Почему когда жизнь предлагает тебе кусок пирога, ты его не ешь, но зато потом, когда поезд ушёл, ты вспоминаешь о нём и жалеешь, что упустил момент?
Гермиона сглотнула слюни, чуть прикрыв глаза. Она гнала от себя мысли и решения, которые стоило бы принять. Обед в Хогвартсе только-только прошёл, а ужин — ещё не скоро. Вернее, совсем не скоро. И вместо слов прощания или вообще какой-либо реакции, Грейнджер на автомате поворачивает к башне Гриффиндора, погрузившись в свой список невыполненных дел, которых накопилось уж очень много. И каждое из них — безумно важное. — Грейнджер, — её окликают с лёгкой усмешкой. И в ту же секунду, не давая возможности отказаться или придумать отговорку, сообщают: — Встретимся на этом месте во вторник в восемь часов. Она кивает. Гермиона помнит их разговор в домике с витающим ароматом пирога. Драко не было необходимости её окликать и напоминать ей. Но он сделал это. Заставив ведьму посмотреть себе в глаза и слабо кивнув, осознать, что всю дорогу её губы жгло от неизвестности исхода их прощания. В то время как его это откровенно забавляло. Грейнджер казалась бабочкой в ладонях. Вроде и поймал, вроде и любуешься на неё красивую, но когда в голове появляется осознание, что стоит развести ладони в разные стороны, и она без сожалений улетит, то становится тошно. И даже понимание, что бабочка не принадлежит ему, не заставляет успокоиться. Бабочка оттого и прекрасна, что вольна и свободна лететь куда сама того захочет. Поэтому Драко, наблюдая за сжавшимися плечами гриффиндорки, безразлично добавляет: — Твои друзья — такие копуши, Грейнджер. Обычно самые последние с тренировок уходят, — складки между её бровей хочется разгладить, но он лишь добавляет, надеясь, что она уловит намёк: — Забери сегодня своего Уизли из раздевалки, а то достал уже мозолить глаза. Ловя понимание в её глазах, Малфой, разворачиваясь, уходит. Пусть сами разбираются.***
Ледяная вода освежает и смывает всё ненужное из головы. Этой воде далеко до той кристальной идеальности, что в озере Лох-несс. Но Гермиона упорно стоит под струями душа, откинув голову на плитку, и наблюдает за каплями, бьющимися об её выставленную ладонь. Которые одна за одной, спускаясь на её кожу, стекали к локтю. Решительность и решимость. В чём разница, Грейнджер? Она никогда не была не уверена в себе, но в этот момент в ней боролись две сущности. Одна хотела остаться в своей комнате и дочитать тот учебник, который стоял у неё в списке и мозолил глаза под грифом «Дочитать». Вторая же хотела стать женственной, желанной и любимой. Эта вторая сущность желала заполнить пустоту, которую в трезвом рассудке Гермиона всегда отрицала. Она жаждала тепла и чего-то щекочущего в животе. Бабочек? Гермиона провела пальцем по ключице в поисках… чего? Решительность — эта та черта характера, которую она специально копила последнее время для сегодняшнего дня. Копила в себе капелька за капелькой, чтобы сказать: «Да, я готова как никогда». И этот своеобразный процесс Гермиона Грейнджер запустила в то самое мгновение, когда в голове сложилось два и два, и она обозначила границу своих чувств к Рону. К парню, которого помнит ещё мальчишкой, корчащего рожицы. Уизли вообще был настолько эмоционален и добродушен, что эти качества, которых ей порой не хватало, наполняли её светом. Его хорошее настроение заставляло улыбаться, но чаще Рон выводил её на эмоции. Он возбуждал в ней какие-то яркие, абсолютно неконтролируемые чувства. Их хотелось ещё и ещё. Казалось это чем-то тёплым и… родным? Они с Гарри были её таблеткой от одиночества. Но и в то же время, когда у каждого появилась своя личная жизнь, её посиделки с книгами становились чаще. Грейнджер наблюдала, ждала и верила, что Рон сам сделает первый шаг. Что его идеально выстроенный образ не является просто плодом её воображения. Засыпая, девушка лелеяла свои фантазии, что он придёт, признается в чувствах, и они… возможно, даже мало что изменится, но его взгляды будут обращены только на неё. Грейнджер — собственница или эгоистка? Почему подобных чувств у неё не возникает к Гарри? Её Рон боится пауков и всегда выигрывает Гарри в шахматы. Несмотря на неуверенность в себе, которая порой ставит его в неловкие ситуации, Уизли если берётся, то доделывает дело до конца. Гермиона правда предполагает, что это насмешки его братьев заставляют не пасовать парня перед трудностями. Иногда до него может туго что-то доходить. Он не привык замечать очевидного, но… наверно, в ней тоже это есть. Гермиона касается кончиками пальцев полушарий груди, очерчивает сосок. А вода, всё капая и капая, стучит по плитке в душе. Сжимает его. Мягко проводит ниже, к животу, большим пальцем задевает пупок и возвращается к груди. С выдохом-полустоном Грейнджер гадает, как бы губы Рона касались тех мест, по которым она сейчас проводит. Как бы для неё чувствовались его касания. Какие бы чувства Рон вложил в них. Догадок много. Предположений ещё больше. Гермиона делает вдох, наконец поймав то чувство в животе, которого ждала. Но смутный образ Рона с очередным её выдохом заменяется вполне знакомым и нахальным:Мы же уже выясняли, что догонялки — игра не для нас.
Её эфемерные мечтания заменяются воспоминаниями. И эти ощущения отдаются эхом из не такого и далёкого прошлого. Переулок. Его руки. Чай. Горечь. Ромашка. Вода. Она уже не чувствует пяток, но продолжает целовать, касаясь его скул. Ощущение, которое она искала в теле, распаляется, и уже даже ледяная вода практически не чувствуется. Ущипнув себя за плечо, Гермиона с силой закручивает вентиль. Всё. Вода больше не стучит. Она дышит громко и, оперевшись на плитку, пытается возвратить улыбку Рона. Заглушить воспоминания. Стереть их в мелкую гальку. Обтирается полотенцем. Механическими движениями одевается и сушит волосы. Пытается уложить непослушные волосы в подобие причёски перед проклятым зеркалом и думает, думает, думает… Чувство вины — въедливо. Оно, проникая в голову, крутится там. Папа рассказывал ей, что это — самое ужасное чувство в мире, потому что является манипулятивным. Через него нами управляют, через него нам навязывают убеждение. Чувство вины — навязчивая патология, которую сложно вывести из организма. Папа говорил, что тем, кто пытается его вызвать у других людей, нужно гореть в аду. Он говорил так… а Гермиона, хоть и понимая эту логику, не способна отправить в ад саму себя. Папа не рассказывал ей, как избавиться от этого чувства, если они связывают тебя и обременяют, если ты сам предал свои же убеждения. Предал человека, в которого влюблён, и продолжаешь предавать. Наверное, она была глупым романтиком, если верила в одну-единственную любовь? И то, что они делали с Малфоем, предавало эту её любовь. Была бы здесь мама, она бы со всей своей проницательностью копнула глубже вопросом: «Раз ты решила, что предаёшь свою любовь, то вопрос следующий: с чего ты взяла, что это вообще она?» Гермиона не была переменчивой и слишком влюбчивой девушкой. Она в это искренне верила, поэтому, красиво уложив волосы, добавила на ключицу пару капель парфюма. Пару минут поразмышляв, всё же накрасила губы клубничным блеском. Улыбнувшись себе в зеркало и пожелав себе удачи, направилась доказывать свою решительность. Как и сказал Малфой, Рон остался последним. Он был уже полностью одет и причёсывал влажные после душа рыжие пряди, когда она, зайдя внутрь мужской раздевалки, прикрыла за собой дверь. — Ла… — развернувшись к ней, Уизли опешил. — Гермиона, что-то случилось? Гермионе удалось застать его врасплох. Ведьма не знала, хорошо это или нет, но он улыбался ей, как делал это всегда, и вызывал в груди щемящее чувство радости. — Да, Рон, — подойдя ближе, девушка, потупив взгляд на носках его обуви, прикусила нижнюю губу и выдохнула. — Да. Уизли, непонимающе покачав головой, уточнил: — И? — насупился. — Ты меня пугаешь. Кто-то сравнивает первую влюблённость с ударом молнии или полётом в облаках, кто-то утверждает, что она похожа на несбыточные сказочные мечты. Одни верят в её вечность, другие осознают, что сердцу человека не прикажешь. Гермиона Грейнджер же считала, что первая любовь — это вызов. Вызов себе и своим привычкам. Она на то и первая, что ты чувствуешь себя, как слепой котёнок. Всего боишься и во всём не уверен. Она красивым реверансом даёт тебе крылья… — Я не люблю пустые слова, Рон, — её голос дрожит. — Поэтому лучше покажу. — Что… Гермиона дарит ему поцелуй. Она трепетно касается губ и втягивает в игру, чтобы он не заскучал. Пусть этот поцелуй не стал первым, но он способен сделать так, чтобы её друг, выбрав её, превратился в парня. Чтобы их статус наконец-то изменился. Она старается и, когда Уизли начинает отвечать, продолжает подстраиваться. Если бы ей однажды сказали, что их с Роном первый поцелуй произойдёт в мужской раздевалке, пропахшей потом и какофонией парфюмов, Грейнджер покрутила бы пальцем у виска. Если бы сказали, что её прижмут спиной к шкафчику и сильные ладони будут гладить шею, она бы упала в обморок. Ладони, которые снились во снах. Рон был по-мужски грубым, наверняка забывая, что он выше и сильнее. Он по своему обычаю распалился, как спичка, и этот огонёк касался её языка и нёба. Ведьма отстранилась с горящими щеками. Вот сейчас именно тот момент. Они во всём разберутся и вместе пойдут ужинать. Он посмеётся над её внезапно возникшим чувством голода и упрекнёт в обжорстве так же, как и она его ранее. — Хочешь ли ты попробовать быть вместе, Рон? — блеск стёрся, наверняка она шепчет красными и распухшими губами. — Что скажешь? Глаза его выдают шок и, наверное, её становятся такими же, когда он всё же отвечает: — Это неожиданно, — качает головой так сильно, что рыжие пряди снова в беспорядке. — Сначала я поговорю с Лавандой, и мы вернёмся к этому разговору, милая.…Чтобы, схватив в ладони эрзац счастья, ты рухнул вниз.
. . . Три дня спустя. Вторник. — Грейнджер, ты что, решила последовать примеру своих друзей и тоже стать копушей? — Малфой недоволен её пятиминутным опозданием, но даже его бурчание не смывает улыбку с её лица. — Или твой Уизли тебя этим заразил. — Хочу напомнить, что эти дуэли — твоё предложение, и я делаю тебе одолжение, и вообще…