Что... поцеловать? Он правильно сейчас услышал? Это не собственное наваждение, не обман, не шутка, не издевательство, а реальные слова? Не искажение звуков? Боже, Джисон не знал, хотел ли он верить в то, что это реальность, потому что та была слишком… Слишком. Да, просто слишком.
Странно ли то, что хотелось поддаться этому искушению? Повестись и поцеловать, блять, как же хотелось. Однако Минхо же сейчас себя не контролирует, и если Джисон так поступит, то не будет ли это считаться попыткой использовать омегу в момент её слабости? Джисон не хотел принуждать.
— Джисо-он, пожалуйста, — ёрзает, просит,
смотрит. Цепляется глазами, в которых желание: яркое, всепоглощающее. — Хочу.
Можно ли…
Я холодный и суровый альфа.
Я умею держать себя под контролем.
Я следую своим принципам.
Я, блять-пожалуйста-Минхо-я-такой-слабый, альфа.
Джисон тянет омегу на себя, обнимая крепко. Обнимая так, чтобы лицом упереться в шею и спрятаться, сосредоточиться, но зря. Это было очень и очень зря. Блядский шоколад, запах которого стал густым настолько, что зубы больно стискивались и челюсть ныла от силы, с которой Джисон боролся с альфой внутри.
Его шею опаляют горячим дыханием так, что пальцы вжимаются в бока ничего не соображающего Минхо.
А точно ли он ничего не соображает?
— Минхо, нам не стоит, — альфа внутри, кажется, никогда так не надрывался криком с желанием ответить на поцелуй. Ведь а что потом? Поцелуются, а
потом? Джисон же не железный, не стойкий, чтобы отказать в следующих касаниях.
Лучше избежать.
Но как избежать того, кто льнёт к нему, жмётся и шепчет.
—
Поцелуй, — призыв к действию.
Минхо мажет влажными губами по шее, посылая мурашки по телу. Он хочет дарить тепло и касания, так чтобы его просьбы наконец перестали игнорировать. В нём говорят инстинкты. Но только вот они никогда не были настолько громкими, будто и сам Минхо — сама его личность — хочет этой близости. Такой неожиданно-нежной и заботливой.
Руки на талии ощущаются правильно. Тело, сидящее на альфе, — тоже. Минхо скользит руками к волосам Джисона, чтобы оттянуть, чтобы тот посмотрел на него, и он тоже — посмотрел. Что у того в глазах? Почему он прячется, если даже Минхо перестал это делать?
Там беспокойство.
Там желание сорваться.
— Нельзя, Минхо, — шепчет, замирая. Пальцы спутаны в толстовке, чтобы ни в коем разе не провести ими дальше,
ближе. К местам теплее и мягче: животу, бёдрам. Джисон глотает вязкую слюну, не в силах контролировать даже запах. Тот искрит гвоздикой и вином, насыщает комнату. Дышать сложнее.
Близко, блять, как же они близко.
— Один, всего один, — ведёт к щеке, чтобы обхватить и погладить. Он же позволяет, почему его не берут? Почему не ведутся на эти просьбы? Он недостаточно привлекателен? Даже для маленького поцелуя?
— Ты пожалеешь, — Джисон поддаётся крохотному порыву и ненадолго прикрывает глаза, наслаждаясь касанием.
Тело горит и изнывает. Каждое движение отдаётся импульсом, грозящим нарушить и без того слабую выдержку. Винный шоколад с примесью гвоздики. Насколько же ярко ощущаются контрасты. В температуре такой роскоши нет, ведь
всё накалено до предела. Бёдра, оседлавшие его, кажутся самой тягостной пыткой. Так нельзя. Нельзя, чтобы им сорвало крышу.
Джисон же в трезвом уме, так почему? Альфа внутри смеётся с того, что Джисон считает себя трезвым рядом с течным омегой. Он давно перестал таковым быть, когда вкусил горячего шоколада и податливого тела.
— И я, пожалею, — добавляет спустя время, которое тянется патокой. Густой такой же как запах.
Пожалею, если воспользуюсь.
Но и если не поцелую — пожалею.
— Я не хотел заставлять тебя, — глаза блестят пониманием. Там нет слёз, там только сожаления. — Мне просто показалось, что ты тоже бы этого хотел.
— Я хочу, — признаётся, размыкая веки. Сам сейчас заплачет от переполняющих его чувств. И какой из него холодный и суровый альфа, когда он готов пускать сопли от того, что так сильно хочет поцеловать омегу?
— Тогда почему ты останавливаешься? — приближается чуть ближе, так что дыханием щекочет кожу на чужом лице. — Если всё взаимно, то почему?
— Я слишком много думаю о том, что тобой движут исключительно инстинкты, —
я боюсь признать, что ты действительно хочешь меня поцеловать. — Не хочу, чтобы после ты думал, что я воспользовался твоим положением.
— Никогда не предполагал, что скажу такое, но перестань думать, — Минхо обхватывает и вторую щёку, немного сжимая. — Не бери на себя ответственность за мои действия. Буду ли я жалеть или не буду, разве это не моя проблема? Если ты… — заминается, чуть ведя плечами вперёд и опуская голову. Бёдра больно давят, потому что хотят сжаться. Смазка вытекает и жар сбивает речь. — Если ты сам не хочешь этого, зная, что будешь жалеть, то я же пойму. Но ты сказал, что, — снова поднимает взгляд, когда тело отпускает от небольшого приступа. — Сказал, что хочешь.
Джисон бегает глазами, давая в это время рукам свободу, чтобы те мягко приобняли, а не просто цеплялись в спасении. Минхо это чувствует, тоже расслабляясь.
— Да, сказал, —
неужели, он и правда берёт на себя так много? — Минхо, —
один поцелуй, он же ничего не изменит? — Тогда могу ли я…
— Можешь.
Минхо сокращает крохотное расстояние первым, целуя. Губы горят от того, насколько желанным оказывается поцелуй. Мягкие и будто невесомые касания, что боятся нарушить столь интимный момент. Близкий.
Оторваться или можно продлить? Можно ли растянуть, чтобы насладиться каждым миллиметром, который хотелось зацеловать до саднящих губ. Джисон крепче тянет на себя, на мгновение забываясь, всё же выдержка подводит. Альфа млеет, альфа мечтает никогда не отпускать.
Это опасно.
Джисону нужно остановиться, чтобы не обмануться, но… Ещё немного, совсем чуть-чуть. Ладони ведут ниже, к бёдрам, стискивая их. Продавливая ниже, чтобы омега ощущался каждой клеточкой тела. Чтобы он тёрся об него, разнося до невозможного много мурашек и поводов слиться во что-то цельное. Единое.
Адекватные мысли прощаются с ним, когда Минхо осторожно лижет языком чувствительные губы. Джисон бросает поводья, несясь на полной скорости в пучину собственного безумия.
У безумия есть имя.
Минхо.
Никто не произносит слов, отдаваясь моменту, который так сильно боятся разбить о реальность. В той, где они незнакомцы, переходящие явные границы друг с другом.
Джисон ведёт дальше, проходясь большими пальцами по внутренней стороне бёдер. Там раскалённая кожа, что чувствуется даже через тонкую ткань. Невозможно сосредоточиться на чём-то одном, когда во рту скользит мокрый язык, ласкающий. Минхо от щёк перебирается к шее, чтобы запустить пальцы дальше. Чтобы прощупать больше.
Можно ли ему?
Сейчас он совершенно забывает об этом подумать, потому что разум в тумане течки. Омега берёт верх над здравостью, потому что её наконец-то заметили. Обратили внимание и подарили касания.
Поцелуй.
Шоколад приторно сладкий и вино опьяняет сильнее. Градус повышается, отдавая волю чему-то новому. Они бредят, позволяя друг другу всё и больше. Джисон с нажимом очерчивает сгиб у бёдер, двигаясь дальше к мягким половинкам, чтобы обхватить и смять. Прочувствовать то, насколько мокрый омега над ним. Альфа внутри никогда так сильно не хотел убедиться в том, что это именно
он делает с омегой.
Где та забота, которая всегда рвалась из него? Неужели, желание исполнить просьбу настолько велико? Что с ним происходит и почему поцелуй настолько сладкий? А, может, забота проявляет себя по-новому? Так, как ей никогда не позволяли.
Минхо не может игнорировать действия альфы, поддаваясь его рукам. Пускай сделает с ним что-нибудь. Пускай завладеет, он ведь для этого сейчас настолько доступный: чтобы его заметили и вылюбили. Выдрали и использовали, потому что других вариантов быть не может.
Минхо же просто течный и нуждающийся. Недостойный. Но почему же в данный момент он так одержим касаниями, от которых не хочется бежать? И это ли потому, что с него не срывают одежду, не берут силой, не заставляют плакать?
Значит, эта забота есть? Джисон до сих пор обращается с ним бережно.
Тогда отдай её ему.
Заботься.
Будь нежным.
Пожалуйста, не рань меня.
Смазка течёт, не прекращая, пропитывая ткань насквозь. Джисон трогает ягодицы и подсаживает Минхо ближе. Тот чувствует чужое возбуждение, от чего мелькает мысль о доставлении удовольствия. Он так хотел ответить Джисону на его прошлые действия, что вот он — прекрасный шанс это исполнить.
Минхо проезжается задницей по члену, улавливая губами тихий стон. Джисону приятно, Джисон сжимает чужое тело, в попытках найти хоть какую-то опору. А омега такое любит.
Касайтесь его.
Любите его.
Движения медленные и плавные. Поцелуи жаркие и пленительные. Джисон так сильно хочет, чтобы не только ему было хорошо. Он в бреду, захвачен чем-то новым, но в силах провести пальцами к влажной головке, скрытой тканью.
Стон.
Такой мягкий и благодарный. Альфа так сильно жаждет
ещё. Чтобы омега над ним был растворен в нежности и укутан заботой. Чтобы эти стоны не прекращались.
Джисон двигает рукой в ответ на действия Минхо. Они развязны и так уязвимы, показывая то, насколько нуждаются в этом внимании. Член в руках пульсирует, изнывает, дергается, так громко показывая, насколько омега близко. Мягкие половинки продолжают давить на возбуждение, чтобы никто в этой комнате не забывал, как близки они к разрядке.
Руки Минхо очерчивают изгибы грудных мышц, впитывая и щупая упругость. Та взмокшая от пота и вздымается часто и глубоко. Дыхание давно сбито, потерявшись в сумбурных поцелуях.
Слова оказались не нужны, чтобы подарить друг другу момент близости. Главное, найти эти слова потóм.
Минхо кончил первым, изливаясь, но продолжая двигаться, чтобы и Джисон дошел до разрядки. Ресницы подрагивают, когда губы разлепляются тонкой ниточкой слюны. Та течёт с них на подбородок. Минхо так сильно хотел увидеть лицо альфы, когда он кончит, ведь из-за него. Из-за
его касаний.
Руки на бёдрах фиксируют тело, пока голова откидывается назад, чтобы пережить момент удовольствия. Минхо не выдерживает, целуя в линию челюсти, ведя дальше по шее.
Минхо так не хочет рушить то, что только что произошло. Как же долго он не чувствовал такого внимания… Однако нельзя.
Временно.
Это всё, блять, временно.
Они не в романе. И реальность такова, что они чужие люди, которые разойдутся завтра вечером, потому что течка закончится.
— Минхо, — зовёт хрипло. Прокашливается, чтобы голос перестал подводить. — Кажется, Дори видел концовку.
— Мы нанесли травму моему ребёнку, — резко выдыхает, стукаясь макушкой о всё ещё вздымающуюся грудь. Атмосфера резко меняется на непринуждённую, чему он, если честно, так рад.
— Существует ли котячий психолог, как думаешь? — Джисон гладит его по спине, пока ноги трясутся от неудобного положения. Усталость накатывает, грузно валясь на плечи.
— Найдём, — Минхо не хочет вылезать из объятий,
не хочет. Но понимает, что надо. Что без этого, он придумает себе, что и Джисон бы не хотел уходить от него. — Опять мыться, — ноет сонно.
— Зато потом чистыми будет приятно ложиться спать, — хихикает, понимая. Самому неохота.
Минхо беспомощно валится рядом, слезая.
— Отнести?
— Но ты же устал.
— Устал, — кивает, соглашаясь. — Но у меня всегда будут силы, чтобы отнести тебя. Всего лишь до ванны, Минхо, тут не так далеко.
— Так уж и быть, неси меня, — тянется руками в уже привычном жесте.
— С удовольствием.
Минхо пропускает эту фразу мимо ушей, отбрасывая в сторону желание сохранить где-нибудь эти слова, даже если это будет самый маленький и пыльный уголок сознания. Но это будет неправильно. Да и разве было в этом что-то необычное? Разве эти слова и довольную интонацию так сильно нужно сберечь?
Да.
Нет.
За окном село солнце, прекращая освещать комнату. Коты, кажется, устроились в лежанке на кухне, хотя вот Дори следует по пятам, выискивая с чем бы поиграть. С пятками Джисона, может? Острые коготки впиваются достаточно невинно для столь коварного плана со стороны любимого кота.
— Ой-ёй, Дори-и, — хнычет, чуть теряя равновесие. У него на руках вообще-то важный груз! — Милый, я с тобой обязательно поиграю, только дай мне немного позаботиться о твоём хозяине, м? Сжалься надо мной на время, пожалуйста. Вернусь к тебе.
Дори будто всё прекрасно понял и отстал от несчастных ног, носки на которых немного пострадали и теперь там имелись зацепки.
Минхо нечего сказать. Ему бы сбежать, чтобы пропищать от чего-то столь милого, но нужно хранить образ. Джисон делу совсем не помогает. Ванну ему набирает, сажает его в горячую воду, спрашивая: нормально ли ему. Ухаживает, моет, шелестит что-то несерьезное: рассказывает о том, что тоже мечтал о котах. А Минхо только и может, что слушать. Теряться в спутанной речи и колючих скрёбах мочалки, что сменялись нежными руками.
Он будто был не здесь.
Будто из него забрали на время возможность противиться и загораживаться.
Будто он смог принять ту заботу, которую ему отдавали, не задумываясь о последствиях.
Это ненадолго, Минхо знал. Эта ночь станет последней, когда они смогут поспать вдвоём. Провести её вместе. Когда Минхо можно побыть эгоистом и забрать это тепло себе. Он отпустит Джисона завтра вечером, легко — серьёзно? он ещё более глуп, чем считал, про какое
легко он себе говорит? — и без проблем.
Его мягко целуют в щёку, говоря, что пора вылезать. Минхо слушается, не сопротивляясь тому, что его вытаскивают и оборачивают в огромное махровое полотенце. Чувствует себя ребёнком, но почему-то плевать.
Омега внутри блаженно мычит от той заботы, которую ей дают. Наконец не плачет и не скулит, а улыбается.
Сердце улыбается.
— Я застелю диван, где у тебя постельное бельё? Под ним же? — спокойный голос вытаскивает из мыслей.
— Да, под ним, — ноги обуты в тапочки с зайцами, поэтому пятки спрятаны от холодного паркета. И от Дори.
Это Джисон справляется быстро или Минхо так потерян в размышлениях?
— Ты тогда пока ложись, а я пойду тоже сполоснусь, — чуть мнётся, наблюдая, как омега всё ещё тупо пялит на него. — Могу ли я попросить у тебя пижаму и полотенце?
— М? — промаргивается. — Ой, да, конечно, секунду.
Шаркает по полу к шкафу, чтобы выудить оттуда всё необходимое. Футболка в чёрную полосочку чуть больше, чем он сам; широкие шорты до колена с кармашком на заднице; полотенце размером с почти всего парня. Да, он любил такие, чтобы можно было завернуться побольше и не тратить силы на вытирание, чтобы само всё впиталось. Вот, что Минхо достал и всучил Джисону, услышав после благодарное
спасибо.
Надо же, теперь и Джисон походит в его одежде.
Интересно, а запах глинтвейна останется?
Время, кстати, ещё не такое позднее, чтобы ложиться спать. Хотя ванна, конечно, разморила и то, что произошло у них с Джисоном тоже… Это же можно назвать тем, что, ну, когда люди,
это… Блять.
Да. Он тёрся о член Джисона своей задницей, пока тот не кончил.
Да. Ему дрочили через ткань, пока не кончит уже он.
Всё. Занавес. Ни больше, ни меньше.
Минхо фыркает в пустоту, катясь гусеницей по расправленному дивану. Дори прибегает моментально, чтобы этот кокон раскрыть, играясь с концами полотенца.
— Надо переодеться, — бурчит в одеяло, лёжа на животе. Лицо полностью зарыто в покрывале. — Дори-и, почему ты не научился ещё приносить одежду из шкафа, — не видя, пытается рукой найти пушистый комок рядом с ним. И находит. Тот сразу начинает играться с пальцами. — Кусачий. И Джисона тоже покусал. А что если подумает, что я тебя совсем не воспитываю? Хотя и пусть. Что нам, да? Мы же больше не увидимся.
Минхо злится на то, что так много думает об этом. Он же сам хотел этой связи на
короткое время. Хотел, чтобы никто от него ничего не ждал, и сам он тоже не обманывался.
Просто познакомились,
просто хорошенько потрахались, отпустили и забыли, та-да. Только вот где-то всё пошло не туда.
Альфа. Главное звено этого «прекрасного» плана дало сбой. И всё пошло по совершенно непонятному маршруту, кажется, правильному, но от этого не более понятному. Минхо бы распутаться и покопаться в ситуации, но нужно ли?
Он бы хотел, чтобы было нужно.
Как и он сам стал кому-то нужным.
Минхо на самом деле задумывается о том, чтобы не отпускать. Глупый? Возможно. А глупо ли будет упустить? Тоже возможно.
Приходиться отвлечься, так как Дори тычется сухим носом в ладонь. Хочет внимания.
— Мой хороший, подожди, сейчас папа оденется и поиграет с тобой, — к сожалению, он вынужден подползать к краю дивана, чтобы стечь коленями на пол. Как же ему в падлу переодеваться, но не может же он уснуть голым? Не может. Попа замёрзнет, и Джисона никто не отменял. Было бы неловко валяться голышом.
Даже после всего что произошло. Минхо всё-таки воспитанный.
Футболок много не бывает, потому что те на все случаи жизни. Поэтому он напяливает на себя серую любимицу с минималистичным рисунком кота. Та дотягивает до середины бедра, так что можно обойтись без шорт, но в трусы втискивается. Фух, вот и готово. Сил потрачено много, поэтому вяло плетётся обратно к дивану. Бухается.
Подумать бы о чём-нибудь, да смысл? А ещё сил и правда нет. Течка… Боже, она отнимает слишком много его энергии. Дайте поспать неделю после неё. И это ещё повезло, что рядом альфа, чей запах и присутствие помогают переносить её без печальных последствий. Болезненных.
Мозг ставит себя на бесконечную загрузку, чтобы его не трогали, и лишь бесились, что он не отвечает. Всё, лавочка закрыта так же, как и глаза Минхо. Сон подкрался незаметно, и вот уже в комнате раздаётся мерное дыхание.
Джисон спустя какое-то время возвращается из ванной: чистый, сонный. Заметив умиротворенную картину в лице уснувшего Минхо с наполовину свешенными ногами, умиляется. Подходит тихо и осторожно, чтобы не потревожить; перекладывает за икры тело целиком на диван. Теперь надо как-то укрыть его одеялом.
Как же тяжело вытаскивать по сантиметру это грёбанное покрывало. Даже не тяжело, а
медленно. Джисон не сдастся, ведь это его последняя миссия перед сном, и он выполнит её с честью! Стукнуть бы себя по лбу, но он настолько устал, что ругать себя за какие-то глупости, желания нет.
Наконец Минхо укрыт и положен на мягкую подушку. Довольный выдох нарушает тёмную тишину. Джисон, может, и выполнил это небольшое задание, но точно ли ему можно спать рядом…? Они это не обговаривали. Не нарушит ли он тем самым личное пространство?
Я холодный и суровый альфа.
Я веду себя уверенно.
Я просто хочу спать, а больше мест нет.
Я, Минхо-ты-хоть-помычи-как-нибудь-согласно-что-мне-можно, альфа.
А Минхо ворочается, будто чувствуя этот тревожный взгляд.
— Лезь ко мне, — глаза приоткрылись лишь на пару секунд, а после с нахмуренными бровями закрылись обратно. Сон сильнее. Минхо переворачивается на бок, отчего щека чуть плющется о подушку.
Джисон расслабляется, потому что получил разрешение. Лезет тихонько под одеяло, и его тело обвивают чужие руки, притягивая. Видимо, обойдутся одной подушкой.
Спокойно.
Тепло.
После небольшого затишья послышался бесшумный топот. Коты решили составить компанию. Разлеглись, кто где: подпёрли спину и ноги с двух сторон.
Джисон не хочет засыпать, чтобы остаться в этом моменте как можно дольше. Но измотавшийся организм решает за него, погружая в сон.
Тихое сопение разносится в комнате покрытой ночным светом из окна. Под одеялом сплетены два тела, окруженные комочками шерсти. Внутри спокойно, оставляя греться там что-то тёплое: у сердца. Мёд заполняет комнату, смешиваясь с шоколадом. Сладкая сладость.
И утром она встречает их желанием никогда не разлепляться.
***
Минхо проснулся первым. Солнце слепило в глаза, пробиваясь сквозь сомкнутые веки. Тяжело. Сон не отпускал из своих объятий, и был кое-кто ещё, кто
не отпускал. Кто-то, пристроивший свою голову у него на плече. Кто-то, на кого Минхо закинул ногу, располагаясь на крепком бедре.
Кто-то.
Возможно, сегодня вечером Джисон и станет этим самым безличным
кто-то. Обычным, простым, неприметным незнакомцем. Когда их встреча превратиться лишь в увлекательную историю при встрече с друзьями. Когда три дня будут казаться секундами по сравнению с прожитым временем.
Минхо проснулся, понимая, что хочет обратно. Откатать часы назад, чтобы дольше ощущать чужое тепло на себе. Он глупый,
очень глупый, да? Минхо протискивается плотнее, чтобы щека вжималась в пушистые волосы.
Сохранить.
Продлить.
Задержать.
Они взрослые люди — не мудрецы, но и не подростки с бушующими гормонами, — которые могут поговорить и договориться о новой встрече. Но у всех же людей есть право на ошибки? Таких до слёз обидных. Могут же повестись на поводу у страхов, которые не испарились за пару суток? У них же есть право на испуг?
Обычный ужас от того, что в голосе просквозит безразличие, которое Минхо не переносит. До безумия.
Джисон начинает шевелиться, наверное неосознанно вжимаясь ближе. Куда уж ближе? Было куда.
— Доброе?
— Доброе, да, — Минхо отвечает, подтверждая вслух, что день начался. Что теперь отсчёт до расставания запущен. Он излишне драматичен? Накрутил себя? Надо собраться. Он проведёт этот день так, чтобы тот запомнился! — Как спалось?
— Мне ничего не снилось, а значит, прекрасно, — Джисон до сих пор не привык к солнечному свету, поэтому хмурит брови и веки почти не разлепляет, однако упорно делает вид, что смотрит Минхо в глаза ясным взглядом.
— Для полного счастья бутерброд с колбасой?
— Читаешь мысли. Я хочу есть, — видимо, Джисон хотел потянуться, чтобы размять затёкшие мышцы, и выпрямляя тело, лишь больше прижался к омеге. Кажется, он даже не понял, что произошло.
Только вот Минхо же уже с чистой головой, поэтому такие действия заставляют задерживать дыхание и считать до трёх, чтобы не сойти с ума.
— Тогда я пойду приготовлю нам, а ты полежи, — настало время выпутываться. Точно нужно?
Нужно.
Необходимо.
Минхо, давай.
— Ты лучший, — перекатывается на живот, когда диван опустел на одного человека. Подгребает подушку под себя, щекой устраиваясь поудобнее. Как же неохота вставать, благо, есть возможность.
— Нет, у меня есть тайные помыслы скормить тебе колбасу, что почти просрочилась, так что не лучший, — какой же он наглый. Воспитанностью и не пахнет, когда на телефоне появляется новая фотография.
— Правда?
— Шучу, у меня не портится еда.
— Я бы всё равно съел.
— Фу.
— Главное слово
почти просрочилась, значит, ничего страшного бы не произошло. Не выкидывать же.
— Буду иметь ввиду, — Минхо кусает себя за щёку, чтобы не продолжить фразу. Чтобы не дать надежд ни Джисону, ни себе. Ведь для чего ему иметь ввиду?
Если мне нужно будет спасти еду, позову тебя.
— Ага, — хихикает в эту несчастную вторую подушку, которая за ночь так и не пригодилась.
Минхо не позволяет себе задерживать взгляд дольше, уходя на кухню. И, может, стоило и задержать, но кто ж знал, что день приготовился к бегу на длинные дистанции, считая, что чем быстрее, тем лучше. Куда сыпется тот самый песок из часов, потому что за него не ухватиться, не задержать, не добавить ещё, чтобы спасти минуты?
Завтрак, просмотр документальных фильмов про тропики, обед, тв шоу точно по расписанию, ужин.
Идеальный спокойный выходной.
Не идеально то, что он закончился, и Джисону пора собираться домой, потому что завтра нужно выходить на работу. Минхо, вообще-то, тоже. Течка дала им передышку, не выявляя никаких ярких симптомов. Только голова весь день трещала и находиться вблизи
альфы хотелось ежеминутно. Чувствовать запах на себе, пропитывая одежду. С этим они справились прекрасно.
Коты расшевелились, когда поняли, что дополнительная чесалка за ушком и пуза, уходит. Уходит кто-то тёплый и мягкий. Дори лапами скребётся, просясь на руки. Дуни трётся о штаны, оставляя шерсть, которую видно на тёмной ткани. А Суни пялит на всю эту сцену, мяукая.
Джисон отдерёт себя от этой квартиры. Ему нельзя задерживаться ни на секунду, потому что абсолютно
всё кричит ему о том, что нужно остаться. Он сам себе орёт во всю глотку внутри, молясь, что не сделает ничего опрометчивого, только оставьте его здесь. Оставьте там, где он почувствовал, что его не отвергают и не отталкивают. Там, где он нашёл Минхо.
Я холодный и суровый альфа.
Я, захотев, получаю.
Я умею озвучивать свои желания.
Я, так-не-хочу-расставаться-с-Минхо, альфа.
Джисон же никогда не был избранным, не был исключением — никем таким особенным,
не был. Разве что-то успело измениться за эти пару дней? Возможно. Появился же Минхо и его действия, слова. В них плескалось что-то такое, от чего глаза блестели от чувств. Новых и необычных. Неизведанных и недоступных ранее. Может ли Джисон после такого позволить себе упустить Минхо?
Но не выглядит ли это как протянутая рука затворника за решётку? Он спасал других, однако сам был в том же положении, не имея возможности и сил выбираться из замкнутых рамок скованности и страхов. Потянулся на свет? Увидел блядский маяк в лице омеги, который моргнул ему спасительным:
иди ко мне.
Можно ли идти?
Ключ от решётки не найти, как же ему выйти?
Спасите его от страхов.
Страхов отказа.
Ошибок.
Невзаимности, безразличия и равнодушия.
Страхов того, что он не полюбит так, как должны любить альфы.
Страхов того, что его не полюбят. По-настоящему.
До тошноты много этого дерьма под названием
страх. Джисон трясётся внутри, метаясь из угла в угол, не зная что ему делать. Всегда прятался. Всегда сидел и не двигался в безопасном мирке с тенями от решётки. И последний раз, когда он подошёл к той вплотную, то встретил Минхо.
Может, не всё так плохо?
Сердце стучит где-то в глотке, когда Джисон мнётся на пороге и решается на абсурдную глупость. Авантюру, от которой нужно будет тут же бежать по лестничной клетке, чтобы никто не смог его догнать. Ни одна здравая мысль.
— Может, обменяемся номерами? Вдруг тебе понадобится ещё помощь с течкой или ну, знаешь, друг для выпить? Ой, то есть, я конечно, не настаиваю, да и не пью особо, но если бы ты позвал, я бы пришёл. Мне бы хотелось прийти. Хотя, наверное, нам и не нужно, только если бы ты хотел. Но если не хотел бы, то только скажи, пока я не добавил себе ещё больше очков неловкости…
— Да, давай обменяемся, — Минхо так рад, что, не скрывая, улыбается.
Теперь у них есть контакты друг друга и самое грустно-смущенное воспоминание о прощании.
***
Дверь давно захлопнулась, но Минхо всё ещё иногда к ней подходит. Чтобы обмануться, снова почувствовав запах глинтвейна, вытирает полочки и обувь, ручки дверей, даже глазок… Сумасшедший?
Да.
Джисон ушёл около часа назад, так что он тут забыл, м? Даже коты его оставили, учапывая в комнату, где до сих пор не убраны чашки из под чая и тарелки с крошками печенья. Минхо не может сконцентрироваться на хоть какой-то мысли из бесконечного потока информации, поступающей в мозг ежесекундно.
Там всё смешано, перебуторено и проезжено катком, чтобы закрепить эффект хаоса.
Блять, он серьёзно попёрся в бар, чтобы выхватить альфу посимпатичнее и использовать его для собственной выгоды провести течку легче?!
Да. Настолько отчаялся?
Да.
Минхо никогда не считал себя глупым, но видимо пора что-то менять в представлении о себе же самом. Кажется, он полнейший идиот, который подверг себя опасности уровня, блять, запредельного. Им могли воспользоваться до боли, крови, громких рыданий, и что хуже — до спермы внутри, которая могла бы привести к чему-то — он бы даже сказал крохотному
кому-то — серьёзнее. А потом выбросили бы.
Повезло ли ему?
Он использовал всю свою удачу на этот момент.
Джисон. Боже, они и правда встретились? Это не его течный бред и галлюцинации? Тот заботливый альфа, действительно существует? Минхо хочет ещё одной встречи, ведь они даже обменялись номерами! Разве это не знак? В нём заинтересованы?
Если бы в глазах были лазеры, Минхо бы сжёг к чертям собачьим всю кухню. Просто уселся на стул и сидит, смотрит, думает. Переваривает в голове всё то, что произошло за эти три дня. А произошло много.
Много хорошего. От такого можно улыбаться и жить своей беззаботной и одинокой жизнью, понимая, что счастье существует. Такое простое и приятное, с запахом мёда, гвоздики, цитрусов. Разное и вкусное.
Недозволенное больше.
Солнце постепенно садится, побуждая включить свет в комнате, в которую всё же пришлось перебраться. Посуды благо было не много, поэтому Минхо быстро управился, после удовлетворенно ложась на так и не заправленный диван. Пижама, что он выдал Джисону, сложена не очень аккуратной стопочкой около подушки. От такого хотелось улыбаться.
Но это же глупость.
Да?
Минхо же не будет умиляться чему-то настолько маленькому? Будет, добивая себя фотографиями в телефоне. Всё же это была реальность, которую он позволил себе запечатлеть на камеру. Хрупкие моменты тишины и нежности.
Он сошёл с ума за эти три дня.
Однако это было самое приятное сумасшествие, на которое ушёл весь его запас энергии. Он так устал бояться, винить себя, держаться строго обычных правил приличия, чтобы не набрасываться на незнакомого человека ввиду своей течки. Минхо считает, что не справился. Всё равно показал себя слабым.
И всё же он никогда не скажет, что жалеет о том, что подсел к незнакомому альфе, даже если обглодает себя до костей переживаниями. Обо всём и каждой мелочи.
Телефон в руках — почти спасение. Там заученный номер, закрепленного контакта.
минхо.
разрешаю тебе меня осудить, когда мы встретимся.
сынмин.
и когда эта встреча состоится?
минхо.
завтра после работы.
готовь свой взгляд и нотации.
сынмин.
они всегда со мной.
тогда в кафе напротив моего офиса около часов пяти?
минхо.
было бы славно.
У Минхо нет сил, и он верит, что найдёт те, после разговора с Сынмином. Он ему нужен. И Сынмин, и разговор. Только сначала нужно пережить ночь без кого-то тёплого рядом и рабочий день.
Удачи, Минхо, удачи.
…
Будильник — адова машина, разбудил, треща над ухом. Тело ломит от пережитой течки, напоминая о том, что она была и благополучно — ха, — закончилась. Минхо бьёт рукой по телефону в попытках выключить звонок. Маленькая кнопка никак не находится, от чего приходиться разлеплять от злости глаза и тыкать нормально — глядя.
Блядский понедельник.
Блядское холодное утро.
Блядский организм, который просит вернуть его обратно спать.
Минхо плетётся вяло в душ, чтобы хоть немного проснуться. Бодрится под горячей водой, тщательно вымывая из глаз остатки сна. Сушится, готовит завтрак и старается не вспоминать о том, что в квартире пусто. Что совсем недавно так не было, ведь был тот, кто играл с его котами, разговаривал с ним и пах пряным спокойствием.
Глинтвейн.
Квартира хранит в себе этот запах, не успев выветрить. Та совсем маленькая от того и концентрация гвоздичного вина больше. Особенно там, где они провели ночь.
Боже, он залез к нему на бёдра.
Поцеловал
.
Поцеловал…
Нужно собираться дальше, не обращая внимания на назойливые мысли. А они именно такими и были —
назойливыми. Бескомпромиссными. Затягивающими. Всё действительно оказалось временным. И как теперь работать, м? Как оставаться собранным, когда в голове нет ничего кроме альфы, заставившего — естественно, не специально и не насильно — чувствовать.
Коты покормлены, портфель собран — лучше бы и мысли так получалось складывать по кармашкам, удобно и можно всё найти — и сам он ухожен и одет. Рубашка и брюки, ничего сложного и вычурного — мега официозом он и не пахнет. Просто опрятный сотрудник, делающий свою работу, чтобы получать не самую большую зарплату и вкусно жить на эти деньги.
И в этом есть определенное счастье. Но сюда хотелось заграбастать одного альфу… Одного парня, которого хотелось узнать получше.
Минхо лучше оставит все размышления на потом, ведь иначе не получится сосредоточиться на продажах, отчётах и других немало важных вещах. У него ещё будет время помариновать себя и в переживаниях, и в упущенных возможностях, и в глупых поступках, словах.
Потом.
Бесконечное количество записок распространяется по всему рабочему пространству, чтобы ничего не забыть и выполнить всё в срок. Минхо любит порядок, поэтому даже эти мелкие бумажки имеют своё место. И, конечно, они все одинакового цвета, чтобы не рябить в глазах.
В общем офисе душно, потому что никак не договориться о том, насколько же включать кондиционер и нужно ли вообще это делать. Сколько же было тут срачей, не сосчитать. Но не может же быть всё гладко, верно?
Благо коллектив всё равно остаётся хорошим. Разношёрстным — ужас, но
хорошим.
Минхо понимает, что уставал бы куда больше, если бы контактировал с людьми неприятными и недоброжелательными. Однако первый день после выходных — особенно таких — идёт из рук вон плохо. Под конец рабочего дня, Минхо как примагниченный смотрел на стрелку часов, подгоняя ту тикать быстрее.
Как только та достигает пяти, подхватывает портфель и улепётывает, сверкая пятками. Завтра с головой занырнёт в бумаги и компьютерные сложные программы, но не сегодня. Сегодня у него экстренная терапия с другом.
Сынмин уже сидел за столиком в кафе с чашками кофе и десертами, когда Минхо вошёл туда слегка запыханный. Они работали совсем рядом: в соседних зданиях. И это не могло не радовать.
— Привет, — звучит голос, изученный годами дружбы. Спокойный, как-то перенося это спокойствие и на собеседника. Не всегда, конечно, но по большей части так и происходит.
— Привет, — плюхается на стул напротив. Сидушка хоть и выглядит твёрдо, ощущалась куда мягче.
Запах от вкусностей просто прекрасный.
— Минхо, как твои выходные?
— Нормально, — отмахивается рефлекторно нейтральным ответом. Сынмин смотрит на него прямо, отпивая кофе.
— Ну-ну. Это нормально из серии
отвяжись с вопросами или
разговори меня, потому что не знаю с чего начать?
— Второе.
— Тогда как прошла твоя течка? Минхо, было больно? — в руках сжимается напиток горький, горячий. Друг беспокоится, на самом деле, открыто это показывая, просто нужно видеть. Правильно разглядеть мимику и расслышать интонацию. Не всегда выходит, но достаточно чувствовать, что рядом есть тот, кому на тебя не плевать.
Минхо делает глоток, прочищая горло.
Ему нужен разговор.
— Нет, было спокойно. Больно только от мысли, что мы можем больше не встретиться. Из-за собственных страхов. Сынмин-а, а вдруг он дал мне свой номер только из вежливости?
