Сплин

Сколько же касаний нужно, чтобы полюбить? А сколько, чтобы убить? Горький поцелуй был на вкус таким же горьким, как и те обстоятельства, в которых сейчас он целовал ее. Обжигающие слёзы стекали по ее лицу, но он жадно вцепился в ее губы, словно боясь, что она убежит, стоит ему слегка ослабить хватку. Лёгкие горели, и она почти не помнила, в какой момент почувствовала удар его губ об свои, он вновь унижал ее, делая ей больно и говоря о своем презрении. Она помнила, как смутилась, почувствовав слёзы, стекающие по ее лицу. Знала, что сейчас они стояли в глубине сада, укромно спрятавшись в тени дерева, и знала, что это может быть невероятно рискованно. Она пыталась оттолкнуть его, но он крепко схватился за ее щеки, прижав к себе за талию и углубляя поцелуй. Она чувствовала солёный вкус своих слез, его обижающе горячий язык и боль. Возможно, останется синяк. И живое напоминание неправильности их поступка, но сейчас.. сейчас все иначе, ибо они в тени, а тень спрячет и укроет их грех от ока праведности. — Нам нельзя.

2 сентября.

Что она знала о Хюнин Кае? Казалось бы, она знала о нем все, но также и ничтожно ничего, а он, возможно, знал ее, ибо взгляд его всегда был направлен именно на нее, и она всегда это чувствовала. Разве Камал не полюбил ее в ту ночь в бассейне? Разве его глаза не смотрели влюбленно, тогда в библиотеке? Что означает его взгляд, когда он смотрит? И что означают его чувства, если они не о любви? Она не знала ответов ни на один свой вопрос, но.. она всегда принимала его глаза, и в какой-то мере они стали ей родными. Но ее чувства никогда не были ответны, ибо ей казалось, что в этом мире, удостоенном лишь вожделения и греховности, на нее чистыми помыслами смотрит лишь один, и лишь его она принимала. Как разрушились ее убеждения лишь за секунду и мимолётный взгляд? Казалось бы, пустые.. холодные глаза Камала порой искрились лишь при виде нее, но он сумел направить искру своих глаз на совсем иную девушку. Что это, Чан Вонён, что ты чувствуешь сейчас? Вонён знала: она тепличный цветок, полный мечтаний и хрупкости, а Камал ураган, он вовсе не солнечный свет, что подпитает нежный цветок, и вовсе не вода, что не даст ей погибнуть. Он погубит ее, а она неумолимо потянется к его штурмующему ветру, он унесет ее за собой в самую пучину своего мрака, но.. разве у цветка есть возможность спастись? Она знала его всегда, но не знала о нем ничего. Он Камал, а она Вонён, и это огромная, пустующая пропасть между ними, он погубит ее, а она протянет к нему свои руки, и он, не зная, как их взять, поломает ей пальцы своим молчанием. Она помнила его всегда, и, возможно, ей понравился тот мальчик, что в своем благородстве редко улыбался, сидел в библиотеке, отдалившись от мира всего, молчаливо взирая на все невзгоды. Ее пугал Камал, который порой смотрел пусто, а порой его глаза наполнялись гневом. Она знала, что он мудр, но его мудрость была опасна и губительна. Он словно самый прелестный из цветков сада, но если потянешься, коснешься, то его яд ужалит тебя. В его глазах порой мелькали чувства, а порой в них было пугающе пусто. Когда он коснулся ее впервые? Она не считала прикосновением их первое знакомство, ибо тогда его руки причинили ей боль. Это не та сказка, которую она хотела. Вовсе не та. Она помнила все подробно, словно это было вчера. «Хюнин Кай юноша с израненным сердцем», сказал как-то Святой отец на богослужении, а после перед ней предстала картина, как человек, чей разум был поглощен болью, а глаза слепы от тоски, без раздумий прыгнул в воду под покровом ночи... Она папина изнеженная принцесса, а он вовсе не тот принц, но бывало ли в сказках так, чтобы принцесса спасала злодея? Он был потерян, и перед ней в глубинах воды, помимо лунного света, сверкало его белоснежное лицо. Он был так красив и умиротворен, что казалось бы, сам ангел не выдержал бренности этого мира и низвергнул себя в пучины ада, погрузившись в самый его мрак. Легкие горели, а она все неумолимо тянулась к нему. Он словно спал, и не было ни одного подобного, кто бы погибал также красиво, как он. Возможно, тогда, если бы он не открыл глаза, не совершил великий подвиг в отношении своего порока, они бы погибли вместе. Он не сказал ей ни слова, вытащив из ада, выхватив её из рук смерти, лишь ушел, ни промолвив ни слова, но... его глаза, она никогда не видела взгляда печальнее и холоднее, чем этот. В тот вечер он умер сам, а она спасла лишь пустую оболочку, а возможно, что Камал умер гораздо раньше. А после... после его взгляд переменился. Те глаза в библиотеке и её страх, страх вовсе не из-за гнева или ненависти к ней, нет, это был страх неизведанности, ибо Камал никогда не смотрел на нее столь изумленно, словно впервые её видел. Возможно, тогда он впервые разглядел в ней личность, и тогда увидел, что она Вонён, а он Камал. Он не прикоснулся к ней больше, а их тайна осталась лишь между ними, и возможно... нежный цветок, её девичьи фантазии пробудили в ней нечто неправильное, ибо он неправильный, его чувства неправильны, и её ответ станет неправильным. Он коснулся её, а она вовсе не стала противиться, чтобы после отдирать кожу от его прикосновений, чувствуя себя самой грязной, грешной и порочной. Ева, жена Адама, поступила также, вкусив запретный плод? Возможно, её манила не только красота и сладость, нет, скорее её тянуло к запретности, к недозволению, а она человек, имеющий свои пороки. Вонён человек, и её пороки греховны. — Что ты читаешь? — он всегда одевался скромно, закрыто, словно бы закрывался сам от мира, поворачиваясь к жизни спиной, и всегда молчал, храня в себе множество тайн. Она вдруг вспомнила, как девушки шептались о его длинных и изящных пальцах. Как игриво и смущённо хихикали после каждой брошенной непристойной шутки. И как они мечтательно вздыхали, стоило ему пройти мимо. Им так и не было суждено словить его ответного взгляда. «Всегда обжигающе холодный» — говорили они о нём. — «Рубаи о жизни и любви», Омар Хайям, — ответил он коротко, — что значит любовь, когда любишь? — спросил он, повернувшись к ней. — А ты любишь? — внезапный, совсем случайный вопрос, и она была готова провалиться сквозь землю за свою несмышленность. — Не знаю. Поэтому и спросил, — отвернулся, и поместил небольшой вкладыш на одну из страниц, закрыл книгу, и бережно прошёлся по её корешку, — а что насчёт тебя. Ты любишь? — равнодушный взгляд коснулся её лица. — Нет, не люблю. Он слабо, едва ли улыбнулся. Взгляд переместился с её лица на пейзаж за окном, несравненная красота природы, и она не могла соперничать с ней, но скажи он, что знает ответ, то.. возможно, что её ответ тоже был иным. Его незнание поломало все мосты, а девичья мечтательность в один момент исчезла, утащив о дно и все остальное. Она закрыла своё сердце, а он предпочел оставить его закрытым. А после совсем иной человек откроет его, и её глупые фантазии, глупые мечты станут новой явью. Исчезнет тот холодный мальчик и его холодные, неправильные чувства, а она перестанет тянуться к нему. Перестанет искать пустой взгляд в толпе. Камал подобен ангелу, к которому хочется стремиться, но то ли его свет, то ли мрак — обожжет и погубит, оставив лишь пепел сожалений. И вдруг она поняла одну истину, которая породила между ними пропасть: Хюнин Кай никогда и не любил, чтобы говорить о любви. Он, возможно, не полюбит никого, даже себя, ибо вместо сердца у него пустой сосуд, а на конце сосуда зияющая дыра. Она закрыла своё сердце, чтобы не обжечься о крылья ангела. Ангела, но без сердца. С того момента, как я увидел её, то я уже знал, что отныне — я навсегда беспомощен. Раскаты грома, словно предвестники грядущих невзгод, ядовитой дымкой окутывали пространство вокруг. Казалось, вот-вот молния выступит предвестником смерти, атакует и утащит за собой на дно бушующего ада, где черти ликующе пожирают плоть, а затем выбрасывают останки в болото Цербера, что состоит из одних гниющих в вечности душ. Находиться в вечном состоянии прострации было невероятно сложно, это словно чума, что медленно распространяется по телу, оставляя на нём неизлечимые раны. Безразличие стало одной из самых сильных его эмоций. Пустота внутри душила постоянно, сжимала его горло до посинения, оставляла следы своих рук, а затем пожирала плоды. Апатия. Каждый грёбаный день сопровождался неутолимой скукой, что поглощала буквально все пространство вокруг, словно бы не существовало больше эмоций. Лишь пустота. Каждый миг этого дня пропитан болью. По мнению Шопенгауэра, самым наилучшим образом означает: «не рождаться вовсе». Возможно, если бы панацея существовала, то у каждого человека она была бы индивидуальна. Но её нет. Её не существует, а значит и этот грёбаный день ему предстоит прожить, и ничего не спасёт, ведь всё самое лучшее, что могло бы вытащить его из болота — умерло. Все его мысли были не более чем софизмом, ибо каждый день он топил себя в море опиата, словно бы это помогло ему спасти истерзанную душу. Судьба была невероятной шутницей, а он был единственным ценителем её шуток. Эксцесс. Он был зависим, больным и одержимым своей неправильностью, уродливо несчастным, эгоистично трусливым, отвратительно пустым. Его эмоциональное состояние колебалось от мыслей о самоубийстве до желаний дожить эту бессмысленную жизнь. Возможно, второму способствовала его нездоровая одержимость, которую он прекрасно ощущал, и был осведомлен своим больным влечением к зависимости. Безусловно, смысл его жизни подпитывается желанием получить особенную девушку в его жизни. Ту, благодаря которой он лежал, гнив в саване. Настоящий «он» желал лишь вкусить запретный плод. Он словно охотник гнался за своей невероятно ловкой добычей, а она всё продолжала ускользать. Кареглазка. У него перехватывало дыхание стоило ей взглянуть на него, а в её глазах он видел лишь отблески гордыни, ни капли интереса к его персоне, лишь сокрушительный взгляд. Непоколебимая стена. И он мечтал её сломать. Подчинить её волю себе и навсегда завладеть ею, но она всегда смотрела в другую сторону, и совсем на неправильного человека. Это погубит их всех. И он это осознавал, но это осознание лишь тугим узлом давило на шею, душило, калечило, убивало. Ибо её глаза смотрели на ангела, ангела.. что жаждал лишь хауса. — Ты уверен, что речь шла конкретно о Чан Вонён и том бастетском ублюдке? — уточнил Бомгю за обеденным столом, утром за завтраком. — Откуда вообще пошли эти слухи? — Понятия не имею, — зевнул ТэО, терзая вилкой яичницу, явно не имея аппетита. — Фэнетовки донесли, что мол тайно рассылаются приглашения на их помолвку, и получают их только привелегированная восьмерка. Бомгю задумался. Перевел взгляд на Кая, а тот удивительно спокоен, но... дружба оставляет свои понятия, и Бомгю определенно чувствовал весь спектр негатива, что излучал Кай. Молчаливость Кая никогда не проводила к добру, а его задумчивость свидетельствует о многом. — Тогда дело серьезное, — подсел ближе к Каю, внимательно изучил каждую эмоцию на его лице, и аккуратно прошептал. — Что ты планируешь делать? Нам стоит вмешаться? — Нет, — он неспешно вытер губы салфеткой, отложил ее прочь, и продолжил. — Мы не будем спешить, а для начала разузнай для меня больше информации, но в кратчайшие сроки. Мы не должны допускать ошибок, ты знаешь, что повторные ошибки караются строже. — Но... что если они действительно собираются пожениться? Что тогда? — Но мы ведь не допустим ошибок? — очаровательно улыбнулся. — Не волнуйся, Чан Вонён не столь глупа, чтобы действовать так импульсивно, и к тому же, Пак Сонхун не столь идеален для того, чтобы одобрить его кандидатуру. Кай ощущал внутреннее умиротворение. Словно бы обсуждалась свадьба совсем иной девушки, не Чан Вонён, и не с тем бастетским ублюдком, помолвка других. Безусловно, что он бы ни в коем случае подобного не допустил, но... благо отец заверил его, что союз на данный момент времени практически невозможен, но все же шанс имеет место быть. Калиевский стол был сегодня на подозрение тихим и спокойным, да и в целом атмосфера в школе была излишне безмятежной. Бросил взгляд невзначай на новенькую, та явно, подобно ТэО, просто насиловала еду в тарелке за неимением аппетита, но сегодня она выглядела довольно пошатанно, и он в определенной степени понимал причину ее состояния. Он объективно поступил неправильно, и в какой-то степени осознавал это, но признать свою неправоту было достаточно сложно, но гораздо сложнее принести свои извинения. Конечно, его предположения могли оказаться верны, но все же он старался не перебарщивать в своих методах, и подобные действия, как вчера, в обыденности для него недопустимы. Шин Юна всего лишь пешка для реализации возможностей взрослых, но тот факт, что будучи такой юной — она уже объект для утех, его особо не радовал, и ничуть не привлекал. Он и никогда не рассматривал её в подобном контексте, и она скорее была ему интересна из-за ауры таинственности, нежели бы он представлял её в ином свете, словно объективный оценщик женской натуры. Она красива, и это бесспорный факт, но ему часто доводилось лицезреть красивых девушек, а потому он не был ограничен дефицитом их внимания, скорее наоборот, желаемый ресурс превышал свои предпочтения. Он также не мог отрицать тот факт, что его юношеские гормоны могут реагировать на Шин Юну, как на объект вожделения, но все же он предпочитал оставаться верным своему выбору, ибо равноправие ведь не должно трактоваться лишь со стороны правоотношений между полами. Их также возможно применить в лично субъективных взаимоотношениях между двумя личностями. Он не слепой и видит, что Шин Юна соблазнительна и красива, но он предпочитает игнорировать её красоту, отдавая свое внимание своему истинному выбору. Он верен своим чувствам к малышке, и в некоторой степени ожидал такой же верности и от нее, но скорее он уповал на её веру, чистоту и праведность, нежели на отсутствие у нее интереса к противоположному полу. Он относился к этому с пониманием, ибо малышка тоже не слепа. Ведь в конечном итоге их ждёт один результат — это их совместное слияние. Чан Вонён самая приближенная кандидатура на роль его жены, но по расчетам отца, то он настаивал на совсем иной девушке. Кай не был знаком ни с семьёй девушки, ни с ней самой, но в последнее время они вышли на новый уровень на арене Китая, а потому отец явно уповал на взаимодействие с ними, ибо по его предположениям, скоро в Китае будет основана новая, могущественная бизнес империя, которая возможно даже обгонит могущество семьи Чан. — Отец, вы нашли для меня другую кандидатуру? — Да, Кай. Ты прав, — улыбнулся, — дочь семьи Шэнь, Шэнь Сяотин. Не то, чтобы Кай не знал Шэнь, но скорее он был плохо осведомлён о ней, ибо сама персона дочери Шэнь была весьма неприметна, и особых проблем по школе — не доставляла. Бомгю ненавязчиво указал на девушку, та в свою очередь сидела довольно тихо и скромно, в окружении Цзянши. Конечно, Кая особо не радовало, что две его возможные парнерши из Цзянши, но и Шэнь Сяотин лишь политическая игрушка в руках бизнеса, а потому он старался не заострять на ней внимания, ибо возможно, что с выздоровлением дедушки Чана, семейный бизнес тоже нормализуется. В данном вопросе отец не спешил, но для родовых потомков лучшим выходом всегда было помолвиться как можно раньше, ибо девушек из таких семей, как Шэнь, стремились сосватать первыми. Своего рода едакая конкуренция. Шэнь Сяотин была выбрала лишь из-за возраста, а на самом деле семья Шэнь обладала дочерьми словно на подбор, а потому Каю было где разгуляться в плане выбора. Возможно, что он был излишне самоуверен в себе, но.. кто как не он лучшая кандидатура в мужья для каждой из девушек этой школы? Он, будучи, не только сыном влиятельного бизнесмена, но и самым выдающимся учеником Наследия, являлся самым возлагающим надежды юным бизнес—политиком. Отцы своих кланов не слепы, и видят в нем огромный потенциал, так что это не они его выбирают, а он сортирует их по стопкам. И его отец не слепой. Он обязательно выберет семью одну из самых влиятельных, ибо идеология отца подразумевает слияние двух самых могущественных семей. Таким образом, он стремится воссоздать один единый, руководящий клан. Безусловно, Кай был согласен с планами отца, но.. эгоизм вел отчаянную борьбу со здравым смыслом. Кай не дурак, и если действительно придется выбирать между малышкой и бизнесом, то выбор его очевиден. Но это не значит, что он готов отказаться от своих желаний полностью, он обязательно найдет выход из сложившейся ситуации, и не даст себе попасться под такой сложный выбор. — Чему я учил тебя, Кай? — благороден, но не высокомерен, — наша сила проявляется не физически, а умственно. Ты, мой лев, всегда должен поступать правильно, ибо от тебя всегда будут ожидать большего, чем от других. По крайней мере это буду делать я. — Чего самого большего вы ожидаете от меня, учитель? — Ты женишься на моей внучке, Кай. Когда-нибудь придешь к порогу моей двери, поцелуешь подол моего одеяния и попросишь ее руки, а до тех пор, ты должен стремиться быть не просто лучшим, а лучшим из лучших, — теплая, отцовская улыбка, — ты должен вырасти достойным мужем, а я воспитаю под тебя достойную жену. Взгляд коснулся стола Цзянши. Он задавался вопросом: выросла ли Чан Вонён достойной женой, если он каждый день старался быть для неё достойным мужем? В чем проявляется их достоинство? Учитель считал так: что нет никого достойней, чем чистая от пороков девушка, духовно и телом, и нет никого достойного, чем мудрый и праведный мужчина, и нет ничего достойней, чем их благородное объединение. Он вырос более чем достойным руки дочери семьи Чан, но выросла ли дочь семьи Чан достойной сына семьи Хюнин? Он задавался этим вопросом, ибо будучи он влюблен в нее тысячекратно, но здравого рассудка не терял. Чан Вонён чиста душой и телом, но чиста ли она сердцем, если оно теперь имеет смысл и бьётся за другого? Что бы сказал учитель, если бы узнал об этом? Он бы отрекся от своих слов и Чан Вонён не стала бы его женой, но стала позором для обещаний своего дедушки. И если в силу своего здоровья учитель не мог воспитывать достойную жену для своего ученика, то ученик сам её воспитает для себя. — Что ты делаешь, Камал! — она плакала. Кай остановился, он вспоминал каждое слово учителя, и его учения. Он знал, что поступает неправильно и идет против заповедей учения, но гнев было слишком сложно контролировать для его юного сердца, — не бей его! Пожалуйста! Учитель ведь ошибся, ибо он не сумел воспитать жену чистую духовно, сердцем и душой. Но Кай вдруг осознал, что и он не поступает мудро, как велел учитель. А потому сейчас, они, будучи четырнадцатилетними Каем и четырнадцатилетней Вонен, не были друг для друга достойными мужем и женой. Он отступил, ибо если он мудр, то сам должен научить свою будущую жену тому, что должна знать чистая девушка. Потянул ее за собой, а она и не противилась, лишь молча вытирая слезы, слезы своего отчаяния и греховности, и лишь бросая взгляды на последствия своей неправильности. Он лежал на земле, изрядно избитый, но в сознании. Вокруг него столпились друзья Кая, отчаянно пытаясь привести того в чувства. Он повел в самую даль озера, не помнил, как схватил её руку и поволок за собой, не помнил, как они дошли, лишь слышал её отчаянные всхлипы и неловкие, боязливые вопросы, игнорировал ее, злился, но шёл. Отпустил ее руку, грубо оттолкнув от себя. Он знал, что ведёт себя импульсивно, но не мог побороть свой гнев, а она лишь испуганно подняла свои оленьи глазки, пока он смотрел на неё с высоты своего роста. Он и не говорил ей никогда, что собирается сделать ее своей женой, но... она всегда должна была это знать. — Что с тобой не так? — спросила она, вытирая слезы рукавом своего белоснежного платья, — почему.. почему ты злишься на меня? — Я не хочу, чтобы ты общалась с ним, — он сглотнул, сам проявляя внешнее равнодушие, и стараясь привести прерывистое дыхание в порядок, — ясно тебе? — Но он мой друг! — она воспротивилась, топнула ножкой и нахмурила брови, словно бы это был ее отчаянный и безобидный протест. — Чан Вонён, мне плевать кто он тебе, — он приблизился, а его взгляд стал пугающе холодным, словно ледяная глыба, но наполненная изнутри разгорающемся огнём, — я не хочу, чтобы он был рядом и общался, что тебе непонятно? — Почему ты запрещаешь мне, когда говоришь, что не любишь? — осеклась и спешно опустила глаза, а затем неловко прошептала, пролепетав, — ты ведь.. не мой возлюбленный. — А что ты знаешь о любви, чтобы говорить о ней, м? — и тут она прочувствовала весь обжигающий холод о котором говорили девушки, — оставь свои глупые мечты. Мечты для дураков, — развернулся и ушел, оставив ее в гордом одиночестве. Она и он. Он ее холодная первая любовь, а она в его глазах достойная, чистая девушка, панацея от всей его боли, и единственная женщина в его жизни. Жена должна быть послушной, но его лишь прельщала ее непокорность. Он улыбался, наблюдая за ее попытками воспротивиться, ибо в конечном итоге — он Кай, а она Вонен, и в этой жизни им было суждено оказаться вместе. И ведь сама судьба желает этого, всякий раз сталкивая их с друг другом, словно бы делая намеки, а им стоило лишь понять их и покорно прислушаться. Он Кай, а она Вонен, и стоя сейчас в тени злополучного дерева, он словно бы в очередной раз загнал ее в ловушку, вновь поступив неправильно, и вновь пойдя против учений, позволив гневу затуманить разум, а ей заплакать и ветереть слезы рукавом своей школьной рубашки. Они вновь Кай и Вонен, но больше нет тех четырнадцатилетних, неловких подростков. Сейчас стояли они взрослые, но кажется, даже будучи семнадцатилетними, они вовсе не изменились. Такой же гордый он и непокорная она, и возможно вновь он оставит ее ни с чем, унизив, а возможно она не послушается его, и снова окажется не в той компании. — Ты не запретишь мне с ним общаться! — отчаянно вскрикнула она, — ясно тебе? Ведь мы больше не дети, и я не стану слушаться тебя. Он.. не просто друг мне. — Ты выбрала себе в мужья грёбанного наркомана, Чан Вонен? — его спокойный тон пугал. — Не говори так о нем, Камал, никогда не смей, — она плакала, ибо он задел самые тонкие струны ее души, словно бы разрезал их на куски, — кто угодно, но не ты должен это говорить, ибо ты не имеешь никакого права. Он, без слов, подошёл, схватил её за шею и притянул к себе, чтобы поцеловать. Горький поцелуй был на вкус таким же горьким, как и те обстоятельства, в которых сейчас он целовал её. Обжигающие слёзы стекали по её лицу, но он жадно вцепился в её губы, словно бы боясь, что она убежит, стоит ему слегка ослабить хватку. Лёгкие горели, и она почти не помнила, в какой момент почувствовала удар его губ об свои, он вновь унижал её, делая ей больно и говоря о своём презрении. Она помнила, как смутилась, почувствовав слёзы, стекающие по её лицу. Знала, что сейчас они стояли в глубине сада, укромно спрятавшись в тени дерева, и знала, что это может быть невероятно рискованно. Она пыталась оттолкнуть его, но он крепко схватился за её щёки, прижав к себе за талию и углубляя поцелуй. Она чувствовала солёный вкус своих слёз, его обижающе горячий язык и боль. Возможно, останется синяк. И живое напоминание неправильности их поступка, но сейчас... сейчас всё иначе, ибо они в тени, а тень спрячет и укроет их грех от ока праведности. — Нам нельзя, — прошептала она, оторвавшись от порочного поцелуя.