость. Но нечего поделать, увы! Я посылаю лишь помощника тебе, того, кто был твоим врагом. Его на путь я праведные заставлю встать, а вместе с ним пойдёшь и ты!» Настала тишина, и лишь ветер выл свою гневную зазывающую песнь. Внезапно почуял я запах. Крайне неожиданный запах! Обернулся, а на столике стояли две кружки залитые кипятком, из которых вился кверху полупрозрачный ароматный пар. И этого я не удосужился заметить. Видимо от моего рассудка остались лишь пустые слова. Я несколько минут смотрел на плавающие в травяном растворе ягоды, листья и мелкие палочки. Пить я не стал, ведь не хотел обжечься, да и чай наверняка предназначался не мне. Что же за хлопотливый хозяин ждёт гостя? И знать не хочется. Наверное, гость это я, однако пусть хозяин не хлопочет, не собираюсь оставаться я здесь. Когда проснусь, пойду приводить себя в Божеский вид в поросшую известковым налётом ванную, а после, надеюсь, не струшу и отдамся на наказание снежному ангелу, поддавшись его самой горькой, прекрасной песне, которую я когда-либо слышал. «Заснул с трусостью, заснул с отчаянными мыслями отдаться в волю кому угодно, лишь не себе. Полагаться на ангела, что бродит в стороне от всех, заблуждение. Он бродит по пустыне в блаженной тишине и говорит так тихо, так звучно и справедливо, что даже у меня струиться теперь горечь от совести. Я действительно злобен. Злобен потому, что не был рождён как мне того хотелось. Теперь, по его вине, я здесь убиваюсь от сожаления и жажды успокоения. Но как всегда, мы с ним в одной лодке. Делили одно вместилище, но я наконец вознёсся за свои стенания, и снежный ангел даровал мне тело подобное утренней дымке. Однако упокоение мне грозит нескоро, и великая печаль навалилась на меня. Я прозрел, червю, что смотрит в пустыню за окном, не видит ангела, а лишь его частично слышит. Как ему не повезло! Я хочу помочь ему достичь блаженства, но всё ещё теплится внутри меня некая злоба. Он решил за всех, что смерть освободит от всех напастей, эдакое лекарство для ума, но как ты слеп! Ты повёл своего гения, что сделал бы тебя счастливым, по самой мрачной тропе. Я не судья и карать тебя не стану. Лишь протяну руку помощи, как завещал внезапно сошедший пустынный ангел. Я заварил тебе чай, но ты остерёгся его как запуганная бесхвостая собачонка! О, горе, мне! Моя вина! Отныне знай, ты слышишь голос мой, весь дом тебе покорен и родим. Мой дом я разделю с тобой, и станемся родными душами. Я покажу тебе рябину за окном… Я больше не твой враг, но и не голос»