Белые птицы Шанхая

Прибывшую виновницу торжества встретили аплодисментами. Управляющая приветствовала лично: — Госпожа Маэда, мы очень рады вас видеть. — она глубоко поклонилась. — Меня зовут Суэ Лян. Прошу вас, проходите. Суэ Лян сделала знак, и двери «Белой птицы» распахнулись. Немолодую именинницу вел под руку седой мужчина лет шестидесяти, высокий и худой, все ещё очень красивый. Не знай Суэ Лян, что это ее муж, господин Маэда, могла бы решить, что сын; очень уж разительным был контраст с госпожой Маэда — годы сгорбили ее, и без того невысокую, но она пыталась поднять голову как можно выше, от чего походила на черепаху. Сходства добавляло бесстрастное лицо с узкой щелью рта и большими, полуприкрытыми складками век глазами. — Те же двери, — прошелестела она, остановившись на ступенях. — Вывеска другая. Зачем вы заменили? — Ресторан не раз менял хозяев, госпожа Маэда, — Суэ Лян склонилась в поклоне. — К сожалению, я не знаю, как он раньше выглядел и когда произошли изменения. Старуха поджала и без того едва заметные губы, но, стоило ей войти в зал, лицо ее смягчилось. Она обвела его внимательным взглядом, задержала взгляд на столике в углу. — Все так, как ты помнишь, дорогая? — склонился к ней спутник. Госпожа Маэда медленно, словно в задумчивости, покачала головой. — Позвольте вас проводить, — Суэ Лян помогла гостье расположиться во главе стола. Рядом сел ее муж, его родители, прочие близкие родственники. Следом в зал втекли все собравшиеся снаружи гости. Сразу же стало шумно, официанты принимали верхнюю одежду, рассаживали посетителей, ставили в вазы цветы. Но вот зазвучала музыка и праздник пошел своим чередом. Суэ Лян следила, чтобы не случалось запинок и неудобств, ни один гость не оставался без внимания официантов и каждое поздравление было хорошо слышно. В нужный момент она лично возглавила клин официантов, одновременно разносящих угощение, важность которого отдельно оговаривалась: госпожа Маэда непременно хотела пьяные крабы из озера Янчэн. Блюдо для именинницы в особом оформлении — кружева из золотой карамели, алая цифра 75 — Суэ Лян поставила перед ней своими руками. По лицу госпожи Маэда было не понять, нравится ли ей блюдо, а муж высказался однозначно: — Теперь я понимаю, почему ты настаивала на праздновании именно здесь. Таких крабов мне действительно не приходилось пробовать, ради них стоило приехать в Китай. Госпожа Маэда, кажется, не обратила на его слова никакого внимания. Она напряженно вслушивалась в музыку, которая зазвучала в зале. Встала, не сводя с пианиста глаз. Жестом подозвала к себе Суэ Лян. — Это же… «Небо Шанхая»? Суэ Лян поклонилась. — Разумеется, госпожа. Госпожа Маэда что-то уловила в ее голосе, несмотря на показную вежливость, тусклые крупные глаза задержались на лице Суэ Лян, но не нашли на нем ничего, кроме вежливой улыбки, и вернулись к роялю. — Так это та самая музыка! — господин Маэда поднялся тоже. — А здесь просто отличная акустика. На него зашикали, и он сел, а госпожа Маэда двинулась к роялю. Она казалась завороженной, глаза ее смотрели неотрывно на портрет, стоящий на крышке инструмента. Небольшой, в две ладони, выполненный красками, в простой с виду, но явно дорогой раме. С него улыбался удивительной красоты молодой человек с необычным разрезом глаз. Старуха схватила портрет и обернулась к Суэ Лян. Впервые на ее лице появилось выражение каких-то чувств, и чувствами этими были растерянность и страх. — Это… — в горле госпожи Маэда что-то булькнуло, она выронила портрет. Голова ее затряслась, подкосились ноги, и она рухнула на пол. — Что с вами? — бросилась к ней Суэ Лян. — Врача!!! А сама подняла портрет и спрятала под фартук. Ее тут же оттолкнули, гости столпились вокруг госпожи Маэда, которая корчилась на ковре. Ее пытались поднять, но ничего не выходило, тело старухи било судорогой, у нее выкатились глаза, побагровело лицо, оскалились зубы. К тому времени, как позвонили в «скорую», все уже было кончено. Госпожа Маэда умерла. Ковер под ней потемнел от мочи, глаза остекленели. Суэ Лян обернулась в зал, дала знак официантам: нечего глазеть, наводите порядок. Мо Жэнь прибежала со скатертью в руках, тело накрыли. *** Сяо Чжань напевал тихонько и мыл посуду: тарелку, украшенную золотой карамелью, вилку, бокал. Особенно тщательно его пальцы подставляли под струю воды крошечную бутылочку синего стекла, тщательно промывали ее изнутри и снаружи. — Все, все, хватит, — Ван Ибо отобрал флакончик, бросил в пламя плиты и встал наготове со щипцами. Сяо Чжань вытер руки полотенцем, обернулся к Суэ Лян: — Портрет на рояле подменила? — Пап, ты параноик, — Суэ Лян боднула его в плечо. — Ну, выдыхай уже, все закончилось. — Выдохнет он, как же, — проворчал Ван Ибо, выудил щипцами флакончик из огня и положил в один пакет к уже обожженным тарелке, бокалу и вилке. — Ещё тридцать девять лет подождет и выдохнет. — Папа Бо, а что это ты делаешь, а? Какие-то шпионские штучки? — Суэ Лян невинно похлопала глазками. Ибо попытался пригвоздить ее убийственным взглядом — не вышло. Никогда не выходило с этой девчонкой. — Посудомойки было бы вполне достаточно! — рассмеялась она, но с безопасного расстояния. — Никто на вас даже не подумает, успокойтесь, никто. Даже если что-то заподозрят и начнут следствие, у этой гадюки полно более актуальных врагов, чем вы. — Хочешь сказать, — протянул Сяо Чжань недобро, — что мы древняя история? — Папа Бо, спаси! — Суэ Лян юркнула Ибо за спину, и тот отработанным жестом раскинул руки, на подпуская Сяо Чжаня. — Вы все время сговариваетесь против меня! — возмутился тот, попытался поднырнуть, но был пойман и облапан. — Но обнимаю-то я тебя, — пробасил ему в ухо Ибо. — Господи, какие отвратительные люди, — задумчиво протянула Суэ Лян, глядя на прижавшихся друг к другу мужчин. — Человек умер, а они хохочут. — Мы тебя тоже любим, — Сяо Чжань сцапал ее за талию и втащил в общее объятие, сказал тихо: — Все закончилось. Мы до нее добрались. Софи и твои родители, Лян-Лян, улыбаются с нами. — Но посуду я все равно в Сучжоу выброшу, — сообщил Ибо.