не холодный, не суровый

      Джисон в ступоре. Коты? Нет, против котов он ничего не имеет, а наоборот, любит всем сердцем, но его настолько выбил из колеи Минхо, что он только и может, что тупо моргать, наблюдая за тем, как омега пытается найти свои вещи. Тот семенит туда сюда — из гостинной в ванную, из ванной в гостинную — в поисках необходимого. Джисон, наконец придя в себя, окликает его.              — Минхо? Давай я покажу, куда сложил твою одежду, — встает с кровати, цепляясь за возможность помочь.              — А? Да, давай, — мельтешит. Ладонями трёт плечи, чтобы согреться. Только что вылез из-под теплого пледа, поэтому разница температур с прохладой комнаты — ощутима. Пробирает от пяток в коротких носках до самой взлохмаченной макушки.              На самом деле, Минхо уже нашёл свою одежду, так как её не то чтобы прятали. Лежала себе спокойно на стиральной машинке, дожидаясь его. Но, честно, ему не очень хотелось её надевать… И причина-то глупая, — как он считал. Было всё в простом желании — дожить до дома. Течка в самом разгаре, что ли? Минхо не знал, можно ли так выражаться, но выражался. Тело было совсем слабым в данный момент. И это стало куда ощутимей, когда он резко вскочил с кровати, выбравшись из-под шерстяного пледа.              Однако свою просьбу считал… Странной. Джисон, наверное, посмеётся. Скажет, что брезгует, ведь Минхо может запачкать одежду, пока из него вытекает смазка или, в принципе, сильно потеет. Минхо чувствует себя грязным; сколько бы ни мылся, — это чувство не пропадает. Обитает внутри, вживляясь в извилины. Возможно, Джисон дал пойти крохотной трещине в обороне разъедающих мыслей, но она пока что слишком неприметная.              Скоро Джисон вернётся с его свитером, брюками и остальным, а значит времени на то, чтобы озвучить желаемое — всё меньше. Минхо понимает, что, возможно, без вещей альфы на нём, сойдёт с ума в такси или уже на выходе из подъезда.              Омега внутри скулит, желая ощущать запах глинтвейна, и это далеко не тоже самое, чтобы быть просто рядом и прислоняться носом к шее. Это будто утоление прихотей собственника, которому позволили быть в чужом.              Странно, но необходимо.              Чужое, но ставшее близким.              — Минхо, я принёс, — окликает, всматриваясь в омегу, который подвис на месте.              — Да? Спасибо, — берёт нéхотя, заливаясь краской.              Перед ним плывет комната, а вместе с ней и Джисон. Сердце раскаляет тело, разгоняя кровь быстрее, а руки покрываются потом. И страшно, и неловко, и ещё раз — страшно. Его же не выкинут за шкирку как какого-то дворнягу на улицу? Минхо хочет быть дерзким и прямым в своих желаниях как в повседневной жизни, но сейчас у него течка, и мысли, которые всегда прячутся где-то далеко, вылезают наружу.              — Минхо, что-то не так? — Джисон беспокоится, так как омега застыл, продолжая что-то высматривать у него на лице.              — А могу ли я, то есть… Мог бы ты, ну, — комкает пальцами принесенные вещи. Нервничает, даже не скрывая. Потому что просто не в состоянии этого сделать; признаться в том, что он нуждается.              Джисон не перебивает, дожидаясь того, чего от него хотят. Дышит глубже, так как шоколад снова стал заполнять комнату, а его мозг, как по щелчку, — плавиться от такого. Да, он слабый до этого омеги запаха.              — Могу ли я поехать в твоей одежде? — выпаливает, собравшись на несколько секунд с духом. Эта смелость временная, потому что смущение затмевает абсолютно каждый внушительный кусок сознания. И Минхо рад бы забыть об этом после, только вот этому не суждено сбыться.              Отказ он точно запомнит надолго. Точнее, свой позор. Надо держать мысль о том, что это всё временно, чтобы справиться с неловкостью. Да, так будет легче.              Фильм давно играет где-то на фоне, пока они сосредоточены друг на друге. На реакциях и поведении. Уже даже плевать на запахи — насколько это возможно, когда все органы чувств обострены — главное, только в глазах.              И у одного там страх.              А у другого — желание спасти от страха.              — Можешь, конечно можешь, — Джисон не жмет из себя улыбку, она появляется сама собой, когда плечи Минхо расслабляются. Он и сам с ним — расслабляется. Неужели, это из-за такой просьбы Минхо так распереживался? Хотя был бы Джисон на его месте, возможно, так и не решился бы.              — Спасибо, — и дальше стоит, не зная, куда себя деть.              Джисон очухивается, понимая, что ему нужно найти что-то более менее приличное. Блять, и где он такое нароет?! Дай бог, чтоб постирано было. Ну и позорище будет сейчас, если обнаружатся какие-то пятна нелепо-грязные или пóтом вонять будет. Морщится невольно, радуясь, что его не видно, так как спиной стоит к омеге. Копошится деловито-важный в поисках, а это было не просто.              Сзади звуков совсем не слышно, хотя шуршание комков одежды служило отличным глушителем чего-то постороннего.              И наконец, — спаси его от позора — он находит что-то приличное. Болотного цвета толстовка каких-то космических размеров; немного потёртые топленые штаны спортивного типа; футболку монотонно-серого цвета, чтобы что-то прилегало к телу, и омега не замерз.              — Вот, — всучивает в руки кое-как сложенные вещи. Джисон сам себе не даёт быть уверенным.              Я холодный и суровый альфа.              Я не смущаюсь тому, что Минхо сейчас будет в моей одежде.              Я не ведусь на шоколадный запах.              Я, блять-Минхо-почему-ты-такой, альфа.              — Спасибо, — берёт и видно, что ему так же неловко, как и Джисону. Ускальзывает быстро в ванную, чтобы переодеться, оставляя за собой шлейф густого запаха.              И как же они поедут сейчас в машине?              Джисон сворачивает плед, укладывает подушки, в общем, делает всё, чтобы хоть чем-то себя занять. На плечи накидывает заношенную толстовку на молнии. Та пережила самые шумные и неловко-вспоминающиеся прогулки с Чанбином — и переживает до сих пор; — его выпускной с общественным туалетом; жару в плюс двадцать семь, ни разу не пропотевшись насквозь. Чудесная и удобная. Если честно, Джисон не любитель раздеваться по погоде. Всегда должно быть что-то надето сверху футболки, а на ногах неизменные кроссовки.              За методичным выравниванием уголков подушек, Джисон и не заметил, как щелкнула дверь в ванной. Минхо вышел и топтался на месте пока что только пару секунд, боясь тревожить — и так уже одежду попросил, его максимум уверенности исчерпался.              И, может, не будь у него голова в тумане течки, то шлепнул Джисона по заднице, — которая так манила её потрогать, — чтобы оповестить, что он закончил со сбором, но, увы, ситуация иная. Он всё ещё омега, текущий и жаждущий внимания, а не дерзкий и нахальный Минхо.              Его всё ещё держат низменные — как он их сам называл — инстинкты.              Он заложник, но Джисон протягивает ему руку через решетку.              — Ой, ты уже всё, да? — улыбается.              — Да, я всё, — и Минхо не может не ответить тем же. Улыбается.              — Тогда, диктуй адрес, закажу нам такси, — высучивает из кармана телефон, тыкая в нужное приложение.              И вот, снова такси до дома. Но как же много поменялось. Не только адрес — ха, остроумно, — но и их отношение друг к другу.              Больше, чем незнакомцы. Они зависли на ступенях странных любовников и довольно близких по духу знакомых. Ни то, ни другое, ни третье — если такое бы было, а такое точно было — кто же тогда?              Джисон думать об этом не хочет.              Минхо, если честно, тоже.              Им бы пережить эту поездку без происшествий, потому что по ощущениям это сделать будет сложно. У Минхо течка, а у Джисона… Борьба с самим собой. Они вместе сидят на заднем сиденье: Минхо, сжавшись у окна; Джисон посередине, так как омега мягко прихватил кусочек его толстовки, задерживая рядом.              Тяжело.              Вот правда — тяжело.              Навигатор показывал полчаса дороги, — если они не соберут никаких пробок, — а этого времени вполне хватит для того, чтобы оба сошли с ума. Помешались на запахах, которые нужно — даже обязательно — скрывать. Но горячий шоколад так и грозится заполнить каждый миллиметр пространства, будоража и завлекая. Джисон не поскупился на такси уровня комфорта, поэтому хотя бы об адекватности водителя можно было не переживать, ведь у тех в договоре прописан запрет на касания пассажиров. А штрафы ни у кого платить желания не было. Камера всё фиксирует.              — Джисон…              Минхо плотно сводит ноги; натягивает рукава огромной толстовки; прячет глаза за небольшой тёмной чёлкой.              — Да?              Джисон шумно сглатывает, цепляясь взглядом за карие глаза — слезливо-нуждающиеся. Он должен быть стойким. Должен быть опорой. Должен быть тем, кто сохранит трезвость ума и доведёт их до нужной квартиры.              Должен быть…              — Могу ли я обнять тебя?              Блять.              Как тут быть холодным и суровым?!              — Можешь, — сам делает первый шаг, легонько обхватывая талию омеги.              Минхо пробирается ответно пальцами, огибая тело Джисона. Носом тычется в место рядом с ярёмной ямкой, еле слышно втягивая запах. Но они настолько близко сейчас, что это действие не остаётся незамеченным. Зажмуриться бы да поддаться ближе, прижимая и овладевая, но это было бы неправильно.              Да? Было бы?              Джисон продолжает настаивать у себя в голове на том, что нельзя пересекать неизученных границ только если ему не скажут, что можно. А Минхо вроде как сейчас разговаривает на языке жестов, а Джисон вроде как абсолютно его не понимает. Говорите с ним, пожалуйста. Иначе он сам себе всё надумает и сделает это обязательно не так как нужно. А как нужно? Никто не рассказывает. Вот и приходится натыкаться на неверное толкование.              Прилетает сильно. Отпечатывается надолго.              Это прошлое, собранное из множества ситуаций. Опыта, если быть точным. Ничего страшного в нём нет, только страшно то, что он творит с мыслями.              — Можно услышать… — Минхо пальцами перебирает ткань кармана толстовки. Джисона. Не отлипает от него, будто боясь лишний раз шелохнуться, но тело расслаблено. Чуть плечи правда подняты и ноги сжаты, однако — не беда. В такси сложно отдаться моменту.              — Запах? — догадывается, так как омега уже так выражался. В их первую встречу, день. В ванной…              — Да, запах, — Минхо благодарен за то, что его понимают. Что не нужно мямлить, объясняя, — а мямлить бы он стал, потому что вкупе с течкой идёт и чрезмерное смущение, — и не нужно вымаливать.              Джисон его услышал, давая услышать в ответ пряность.              Гвоздичное вино.              Они кутаются в запахи друг друга, как во что-то нужное. Что-то давно изученное и родное. Будто всё, что происходит — не странно, и такая связь с незнакомцем нормальна.              Минхо глубоко дышит, наполняя лёгкие и успокаивая свою внутреннюю омегу, которая возилась в попытках устроиться поудобнее. С глинтвейном это сделать вышло, словно это как раз то, чего не хватало. Не хватало Джисона… И не думать бы сейчас о том, что это всё ложь, обман и провокация — хотя какая тут может быть провокация? — однако Минхо настолько привык к тому, что не признаёт собственные желания и потребности, что отмахивается мысленно от любых розовых очков.              Такого добра ему не надо.              И хорошо же? Зачем нужны эти розовые очки? Минхо обходится без них и смотрит на мир здраво. Только вот на себя ему так не посмотреть. Себя он видит никаким. Что всё это маска из дерзости и резкости, которая снявшись покажет, что там внутри он пустой и ничего из себя не представляющий.              Минхо некомфортно от себя.              Минхо жмётся ближе к тому, кто с ним всего лишь на время.              Нужно ловить момент, когда руки лежат на тёпло-уютном теле, а нос пропускает гвоздичный и пьяный запах. Поездки на машине всегда приносили определенное удовольствие, но вот так — под боком у кого-то заботливого — они стали поставлять куда больше счастья. Такое можно и запомнить, чтобы возвращаться одинокими ночами, понимая, что такого у него никогда не будет.              Многовато подавляющих мыслей за половину пути. Это не дело. Минхо нужно собраться в кучу, чтобы не задушить себя собой. Лучше он прижмётся ближе к Джисону, осторожно протягивая руку к чужим пальцам. И альфа, поняв без слов, обхватывает нежно и начинает поглаживать. Такое успокаивает.              Минхо немного расслабляется, давая волю всепоглощающей сладости.              Он даже не подозревает о том, как сильно его хотят прижать ещё ближе, забирая весь тот невыносимый жар, коим пышет его тело.              Такси мчится по освещённым улицам, маневрируя между машинами. Дорога не так длинна, чтобы прикрывать глаза для сна, но чтобы просто ощутить хрупкость момента — можно и сомкнуть веки. Прохладный ветерок кондиционера обдувает распаленные румянцем щёки, а из-за чуть приоткрытого окна чёлка сыплется на лицо. Хочется поправить, так как щекотно, но бог с ней. Пускай закрывает лоб, пускай треплется, пускай.              Сейчас главное не сорваться.              Минхо на скулящие просьбы погладить его.              Джисону на зудящие желания погладить Минхо.                     

***

                    Минхо поворачивает ключ и слышится щелчок открытия двери. Его ноги совсем не держат, благо руки прекрасно цеплялись за талию Джисона. Тот обнимал крепко. Подсознание рвет и мечет, чтобы на него обратили внимание и внимали всем просьбам, а там: быть ближе, накормить, уложить спать… поцеловать.              На звук прибегает серый клубочек, мяукая. Минхо чуть ли не валится на колени, чтобы поприветствовать своего кота.              — Дори, папа вернулся, — и тянется рукой. Джисон придерживает того, чтобы не свалился, и вместе с ним приседает на пол.              — Милый, твоему папе нужно полежать, — ласково обращается.              — А меня милым ты не звал, — бурчит, но не недовольно, скорее немного дразнясь. Он не играется, потому что какие тут игры, если бы он от такого обращения поплыл, пропал и засмущался. Всё же что-то настолько милое — непривычно.              — Это смущает, — Минхо не заметить с такого ракурса, но тот чуть отворачивается. Уши предательски краснеют.              Он никак не может принять тот факт, что в его руках омега, и что они у того дома. Как быстро летят события, которые раньше повторялись днём сурка.              — Мы вместе мылись, о каком смущении ты говоришь? — уголки губ дергаются вверх, а голова поворачивается к лицу Джисона.              Близко.              За время дороги у Минхо немного получилось привести себя в порядок. Свои мысли. Поэтому он так отчетливо ощущает, какое напряжение тянется между ними. Оно не напрягало, скорее удивляло. Минхо никогда бы не подумал, что приведёт кого-то незнакомого домой, однако для себя решил, что если Джисон доверился ему и привёл в свою маленькую обитель, то он ответит тем же.              Доверие на доверие.              Руки Джисона всё ещё держат его за талию, а нос в опасной близости к румяной щеке. Минхо заворожен, когда лёгкие начинает заполнять освежающий цитрус. Щекочет в настойчивом желании провести по теплой коже и ощутить в касании этот вкус. Слизать было бы даже лучше…              Минхо становится до непривычного одержимым, когда думает о том, что хочет сделать с Джисоном, чтобы почувствовать запах как можно глубже в себе. Смешать со своим, вдыхая контрасты.              — О самом обычном смущении. Тебе разве самому не было бы неловко, если бы я вдруг обратился к тебе милый? — шелестит, поддаваясь давлению любопытного взгляда.              Кот продолжает ластиться к рукам Минхо, пока хозяин бессовестно залипает на плавные черты лица при слабом свете, который есть только из-за больших окон в комнатах. Хочется пальцами провести по щеке к губам. Те, наверное, мягкие. Минхо старается игнорировать воспоминания, когда Джисон касался его шеи этими губами, потому что сойдет с ума от той нежности.              Нельзя так с ним.              Нельзя столько делать для него.              Нельзя сидеть в его квартире и смущаться какому-то обращению.              Нельзя, потому что у Минхо нет ни капли сил выгонять из сердца кого-то настолько теплого.              Тепло не только от слов, что говорит Джисон, но и от действий. Минхо не будет плакать, не сейчас и не потом. Он сильнее, чем кажется. А слёзы — блажь, которую он себе позволять не хочет. Хватает в течку быть размазанным и жалким, тогда-то накопленная в организме соль и выходит из него. И таким он предстает перед Джисоном? Размазнёй.              — Было бы, — признаётся, замирая на ещё одну секунду, рассматривая, — но мне бы понравилось, — и отворачивается обратно к Дори, будто сказал что-то такое, от чего нужно спрятаться.              Джисон молчит, и Минхо не видит выражение его лица. Наверное, это к лучшему, ведь тогда можно выдумать, что альфа улыбается, когда как в реальности это могло оказаться отвращение.              — Хорошо, я запомню, — Джисон не даёт переварить свои слова, осознать, так как поднимает Минхо. На руки. — Пойдём, тебе нужно прилечь.              — А покормить котов? А почистить авто-кормушку? — вопрошает, позволяя себе укрыться в изгибе шеи. Зря, ведь сложно сдержать порыв поцеловать, но у Минхо получается. И дело не в выдержке, а в том, что до дивана было недалеко.              — Я справлюсь, — укладывает бережно, — только скажи, если есть какие-то нюансы, которые мне обязательно знать по поводу кормёжки? С чисткой я разберусь думаю.              — В жёлтую миску надо положить только кашу, в серую побольше корма, а в синюю всего понемногу, — говорит, пока на него накидывают плед.              — Понял, — улыбается, уходя тихим шагом.              Минхо тупо пялит в потолок, вслушиваясь в звуки. В начале всё довольно тихо и доносились только шорохи открытия ящиков, скрёбанье по пластику и звук включенного крана. После умилённые писки. Видимо, Дуни тоже вышел проверить кого их котопапа притащил.              Лёгкая улыбка сама появляется на лице, когда Минхо слышит вежливые шепотки, сюсюкающего альфы.              Можно тебя погладить?              Боже, какой ты утипушечный.              Сладенький, меня зовут Джисон, а тебя?              Такой мягкий…              Дом наполняется чем-то новым. Жизнью, которой раньше будто не хватало, сколько бы котов Минхо не заводил. Нет, он любил их до беспамятства, но чувство неполноценности счастья не покидало его. А сейчас? Сейчас Джисон гремит на кухне мисками и шипит на себя же.              — Что случилось? — конечно, Минхо дёргается, спрыгивая с дивана, не обращая внимания на потухшее зрение. Скоро придёт в норму, как и слабое тело, что старается удержаться, хватаясь за дверной косяк.              — Ой, Минхо, прости пожалуйста, что побеспокоил, — Джисон в глаза не смотрит и по голосу казалось, что тот сейчас упадёт на колени и будет молить простить: вот насколько извиняющимся он звучит. — Надо было поставить миски подальше от края, боже, я сейчас всё приберу. Прости, что тебе пришлось встать с кровати. Минхо, я тут уберу, иди, прости пожалуйста, — тараторит куда-то в пол, судорожно собирая прилипшую к полу кашу. Салфетка пропитывается насквозь, намекая, что надо бы её поменять, но Джисон будто не замечает.              — Эй, Джисон-и, — приседает на корточки, но чуть валится вперёд, вовремя успевая опереться пальцами. — Всё нормально, с кем ни бывает, — как успокаивать?              Минхо растерян.              Джисон напуган.              — Со мной бывает, прости, Минхо, — он будто не слышит, оттирая еду. Салфетка рвётся и идет катышками, разводя ещё больше грязи. — Блять.              — Джисон, всё нормально, — чуть подползает на носочках, чтобы накрыть ладонями руки Джисона. — Ничего страшного, никто же не пострадал. Ты не разбил их, не уронил на котов, не испачкался сам, а значит — всё хорошо.              — Не хорошо, я побеспокоил тебя.              — Я бы всё равно не смог заснуть, пока у меня дома гость.              — Но…              — Без но, Джисон, — Минхо хочет посмотреть в глаза. Хочет прижать ближе. Хочет объяснить, что всё нормально, потому что так и есть!              Хочет. И Джисон поддаётся.              — Хорошо, — мямлит, упираясь взглядом за то, как его придерживают за руки. — Я тогда уберу всё…              — А я покормлю, — улыбаясь, договаривает.              — А ты покормишь, — наконец решается, чтобы посмотреть в глаза напротив. И там нет гнева, лицемерия, омерзения — ничего из того, что он уже успел себе надумать. Кажется, реальность куда мягче, чем он себе построил в мыслях.              Дори вошкается рядом, напоминая, что, вообще-то, не против покушать. Дуни пялит на них из-за угла, чуть склонив голову набок.              — Они ждут, — заметив питомцев, хихикает Минхо. — Суни, правда, заныкался где-то. Он тебе понравится, такой большой пирожок, — поднимается на ноги, и Джисон зеркалит это действие.              — Уверен, что понравится. Я котов люблю, — и нельзя ему зависать на умилённом воспоминаниями о своих животных Минхо, но зависает.              — Это хорошо, — перекатывается с пятки на носок от маленькой неловкости. Лишь бы уши не покраснели. Опять.              — Ага, — он тоже жмётся, не обращая внимания на то, что испачканная салфетка всё ещё в его руках, а каша — на полу.              — Что ж, это… — тянется к шкафчику, чтобы достать упаковку уже влажных салфеток. — Вот, в общем, так будет легче оттереть. Или мог бы я…              — Нет-нет! Я займусь, — спешит забрать из рук, чтобы устранить беспорядок самому. — А ты корми, как и договаривались, — подмигнуть бы, чтобы побыть дерзким, но сил хватает только на мимолетную улыбку. И то сжатую.              — Угу.              Каждый занят своим делом, а после и котики подключились, уплетая — на чистом между прочим полу! — ужин. Суни всё же пришёл, покачиваясь бочками и пристраиваясь к своей желтой миске. Джисон завороженно смотрел, фоткая с разных ракурсов, и Минхо видел в этом себя. Забавно, вот как он выглядит со стороны, когда на корточках выгибается во все стороны, чтобы запечатлеть лучший момент?              — Может, ты тоже хочешь есть? — интересуется Минхо, заглядывая в холодильник. Морозец бежит по щекам, остужая. То, что надо.              — Не отказался бы, — поднимается, придерживаясь руками за колени, но те всё равно хрустят. — А что предлагаешь? — Джисон подползает сзади, не касаясь чужой спины, но Минхо чувствует его присутствие.              Чувствует, пока в голове проносятся события того, чем всё закончилось в прошлый раз. Тело помнит, ведь прошло не так много времени, и если честно, пройди хоть месяц, Минхо бы помнил. Это не так просто забыть, ведь тёплые руки альфы проникли к самому сердцу, бережно обхватывая со всех сторон. То бьётся слабо, но старательно. Качает кровь как может, пока его охраняют заботливые ладони.              Но страшно.              Вдруг они сожмут сильнее, чем нужно и воздух перестанет поступать?              Вдруг станет невыносимо раньше, чем течка закончится?              Вдруг без этих рук его сердце замёрзнет…?              — Можно поесть тушеные овощи с мясом, — наконец выныривает из мыслей. Снова рассеян.              — Звучит вкусно, — голос совсем рядом, но Джисон не нарушает дистанцию, сторонясь. И это осознанно. Он не хочет навязываться. Не хочет казаться озабоченным. Не хочет быть в глазах омеги нуждающимся до касаний.              Лучше оставить время для разговоров: не личных, а скорее поверхностных, чтобы лишний раз не привязываться. Им наверняка есть что обсудить. Как минимум — котов.              Стук тарелок и жужжание микроволновки, разогревающей их ужин. Домашняя атмосфера витает в воздухе, и каждый ловит её, отпечатывая. И запахи, и обстановку, и друг друга. Было комфортно, отчего становилось странно, однако пора было уже привыкнуть. Нужно сосредоточиться на том, чтобы пережить сегодняшнюю ночь и завтрашний день.              Дальше работа. Дальше течка закончится. Дальше другие дела и им бы по-хорошему разойтись. Никто не сомневался в том, что это будет именно хорошее расставание. Если не считать невыносимую тяжесть от этой мысли. Ну не в разных же они городах и странах, всего лишь районах. Захотят — встретятся.              А захотят ли?              Каждый уверен, что желание ещё одной встречи — однобоко.              — М-м, ну как же ты превосходно готовишь, — мычит Джисон, довольно прикрыв глаза.              — Спасибо, — комплименты еде это то единственное, что он может принять, не отвергая. Так что тепло растекается у сердца.              Себе Минхо положил совсем немного, так как аппетита, как и всегда, нет. Это нормально, потому что организм занят совершенно другим: попытками пережить эту течку.              Бряканье вилок о тарелки, сытое мычание, и коты, разлёгшиеся под столом — всё слишком спокойно. Второй день и пока не произошло ничего, чтобы как-то нарушило это умиротворение. И да, прошло мало времени и всё такое, но… Но всё равно удивительно.              — Спасибо, было вкусно! — повторяется Джисон. Когда еда закончилась, снова становится неловко, ведь не заняты делом.              — На здоровье, — убирает со стола, сгружая грязную посуду в раковину.              — Давай я помою, — вызывается помочь, потому что Минхо слабо держится на ногах.              — Нет, ты мой гость, так что сиди смирно, — и предсказывая последующие возмущения, добавляет, — тут совсем немного, не займёт даже и пяти минут.              — Хорошо, — выдыхает поверженно. А что теперь ему делать?              — Дори любит, когда его гладят за ушком, — как бы невзначай говорит Минхо, включая кран с тёплой водой. — После ужина особенно.              Джисон улыбается благодарно, оставляя Минхо на кухне.              — Малыш, привет, — щебечет парень, когда видит, разлившегося на диване серого кота. — Твой папа Минхо отправил меня к тебе.              Дори головой поддаётся ласковому касанию, безмолвно прося гладить его. А после упоминания котопапы — замурчал.              — Так любишь Минхо, да?              Пальцами шерстку перебирает, залезая под ушко. Там мягонько-мягонько.              — Он у тебя хороший.              Котик на спинку переворачивается, давая доступ к животу. Там более светлый пушок, как на мордочке.              — И ты у него хороший, да, комочек счастья? — сюсюкается, чувствуя, как что-то щекочет его ногу. — Дуни, правильно? — с замиранием шепчет. Боится спугнуть.              Рыже-белое чудо тыкается макушкой в лодыжку, а после запрыгивает на диван. Пристраивается рядом с Дори, расстёкшись блинчиком.              — Ты такой пушитушечный, миленький, самый красивый котик, — Джисон сейчас заплачет от счастья. Брови заламывает, наслаждаясь вниманием со стороны животных, но больше тем, что его принимают.              Кто-то тяжелый запрыгивает следом. Джисон смог это почувствовать, так как его локти были на диване.              — Суни? — кот забирается на спинку, чтобы сверху смотреть на всё, что происходит. — Маленький, я не обижаю твоих друзей. Тебя тоже не обижу. Какие же у тебя щёчки… У меня почти такие же, — Джисон увлекается умилённым монологом, останавливая поглаживания. В него тычется сухой нос и на руку шмякается хвост.              Дуни и Дори хотят внимания.              — Я вас съем, — а как ещё выражать весь тот писк, который они в нём вызывают?              — Занимай очередь, я тоже хочу их съесть, — хихикает Минхо, отмечая, как плечи альфы дёрнулись от неожиданности. Хорошо, что успел сфоткать до этого... Но об этой небольшой наглости, знать не обязательно.              — Пугаешь меня, — за сердце хватается.              — Ну-у, я не специально, — теплится на лице улыбка, пока садится рядом. Дори тут же метнулся к родным рукам, облизывая пальцы сухим языком. — Мой хорошенький, скучал?              Джисон застывает, рассматривая. Но это же абсолютно нормально смотреть на объективно безумно красивого парня? Да, нормально. И ничего бóльшего это не значит.              Ничего. Бóльшего.              Никаких бабочек не запорхало, потому что те давно переварились вместе с вкусным ужином. Лет так пять назад. Сейчас может только зудеть назойливо где-то у сердца, что Джисон занимается самообманом, но не более. Это не чувства в нём заиграли, а гормоны рядом с течным омегой.              Я холодный и суровый альфа.              Я так просто не влюбляюсь.              Я умею держать за горло чувства.              Я, Минхо-не-просто-течный-омега, альфа.              За окном солнце уже давно село, поэтому комнату озаряли лишь уличные фонари и слабый свет торшера, который Джисон успел включить. Вот и день прошёл.              И как хорошо, что они не смотрят друг на друга и не видно взгляда отчаянного до сомкнутой челюсти.              — Я рад, что тебе нравятся котики. А то вот Сынмин собачник, — отвлекается на крохотный поцелуй Дори в нос. Джисон отгоняет желание быть на время котом. — Хотя СунДунДо он любит, это я так их вместе называю.              — А Сынмин это…              — Друг, — ответ почти мгновенный. — Очень хороший и ворчливый друг.              — Ворчливый, да? — это скорее не вопрос, а такой смешок с примесью нежности.              — Даже не представляешь какой.              Колени постепенно устают находиться на твёрдом полу, но эти пушистые комочки никак не дают возможности от них оторваться.              — Ты, кстати, даже Суни понравился, — как бы невзначай говорит, выглядывая на диване одного из питомцев. Тот, не отрываясь, смотрел на их руки.              — Разве? По-моему, наоборот.              — Не, я сходил проверить твою обувь, чистая, — смеётся, отмечая удивленные глаза. — И ноги твои тоже целы, так что любовь с первого взгляда.              Любовь?              А ну да, у него с котом.              Не с Минхо.              Заинтересоваться можно, но так сразу влюбиться… Джисон не настолько идиот. Да неуклюжий, странный, неловкий, но не тупой. Как минимум здесь. Он понимает, что нельзя так просто полюбить того, кого знает лишь самую малость. Слишком мало времени было дано для того, чтобы в сердце загорелась любовь.              И всё же это не означает холод и безразличие. Джисона влекло, — он не отрицал. На уровне инстинктов, желания казаться лучше, — хотя оно всегда с ним, так что не в счёт, — и ещё влечения. Такого магнитно-сильного, что хотелось обнять, прижать, поцеловать. Такое Джисон гасит на стадии появления, ведь он не станет кем-то бóльшим, чем друг.              Да, подрочил он ему. Дважды. Да, спали в обнимку. Да, смотрят друг на друга как-то завуалированно-странно. Но от этого потом будет больнее спутать это с обычными эффектами от течки. Гормоны же. Не Минхо с ним нежный, а омега внутри. Не Минхо жался к нему, а омега внутри.              Не Минхо пахнет сводящим с ума шоколадом, который заставляет притягиваться ближе, а омега внутри.              Сладость заполняет нос, отчего даже коты настораживаются, принюхиваясь. Слишком много, поэтому они мяукают на прощанье и убегают.              — Минхо?              — Джисон, я, кажется, сейчас снова буду не в себе, — говорит, сводя ноги вместе. Оседает полностью на пол, скрючиваясь, потому что в живот стреляет болью. Ноющей и острой.              — Всё будет хорошо, — Джисон хочет забрать эту боль себе. Ему легче страдать самому, нежели смотреть, как плохо другому.              — Я не смогу контролировать свои действия, — будто не слыша ответа, шепчет. — Только самую малость, если постараюсь. Не запоминай ничего из того, что я скажу, пожалуйста.              Минхо напуган.              И пугает его та слабость, которая выявляется наружу. Он снова становится грязным, противным, липким, жалким. И весь этот образ валится на Джисона: на альфу, который тянет к нему руки, чтобы уберечь. Проводит по спине в попытках сделать лучше. Хоть как-то.              Внутри действительно растекается тепло, но это также катализатор к тому, что омега проявит себя ярче и быстрее. Что он будет течь, скулить, просить и извиняться. За всё. За себя.              — Давай переберёмся на диван, — Джисон не давит, оставаясь рядом. Гладит, не отстраняясь.              Шоколад поглощает маленькую плохо освещённую комнату. Дурманит, распаляя. Язык приклеивается к нёбу, чтобы остановить его от опрометчивых действий. Джисону нельзя вестись. Нельзя беспокоить лишний раз.              Собственное тело источает запах пьяной гвоздики, смешиваясь с Минхо. Тот жадно дышит, улавливая понравившийся напиток. Это помогало не сойти с ума, срываясь на бред потёкшей омеги.              — Давай, — стоило только озвучить, как его подхватывают под коленями, поднимая. — Прости, что со мной приходится возиться.              Началось.              Минхо хочет быть сильным, показывая, что способен справляться сам, но в такие моменты — не получается. Зарыться бы с головой в одеяло, чтобы его не трогали, но диван не расстелен, поэтому из мест для пряток остаётся только Джисон. Можно скрыться в изгибах толстовки. Минхо прислоняется щекой к мягкой одежде, поджимая ноги под себя.              Альфа обнимает за плечи, а второй рукой за талию, помогая растворится в себе.              — Прости, я…              — У меня тактильный голод, так что считай, это ты помогаешь мне, и именно я тот, кто должен извиняться, — опережает, притисняясь ближе. Джисон не знает, как успокаивать. Не знает, какие слова помогут Минхо.              Возможно, сейчас он сделал только хуже. А права на ошибку, — у него нет. Как и права касаться ближе, чем через одежду. Смелее, чем объятия.              — Ты… — Минхо хочет что-то сказать, но мысли безбожно путаются, ускользая. — Спасибо, — это маленькая благодарность, которая не передаёт всех тех чувств, что он испытывает.              — Я просто рядом, — поглаживает через ткань. Мягко и невесомо.              — Спасибо, что рядом.              Минхо чувствует, как тело подводит его, выделяя густую смазку. Его природа молит прикоснуться теснее, чтобы ему отдавали дыхание с помощью поцелуев. Чтобы трогали с жадностью и вниманием. Омега внутри плачет от того, что ей не пользуются, ведь если на её запах не ведутся, значит, что не хотят?              Обратите на неё внимание.              — Минхо? — омега взбирается на чужие бёдра, захватывая собой каждый сантиметр. Горячий шоколад, такой же как и тело. Поцелуи опускаются на открытую шею. Они крохотные, но долгие.              Джисону сложнее дышать и держать свои руки на талии. Он не железный. И быть холодно-суровым тоже не получается. Альфа просачивается наружу, ведя к бёдрам Минхо и отклоняя голову для бóльшего доступа.              Руки зудят в необъяснимом рвении уберечь омегу от спешки и опрометчивости. Джисон не хочет, чтобы Минхо жалел о своих действиях.              А Минхо внутри ноет и мечет от того, что его тело продолжает выделять смазку, выпускать запах и течь лишь от слабых касаний альфы. Это злит. Тот с ним снова бережный, ласковый, нежный.              Почему-почему-почему.              В голове всё рушится, теряя порядок мыслей. Там остаются только инстинкты и вопросы, на которые неожиданно нашлись ответы. Те скрывались на задних полках, не показываясь.              Всё расплывается, но Минхо держится, потому что Джисон в этом помогает: заботой.              — Назови меня хёном, — крепче сжимает бёдрами, а пальцами обхватывает шею.              — Что? — это слишком неожиданно, отчего приходится моргать чаще в непонимании.              — Ты же делаешь это потому, что тебе так легче, да? Будто мы сможем отдалиться друг от друга с помощью сраных обращений. Ты куда вежливее, когда дело касается интимности. Страшно? — говорит с вызовом, но в глазах почему-то блестят слёзы. — Джисон, будь со мной ближе. Зачем ты делаешь что-то настолько осторожное и боязливое? Это я тот, кто должен бояться. Не ты. Ты должен брать и драть из меня всю дурь, которую ты терпишь пока я в нормальном состоянии. Джисон, почему ты обращаешься со мной как с человеком, а не просто течным омегой, почему Джисон?!              — Но, Минхо, ты и есть не просто течная омега, а человек, — страшно сказать что-то не то. Страшно, что сказал слишком мало.              — Врёшь, — первая слеза катится из-под ресниц.              — Мне не убедить тебя, пока ты сам не захочешь в это поверить, — Джисон знает, о чём говорит. — Я бы мог повторять тебе о том, что ты прекрасный, заботливый, мягкий человек, но мне кажется, что у меня нет на это права. Что это должен делать кто-то более серьёзный, вдумчивый, близкий, а не я.              — Ты такой и есть.              — Врёшь, — ласково обхватывает щеку, поглаживая большим пальцем влажную кожу.              — Тоже не веришь, да? — руки ослабляют хватку на шее. Минхо и сам ослабляется, опуская плечи и разжимая бёдра из тисков.              — Ага, — Джисон поджимает губы в улыбке. Грустно-согласной.              — И что мы будем с этим делать?              Мы.              Разве у них есть это мы?              — Мы пойдём спать, если ты этого хочешь, — Джисон снова поведётся. Снова обманется, отрицая то, как ему будет плохо потом. Сейчас он поверит в это мы.              — А чего хочешь ты?              Твоего спокойствия.              — Чтобы мне ничего не снилось, а на завтрак бутерброд с колбасой, — серьёзный, но не там, где бы хотелось.              — Просто. Как всегда — не усложняешь, — Минхо повержен этим альфой.              Этим Джисоном.              — Именно, — хихикает, засматриваясь на то, как блестят чужие глаза. — Ну так что?              — Да, давай спать.              Минхо понимает, что, возможно, это будет сделать не так просто, потому что между ног у него влажно из-за смазки. И тело всё ещё хочет, чтобы о нём позаботились больше, чем объятия и совместный душ.              Больше…              А можно ли ему это больше? Если попросит, согласится ли Джисон?              — Минхо, ты как?              — Хочу, чтобы ты поцеловал меня.