***
Неразгаданная тайна будоражила, зудела на краю сознания комариным писком, и на третий год к началу Зимних Ветров, будучи в одиночестве и без обязательств, Рубен свернул с накатанного Манлиева тракта по еле заметной заснеженной тропке и короткими переходами от одной лесной заимки до другой на третий день вышел к знакомому городку. Трактирщица, та же самая дородная тётушка, за постой запросила не дороже, чем летом, вино не разбавляла, разговором не донимала, дров не жалела, и оставшиеся до «Святой Ночки» дни Рубен провел, воздавая должное её стряпне, иногда проминая лошадь по окрестностям. Ездил и к заснеженному озеру, стараясь не дать воображению разыграться. Нет, он не верил, что встретит вот уже век как умерших людей, при жизни считавших его врагами. Но должен был убедиться в этом. По мере приближения праздника пустых комнат в трактире оставалось всё меньше. С одиннадцатого разыгралась метель, а к вечеру двенадцатого городок оживился, несмотря на всё крепчавшую непогоду. На центральную площадь стаскивали столы с угощением, лавочники раскладывали товар, натягивали от снега парусину над прилавками, детишки, которых никто не собирался укладывать спать, мелкими стайками носились по площади, путаясь у всех под ногами. По центру запалили костёр, как на Золотую Ночку в Алате, да только прыгать через него пока никто не стремился. Румяная трактирщица выкатила бочонок, распечатала, сняла пробу и принялась наполнять кружки всем желающим. Рубен встал в проулке, спрятавшись от ветра за крыльцом, куда не долетал свет костра, поплотнее закутался в меховой плащ и приготовился ждать. Солнца за метелью было не видать, но костёр давал достаточно света, чтобы не ошибиться. Он в избытке повидал такие сельские праздники, разве что проводились они обычно в тёплые летние ночи, а не среди зимы и в метель. Сейчас на площадь подъедет румяная дочка мельника на убогой крестьянской кляче, её объявят королевой праздника, «Молодой Герцогиней», она наберет сладостей, потанцует у костра, перецелует всех парней и, довольная, уберется домой — ждать, когда те зашлют сватов. Заголосил рожок, потом ещё один, его трель подхватила скрипка. И откуда взялась здесь, всё-таки не в Алате? Кто-то захлопал в ладоши, отбивая ритм, кто-то залихватски свистнул. Малышня уже водила хоровод вокруг костра, Рубен отвёл взгляд от огня, дать глазам отдохнуть, и вдруг увидел: почти рядом, в таком же проулке, от силы в полусотне бье от него, у ещё одной коновязи остановился Бьянко. Или всё же просто белый линарец? Метель так и бесновалась за спиной, но на площади ветер полностью стих, только огромные снежинки неторопливо падали с небес. Всадница, в дорогом дорожном платье конца прошлого Круга, легко спешилась, прошептала что-то коню на ухо, накинула плащ ему на спину на манер попонки и кинулась туда, к костру, в хоровод детей и подростков. Её заметили, кто-то радостно закричал здравницу, трактирщица нацедила большую кружку и протянула её запыхавшейся девушке в перерыве между танцами, пока музыканты переводили дух. Девушка благодарила, о чём-то расспрашивала, шутила с окружившими её людьми. Сейчас она стояла лицом к костру, и Рубен узнал её. Всё-таки её. Айрис Окделл.Рубен
26 марта 2024 г. в 18:06
Рубен Аррохадо, уже больше полувека как не регент, не первый маршал, не соберано, не герцог и не Алва… так вот, контрабандист, бретер и мошенник Рубен Аррохадо тщательно избегал показываться в Талиге. Хотя не было в живых уже никого, кто мог бы его узнать, всё же знакомые места навевали тоску, а в родном Алвасете однажды приняли за призрака. Со своим бастардом он никогда не ладил, но зла не желал ни Родриго, ни его потомкам, и причиной кровавого переворота становиться не хотел тем паче.
Он избороздил все моря вокруг Золотых, Багряных и Седых Земель, он путешествовал по алым пескам Зегины и ледяным торосам Агмарена. Пил всё, что горит, с пиратами Кир-Риака и парное кобылье молоко с холтийскими шаманами, которых даже бакранская Гарра когда-то считала грязными дикарями. Он любил Кэртиану, и от того, что узнавал её всё ближе, заглядывал в самые темные её уголки, любовь эта только крепла. Но всё же холод, темень и снег он любил значительно меньше, чем тёплое море и скрип снастей над головой.
Тем удивительнее было оказаться в Надоре. Попасть из Норуэга в Олларию хотелось как можно быстрее, слишком ценный груз, чтоб везти через Кагету, и проводник уверял, что места самые безлюдные и дикие. Городок в излучине Нада, тем не менее, диким не казался: аккуратные домики выглядели куда богаче, чем полагалось бы, учитывая порезвившегося в окрестностях вот уже век назад Зверя Скал. Непогода загнала горожан по домам, да и контрабандистам продолжать путь до её окончания не стоило, и богатый городок оказался кстати. В трактире недурно готовили, и мысль проторчать тут несколько дней не особенно пугала ни его, ни спутников.
— Ишь разгулялась погодка! — беззаботно трещал проводник, отвлекаясь от жаркого. — Хорошо мы крюк сделали, а то сидели б, пережидали это непотребство в каком шалаше. Заодно монеток вам прикупим. Без монеток в этих горах тяжело, а с монетками так ходи как на парад, в любую погоду дойдёшь, — как бы в доказательство выложил на стол монету в полсуана, старую, конца прошлого Круга, но отполированную пальцами до блеска. — А монетки, кроме как здесь, больше и не найти нигде. Молодая Герцогиня, Святой Герцогини дочка, в Святую Ночку их на сладости меняет.
Рубен заинтересованно кивнул, придвинулся к рассказчику поближе, подлил тому касеры, махнул трактирщице: мол, добавь ещё бутылку, и приготовился слушать.
— Как так случилось, не скажу, но раз в четыре года посередь зимы в самую метель встаёт на озере замок, как Круг назад стоял, и Святая Герцогиня отпускает дочку в ночь на празднике потанцевать, сластей для сестёр прикупить, лент каких да игрушек. Приезжает она, сам видел, на белой лошади, до утра танцует, радуется, а к рассвету уезжает. И расплачивается мелочью, и эту мелочь потом люди знающие у торговцев талл за суан меняют. С такой монеткой ни сель, ни лавина тебя не заденут, во всем Надоре завсегда дорогу найдёшь, и в бурю и в туман, и волки не тронут. Хотя про волков я сам не верю, волкам Создатель не указ, на то они и волки.
— Ой, да много ты знаешь, два раза тут гостил и уже горазд языком чесать? — возмутилась трактирщица, что принесла собутыльникам касеру.
Поймав заинтересованные взгляды, крикнула помощнику, чтоб подменил, подсела за столик и принялась рассказывать:
— То в конце прошлого Круга было, когда тана нашего последнего настоящего убивали. Тан в столице служил, а матушка евонная с дочерьми в том замке жили, что над озером. И узнала та матушка, Святая Герцогиня, что идёт на погибель тану войско от границы. Вот чтоб я знала, с кем тогда воевали, не то с Каданой, не то с Гаунау, один Чужой разберёт. И собирался тот подлец, что войско вёл, к сестре тана, к Молодой, значит, Герцогине посвататься, в столицу её отвезти, да на свадьбе к тану убийц подослать. И крепко молилась герцогиня, чтоб, значит, от сына погибель отвратить. И услышал её Создатель, и спрятал тогда замок в озере, считай, у супостата на глазах, а земли окрестные в такой узел завязал, что лет двадцать потом королю налогов не платили: проехать никто сюда не мог. Хорошо было, не то что нонеча. Да и нонче грех жаловаться, живём как у Создателя за пазухой, власти нам тут не докучают: вам, — кивнула она на компанию, со всей очевидностью опознав в них контрабандистов, — раздолье, нам достаток да приработок. Не то что в Лараке, у наместника на глазах, — рассказчица промочила горло ею же принесенной касерой и продолжила: — И брешут, будто в замке с тех пор в Рассветные Сады прямая дорога открыта. Кому сил нет больше лямку тянуть, идут Герцогине поклониться, чтоб, значит, заповедей никаких не нарушить. В этот год таких не было, а на прошлую Святую Ночку ушел один, инок калечный, из Славы навроде, в Сады Рассветные дорогу искал. Всё честь по чести: помылся, в чистое оделся, всё, что имел, детворе раздарил, на лошадь белую сел и уехал на закате к озеру, так и не видали его с тех пор.
— А возвращался ли кто оттуда? — полюбопытствовал проводник. — Из паломников?
— Ну… брешут, что был один. Как жену схоронил, по пьяни уехал. Да только вернулся не в ту же ночь, а четыре года спустя, седой совсем, он и так со смерти жены головой скорбный был, а, как вернулся, и вовсе… Пару лет маялся, у церкви жил, побирался, потом его сестра в Роксли забрала, — трактирщица пожевала губами и всё же добавила: — Герцогиня хоть и Святая, и в Рассветные Сады без волокиты определит, но брешут, что и при жизни обжор да пьяниц не любила, а уж нонеча тем более не жалует.
— А что за монетки волшебные, врали небось? — пробасил Рубенов напарник, дюжий детина, равно сильный и хитрый, но с лицом простодушного увальня.
— А те монетки, коими Молодая Герцогиня на ярмарке расплачивается, — они для Надоров навроде подорожной от последнего тана. Да только я считаю, выдумки это, лавочницы наши приработок нашли и рады. А вот кто уважит, спляшет с Молодой Герцогиней в Святую Ночку, тому и монеток не нужно, будет ходить по Надорам, как по родному дому, ни зверь его не обидит, ни погода. Только лихих людей опасаться, солдат да сборщиков податей, ну их к Чужому!
Он не помнил, сколько вылакал касеры, чем запивал и закусывал, и проспал весь следующий день. Бабьи сказки, уверял он себя. Они победили, они чудовищными усилиями перекатили свою бусину через Излом, и если на Изломе всем этим чудесам и нашлось бы место в Золотых Землях, то сейчас, спустя век, те должны были остаться только в страшных историях, что рассказывают зимней ночью у камина. Он твердо знал, что замок рухнул не от молитвы свихнувшейся мегеры Мирабеллы, а на шестнадцатый день от суда, где его приговорил бывший оруженосец. Мёртвый оруженосец. Последний здешний настоящий тан? Да, взбесившиеся Надоры спутали планы Робера, перекрыли дорогу Лионелю и породили множество слухов, но даже предатель… мальчишка не стал бы платить такую чудовищную цену за отсрочку, подаренную своему Ракану, за лишние несколько недель власти. Или стал бы?
Они отправились дальше на третий день, когда непогода отступила и те кривые окольные тропки, что заменяли контрабандистам наезженный тракт, хоть немного просохли. Но монетку Рубен, по совету проводника, прикупил, и, бывало, выудив из кошелька вместе с прочей мелочью, поглядывал на неё с недоумением: ему-то зачем она понадобилась? Ответ он знал и так. Как напоминание. Не забыть. Разобраться.