***
Когда Намджун прибывает в штаб-квартиру, все, кроме Юнги, уже ждут его. Он застает Хосока в разгар разговора с Сокджином на диване. — Почему ты не отвечал на мои звонки, хён? — спрашивает младший. Сокджин хмурится и пожимает плечами. — Я работал. — Это был очень важный звонок, — возражает Хосок. — Важнее, чем то, что Чхве Сынхён наконец-то пригласил меня на свою вечеринку? — спрашивает его Сокджин. Намджун не успевает ответить. — Может быть. — Может быть? — Сокджин поворачивается к нему. Пока Сокджин нацелился на Чхве, Намджун и остальные заняты планированием и корректировкой своих планов на основе информации, которую Тэхен смог получить от Чхве Суён. В общем, это был большой прогресс. Чонгук взломал телефон сестры Чхве, и ему удалось найти больше фотографий галереи, которые помогли им составить план таинственной галереи. Все чувствуют облегчение и считают, что вечер удался, кроме Намджуна. Среди остальных царит тревожная тишина. — Есть ли что-то, что мне нужно знать? — спрашивает Сокджин. Прежде чем кто-то успевает ответить, в подвал входит Юнги. Намджун шипит под нос. — Наконец-то, блять. Юнги мокрый от дождя, его черные волосы прилипли ко лбу. При каждом шаге в его ботинках раздается раздражающий хлюпающий звук, от которого у Намджуна глаза закатываются к затылку. Он явно борется с дрожью, но при этом сохраняет невозмутимое выражение лица. Он бросает короткий взгляд на Сокджина. — Ты мокрый, — замечает Чонгук. — Спасибо, я в курсе. О чем нам нужно поговорить? — спрашивает Юнги. — Не расскажешь ли ты нам, откуда пришел? — перебивает Намджун. — Нет. — Сначала переоденься в сухую одежду, хорошо, хён? — спрашивает Тэ у Юнги. Тот игнорирует его. — Как продвигается работа над ключом, Чимин? Краем глаза Намджун замечает, что Сокджин уже собирается что-то сказать, но останавливается. Старший, вероятно, собирался отругать Юнги за его мокрое состояние, но сделал шаг назад и сел рядом с Чимином. Намджун качает головой и наблюдает за тем, как Юнги ведет себя так, словно он не исчезал на целых 36 часов, никому не сказав, куда отправился. Чимин достает из сумки коробку. — Он здесь, — улыбается он им, и все толпятся вокруг стола, восхищаясь его работой. Еще несколько минут обсуждения, и все члены группы, включая Сокджина, один за другим покидают штаб-квартиру. Намджун не обращает внимания на то, что Сокджин выглядит так, будто он одновременно хочет и не решается уйти. Намджун, не говоря ни слова, следует за Юнги в его гостиную. Когда они достигают вершины лестницы, Юнги оборачивается. — В чем дело? — спрашивает старший, не пытаясь скрыть раздражение в своем тоне. Намджун вздыхает. Он измучен, устал, ему нужен сон. Он уже смирился с тем, что Юнги сорвался с места и чуть не угробил половину их планов той ночью, но он также устал думать о том, что Юнги может сделать в ночь ограбления. Юнги уже получил от него по ушам в ту ночь, и если он будет давить дальше, то знает, что это выльется в драку. — Вот скажи мне, хён, — говорит Намджун. — Ты исчез на целый день, ничего не сказав, и ждешь, что я не буду задавать вопросов? Куда ты, блять, пропал? — Не волнуйся, это не связано с работой. — Это связано с Сокджин хёном? — спрашивает он. Юнги хватает лежащее рядом полотенце. — Даже если да, то это не твое дело. Они доходят до двери в комнату Юнги. Намджун вздыхает. Он не знает, сколько раз он вздыхал за последние дни. — Ты прав, хён. Это не мое дело. Но я тебе говорю. Вся эта история — просто отвлекающий маневр. — Я не отвлекаюсь, — защищается Юнги. Младший может с ним не согласиться, но вместо этого говорит: — Я говорю не о тебе. Я говорю о Сокджин хёне. — Что? — Это дерьмо работает в двух направлениях, Юнги хён. Если ты не заметил, то, видимо, я не самый тупой человек в этой команде. Намджун пожимает плечами и собирается уходить.***
— Хён, что это за чертовщина? — Хосок смотрит на стол. Сокджин не отвечает ему, даже когда отворачивается от раковины, неся тарелку с жареной курицей. Когда он снова поворачивается к столу и к кузену, то понимает, что на нем не осталось свободного места. Надувшись, Сокджин легонько подталкивает тарелки с гарниром. Хосок перекладывает палочки, чтобы освободить место для курицы. Когда все блюда оказываются на столе, он опускает плечи и садится на стул напротив кузена. — Ешь. — Ты напряженно готовишь, — говорит ему Хосок. — Что происходит? Сокджин снова игнорирует его и берет себе миску риса. Хосок хмурится и отказывается притрагиваться к еде. Сокджин проглатывает еду и хмурится. — Если бы я знал, что ты не будешь есть, я бы позвал Чимина или Чонгука. Хосок закатывает глаза и скрещивает руки. — Что случилось? Я серьезно, хён. Сокджин колеблется. Его двоюродный брат был таким же в те несколько дней перед отъездом, все эти годы назад. Готовил с напряжением, был более тихим, чем обычно, когда они оставались наедине, а потом неожиданно громким, словно пытаясь компенсировать то, каким тихим он был раньше. Хосок не отмахивается, берет стакан воды и терпеливо ждет объяснений. — Хоби-я, — начинает Сокджин. — Я тут кое о чем думаю. Стакан Хосока останавливается на полпути ко рту. Он ждет, что скажет Сокджин. Может быть, Юнги наконец-то рассказал ему, еда отравлена, а кузен наконец-то убьет его. Наверное, это не самый плохой способ умереть, ведь Сокджин и так хорошо готовит. Но вместо этого, очень медленно, Сокджин рассказывает ему о том, что произошло несколько ночей назад в машине Юнги, в ночь вечеринки Чхве Сынхёна. — И он сказал мне, что я не виноват... — Это правда, — вмешивается Хосок. Сокджин вздыхает. — Я знаю, — говорит он и продолжает. — Но когда Юнги сказал это, мне показалось, что он говорит о чем-то другом? Хосок наконец берет тарелку и накладывает в нее еду. Значит, не он, а Сокджин уже близок к тому, чтобы самому найти ответ. Сейчас он трезв, так что, по крайней мере, не сможет открыть кузену какую-нибудь глупость. Он надеется только на то, что не сорвется. — Как ты думаешь... Сокджин останавливается и начинает набивать рот курицей, задумчиво жуя. Хосок смотрит на него с любопытством и осторожностью. Когда старший заканчивает есть, он снова поднимает глаза на Хосека. — Думаю, он бы что-нибудь сказал, если бы знал. Он тебя о чем-нибудь спрашивал? Хосок сглотнул и потянулся за водой. — Нет, — это не было ложью. Хосок сам все рассказал, Юнги не спрашивал. Сокджин выдохнул, выразив облегчение. — Понятно. Ну, может, мне просто кажется. В последнее время на меня что-то давит, не знаю. Просто нервничаю, наверное. Но, думаю, теперь все в порядке, мы снова в строю. — Мы действительно приближаемся к концу, — говорит Хосок. — Мы сейчас рассматриваем другие варианты работы. Намджун получил хорошие отзывы от других команд. Сокджин кивает, не встречаясь с ним взглядом, и набивает рот едой до отказа. — Рад за вас, ребята, — полусерьезно говорит он ему. Хосок спрашивает себя, когда это закончится, потому что, честно говоря, ему хочется рассказать Сокджину правду, но он знает, что это не в его власти. Поэтому он говорит ему: — Хён, знаешь, почему бы тебе не поговорить с ним об этом? — Что? Хосок пожимает плечами и начинает наполнять свою тарелку. — Ну, знаешь, о том, почему ты ушел. Просто признай, что ты... не совсем говорил правду. — Ах, я уже говорил тебе, зачем? — Сокджин качает головой. Хосок хмурится и, размышляя, ковыряется в еде перед собой. Сокджин ждет его ответа, а когда тот поднимает глаза, делает глубокий вдох. — Для Юнги хёна.***
Для Юнги хёна. Слова Хосока звучат в ушах Сокджина еще долго после того, как он покидает квартиру, говоря о работе, которую они с Намджуном должны выполнить. Даже если он попросит тебя уйти, сказал ему Хосок, в конце концов он все равно заслуживает правды. Это самое меньшее, что ты можешь сделать. Он был эгоистом. Хосок не сказал этого вслух, но Сокджин понял, что он имел в виду именно это. Это было так эгоистично, то, что он сделал. Другого слова не подберешь. — Черт, блять! Сокджин слишком усердно моет посуду и в итоге разбивает тарелку. Кровь попадает на поверхность посуды, и он поднимает руку, чтобы увидеть неглубокий порез на ладони. Боль ненадолго отвлекает его от мыслей. Он сидит на диване, дезинфицируя рану, когда звонит телефон. Он берет трубку и включает громкую связь. — Привет, Джин хён! — говорит Чонгук, голос подозрительно светлый и радостный. — Привет, ДжейКей, как дела? — Ах, ты занят? Сокджин хмурится, небрежно наклеивая пластырь на порез. — Что случилось? — Ну... эээ... в общем, все заняты, да? Надеюсь, ты не занят. Намджун, Чимин и Хосок отсутствуют, потому что уехали на встречу в Чеджу, а Тэхен уехал в отпуск к бабушке и дедушке, так что я здесь один, и у меня есть работа на улице, на которую я должен пойти, но... Я правда не знаю... — Переходи к делу, Чонгук, — Сокджин огрызается, морщась от боли в ране. — Ну и ладно, — простонал Чонгук. — Я имею в виду, что ты не обязан это делать... — Чонгук, если ты не... — Юнги хён болен, и он ведет себя как мудак. Сокджин делает паузу и смотрит на телефон, лежащий на журнальном столике. — Что? — Юнги хён болен, — повторяет Чонгук. — У него жар, он сидит в своей комнате и буквально только что сказал мне, чтобы я отвалил, но я боюсь, что он умрет или что-то в этом роде. Сокджин встает. — Не оставляй его, пока я не приеду.***
Оглядываясь назад, можно сказать, что Юнги стоило прислушаться к мнению членов группы, которые сказали ему, что прежде чем продолжать встречу, нужно переодеться в сухую одежду. А еще раньше ему стоило прислушаться к случайному парню на улице, который посоветовал ему бежать, потому что скоро начнется сильный дождь. А еще раньше ему следовало прислушаться к Чонгуку, когда тот посоветовал ему взять машину после того, как он дал ему адрес, который тот спрашивал. Он решил поехать на автобусе, а когда вернулся в Сеул, дождь уже грозил охватить полгорода. Но уже слишком поздно, думает он, и все его тело дрожит, но лицо кажется теплым, а каждая ресница словно камень, тянущий его веки вниз. Он сворачивается калачиком под одеялом, крикнув Чонгуку, чтобы тот оставил его в покое. Он уже выпил полбутылки лекарства от лихорадки и надеется, что ему станет немного лучше, когда он проснется. Когда Юнги открывает глаза, ему кажется, что он все еще спит. Ведь рядом с его кроватью стоит Сокджин и с любопытством смотрит на него. Юнги ненавидит этот сон. Потому что это всего лишь сон. Сколько раз он видел этот сон, много лет назад? Именно поэтому он покинул свою старую квартиру. Почему же теперь он снова преследует его? — Ты болен, Юнги, — разочарованно говорит ему Сокджин. Юнги хмурится. Он не может поверить, что ему так плохо, что он болен даже в этом сне. — Ну, это же очевидно, не так ли? — хмурится он. Юнги продолжает, вцепившись в край пледа, чувствуя себя холодным и маленьким под взглядом Сокджина. — И это твоя вина. Это твоя вина, хён. Сокджин наклоняется ближе к нему и насмехается. — Как это я виноват? — он откидывает плед и обнажает плечи Юнги. Младший вздрагивает и натягивает плед обратно. — Если бы ты был там, — капризничает он, выпячивая нижнюю губу — ведь это сон, а во сне он может делать все, что захочет. — Ты бы не позволил мне идти под этим чертовым дождем. Я бы даже не попал под дождь, если бы ты не сбежал в дурацкий Тэгу. Тупой, тупой, чертов Тэгу. Сокджин хмурится. Юнги продолжает дуться на него. Его глаза снова словно налились свинцом. Он хочет заснуть, а потом проснуться, по-настоящему. — Что? — спрашивает Сокджин. Юнги моргает и игнорирует его вопрос. — Почему ты ушел? — бормочет он. Его голова раскалывается, но он не закрывает глаза, хотя бы для того, чтобы встретиться взглядом с Сокджином даже в этой галлюцинации. Сокджин протягивает руку, чтобы разделить челку Юнги. Он теплый, думает Юнги, и знает, что он горячий, но сейчас ему так холодно, поэтому наклоняется к Сокджину. Все это кажется слишком реальным, но, может быть, так бывает от бушующей лихорадки. — Засыпай, Юнги, — шепчет Сокджин. Юнги медленно качает головой. Он ненавидит свой сон, абсолютно ненавидит. Но покидать его он пока не хочет. — Я буду здесь, когда ты проснешься. Юнги почти смеется, но он слишком слаб, чтобы сделать это как следует. Такое он уже слышал. — Лжец, — пробормотал он себе под нос, прежде чем окончательно погрузиться в сон. Юнги было трудно снова закрыть глаза, трудно просто отпустить его. Когда он проснется по-настоящему, он будет знать, что Сокджин не будет рядом. Но когда он снова открывает глаза, Сокджин уже сидит на стуле рядом с его кроватью и надвигает на нос очки, пытаясь разобраться с термометром. — Сокджин? — Юнги пытается сесть. Сокджин смотрит на него. — То, что ты болен, — хмурится он. — Не значит, что ты можешь вести себя неуважительно. Юнги снова моргает. Вероятно, он все еще горит; его конечности тяжелые, и в основном ему хочется вернуться под одеяло. Но сейчас он действительно проснулся. И Сокджин здесь, рядом с ним. Он закрывает лицо руками, пытаясь понять, что именно происходит. Проходит добрых десять секунд, прежде чем он понимает, что его сон вовсе не был сном, а все, что он сказал вслух, действительно было сказано вслух, на глазах у Сокджин. — Как давно ты... Сокджин засовывает градусник в рот. Юнги хмурится, но не вынимает его изо рта, потому что знает, что старший засунет его обратно, а ему не очень хочется умирать, подавившись градусником. После нескольких секунд странного молчания Сокджин наклоняется вперед, чтобы вынуть прибор и прочитать результат. Он качает головой, глядя на Юнги, и прежде чем тот успевает что-то сказать, младший заикается о том, что ему нужно в туалет. Сокджин кивает. — Тебе нужна помощь? Юнги хмурится. — Я не потерял способность ходить, — Джин закатывает глаза и возвращается к чтению этикеток на лекарствах. Юнги, спотыкаясь, идет в ванную, по пути прихватив телефон. Заперев дверь, он упирается лбом в кафель на стене и набирает номер Чонгука, который отвечает после шестого звонка. — Где ты, мать твою!? — шипит Юнги. Холодный кафель помогает ему остыть, но щекам становится жарко, и он вдруг задумывается о том, чтобы погрузить все свое тело в холодную воду. На всякий случай он включает душ, чтобы Сокджин не услышал его снаружи. — Привет! Юнги хён! — приветствует его Чонгук. — Ну, я вижу, тебе уже немного лучше, твои ругательства стали более плавными и менее беспорядочными. — Не заставляй меня повторять свой вопрос, ты, блять... — Я работаю на стороне с командой Джебум хёна! — Ладно, но какого хрена Сокджин хён здесь? — Юнги задыхается, стараясь сохранить ровный голос. — Потому что тебе нужно отдохнуть, хён, Сокджин хён сказал, что позаботится о тебе! Разве это не мило? Он сразу же отправился туда, как только узнал. — Ты позвонил ему? — Да! — радостно отвечает Чонгук, как будто он только что не доставил Юнги дополнительную головную боль к его настоящей, очень настоящей головной боли. — Мне не нужна... — Но тебе нужна, Юнги хён. — Я прекрасно справляюсь сам... — Ты позвал его, — прерывает его Чонгук. Юнги отталкивается от стены. — Что? — Ты назвал его имя. Несколько раз. Это было страшно. Хочешь, я продиктую тебе, что именно ты сказал? Потому что я могу, хён. Ты же знаешь, что могу. Юнги не находит, что ответить, и вместо этого говорит: — Хватит меня обрывать. Я говорил. Чонгук просто смеется над ним с другой линии. — Я учился у лучших. Просто хорошо отдохните. У нас же работа, помнишь? Пусть он о тебе позаботится.***
Сокджин не знает, почему он вдруг почувствовал себя неловко, зайдя в комнату Юнги. Чонгук провел его наверх, в свою комнату, почесывая затылок и объясняя. — Когда он болеет, то обычно просто молчит, понимаешь? Я приносил ему лекарство и немного рамёна, и он отключался, пока не чувствовал себя лучше. Но... я... я не знаю, мне кажется, он действительно болен? — Может, нам отвезти его в больницу? — обеспокоенно спросил Сокджин. Младший покачал головой. — Это плохо, но не думаю, что настолько, — Чонгук открыл дверь и впустил Сокджина. Юнги прятался под одеялом, и только легкое движение пододеяльника указывало на то, что он еще не умер. Чонгук попрощался с Сокджином, сказав, что ему нужно кое-что сделать. Когда он ушел, Сокджин медленно подошел к кровати, к той стороне, на которой лежит Юнги. Его глаза были нахмурены во сне, несомненно, вызванном дискомфортом от лихорадки. — Ах ты, осел, — прошептал Сокджин, ощупывая лоб Юнги. — Такой беспечный. Юнги весь горит и, наверное, думает, что если проспится, то все пройдет. Сокджин спускается вниз и готовит на кухне суп. Вернувшись в комнату Юнги, он провел пальцем между бровями младшего, пытаясь разгладить его лицо. В этот момент он проснулся. Сокджин смотрит на пустую кровать, когда Юнги заходит в ванную. Он качает головой и возвращается вниз. Суп уже должен быть готов. У него было мало времени на покупку ингредиентов, но он считает, что все теплое может и должно помочь Юнги почувствовать себя лучше. — Ничего страшного, ничего страшного, — шепчет про себя Сокджин. Все знают, где он прятался, ведь его нашли прямо в Тэгу. Конечно, они бы рассказали Юнги. Ничего страшного: боль в глазах Юнги, когда он рассказывал Сокджину о том, что его не было рядом, чтобы остановить его в дождь и спросить, почему он уехал. Он знает, почему он ушел. Все это было лишь из-за его бушующей лихорадки. Ничего страшного: боль когтями впивается в грудь Сокджина, усугубляясь словами Хосока, сказанными ему ранее. — Что ничего страшного? — Ничего! — Сокджин почти кричит, поворачиваясь к Юнги, брови его сведены, а лицо нахмурено. — Блин, ну шуми ты, когда ходишь, а? Юнги не отвечает. Младший умывает лицо и приглаживает волосы. Сокджин пытается улыбнуться, снова беря в руки половник и совершая странные, неровные круговые движения по кастрюле с супом. — Возвращайся в свою комнату. Я приготовил для тебя суп. Юнги снова игнорирует его. — Как долго я был в отключке? — он опирается на стойку для завтраков и моргает. Сокджин кусает губы и выключает плиту. — Около двух-трех часов? Юнги избегает его взгляда и медленно направляется к холодильнику. — Ты не должен этого делать, ты же знаешь. Я в порядке, — слабо бормочет он. Сокджин удивляется, как младший вообще смог спуститься по лестнице и пройти на кухню. — Юнги, давай, возвращайся в свою комнату. Тебе нужно срочно восстановиться. Юнги появляется из-за дверцы холодильника и смотрит на Сокджина. — Зачем ты пришел? — Чонгук сказал мне, что ты заболел. — Он попросил тебя прийти? Сокджин сглотнул. Он не помнит, просил ли его Чонгук прийти, помнит только, как бежал на рынок, как ругался в такси по дороге к дому Юнги, как бормотал о том, что надо было сказать Юнги, чтобы тот переоделся, когда он вернулся домой мокрый от дождя накануне вечером. — Да, — врет он. Юнги кивает. — Можешь оставить суп. Я займусь им, когда проголодаюсь, — говорит он Сокджину, отворачиваясь. Сокджин закатывает глаза и кладет руки на талию. Правильно — думает он, наполняет миску, ставит поднос с завтраком и несет его в комнату Юнги, но обнаруживает, что младшего там нет. Сокджин хмурится и спускается вниз. Юнги не мог выйти через парадную дверь, он бы услышал. Он смотрит на книжный шкаф у подножия лестницы. Юнги примостился с одной стороны дивана в штаб-квартире, укрывшись стеганым одеялом. Сокджин ставит поднос на журнальный столик. — Что ты здесь делаешь? — спрашивает он. Юнги едва шевелится. — Мне здесь удобнее. — Чем на твоей двуспальной кровати? Юнги не отвечает, а просто вздрагивает и сворачивается калачиком под тонким одеялом. Сокджин вздыхает и возвращается в комнату Юнги, прихватив одеяло и подушки. Вернувшись в подвал, он стягивает одеяло с Юнги, чем вызывает у младшего настоящий вой. Сокджин сдерживает себя, чтобы не захихикать. — Хён, какого черта! Сокджин бросает ему одеяло, и Юнги инстинктивно тянет его на себя, чтобы укутаться. — Такой упрямый, — пробормотал он, потянув Юнги к себе. — Какого черта ты делаешь? Сокджин молча берет подушку и кладет ее за спину. Младший хмурится, но он слишком слаб, чтобы что-то сделать, только хнычет и хмурится, все еще свернувшись калачиком. Сокджин открывает аптечку, которую принес с собой, и достает пластырь от лихорадки. Юнги пытается вырваться, увидев, что собирается сделать Сокджин, но старший оказывается сильнее и одной рукой удерживает Юнги на месте, а другой откидывает его волосы назад, чтобы наложить на лоб охлаждающий пластырь с рисунком котенка. Сокджин уверен, что именно Чонгук купил эти пластыри, и задумывается о том, чтобы не дать ребенку пять, когда он снова его увидит. — Такой милый, — Сокджин не может удержаться от смеха. Юнги выглядит таким маленьким под одеялом, а его надутое лицо делает его похожим на плаксивого ребенка. — Заткнись. — Как ты себя чувствуешь? — спрашивает Сокджин и проводит рукой по щекам Юнги. Они все еще горячие, розовые и раскрасневшиеся под обычно невидимыми веснушками. Юнги закрывает глаза от прикосновения Сокджина к его коже. — Погано, — простонал он. Сокджин с усилием отводит руки назад, почти не сдерживаясь, чтобы не провести большим пальцем по скуле Юнги. — Я обещал Чонгуку, что он не вернется домой к твоему трупу, так что ты должен поесть, — говорит Сокджин, беря миску с супом. — Я не голоден, — бормочет Юнги, его слова немного путаются. Сокджин садится рядом с ним и вздыхает. — Я знаю, но ты все равно должен поесть. — Дай мне поспать, хён, — простонал младший и откинул голову на спинку дивана. Сокджин закатывает глаза, зачерпывает ложку куриного супа и подносит ее к сомкнутым губам Юнги. Он краснеет еще сильнее, но Сокджин ничего не говорит, чувствуя, как по шее поднимается тепло. Он дует на суп, чтобы убедиться, что он достаточно остыл, и снова подносит его к губам Мина. Юнги смотрит на миску, избегая его взгляда. Прежде чем Сокджин успевает придумать угрозу, чтобы заставить Юнги есть, его глаза удивленно расширяются, когда младший наклоняется вперед и берет ложку в рот. Через секунду Сокджин смотрит на пустую ложку, как будто не знает, куда делся суп. Он качает головой и улыбается, зачерпывая еще одну ложку. Сокджин наблюдает за тем, как тихо ест Юнги, слышит его чуть затрудненное дыхание и чувствует тепло, исходящее от его кожи. Он считает, что Юнги действительно голоден, просто не осознает этого, так как слишком занят, пытаясь не умереть от холода. Сердце замирает при виде того, каким уязвимым выглядит Юнги в этот момент, как он позволяет ему заботиться о себе. Юнги поглощает суп в считанные минуты и жалуется, когда Сокджин начинает медлить с зачерпыванием и кормлением. — А ты говорил, что не голоден, — поддразнивает Сокджин, скармливая Юнги последнюю порцию супа. Тот не обращает на него внимания и вместо этого чмокает губами. — Я хочу спать, — говорит он ему. Сокджин хихикает, отстраняясь, чтобы поставить на стол лекарство. — Не волнуйся, после приема лекарства ты сможешь снова впасть в спячку, — вдруг он чувствует, что его левую руку дергают. — Что это? Сокджин ощущает дрожь по позвоночнику, когда чувствует на себе руку Юнги, но ему удается отдернуть пострадавшую руку. — Что? Ничего. Я просто... — Юнги прищелкивает языком и снова тянется к его руке. — Дай сюда. — Я же сказал, что ничего... Юнги смотрит на него полуприкрытыми, но все еще пронзительными глазами, словно осмеливаясь сказать, что это пустяк. Но это и есть пустяк. Сокджин качает головой. — Все в порядке, просто небольшой порез, — он пытается отдернуть руку, но Юнги, неожиданно теплый, твердый и решительный, держит его за запястье. Другой рукой он тянется к аптечке на журнальном столике. — Сядь, — приказывает Юнги, голос глубокий и гравийный. Сокджин хмурится. — Чонгук прав, ты действительно превращаешься в мудака, когда болеешь. — От этого парня я слышал и не такое, — говорит ему Юнги, сдирая пластырь с ладони Сокджина. Старший закатывает глаза, пытаясь побороть улыбку, пробивающуюся на его губах. Он садится на край дивана и усилием воли заставляет себя не выпустить ни одного мурашка на руке, которую держит Юнги. — Что случилось? — уверенно и твердо спрашивает Юнги, протирая дезинфицирующим средством порез на ладони Сокджина. Сокджин сдвигает очки назад и пожимает плечами. — Я разбил тарелку. Юнги ухмыляется. — Неуклюжий. Сокджин ухмыляется, достает лежащий на столе пакет со льдом и прикладывает его к шее Юнги. — И это говорит парень, у которого жар, потому что он не знает, что такое зонтик?! — Айщ, хён! — Юнги вздрагивает от холодного прикосновения, но Сокджин продолжает держать его, на этот раз более нежно похлопывая по щекам. Его раненая рука расслабляется под присмотром Юнги, длинные пальцы обматывают руку тонкой марлей. Запах супа, внезапная тишина и прикосновения Юнги заставляют Сокджина вспомнить кое-что. Он вспоминает тихое воскресное утро в старой двухкомнатной квартире, запах кофе, доносящийся с другой стороны улицы, улыбки и нежные поцелуи. То, от чего он уже давно избавился. Он вспоминает Юнги на своей кровати, спрашивающего его, почему он ушел. Сокджин ловит на себе украдкой взгляды Юнги. — Хён, — начинает Юнги. — О том, что я сказал раньше, когда был... — Прости, — перебивает его Сокджин. Он может опередить Юнги. Ведь это его вина. Юнги был прав, Хосок был прав, Намджун был прав. Затылком Сокджин думает о том, как ужасно он выбрал время, как глупо и, возможно, даже несправедливо поступил, но он не знает, будет ли у него еще какой-нибудь шанс. — Что? — Я знаю, ты сказал, что не хочешь говорить об этом, и мы не обязаны... Так что останови меня, если тебе неловко, — начинает Сокджин. Сердце замирает в груди, но он борется за то, чтобы продолжать говорить, и слова Хосока звучат в его голове. — Я знаю, что это ничего не изменит, и я не жду, что ты меня простишь. Юнги перестает обматывать руку марлей и поднимает на него глаза. Сокджин делает глубокий вдох и улыбается, надеясь, что его голос не сорвется. — Прости меня, — повторяет он вслух. — Правда. Это было очень трусливо — то, как я ушел, почему я ушел — и ты этого не заслужил. Ты заслуживал чего-то лучшего, чем это. Мне очень жаль, Юнги. Сокджин отводит взгляд от Юнги, глаза пронзительны, лицо нечитаемо, словно он ждет, что тот скажет что-то еще, словно он знает, что еще так много слов нужно сказать. Прости, что записка была ложью, прости, что я все еще скрываю это от тебя. Но Сокджин не может найти в себе силы сказать что-то еще, кроме "прости, я был трусом, прости". Сокджин считает секунды, которые превращаются в минуты, прежде чем Юнги наконец отвечает. — Мы действительно делаем это прямо сейчас? — недоверчиво спрашивает Юнги. Сокджин смотрит на него и видит, что в уголках его губ затаилась улыбка. Ему так и хочется поднести к ней руку, разгладить ее и вызвать ухмылку. Он смеется, и его плечи вздрагивают. — Ну, я всегда не вовремя. Юнги улыбается. — Да, ты действительно не вовремя. — Можешь не говорить об этом вслух, придурок. — Могу я задать вопрос? — спрашивает Юнги. — Только один. Сокджин должен Юнги столько правды, должен ответить не на один вопрос. Но Юнги, как и он сам, хочет поскорее покончить с этим. Он улыбается и говорит, чтобы тот продолжал, уже подбирая слова к возможным вопросам, например, почему ты вернулся, если сказал, что устал от того, что я делаю, или жалеешь ли ты об уходе, или почему именно Тэгу, или... — А как бы ты поступил? Сокджин удивленно оглядывается на него. — Что? — Если бы ты не уехал так... — заикается Юнги, танцуя вокруг слов, не с запиской, просто так, без прощания или как-то по другому. — Как? Сокджин издал страдальческий смешок и положил руку с пакетом льда на плечо Юнги. — На самом деле я не знаю, я не уверен. Как? Он пытается думать, а Юнги ждет. Он хочет, чтобы тот сказал не бери в голову или ты можешь уйти, но не хочет. Он ждет. Он смотрит в глаза Юнги, грустные, но терпеливые. — Я не думаю... — Сокджин говорит медленно, тщательно выговаривая каждый слог. — Не думаю, что я смог бы это сделать — Но тебе действительно нужно было уехать, — говорит Юнги. Это был не вопрос. Сокджин кивает. — Да. Мне нужно было. Юнги кивает в знак понимания. В знак понимания или прощения, Сокджин не совсем уверен. Он моргает и видит, что Юнги смотрит на него. Он прочищает горло и качает головой. Бесполезно. Повернувшись, он смотрит на свою руку, ставшую вдруг маленькой, когда она обхватила руку Юнги; тот как раз закончил обрабатывать его рану. Он должен отстраниться и встать с края дивана. Это бесполезно. Он должен сказать Юнги, чтобы тот принял лекарство, и тогда он сможет покинуть подвал. Покинуть дом. Уйти. Но он не делает этого, потому что у него еще есть немного времени с Юнги, и он будет заботиться о нем, пока его время не истечет. А когда оно истечет, может быть, именно тогда он наконец наберется смелости и расскажет ему правду. Но не сейчас. — Хён? — Да? — спрашивает Сокджин. — У меня жар не на левой щеке, — ухмыляется Юнги, а Сокджин хмурится, прикладывая пакет со льдом к лицу Юнги. Младший смеется, несмотря на жар. Джин смотрит на свою руку, обмотанную марлей и лежащую на руке Юнги. Он благодарит его и отстраняется. — Тебе нужно принять лекарство, — улыбается Сокджин, вставая с дивана. Юнги тянется к его запястью. — Посмотришь со мной фильм?***
Магазинчик почти незаметен, его еле видно на углу улицы. Яркая неоновая вывеска соседнего магазина заслоняет его, и Юнги уверен, что не увидел бы его, если бы не искал активно. Он берется за ручку и открывает дверь. Старушка не поднимает глаз, когда Юнги входит в дом. Она занята тем, что вытирает чайную чашку, улыбаясь ее замысловатому узору и наслаждаясь тем, как она мала в ее руках. Кажется, она даже не заметила его. Он обходит помещение: стены заставлены всевозможными предметами: бюстами, старыми гитарами, картинами, каллиграфическими надписями, зеркалами, небольшими шкафами. Стол посреди пола завален всякими безделушками, вроде старых игрушек, магнитов на холодильник и книг. — Что-нибудь привлекло твое внимание, дитя? — говорит старушка, все еще глядя на чашку. Юнги поворачивается к ней и кивает. — Я здесь, чтобы осмотреться, аджумма, — ее глаза блестят за стеклами очков, когда она слышит его родной акцент. — Ты давно не был в Тэгу, я это слышу. Она ласково улыбается ему, и Юнги улыбается в ответ, в основном из уважения. Она ставит чайную чашку обратно под стеклянную стойку. — Ты уж прости меня, — вдруг говорит она. — Мужа нет дома, и я не смогу дотянуться, если ты захочешь что-нибудь со стены. Юнги качает головой. — Не думаю, что я пришел что-то покупать, аджумма. Просто осматриваюсь. Она понимающе кивает, но говорит ему: — Иногда, когда говоришь, что просто осматриваешься, в итоге находишь то, о чем не знал, что тебе нужно, — Юнги улыбается женщине и продолжает идти, пока не доходит до места, где она находится. Он представляет себе Сокджина за прилавком, в очках и протирающего товары куском ткани. Он представляет, как развлекает покупателей, открывает магазин на рассвете и закрывает его к закату. Он представляет, как подметает помещение, перекладывая товары то тут, то там. Если сосредоточиться еще больше, то можно услышать его тихий, задорный смех с аджуммой, которая живет мирно и спокойно. Юнги застывает на месте, увидев содержимое стеклянного прилавка. Она с любопытством смотрит на него. — Это самые важные товары моего магазина. Драгоценности короны этого маленького антикварного магазина. У каждого из них своя история, — она положила руки на стекло, ее голос звучит задорно и гордо. — Например, вот этот чайный сервиз, — продолжает она, пока Юнги смотрит на стекло. — Говорят, им пользовалась сама французская принцесса Мария-Антуанетта. Когда люди захватили ее дворец, они распродали все вещи принцессы. Через торговлю и ломбарды он оказался здесь, в моем маленьком магазинчике, когда преподавательница университета продала его сюда. Она сказала, что он принадлежал ее мужу, с которым она только что развелась. Немного грустная, но увлекательная история, ты не находишь? Юнги рассеянно кивает. — А как насчет этого? — спрашивает он, указывая на другой предмет под стеклом. Старушка из антикварной лавки сжимает руки. — Ох, — говорит она. — Я не думала, что кто-то обратит на это внимание. Прошу прощения, но, боюсь, это не продается. Юнги поднимает на нее глаза. — А какова его история, если можно спросить, аджумма? Она улыбается, осторожно берет палочки за деревянную ручку и протягивает их Юнги. — Мальчик, который здесь работал, милый молодой человек, он просил меня сохранить это для него, прежде чем он уехал. Я скучаю по нему, — она смеется, слегка похлопывая по палочкам, и снова начинает говорить. — Он сказал, что это часть набора банджи. Но самое главное, сказал он мне, эти палочки изменили его жизнь. Сначала я рассмеялась. Как может пара палочек изменить жизнь человека, тем более древняя пара, которой нельзя пользоваться? — она хихикает, и Юнги улыбается, стараясь не обращать внимания на смесь тепла и боли, когтями впивающихся в его грудь. — Есть и другая пара, — говорит она ему. — Он сказал мне, что должна быть еще одна пара, и он оставил ее дома. — Дома? — успевает спросить Юнги, слова почти застревают у него в горле. — О, да. Он сказал мне только это. Ни имени, ни места. Просто называл это "домом", когда я находила возможность спросить. Он сказал, что больше не может вернуться. Юнги выплевывает вопрос прежде, чем успевает остановить себя. — Почему? Старушка улыбается. — Не знаю, что такого непростительного он сделал, но... — она делает паузу и смотрит на Юнги любопытными глазами. Не вопросительными, а просто любопытными. Она снова опускает взгляд на палочки. — Он не верит во второй шанс для себя, — она качает головой и кладет банджу обратно под стеклянный прилавок. — Этот странный, милый мальчик думает, что может взвалить на свои плечи все бремя мира. Юнги не знает, как согласиться, ничего не раскрывая, поэтому спрашивает: — Где он сейчас, хозяйка? — Ну, — сокрушается она. — Я не знаю. Я понятия не имею, откуда он взялся и куда делся. Он все еще звонит мне, время от времени, но не в последнее время. Я действительно скучаю по нему. Иногда мне хочется, чтобы он никогда не уезжал. Он смотрит на палочки для еды и вспоминает, какие у него есть дома. Юнги усмехается про себя. Он подарил их Сокджину перед тем вечером, сказав, что это его заказ. Сокджин только посмеялся, сказав, что не может ими даже есть. После этого они никогда не говорили об этом, и он решил, что Сокджин продал их или потерял. Киэ грустно вздыхает. — Но знаешь, я надеюсь, что он не вернется. Если это означает, что он уже нашел себя дома, где бы он ни был.***
Сокджин поворачивается и смотрит на него со своего места на диване, удивленно подняв брови. Юнги прочищает горло и повторяет свой вопрос. — Я все равно слишком бодр, чтобы спать, — добавляет он, солгав. Честно говоря, ему хочется отключиться. Но Сокджин улыбается ему, ласково и мило, и от этого у Юнги возникает тоскливая боль в груди, чуть более болезненная, чем та, что вызвана лихорадкой. Ему хочется притянуть его к себе, взять на руки. — Я принесу что-нибудь перекусить, — говорит он ему. Юнги потирает руки под одеялом, сворачиваясь калачиком, чтобы сохранить тепло тела в ожидании Сокджина. Он не совсем понимает, почему вдруг предложил посмотреть кино, знает только, что не хочет, чтобы Сокджин уходил, и большой телевизор — первое, что он увидел. Но не сразу. Через минуту Сокджин опустился на другой конец дивана. — Что будем смотреть? — спрашивает он, уже открывая пачку картофельных чипсов. Юнги смотрит на расстояние между ними и хмурится. — Классику, — отвечает он и переходит к просмотру меню на телевизоре. Сокджин застонал. — Только не говори мне, что это "Начало". — Что не так с "Началом"? — Юнги таращится на него. — Мы вместе смотрели его не меньше двадцати раз. Посмотрим что-нибудь другое, — Сокджин не успевает опомниться, как забирает у него пульт и сам просматривает меню с полным ртом чипсов. — Да, например, что? "Унесенные призраками"? — Юнги хмурится. Он пересаживается поудобнее, чтобы достать пульт, но Сокджин отстраняется. — Да, "Унесенные призраками", — смеется он, отводя руку Юнги. — Это я болен, я должен решать, что мы будем смотреть, — протестует Юнги, прикусывая внутреннюю сторону щеки, чтобы не улыбнуться в ответ. Одеяло падает с его плеч, и он вздрагивает, к удовольствию Сокджина. Старший нагибается, чтобы подобрать плед, и ухмыляется, укутывая им Юнги. — Фильмы Гибли полезны для больной души, Юнги, — говорит он ему. — Но, хён, мы смотрели этот фильм уже раз тридцать, дай мне... — Юнги протягивает руку, встает на колени и падает на Сокджина, который очаровательно хихикает, пряча пульт за спину. Юнги клянется, что буквально видит, как румянец на щеках Сокджина растет и распространяется по всему его лицу. Он слышит и чувствует дыхание Сокджина, чувствует, как ему тепло, несмотря на проложенный между ними плед. Юнги видит себя в отражении круглых очков Сокджина, волосы взъерошены, щеки раскраснелись. В итоге они смотрят друг на друга, может быть, даже слишком близко для комфорта. Но дело в том, что это не слишком близко, по крайней мере, для Юнги. Он никогда не бывает слишком близок, когда речь идет о Сокджине. Второй прочищает горло. — Вышел новый фильм Гибли, — запинается он, глядя не в глаза, а на губы Юнги, не говоря ему ни слова о том, чтобы он отодвинулся. Юнги ухмыляется. — Я его видел. — Правда? — Сокджин приподнимает бровь. Юнги кивает. — Да. — Но ты не смотришь фильмы Гибли... — Если только ты не попросишь меня посмотреть их вместе с тобой, то да, — Юнги наконец отталкивается от Сокджина и устраивается рядом с ним, почти прижимаясь к старшему, довольный тем, что расстояние между ними сократилось. Он подтягивает остатки пледа, лежащего на полу, к дивану и заворачивается в него. — Я не смотрел его с тобой. Сокджин застыл на своем конце дивана. Юнги поворачивается и смотрит на него. — Что? Мы что, не будем его смотреть? Сокджин моргает, поправляет очки и, наконец, достает из-за спины пульт. — Хорошо, — он запускает фильм, и они молча смотрят. С каждой минутой Юнги становится все более сонным, усталым и, возможно, немного больным. Голова снова становится тяжелой, видимо, лекарства дают о себе знать. Через полчаса после начала фильма он чувствует руку Сокджина на своей щеке, которая мягко сдвигает его голову в сторону, пока она не встречается с широкими плечами. Мягкая, теплая, твердая и безопасная. Дыхание Юнги выравнивается, и он прижимает голову к себе. Это дом. — Ты еще теплый, — шепчет Сокджин, не отрывая глаз от телевизора, но его рука все еще лежит на левой щеке. Юнги не знает, как ему быть: откликнуться на его прикосновение или сильнее прижаться к его плечам. — Спи, Юнги. Юнги набирается сил, чтобы покачать головой. — Ты всегда ненавидел, когда я засыпал посреди просмотра фильма, — бормочет он и надеется, что Сокджин его слышит или просто не обращает на него внимания, чтобы он мог спокойно прижаться к нему. Юнги слышит низкий гул в груди Сокджина. — Нет, я не делал этого. — Да, ты делал это. — Нет, такого не было, — Сокджин огрызается. — Посмотри на себя, ты еще болен, а все еще затеваешь спор. — Но тебе очень не нравится, когда я засыпаю, хён. Я слышал, как ты однажды сказал об этом Хосоки, — бормочет Юнги. Его глаза непроизвольно закрываются, и он моргает, просыпаясь. Сокджин смеется. — Когда это было? Это было очень давно. Может, четыре или пять лет назад. Слишком давно, чтобы помнить об этом, слишком обыденно, чтобы оставаться в его мозгу. Но Юнги закрывает глаза и все еще помнит то раннее утро, когда Сокджин и Хосок сидят на кухне Юнги и разговаривают. Они решили, что он заснул на диване в гостиной. Сокджин хихикает, когда Юнги рассказывает ему о том дне. Он дразняще похлопывает Юнги по щекам, и тот хмурится. Он вырывается из-под одеяла и хватает старшего за руку. Сокджин, на удивление, не произносит ни слова, когда Юнги начинает играть с пальцами Сокджина, обводит линии его ладони, трогает края марли вокруг его руки. — Вот видишь, я же говорил, что знаю, как тебе не нравится, когда я так делаю, — заключает Юнги. — Я пытался не засыпать после этого, но у меня редко получалось. — Я говорил Хосоку, что мне не нравится, когда ты засыпаешь во время просмотра фильма, но я не сказал ему, что это потому, что я не вижу, как ты закрываешь глаза, — пробормотал Сокджин, поглаживая его волосы. — Мне нравилось смотреть, как ты засыпаешь. Юнги проводит рукой от пальцев Сокджина к его запястью и кладет большой палец на точку пульса, быстро бьющуюся под мягкой кожей. Он нежно дергает его, но все же достаточно сильно, чтобы привлечь внимание Сокджина. — Как насчет сейчас? — спрашивает Юнги, глядя на Сокджина. Уже стемнело, и единственным источником света для них стало свечение забытого фильма на экране. Голубой и желтый свет играет на лице Сокджина, на каждой пряди его светлых волос, создает маленькие иллюзии и отражения на поверхности его очков. Юнги двигается вперед, медленно, вверх, его правая рука движется, пока не оказывается на затылке Сокджина, прижимая его к себе. Медленно, вверх, нежно, нуждаясь, он не отрывает взгляда от лица Сокджина. — Как насчет сейчас, хёни? — спрашивает он, не более чем в дюйме от губ Сокджина. Это маленькое движение, крошечный жест; если бы Юнги не был так настроен на каждое движение Джина, он бы пропустил его, но Джин кивает, выпуская едва заметную улыбку, срывающуюся с его плюшевых губ. Джин кивает, подтверждает и говорит «да» без слов, но это все равно «да», и Юнги, наконец, делает глубокий вдох, прежде чем притянуть его к себе, стремясь сократить разрыв между ними, но Джин удерживает его, его рука быстро сжимает за челюсть. — Юнги, — шепчет Сокджин, обдавая его щеки горячим дыханием. — Ты все еще болен. Тебе нужно отдохнуть, — Юнги не сдерживает хныканья, которое вырывается из его горла, и Сокджин смеется, поглаживая его по щекам. Он почти слышит его мысли. Не сейчас. — Останешься со мной? — спрашивает Юнги, задыхаясь от нехватки воздуха. Он отстраняется и упирается лбом в плечо Сокджина, но его руки остаются на месте, прижимаясь друг к другу и не отпуская. Он хочет сказать больше: останься со мной после этого, останься со мной послезавтра, останься со мной после этой миссии, останься со мной после той. Сколько раз Юнги хотел сказать Сокджину эти слова, но не знал, что сдерживает себя, переиначивает окончания фраз, переводит их на что-то другое. — Хорошо, — шепчет Сокджин, уже перекладывая его в более удобное положение на бок. — Ты будешь здесь, когда я проснусь? Юнги отсчитывает семь секунд до ответа Сокджина, семь секунд, которые, кажется, тянутся вечно. — Да. Он не знает, говорит ли Сокджин правду, действительно ли он будет рядом, когда он проснется, потому что в последний раз, когда он сказал это, Юнги проснулся от того, что его сердце было разбито. Но сейчас, в этот момент, Юнги считает, что этого достаточно. Он закрывает глаза и чувствует, как Сокджин натягивает одеяло, пока оно не накрывает их обоих. Он делает глубокий вдох и, наконец, позволяет себе заснуть, держа Сокджина за запястье и не отпуская. Впервые за три года Юнги засыпает без диких снов, без кошмаров, без какой-то пустоты в груди, которая истощает его, пока он не просыпается. Этого никогда не будет достаточно, и Юнги знает, что должен что-то с этим сделать. А пока у них есть этот момент.