Лань Чжань приходит к Старейшине Илина за помощью

Лань Цижэнь не мог сказать, когда и как это началось. Это просто случилось. Он приводил племянников раз в месяц навестить мать, и прекрасная жена его старшего брата улыбалась ему солнечно. Потом она что-то сказала. Он возразил. Поспорил. Заговорился. И вот уже он пришел один, чтобы поспорить, потому что отнимать время у племянников с их матерью просто не мог. Он принес с собой книгу. Книга почти сразу была отброшена в сторону, а они заспорили, начали чертить схемы и потоки, в какой-то момент их пальцы столкнулись на одной кисти. Это было так глупо. Это пронзило насквозь. Он растерялся. Она улыбнулась. Он сбежал. Когда снова настало время привести племянников, он прятал взгляд, а она положила тонкие пальчики на рукав его одежд и сказала тихо: — Я никогда не любила вашего брата. — Я даже не знаю вашего имени, — тихо ответил он. — Разве так не проще? — спросила она. Так было проще. Он не мог случайно назвать ее имени, потому что не знал его. Он приходил к ней, и они говорили так много, спорили так ярко, а она смеялась солнечно, и ее хотелось целовать. Но он не смел. Он был влюблен в жену своего старшего брата, но никогда — никогда — не пересек бы границ дозволенного. Только тогда он не учел, что границы выбрал не те. Легко верить, что женщина, которой была противна близость собственного мужа, откажется от любой близости с мужчинами. Легко было поверить, что пленница будет злиться на одного из своих пленителей. Так легко. Она поцеловала его первой. Они спорили, и он начал сердито что-то говорить, а потом она просто прижалась своими губами к его, шагнула назад, широко раскрыла глаза, а потом попросила: — Оттолкни, если ошиблась. Она целовала его, и он пытался напомнить себе, что перед ним не невероятная, умная, потрясающая женщина, что любима им уже два года как… а жена его брата. Он пытался. Он был слаб. — Не наказывай себя за то, чего пожелала я, — просила она, лёжа в его руках после. — Это мой выбор, а-Жэнь. Считай, что я зачаровывала тебя. — Я люблю тебя и даже не знаю твоего имени, — ответ он. — К лучшему, — сказала она. И вновь поцеловала. Она как-то следила, чтобы у их близости не было последствий, и он почти жалел об этом, но был покорен ее воле, был сражён ею и соглашался на всё, о чем она просила. Она никогда не просила о свободе. Если бы попросила. Если бы. — Я мог бы подстроить твою смерть, — тихо сказал он. — И ты ушла бы. — Оставив сыновей и тебя? — спросила она, грустно качая головой. — Нет. Прости. Нет. Я могу подождать. Они смогли сокрыть меня здесь, но я не прекратила совершенствование. Ты чувствуешь это. Я дождусь, когда мои дети вырастут, а потом мы уйдем. У него в груди сердце забилось быстро. Он спросил: — Ты… и кто? — Как получится, — мягко улыбнулась она ему в ответ. Он целовал ее в тот вечер особенно нежно. А потом брат призвал его к себе и сказал: — Я должен сообщить. Целители решили, что моя жена может родить мне третьего сына. Они высчитали благоприятный день. Я прошу позаботиться о третьем моем сыне. Лань Цижэнь поклонился, обещая позаботиться. А потом пришел к ней. Она была бледна, смотрела отстранено, потом улыбнулась, когда он поцеловал ее пальцы, сказала: — В ночь до благоприятного дня ко мне придёшь ты. Мое третье дитя будет от тебя. — Я не… — начал он. И замолчал. Потому что в нем больше не осталось братской почтительности. Больше не осталось слепой веры. Потому что он любил. — Я приду, — сказал он. Только вот всё сорвалось, и в тот час, когда Лань Цижэнь уже шел к своей любимой, принесли весть о смерти Вэнь Жоханя. Созвали экстренный совет старейшин, на который был приглашен глава клана. Они заседали четверо суток без перерывов. — Следующий хороший день только через полгода, — задумчиво сказал брат. — Что же, подождёшь рождения племянника? — Конечно, — кивнул Лань Цижэнь. Через полгода ничего не сорвалось. Он пришел ночью. Брат пришел позже, днём, ушел быстро, почти поспешно, явно не уделив должного внимания жене. Лань Цижэнь бродил вокруг, дождался едва темноты и прокрался в дом, окружённый горечавками. — Я думаю, — улыбнулась ему его невероятная женщина, — что у нас с тобой будет дочь. А-Жэнь? Что ты так смотришь? — Я недостоин тебя. Я слишком слаб, — честно сказал он. — Ты должна меня презирать. — Мне решать, — просто сказала она, заколебалась и все же сказала: — Это может быть ребенок твоего брата. — Он будет твоим, мне достаточно этого, чтобы любить его всем сердцем, как я люблю твоих сыновей, — сказал Лань Цижэнь. А потом всё стало хуже. Целители говорили, что госпожа Лань носит тяжело, его возлюбленная была бледна, почти не вставала с постели, а потом ее вовсе запретили навещать. — Если дети просто на нее чихнут, она может тяжело заболеть, — обстоятельно говорил целитель. — Взрослые же могут нести с собой болезнь, даже не болея ей. Позаботьтесь, чтобы никто не приближался к дому госпожи Лань. Лань Цижэнь клялся заботиться. Ему было страшно. Ему было так страшно. Казалось, что всё это — наказание за то, что они совершили, за обман, которым хотели провести в мир новую жизнь. Но его любимая была сильной. Она сможет справиться, тем более целители строят оптимистичные прогнозы. А потом пришел Старейшина Илина. Лань Цижэнь смотрел на свёрток в его руках и не мог даже шевельнуться. Это была его дочь. И ее убили. Видимо, кто-то прознал про обман. Вечером Лань Цижэнь попытался войти в дом с горечавками, но не смог даже к крыльцу подойти. Он стоял там, сознавая, что его вину осознали и запретили… даже увидеть. Да, она спала, но ему запретили даже увидеть ее. Он стоял и смотрел, а из дома вышел Старейшина Илина с Лань Чжанем на руках. Ребенок был закутан в верхние одежды темного заклинателя и спал доверчиво. — Вот как, — остановился Старейшина Илина, глядя пристально. — Ответьте мне на два вопроса, учитель Лань. Лань Цижэнь молчал. Старейшина смотрел ему в глаза, а потом спросил: — Где кровать Лань Чжаня? Мне надо ребенка уложить. И чью дочь носила госпожа Лань? — Все были уверены, что это ребенок моего брата, — ответил Лань Цижэнь. — А вы ведь не в Цансэ-санжень были влюблены, — тихо заметил Старейшина Илина. — Но у вашей любимой тоже солнечная улыбка. Лань Цижэнь не ответил, только проводил Старейшину Илина, чтобы тот мог уложить спать Лань Чжаня. А потом он начал искать. В последние пару лет они были достаточно скрытны, прекрасно зная, что нарушают все писанные и неписанные правила, значит, кто-то выяснял специально. Лань Цижэнь знал достаточно о Старейшине Илина, чтобы понимать — лгать тот… не то, чтобы не умел, просто смысла не видел. Значит, его дочь убили. И чуть не убили ту, кого он любил. А он даже не знал ее имени, чтобы позвать в Расспросе. Можно было, конечно, надеяться, что она откликнулась бы и так, но… может, она не называлась именно для того, чтобы он не мог позвать. Лань Цижэнь искал виноватых, прекрасно зная, что виноват он сам — в том, что нарушил законы Земли и Неба и полюбил ту, кто уже была чужой женой, женой его брата. Но он нашел. Та повитуха, которой неизвестный ей старейшина приказал избавиться от порочного плода — девочки крови Лань Аня — была изгнана. Но она не смогла указать, кто приказал умертвить его дочь. Лань Цижэнь пытался вычислить — по словам, по поведению, но никто словно и не подозревал, что он порочно любил невероятную женщину, что спала сейчас в доме, окруженном горечавками. — Знаешь, — повторял на струнах гуциня свои слова Лань Цижэнь, — они так уверены, что я праведен, что мне страшно, потому что тогда для них порок? «А-Жэнь, поверь, ты праведней их», ответили струны. Лань Цижэнь замер. Он слышал, что иногда в глубоком сне душа может отозваться на Расспрос, но почти не надеялся на это. И сейчас сидел, глядя на струны, а потом позволил себе сказать: «Я люблю тебя». Она не отвечала долго. Он напитывал струны силой, чтобы у нее был шанс на ответ. А потом прозвучало: «Мое тело испорчено болезнью. Я буду долго спать». «Я никого иного не полюблю, — ответил он. — Позволь мне тебя ждать». «Жди меня, а-Жэнь», — ответила она. И струны затихли. Лань Цижэнь, вероятно, должен был уйти, но рядом вдруг сел Старейшина Илина и сунул в руки кувшин вина. — Я пригляжу, чтобы дел не натворили, — сказал он. — Но вы, Лани, совсем не умеете отпускать себя. А вам сейчас нужно. Лань Цижэнь посмотрел ему в глаза, в глаза человека, который потерял своего мужа и который прекрасно знал их, Ланей… и подчинился. Утром он проснулся в доме, окруженном горечавками, держа за руку ту, которой спать ещё годы. — Я дам вам доступ, — сказал Старейшина Илина. — С Лань Чжанем только не пересекайтесь. Вы… — Он нахмурился. — Вы ему не… — Нет, — тихо сказал Лань Цижэнь. — К сожалению, я обоим мальчикам только дядя. — Лучший дядя, — просто сказал Старейшина Илина. — И вы что-то знаете про смерть своей дочери. Догадываетесь. И можете помочь мне найти ответ. Они начали искать ответ вместе. Лань Цижэнь пустил Вэй Усяня в святая святых Облачных Глубин — запретную секцию библиотеки. Они вместе читали старые тексты, вместе искали ответ. И нашли. — Давно в роду Лань Аня не рождались девочки, — устало сказал Старейшина Илина. — Никогда с Лань И. Потому что им не давали рождаться. Потому что боялись той силы, что явила Лань И. — Столько нерожденных, — тихо сказал Лань Цижэнь. — Столько неестественных смертей. Вэй Усянь глянул понятливо. Они начали чистить природный источник вдвоем. Вскоре к ним присоединился Лань Сичэнь. С каких пор Лань Сичэнь имел неограниченный доступ в дом своей матери, Лань Цижэнь не знал, но они однажды столкнулись там в неурочный час. Лань Чжань не знал, что помимо него и Старейшины Илина в доме кто-то регулярно бывает. — У него должно быть место уединения, где он может уйти от всех правил и быть собой, — на невысказанный вопрос Лань Цижэня ответил Лань Сичэнь. Он помолчал, посмотрел в глаза дяди и добавил: — Как давно вы, дядя, любите мою матушку? Лань Цижэнь виновато отвел взгляд. — Я не осуждаю, — твердо добавил Лань Сичэнь. — Я рад вашей любви. Рад тому, что любить вы можете не только… кроликов, которых к вашему дому воронята прикормили. Лань Цижэнь вздохнул и ответил: — Тебе было пять. Я впервые разговорился с ней тогда. И полюбил, зная, что не имею ни права, ни возможности. Лань Сичэнь кивнул. А потом сказал спокойно и серьезно: — Когда я стану главой, в моей власти будет расторгнуть брак. Но матушка… ей не место в Облачных Глубинах. И… Старейшина Илина сказал, что у него рядом с пещерой Фумо есть чудный пустой дом — чуть меньше того, в котором спит матушка сейчас, зато к нему пристроена мастерская… и… можно пристроить кабинет для… для вас, дядя. Племянник пытался не отводить взгляд, но смущался отчаянно, и Лань Цижэнь сказал ему спокойно: — Только если она позволит. — А потом он вздохнул и сказал устало: — Она так и не назвала мне своего имени. Он устало покачал головой, не дозволяя Лань Сичэню сказать что-то еще. Через пару лун постепенно погибли все, кто был причастен к смерти нерожденных девочек. Их жизни были и на руках Лань Цижэня, ведь он находил поводы для них покинуть Облачные Глубины, покуда сам с племянником продолжал чистить природный источник. — Что обо всем этом знает Ванцзи? — спросил Лань Цижэнь. — Меньше, чем я хотел бы ему рассказать, — честно ответил Старейшина Илина. — Если он узнает, он захочет остаться и помочь. В его лице появилось что-то, что-то страшное, что-то опасное, что-то, что могло уничтожить все Облачные Глубины, и Лань Цижэнь должен был спросить: — Как умер ваш муж? — Его убили ваши старейшины, которые хотели убить меня, — просто ответил Старейшина Илина. — Он закрыл меня собой. А я убил их в ответ. Потому сейчас я чищу источник. Это — мой долг. Пусть время и мир уже другой. Лань Цижэнь принял это, как принял и то, что Лань Ванцзи в Облачных Глубинах не останется. Он знал это. Он был этому почти рад. Пока Лань Ванцзи не пришел к нему со странными чужими воспоминаниями. — Твоего сына воспитывал и направлял тот, кто любил его, взрослого, в другом мире, — сказал устало Лань Цижэнь, сидя на полу подле постели своей спящей любимой. — Он пришел за ним из другого мира. И, вроде, я поспрашивал осторожно… но это страшно — знать, что я не могу защитить нашего а-Чжаня… как не смог защитить тебя. И… Он не договорил, прислонив голову к матрацу, вздохнул и замер, потому что его мягко погладили по волосам — едва-едва, слабо, но где ждать силы от той, что годами спала?.. — Вэй Усянь не причинит а-Чжаню вреда, — хрипло сказала его невероятная женщина. — Здравствуй, а-Жэнь. — Здравствуй, моя невероятная, — ответил Лань Цижэнь. — Шан, — тихо прозвучало в ответ. — Моя Шан, — согласился Лань Цижэнь, целуя ее руки. На восстановление после сна ушло две недели. А потом Лань Цижэнь для всего мира ушел в затвор. Он попросил старейшин, что в последние два года особо наседали на него, заботиться о диких кроликах, сообщил, что вынужден пересмотреть свои взгляды на мир и познать свои заблуждения. — Я практикую инедию, не беспокойте меня, — твердо сказал он, заколотил дом изнутри… и ушел талисманом перемещения. На Луанцзан его ждала Лань Шан, она сплела их пальцы вместе, позволила обнять себя и смотрела на их дом, к которому пристраивали небольшой кабинет. — Ты не будешь учить детей наукам, — решила она. — Но можешь учить детей фехтованию. Это у тебя хорошо получается, а-Жэнь. Лань Цижэнь с ней не спорил, обнимая у всех на глазах. Вороны с Луанцзан их понимали и принимали, не мешая им ничуть, напротив, радуясь их любви. Впрочем, кое о чем они забыли. Когда Лань Ванцзи, который нагло похитил в ночи Старейшину Илина, а потом вернулся с ним — довольный и загоревший — увидел на Луанцзан целующихся матушку и дядю, у него появились вопросы. Но он был за них рад. Очень рад.