Сломленные

Если бы красивую, гордую птицу, умеющую красиво петь, в один день лишили бы свободы, то она устроила бы самый настоящий бунт! Восстание! Революцию! Она бы не успокоилась; она бы не испугалась острого лезвия, приставленного к своим прелестным крыльям, до последнего думая, что с ней ничего не случится. Да даже если что-то и навредило бы ей — она смогла бы пережить все трудности и любую боль. Как же иначе? Может ли сильное и независимое существо сломать какая-то там боль? — конечно, нет. Хоть настоящей физической боли она никогда не ощущала, пташка уверена, что ей под силу всё… Вот только вся её уверенность, всё её бунтарство испарились сигаретным дымом, когда острое лезвие у крыльев начало не просто угрожать, а наносить кровавые увечья. Вся боль и выдержка зависят от уровня страданий после того, как красивые крылья повесят на стенку в качестве трофея, заставляя некогда бунтующее существо наблюдать за своей уничтоженной гордостью. Грудь птицы больше не наполнится прекрасным пением, ведь она будет сломлена, ей тогда не захочется петь. Шокированная, она умрёт от боли и от потери крови. Чонгук, никогда не испытывающий физической боли, боялся окунуться в неё сейчас, когда вынужден четвёртый день проживать в плену своих мучителей. Пытаясь избежать подобного исхода событий, он собственными силами спрятал свою гордость, сам утихомирил своё маленькое восстание, пьянившее подростковое сознание. Лучше самостоятельно затолкать свою гордость куда подальше и, сжав зубы, подчиниться, чем позволить кому-то сломать себя, верно? Твари, в существование которых Гу так отчаянно не верил, считая легенды про храбрых охотников и кровожадных тварей чьей-то больной фантазией, не просто силой притащили его в это место, а пытались лишить его собственной свободы. Никто и никогда не посмеет с ним так поступить! Чонгук слишком дорожит своей свободой — в нём так бурлила злость, когда он открыл глаза в незнакомой и грязной комнате; желание уничтожить тех, кто связал его и силой притащили сюда, ярость, чувство несправедливости и даже подростковое бунтарство — всё это сподвигло Чонгука напасть на своих похитителей. Все эти сильные чувства ослепляли. Они в буквальном смысле заставляли подчиниться. Какова ирония! Сейчас Гу понимает, что подчиняться нужно было страху, а не глупой вере в себя. Безрассудно было полагать, что он один, восемнадцатилетний парень, сможет противостоять четырём вампирам, не имея при себе ни осинового кола, ни чеснока. Он напал на одного вампира со спины, разбив об его голову вазу, стоявшую на столе, в которой уже давно завяли некогда красивейшие розы. Пока кровь мертвеца стекала по его затылку, белокурый мальчик бросился в сторону гостиной, откуда можно было бы выбраться из этого ужасного дома. Вот только он совсем забыл, что в доме помимо одного кровососа находятся ещё три таких же. Видимо, сердце билось слишком громко и затмило своим биением слух похищенного кормильца, ведь он не услышал позади себя приближающиеся шаги. К слову, тогда-то Чон и вспомнил про остальных тварей. Чья-то сильная хватка вцепилась в его волосы и, оттянув за них же от двери, за которой Гу ждала желанная свобода, бросили на пол. Прикладываясь головой о грязный пол и не успевая испугаться от столь резких и болезненных действий, парень почувствовал, как кто-то вновь схватил его за волосы и ударил лицом об пол два раза подряд, не жалея силы. Сразу же почувствовался металлический запах — из носа потекли тёплые капли крови. — Ты берега попутал?! — начал кричать схвативший его за волосы вампир, пока остальные подтягивались в гостиную. Альфа, о голову которого была разбита красивая розовая ваза, не скрывал своей злости, о чём говорили его голодные глаза, больше походившие на звериные. Он делал наступающие шаги в сторону мальчишки, еле привставшего с пола на руках, внутри которого разливалось холодное чувство страха. Было страшно, и никакой речи о гордости здесь идти уже не может. Кажется, белокурый вообще забыл, что когда-то считал себя вольной птицей, которую Намджун с теплейшей улыбкой на губах считал гордой пташкой. — Ты хотел убежать от нас, сладкий? — подал голос самый младший ребёнок Ночи, присаживаясь на корточки перед Чонгуком, которого парализовал страх. Боль… Никто раньше не поднимал на него руку, никогда раньше он не чувствовал себя в такой опасности. Тело, принимающее новое ощущение, покрылось неприятными мурашками, а сам мальчишка не понимал, как реагировать. — Неужели тебе у нас так плохо? — мягко спрашивал бледный кровосос, осторожно, почти любовно, касаясь холодными ладонями щёк похищенного человека. Чонгук моментально ощутил приятный контраст температур, ведь его собственные щёки горели. Такой мягкий голос и такие нежные касания от младшего вампира, дарившие чувство безопасности, заставили поднять взгляд на своего, как тогда казалось, спасителя. Может, ещё ничего не потеряно? Может, у вампиров всё-таки бьётся сердце и говорит убитая человечность? Монстр, сидящий перед Гу на корточках, не казался опасным... Взгляд вампира, взволнованный и твёрдый, как будто загипнотизировал блондина, чьё биение сердце уже начало отдаваться головной болью в висках. Все это время человек зажимал рукавами рубашки разбитый нос и с ужасом осознал, что кровь уже пропитала собой белоснежные рукава, начиная жирными каплями падать на пол. Время как будто остановилось. Чужие глаза, в которых только что промелькнула насмешка, сильно привлекали. Парень отвлёкся на них, забывая про остальных вампиров, лица которых он так и не разглядел в темноте этого проклятого дома.  Альфа (Чон не знает, почему так его называет; наверное, он просто самый крупный, что сильно бросается в глаза) уже оказался рядом с распластавшимся на полу ангелом и, взяв его за шкирку, потянул на себя, тем самым оторвав тушку от грязного пола и холодных рук своего младшего брата. Таким слабым Гу ещё никогда себя не ощущал. Тело до сих пор как будто было сковано невидимой леской, а до разума только-только начало доходить, что перед ним, еб твою мать, стоят самые настоящие вампиры, которые могут его убить. Стало в разы страшнее, хоть на обомлевшем белокуром мальчике, побледневшем подобно снегу, это уже никак не отразилось.    Чонгук услышал, как местами рвётся его рубашка, когда сильные руки поднимали его с пола, будто тряпичную куклу. Этот звук, а также чувство ужаса и страха, начинали потихоньку вырубать разум. За этот день, считал его мозг, было пережито слишком много потрясений. Чон вырубился. Невозможно сказать, сколько времени мальчишка пролежал в отключке: окна были заколочены наглухо, а другого ориентира времени у него не было.  Приподнимаясь на локтях, Чонгук чувствует тяжесть во всём теле. Обычно так болят укусы, которых в этот раз, видимо, было в разы больше. Взгляд привыкнул к темноте не раньше, чем Гу обнаружил, что лежит без штанов… Твою мать. Он, рассматривая свои красные от синяков и укусов ноги, думал, что сердце действительно может выпасть из груди. А что, если его изнасиловали?... Как будто подтверждая эту жуткую догадку, по бедрам пробежались неприятные мурашки, а между ног слабой волной прошлась фантомная боль, заставившая сжаться. К горлу подступал ком, который белокурый отчаянно проглатывал, прикрывая сухие губы грязной ладонью. Нет, такого быть не может. Чонгук ведь свободный и гордый, да? А как изнасилованного человека можно назвать гордым? — никак… Неужели прелестные крылья юной пташки всё-таки отрезали и растоптали её достоинство?  Сердце бьётся сильнее, вновь отходя неприятной болью в виски. Какое ужасное состояние. Во рту резко пересохло, захотелось принять душ. Отползая к стене, Чон шмыгает носом и, прижимаясь к поверхности за спиной, пытается подняться.   Борясь со слезами, норовящими выйти из испуганных глаз, Гу обнимает себя, пытаясь тем самым успокоить.  В моменты, когда человек растерян, к нему на помощь может прийти его мудрая версия, живущая где-то в глубинах сознания. Обычно такое случается, когда необходимо принять какое-то важное решение или начать действовать в каких-то экстренных ситуациях. Сейчас Гу искренне надеялся, что этот самый мудрец, почему-то говорящий голосом Намджуна, соизволит прийти на помощь к своему глупому и испуганному оригиналу. Поднимаясь на ноги, белокурый бросил взгляд на кровать, стоящую в конце комнаты. Его желание стащить с неё одеяло испарилось, стоило взгляду зацепиться за тёмное пятно уже засохшей крови, которое украшало не только когда-то белоснежную постель, но и стены, пол и даже входную дверь. Парень понятия не имеет, что здесь происходило раньше, да и, если честно, не горит желанием погружаться в прошлое этой комнаты. Было холодно. Разумеется, тонкая рубашка, порванная в некоторых местах, не может спасти от холода, от которого Чонгук скоро начнёт дрожать. Приковывая взгляд к входной двери и прислушиваясь к шагам за ней, Чон поджал холодные губы. Он боялся, что кто-то войдёт в эту крохотную комнату. Гу не хотел, чтобы кто-то видел его таким слабым хотя бы сейчас. Кстати, вариант с изнасилованием отпал: до подростка, чей мозг, видимо, совсем отупел от страха, дошло, что он не порван, а боли внутри, слава всем богам, он не чувствует. Бледные плечи заставила вздрогнуть тихо открывающаяся дверь, за которой стоял силуэт с красными глазами, слабо светившими в темноте. Чонгук неотрывно смотрел на тварь в дверях, чувствуя, что не может сделать вздох. Где же он так согрешил, за что сейчас ему приходится так страдать? — Душ, — спокойно произносит голос в темноте, чей носитель в мгновение ока оказывается рядом. В этом здании самой чистой комнатой является ванная, в которой не было грязи и, черт, были даже чистые полотенца и коврики у самой кабины. Чонгука туда водили каждый день. В прошлый раз он ударил альфу вазой, а сейчас его вновь туда ведут? — странно. Неужели Гу провалялся в отключке целые сутки? Хотя, может, прошло всего несколько часов, и ему дали второй шанс на чистую версию себя? Чонгук кусала кончик языка от боли, которую нужно было обязательно сдержать и не показать перед медноволосым вампиром, что тащил белокурого за собой. Ноги болели, а на плече, которое так сильно сжималось, скорее всего останется болезненный синяк... Кошмар! Было по-прежнему темно. Только луна, бившая через разбитые окна, являлась каким-никаким источником света... Мудрый Чон Чонгук, не раз посещавший мысли в экстренных ситуациях, наконец-то подкинул идею. А что, если попытаться выбраться через эти самые разбитые окна? Блять, как же раньше Чон их не замечал?! — Да что ты делаешь?! — вскрикивает белокурый, когда медноволосый вампир, отодравший его от входной двери в неудачную попытку побега, толкнул его к стене. Вместо какого-либо ответа, ребёнок ночи резко схватил подростка за шею, вызывая у того заснувший страх. Плохо дело, проносится в мыслях кормильца, когда с его плеча срывают то, что осталось от грязной рубашки, и впиваются, как говорилось ранее, далеко не сексуальными зубками в области шеи, участок которой кровосос выпустил из плена. От резкой боли и неприятного ощущения высасывания крови, Чонгук вскрикнул, чувствуя, как горячие дорожки крови стекают по спине. Альфа чуть расслабил хватку и переместил свободную руку на дрожащие бёдра Чона, сжимая, кажется, уже серую кожу. Белесый не обратил внимание на это касание, судорожно думая над тем, как выбраться из паршивой ситуации. Он не позволял себе думать о происходящем, чтобы не сойти с ума. Он боится этого. Боится потерять рассудок. Из груди вырвалась пара болезненных стонов, когда на раненое плечо посыпались горячие поцелуи и новая порция укусов, не таких глубоких, как прежде. Холодная рука вампира, сжимавшая до этого заднюю часть бедра, массажными движениями перешла на ягодицы, тем самым заставляя подростка вернуться в страшную реальность, где воплощается один из его главных страхов. Грудная клетка пыталась ходить ровно, да вот только все её попытки были тщетны. Вампир прижался ближе к теплому человеку, ослабевшему в его руках. Гу был готов поспорить, что его быстро бьющееся сердце привлекает к себе внимание этой мерзкой твари, которая, кажется, вот-вот и вырвет его из раненого тела. Глаза голодной твари были безумны: в них плескалось животное желание. Чонгук не мог понять, чего именно так хотел заполучить вампир, стоящий так близко: его сердце или его тело? В прочем, какая разница? И мальчик, и обращённый в вампира человек — оба понимали, что второй получит всё желаемое. — Жаль, что ты не баба, — тихо рычал вампир, раздвигая дрожащие колени подростка, на чьих глазах начинали красоваться блестящие слёзы. Кровавыми губами медноволосый уткнулся в область сонной артерии своей беззащитной жертвы, спокойно обхватывая тонкую кожу влажными губами. Медленно посасывая её, он пугал Чонгука, иногда оттягивая её острыми зубами, тем самым угрожая убить. — Рожал бы нам детей, будущих вампиров, — холодные губы с остывшей кровью на них переместились к уху, оставляя за ним такой неприятный для мальчика поцелуй, от которого всё внутри сжалось до размеров мелкой земляники. — Глядишь, отношение к тебе было бы лучше. Чонгук продолжал покорно переносить всё унижение, чувствуя сильнейшее отвращение ко всему, что происходит. И неужели когда-то он думал, что ему нравятся мужчины? Какой же он глупец! Ему не нравится всё, что происходит, но он ничего не может сделать в силу собственной слабости и ничтожности. В голову действительно больше не приходит ничего, кроме подчинения. Может, взяв на себя слабую инициативу, с ним будут нежнее? Первый раз не хочется вспоминать (какова ирония, да? Смириться с предстоящим изнасилованием, но не смириться с тем, что его навсегда лишили свободы, — какая глупость) дрожью во всём теле и рвотными позывами. Обхватывая дрожащими руками плечи вампира, который, к слову, вздрогнул, не ожидав такой своего рода ласки, Чонгук притянул его ближе к себе. В голове белокурого моментально загорелась красная лампочка: а что, если твари наоборот нравится, когда жертва боится его? Что, если инициативность разозлит его? — Похотливое создание, — усмехается шокированный старший, отстраняясь, чтобы заглянуть в глаза своей жертвы. Чонгук, стоило ему увидеть перед собой окровавленную морду монстра, не смог сдержать слёз, и они всё-таки покатились по его грязным щекам. Это выглядело так ужасно, так страшно и нереально: подбородок и губы бледного лица были испачканы его собственной кровью — вся эта картина выглядела так, будто Гу попал в самый страшный фильм ужасов... Разум кричал, что если он не сделает что-то прямо сейчас, то его здоровой психики можно сказать "пока". Медноволосый понял причину слёз своей пассии на ночь сразу. Облизав испачканные губы, он скалится, обнажая жёлтые клыки. На удивление вампира, белокурый подросток тихо хмыкает, находя в себе остаток сил. В глазах мальчишки испаряется страх, в нём снова начинает бунтовать его гордость, резко пробудившаяся в его груди. Понимая, что голое колено упирается в чужой пах, Чонгук приложил все силы, пиная по слабой зоне всех живых существ мужского пола. Беги. В следующую секунду, отталкивая от себя вампира, белокурый со скоростью света побежал к разбитым окнам, через которые не составило труда перелезть и оказаться на свободе. Казалось бы, у Чонгука совсем нет сил, и ноги его не держат, да вот только выброс адреналина замечательно отыграл свою роль, ибо бежал блондин очень быстро, понимая, что если его поймают, то в живых точно не оставят. Как говорилось раннее, на улице была ночь. Глубокая и светлая, она была прекрасна. Белесый бежал куда глаза глядят, лишь бы оказаться как можно дальше от проклятого дома, который по-хорошему надо сжечь вместе с его обитателями. Сильная и независимая пташка снова распустила свои крылья! Она снова может летать. Она сейчас не думала о том, что ей пришлось унижаться и переживать все дни заточения; её единственные мысли сейчас были полны желания бежать, бежать и ещё раз бежать, стирая ноги в кровь корнями могучих деревьев и падших острых веток. Без телефона, денег и штанов нужно было как-то добраться до дома. Чёрт, где же он сейчас вообще? В Америке? В Канаде? Может, вообще в Аду?... Интересно, а существуют ли рай и ад, если существуют такие монстры? Какие монстры ещё есть на свете? Есть ли добрые создания: феи, какие-нибудь единороги, ангелы? Неужели Бог тоже существует?... Голова шла кругом от вопросов, пока белокурый пробирался сквозь деревья. Он не слышал быстрых шагов за спиной, но он итак знал, что за ним уже ведётся охота: вампиры, а особенно разъярённые, не отпустят свою жертву просто так. Что-то подсказывало Гу, что у кровососов хорошо развито обоняние. Что же делать? Измазаться грязью, чтобы сбить свой запах? Да, у него открылось второе дыхание, но, если честно, оно скоро закончится. Убежище вампиров стопудово находится вдали от населённого пункта. Чонгук не сможет так долго бежать: он слишком устал, ему необходима вода и передышка, которую он не может себе позволить из-за сильного страха. Случилось страшное: Чонгук за что-то зацепился и упал. Всё. Всё, это конец. Стоило телу прижаться к земле, как из него как будто высосали такие необходимые сейчас силы. — Давай, — всхлипывает мальчишка, заставляя себя приподняться и встать на ноги. — Вставай! Ну же. Бешено билось сердце где-то в висках, доставляя боль. Ноги совсем не держали, а самого Чонгука, казалось, сейчас вырвет. Когда это всё закончится?! Встать на ноги всё-таки получилось, за что стоит сказать спасибо рядом стоящему дереву, в корнях которых белесый ободрал колени, но за которое тот держался при подъёме. Начиная оглядываться, ничего кроме темноты он не увидел. Как странно, ведь ещё недавно ярко светила луна, и её света хватало, чтобы видеть в этом лесу дальше своего носа. Чонгук шёл прямо, надеясь куда-то выйти. Какие-то инстинкты заставляли прислушаться к лесу. Со зрением у него сейчас слабовато, поэтому приходится опираться на иные признаки чувств, да и, если честно, хотелось услышать хоть что-то, кроме ужасной тишины вокруг. Неужели в лесах может быть так тихо? Замирая у дерева, Гу вслушивается... Ох, как же зря! Он услышал чью-то ругань сзади, узнавая в ней знакомые голоса. Сказать честно, мальчишка думал, что потеряет сознание во второй раз за день от страха. Его догонят. Наверное, бог или демон всё-таки существует, ибо Чон вновь начал бежать. Сил было немного, но они каким-то магическим образом появлялись. Хах, ты измотан и избит, но за тобой гонятся злые вампиры — только в такие моменты понимаешь, как сильно любишь жизнь! Стоило Гу подумать об этом, как с его груди упал как будто камень: сквозь стволы деревьев он увидел трассу. Радоваться так, как радуется сейчас белокурый, конечно, пока что не стоило. Да, он выбежал к трассе. К трассе — не к населённому пункту. Выбегая на ровный, но очень холодный асфальт, Чон зачем-то обернулся назад: не так уж и далеко от трассы он заметил чьё-то движение и, как ему показалось, красные глаза... Вся надежда на лучшее испарилась. Теперь меня съедят, проносится в мыслях гордой пташки, которую через минуту ослепил яркий свет фар. Машина? Что она тут забыла? Не успев мысленно произнести такие глупые вопросы, подросток вскрикивает и падает на асфальт, под черную BMW, что его сбила. Неужели это люди? Очередной глупый вопрос проскальзывает в мыслях, когда на глаза попадается человеческая фигура, вышедшая из транспорта. Если это был человек, то Чонгук — самый счастливый подросток на свете, чего он, к сожалению, не мог показать и сказать: мудрый Гу говорил оригиналу не доверять незнакомцам сразу. Вдруг перед ним стоят твари похуже вампиров? Сердце мальчика тяжёлым камнем пало куда-то в пятки, когда на бедре рыжеволосого паренька-незнакомца он замечает пистолет... Он пропал, его точно сегодня убьют. Что-то шептало, — наверное, сама госпожа Смерть, — что на этот раз у него не откроется никакое дыхание, не придут силы, и он не убежит. Чонгук еле удерживает себя в сознании — убежать, даже предпринять попытку, он не сможет, что так же подтверждают его уставшие и разбитые в кровь колени.