GODjo
ты научился
GODjo
быть модным
GODjo
бро
GODjo
я горжусь
Suguru Когда выйдем на прогулку, будем выглядеть, как чуваки из Vogue Japan XDGODjo
ДА
GODjo
а может)
GODjo
из playboy)
Suguru Ты дурень. Suguru Там только женщины.GODjo
0_о
GODjo
не так осведомлен
GODjo
о культуре
GODjo
эротических журналов
GODjo
как ты
Suguru …GODjo
будь ты
GODjo
журналом
GODjo
ты был бы
GODjo
одним из
GODjo
журналов с ароматом
Suguru А то. Suguru Не зря же взял ролексы дороже моей полугодовой зарплаты.GODjo
мог бы просто
GODjo
попросить подарить
GODjo
знаешь же что
GODjo
для меня это
GODjo
не составляет труда
Suguru Хотел сам сделать для себя что-то. Suguru Не всю жизнь же от тебя зависеть.GODjo
твоя самостоятельность
GODjo
впечатляет
Открытое окно чата молчит, и Сатору убирает телефон подальше. Такие перемены вызывают в нем иррациональное чувство негодования и вынуждают пойти на то, чтобы постоянно чувствовать необходимость вернуть прошлое положение дел: тогда не пришлось бы удручать себя траурными мыслями. Но он в упор смотрит на Сугуру, не сводит с него сосредоточенного взгляда и видит, как расцветает в новых условиях его унылая душа, поэтому не считает нужным пытаться ему что-либо сказать. Их глубокая сложно переплетенная эмоциональная связь, отягощенная внезапным переездом Сугуру, начинает растворяться и рассыпаться сквозь пальцы дюнным песком очень стремительно, так, что он не успевает предпринять ничего. Иногда становится мучительно больно, когда в кончиках пальцах, прислоненных грубо к височным мышцам, начинают покалывать свинцом выплавленные воспоминания о некогда беззаботных счастливых днях, пронесшихся в одночасье. Прошедших как вчера, оставивших неизбежно шрам под сердцем, из-за которого он продолжает оставаться в возрасте шестнадцати лет на ментальном уровне. После последней их встречи, Сатору надеется, что помощь их обоих на каком-то задании понадобится не позже чем через неделю. Но все оказывается намного лучше — они встречаются буквально на следующий день. В среднем, в этом нет необходимости, потому что на несколько проклятий первого уровня хватает одного мага особого уровня, но директор торопливо передает, что возникла сложная ситуация, в результате которой требуется его помощь, поэтому оставляй все свои дела и отправляйся на координаты: *** *** *** *** ***. Он не возражает ни секунды, но не пользуется телепортацией, а решает неторопливо отправиться в эту сторону, надеясь, что сможет успеть к моменту, когда мозги Сугуру размажут по асфальту. Заметить это место оказывается удивительно просто, потому что барьер установлен прямо посреди оживленного переулка, окруженного торговыми предприятиями, вокруг которых кружатся испуганные люди, не знающие, куда деться. Они тянут руки к барьеру словно в попытке вытянуть кого-то и не обращают на него совершенно никакого внимания, поэтому он просто проходит мимо, бесцеремонно отталкивая руку какого-то мужчины с пути. Оболочка барьера затягивает его охотно, проводя через эластичное вещество, ощущающееся гладко на коже, но неприятно обтягивающее чувствительные глаза: даже несмотря на то, что он натянул на голову широкую полоску белой повязки. Сатору чувствует, что может быть брутальным и без черных очков, синдрома главного героя и стандартного кофе, сливки, два сахара — поэтому оставляет от прежнего образа только обеспечение глазам безопасности. Он бегло скользит взглядом по комплексу зданий, оценивая обстановку, но видит спереди две высокие фигуры, вовлеченные в животворный конфликт. Сугуру стоит справа неподвижно, сложив руки на груди и с недовольством на лице слушает, как напряженно вталкивает ему что-то Нанами, активно жестикулирующий руками, — действительно, сложная ситуация — потому что не так просто расшевелить их обоих до такого состояния, и он с любопытством прислушается к диалогу до тех пор, пока его не замечают. Сперва косится на него мрачно Нанами, а после кивает головой в сторону Сугуру, чтобы оповестить о его приходе. Они оба не выглядят впечатленными, поскольку разгорячены из-за недавнего спора, и это вызывает прилив какой-то трагичной неуверенности в необходимости собственного присутствия, поэтому он морщит нос и засовывает руки в карманы привычным движением. Приходится немного расшевелить пальцы, поскольку они зазябшие — то ли из-за напряжения, то ли из-за холодной погоды на улице. Сатору подходит ближе. — А ты не торопился, — первым делом угрожающе цедит сквозь зубы разозленный до дрожи Нанами, нависнув над ним свирепой опасностью. Но Сатору значительно выше, и выглядит это положение несколько странно и моментами комично, поэтому он криво улыбается уголком губ. — Не ты ли жаловался, что меня отправляют на все миссии? — облизнув губы, спрашивает он. — Решил, что можно оставить это на вас, пока не доем двойную порцию пончиков. Нанами выглядит доведенным до края. Настолько, что проклятая энергия едва ли не выплескивается наружу из ограненого тела, и, вероятно, если через несколько секунд он решит разрубить его на семь ровных частей — ничто его не остановит. Сугуру вмешивается быстрее. — Говнюк, — бормочет он многозначительно, — уверен, ты даже не спешил. Но нам стоит сосредоточиться на изначальной цели, раз уж все конфликты разрешены. Они идут в сторону абсолютно нетронутого здания, в котором даже присутствия проклятий не чувствуется, и Сатору пристраивается возле Гето, крутясь из стороны в сторону и едва ли в рот ему не заглядывая. Он не выражает никакого сопротивления, даже выглядит крайне умиротворенным. — Так из-за чего у вас был конфликт? — спрашивает заинтересованно Сатору. — Не твое дело, — бесцеремонно прерывает его Нанами. Он обыденным движением, как всегда делает, когда подходит к заданию серьезно, начищает пальцами свое оружие, обернутое тканью, а после ускоряется, оставляя их двоих позади. Приближается к двери и осматривает ее демонстративно сосредоточенно, всем своим видом показывая то, как неприятно ему их общество. Они обмениваются многозначительными взглядами. — Ничего важного, — кивает Сугуру, намного более сдержанно. — Раз уж я одним своим появлением разрешаю конфликты, не буду иметь ничего против, — усмехается он. В скором времени становится довольно очевидно, почему это задание назвали трудным: стоит ему оказаться в пределах своеобразного холла, на его горле стягивается цепь, наброшенная кем-то сзади. Конечно, Бесконечность не позволяет и притронуться к коже, но Сатору еще несколько секунд изображает из себя жертву, прежде чем резко оттянуться назад и рвануть вниз, соскальзывая с цепи, пока она остается висеть в воздухе. Его напарники заняты чем-то другим, пока он стремительно несется вперед, захватывая во власть своей силы цепь, но она — или ее обладатель — оказывается шустрее и выскальзывает из-под него, пропадая в темноте. Оттуда же выплывает низкая человеческая фигура, не намекающая на то, что она проклятие, ничем, кроме запашка проклятой энергии и двух уродливо расплывшихся позади существ, обернутых с ног до головы цепями разных размеров: примерно также они выглядели в подростковом возрасте, когда хотели косить под рэперов, поэтому это вызывает у него слабое подобие смешка. Проклятие оказывается, на удивление, болтливым и уверенным в себе, но у Сатору это вызывает жалобную боль в затылке. Если для людей, разговаривающих с ним каждый день, его монологи выглядят примерно так, то он вполне может понять, почему они всегда настолько раздражительны. Он решает повыпендриваться тоже, пока Нанами превращает одного из еретиков-приспешников горе-злодея в квашенную капусту: двигается вперед, рассекая воздух с оглушительным свистом и промахивается по нему разрушительной сферой специально, задевая только височную долю мозга, которая с омерзительным плеском разлетается по стене. Сугуру кривит губы в отвращении. Парень оказывается пальцем не деланный, и расхлябанная часть головы зарастает в доли секунд, обрастая густой копной грязно-рыжих волос. Он улыбается еще шире, подражая гениальным антагонистам из сериалов нетфликс, и Сатору мимолетно думает о том, что было бы восхитительно провести на днях вечер фильмов. Они сталкиваются на близком расстоянии, потому что парень решает побежать вперед, но внезапно он промахивается снова, но в этот раз потому что их полюсы расходятся и, неловко поскользнувшись, он оборачивается, чтобы лицезреть, как это идиотище летит к Сугуру, на ходу замахиваясь ладонью. Он не может не вмешаться, потому что не хочет позволять ему продемонстрировать яркий спектр своей силы — сосредотачивает огромное количество энергии под ладонями, и в следующее мгновение мир взрывается тысячами блестящих осколков, оглушая их на несколько добрых секунд, прежде чем звук снова возвращается в уши и громыхает с огромной основательностью. Воздух густеет, наполняется пылью, и Сатору чувствует, как по языку перекатываются теплые асфальтные крошки, попавшие туда из-за разрушительного удара по зданию. — Куда собрался? — во всю глотку вопит он, перелетая через полуразрушенные балки и обрушенную арматуру, чтобы поймать парня за шиворот. — Я с тобой еще не закончил! Сила техники действует на его тело разрушительно: невооруженным глазом не разглядеть, как соразмерно расщепляются молекулы тела, превращая некогда живописное тело в кровавую пробоину с уродливо разлетевшимися по стене мозгами, искрошенными в порошок ломтями костей и наполовину вываливающимся глазом, который уже растекся по камням полой лужицей. Сатору с досадой сдвигает брови к переносице, когда замечает под ногтями кровавые ошметки, но его внимание отвлекает тело, выбирающееся из-под обломков. Сперва он думает, что регенерация этих проклятий намного результативнее, чем предполагалось, но оказывается, что это всего лишь Сугуру, по случайности захороненный под арматурой. Он злобно хмурится, выплевывает изо рта грязную землю и покачивается из стороны в сторону, сильно дезориентированный в пространстве. Позади Сатору слышит шаги и громогласные хлопки, раздающиеся в шуме разваливающегося комплекса сооружений, а после справа от него оказывается Нанами. — Браво, — роняет он небрежно, — нам сказали собрать вещдоки после вылазки, в ходе которой не должны произойти разрушения, а ты все к хуям развалил. — Эм… — хмыкает Сатору, — мне никто такого не говорил. И действительно, не было никаких инструкций к выполнению задания, только приказ — пойди, да сделай. Но в конце концов, в этой работе не могло существовать намеренной порчи имущества: только вынужденные меры спасения, во время которых неизбежно происходили трагедии и утраты, поэтому то, что произошло — очевидно, не его вина. — Надоели. Мой рабочий день окончен, — кратко оповестил их Нанами и направился в сторону уже исчезающего темного барьера. Они в молчании провожают его взглядом. Сугуру торопливо стягивает с волос резинку, и они покорно разметаются по широкой спине, примятые и немного надломленные. Они растут с немалой скоростью, с сожалением замечает Годжо, потому что еще совсем недавно едва ли можно было завязать их в пучок. Он привычным движением забрасывает руку на твердое плечо и сухими пальцами зарывается в волосы на темечке, чтобы убрать оттуда остатки грязи, — Сугуру провожает его странным взглядом, но ничего не говорит. А спустя несколько секунд подает голос: — Хочешь помочь мне выбрать цветы для нового дома? — Самая идиотская причина для встречи, — бурчит он, разминая одеревеневшее плечо, пока напротив вытряхивают грязь, залетевшую за шиворот. — Теджин? — Да. Сугуру снова молчит, поэтому он решает заговорить первым. — И обязательно нам ехать так далеко, чтобы купить обычные цветы? — Всего тридцать минут на поезде, — беспристрастно уточняет он. — Ага, — Сатору торопливо кивает, — но мне не терпится увидеть твой дом. Сугуру по-доброму усмехается, продолжая буравить его сведущим взглядом, а невысказанное «могу понять» так и остается висеть в воздухе. — Я просто планировал взять искусственные цветы, чтобы они продержались долго. — Думаешь, это хорошая идея? — интересуется Сатору. — Не знаю. Просто с того времени, как я невольно начал задумываться о множестве вещей, я стал замечать, что в мире, вообще-то, много всего интересного происходит, — говорит он задумчиво, продолжая спешно перебирать ногами в неизвестную им сторону и, немного помявшись, добавляет. — Например, что существует язык цветов. Я не сильно разбираюсь, но хочется выбрать что-то особенное. — Ого. Ого. Вау… — недоверчиво лепечет Годжо, снова и снова совершая на ус намотанное действие — засовывая и вытаскивая руки из карманов в каком-то нервном жесте, — тогда тем более нужно взять живые цветы. Как по мне, это более символично. Сугуру снова растягивает губы в ленивой и какой-то невозмутимой улыбке, выглядя при этом крайне безмятежным и беззаботным, и Сатору тоже с присущей ему ленцой замечает, как сильно ему все-таки приходятся по душе эти изменения, произошедшие за столь короткое время. Становится намного легче понимать и принимать это, когда они взаимодействуют не на постоянной основе, не надоедая друг другу, и остается только надеяться, что оставшееся время все будет проходить в таком же размеренном стабильном темпе. — Спасибо, — робко произносит Гето, — Я думаю, нам действительно стоит взять что-то из живых цветов. В ходе разговора волей неволей ноги почему-то приносят их к ближайшему торговому центру, обставленному дешевыми магазинами и лавочками, переполненными массой различных безделушек. От оптовых товаров с изображением чебурашки, коллекции острых снеков с различными привкусами, стеллажей антуражных книг об истории японии, до совокупности карнавальных принадлежностей, включая маски демонов óни и пугающих костюмов и омолаживающих и облагораживающих средств для здоровой кожи. Безусловно, это место подходит для выбора любого удовлетворительного подарка людям разных возрастных категорий, но Сатору это место не впечатляет, хоть он и продолжает молчать, когда замечает завороженный взгляд Гето. Они неторопливо направляются вдоль торгового пути, настигая одну торговую точку за другой, пролегающих на удобном друг от друга расстоянии, до тех пор, пока не приближаются к первому цветочному предприятию. Внутри становится еще более некомфортно, чем снаружи, потому что места для них троих оказывается катастрофически мало, и Сугуру шикает на него, предостерегая не успевший начаться коллапс. Он разговаривает с молодым консультантом относительно подбора наилучшего комнатного растения, а Сатору бездумно бродит по помещению, бросая взгляд то так, то сяк, чтобы разглядеть бесчисленное количество цветов, разбросанных повсюду. В нос невольно забивается сладко струящийся цветочный аромат, исходящих, по большей степени, из щели в помещении со сплит-системой, а нежные лепестки под пальцами раскрываются медленно и трепетно. Обсуждение заканчивается также быстро, как и начинается, и по застывшему выражению на лице Сугуру, нетрудно понять, насколько он не удовлетворен профессиональной рекомендацией. — Сказали, что самым уместным растением для занятых людей будет кактус, — сообщает он, стоит им пересечь порог магазина. — Тебе это не нравится? — понизив голос, спрашивает Сатору. — Да нет, — он неопределенно машет ладонью в сторону, — любопытное растение. Просто хотелось каких-то цветов. — Не переживай, еще успеешь купить. Сугуру ничего не отвечает. Они продолжают путь в обратную сторону в уютной тишине, хотя сам Годжо не назвал бы ее «уютной», скорее, «успокаивающей» или «умиротворяющей», потому что он начинает замечать сонливость под веками, стоит им пройти примерно половину изначального пути. Но слава богу, оказывается, что дом расположен ближе, чем магический колледж, поэтому примерно за двадцать минут они оказываются возле многоквартирного дома, напоминающего больше представителя советской застройки. Сатору наблюдает подъезд, отливающий светло-коричневыми оттенками, с крошащимся лестничным бетоном, молочной потолочной штукатуркой, холодными металлическими изделиями почтовых ящиков, доносящийся из внутренней части дома запах домашней еды — он вспоминает позабытое чувство надежды на то, что каждый запах, который он ощущал, уходя из школы, исходит из его дома, — и орнамент под ногами, состоящий из бежевого и каштанового цвета квадратиков, собирающихся в качественную композицию. Стены выглядят новыми, совершенно нетронутыми художниками-маргиналами, огромные витражные окна прикрыты тонкой цепочкой черной решетки, а у стены, прижавшись плотной бочиной, мостится серый мусоропровод. Видеть Сугуру в такой обстановке — странно, немного непривычно, но он выглядит так, словно уже прижился в этом месте достаточно, чтобы чувствовать себя спокойно. Он шагает спереди, покачивая непрозрачным пакетом, и если подумать о том, какой может быть его квартира, мысленно уже могут оказаться примерные представления. Новый, еще совсем пахнущий ремонт, наложивший свой след на качество светлых стен, обложенных в некоторых местах крупной бежевой плиткой, пола, сделанного из серого дерева и филигранно собранную отделку темных дубовых дверей, контрастирующих сильно с остальными цветами квартиры. Тусклые плотные шторы, скрывающие постоянно вид лучистого весеннего небосвода, расположенного за толстым чистым, почти прозрачным, трехстворчатым пластиковым окном, темно-серая или габардиновая мебель, включающая мягкие кухонные кресла, дорогой современный телевизор, новейшую сплит-систему и перечень черных батарей, проводящихся также и под полом, чтобы создавать приятную для существования терморегуляцию квартиры. Перед входом стоит пара вешалок, предназначенная, в первую очередь, для верхней одежды, и потом уже, более прочная и устойчивая — для различных сумок, среди которых можно заметить темно-коричневую кожаную сумку через плечо, черный тканевый рюкзак с одним единственным логотипом бренда и сумбурная походная сумка, не использованная ни разу с момента ее покупки. Стены пусты и тоскливы, поскольку на них нет ни единой картины, изголовье кровати не испещрено большим количеством плакатов с каждым просмотренным тайтлом, пробковая доска для фотографий, где когда-то были только они вдвоем, пропала без вести. Аккуратно сложенная и перемытая посуда, заполненный до предела холодильник без магнитов, пустая пепельница на чистом подоконнике, задвинутые стулья с мягкими сидушками и большой книжный стеллаж, заполненный антиутопическими произведениями. «Готовился», — с животрепещущим сердцем думает Сатору, когда проводит пальцами по гладким не пахнущим пылью столам и комодам. В них многообразие черных вещей: минималистичных футболок, длинных штанов с выпуклыми частями карманов, стопка свободных домашних вещей, а также несколько пар не распакованных кроссовок, коллекция совсем различных серег для туннелей, металлические кольца, выполненные практически в одном и том же стиле, а также большое количество нетронутых черных масок. На столе расфасованы аккуратно влажные и сухие салфетки, многоразовая прозрачная бутылка, светло-розовый пакетик с черными резинками для волос, небольшого размера флакон туалетной воды, аптечка, заполненная таблетками, белые беспроводные наушники, и сумбурно разложены лишь ключи от дома с брелоком с современным розовым монстром, небрежно брошенные на середину стола и банковская карточка, выпавшая из кошелька. Чуть поодаль, в самом конце комнаты, в слабом свечении Сатору различает небольшой блестящий аквариум, пузырящийся и пахнущий совсем морским запахом. В нем медленно, едва ощутимо, передвигаются длинные обворожительные бело-красные и черного оттенка рыбки с прозрачными плавниками и длинными извивающимися по водной глади хвостами. Они медлительны и расчетливы, но почему-то он и с третьего раза не может сосчитать, сколько их на самом деле. Может, шесть, может, больше десяти. Он прислоняется пальцами к холодному стеклу и стягивает с лица повязку, чтобы приглядеться лучше к крупным субтильным фигурам, рассекающим поверхность воды. Рыбы продолжают плыть по беспорядочному маршруту и не обращают на него никакого внимания, даже когда он смотрит на них пристальнее и постукивает по стеклу. Примерно в таком положении его застает Сугуру, выходящий из ванной комнаты с высушенными волосами и полностью одетый, даже в носках. Он никак не комментирует, просто подходит ближе и тоже упирается взглядом в аквариум, но в этот раз рыбки реагируют незамедлительно: подплывают к самому стеклу и помахивают хвостом по-собачьи, уставившись на лицо хозяина умными глазами-бусинками, словно почувствовали присутствие родного человека. — Вау, — искренне восхищается Сатору, — они очаровательны. Как их зовут? Сугуру молчит некоторое время. — Никак, — отстраненно говорит он, — я никак их не называл. — Почему? — Я не знаю, — отвечает он рассеянно, — Моя психолог сказала, что мне нужно завести уравновешенного домашнего животного, чтобы хотя бы первое время было спокойно. Я подумал, что это хорошая идея. И, на самом деле, мне все равно, как их называть. Сатору прикусывает язык. Он не хочет спросить ничего лишнего или высказаться случайно про комментарий о психологе, несмотря на желание узнать все подробнее, потому что Сугуру выглядит таким печальным в стеклянном отражении, изо всех сил старается абстрагироваться от этой темы. Поэтому говорит другое. — Это грустно. Мне казалось, что с появлением имени, появляется и душа, и индивидуальность, — шелестит он медленно. — Конечно. Можешь называть их, как хочешь, если посчитаешь нужным. Это мой промах, — невесело улыбается Сугуру. — Ухаживаешь за ними? — Конечно, — повторяет он, — как никогда за собой. — Славно. Мне нравится узнавать о тебе больше, — нерешительно произносит Сатору, засовывая руки в карманы, чтобы не так очевидно перебирать пальцами от настигающего постепенно волнения. Он отходит на несколько шагов назад и присаживается на кровать, наблюдая за тем, как заботливо смотрит на рыбок Сугуру. — Мне тоже. Оказывается, ты умеешь смущаться. Сатору усмехается. Вообще-то, он ни капли не смущен. — Уже пробовал приводить сюда девчонок? — лукаво спрашивает он, облокачиваясь ладонями на мягкий плед. Не то что бы ему в действительности хочется знать ответ, но он искренне старается делать то, что делают все хорошие друзья — интересоваться отношениями и прочими альтернативами. — Конечно, — достаточно уверенно начинает Гето, но внезапно замирает и оборачивается назад. — Конечно, нет, дурень. Он подходит ближе и опускается на корточки перед кроватью, выглядя крайне сердитым: сдвигает брови к переносице, сощуривает глаза и недовольно поджимает губы, словно собирается отругать его, как директор за очередное по случайности «проваленное задание». Впрочем, в его взгляде летает какая-то мимолетная учтивость, появляющаяся всегда, стоит им встретиться взглядами, и это немного, едва ощутимо, успокаивает устрашающе замирающее сердце и подрагивающие пальцы рук. — Я знаю, что ты думаешь. Что я бросил тебя там одного, что оставил, чтобы мне самому стало легче. — Я так не… — начинает было Сатору, но его тотчас перебивают. — И несмотря на это, ты все равно остаешься ко мне терпеливым. Я это очень ценю, родной. И если мне представилась возможность показать кому-то свой дом, я, в первую очередь, сделаю это самому близкому человеку. И сейчас это и происходит. —… — Мне нужно было немного времени, чтобы прийти в себя, иначе, я боюсь, могло бы произойти что-то неизбежное. И первое время мне казалось, что тебе все равно на то, что со мной происходит. Но со временем я понял, что это вообще не так. — Ты глупости говоришь, — Сатору смаргивает с глаз навязчивую усталость, — мне никогда не было все равно. Сугуру согласно кивает, молчаливо подразумевая «я это и имел ввиду», а после наконец встает, придвигается ближе, и непонятно, кто из них делает движение первым, но Сатору совершенно не возражает тому, что руки обхватывают его крепкой хваткой, прижимают ближе к груди, позволяя услышать размеренное сердцебиение и стучащий пульс. Они разваливаются лениво на кровати, и он упирается лицом в ключицу, ловя носом исключительных запах геля для душа и немного — не выветрившегося цветочного аромата, оставшегося с пребывания в магазине. На руках остается чужое тепло, на глазах — чужой взгляд, и только через некоторое время Сатору вспоминает, что он сейчас наполовину обнаженный, раскрывший кончиками пальцев грудную клетку с пошло раздвинутыми ребрами, и ситуация приобретает несколько другой, намного более откровенный оттенок, потому что он без повязки, потому что на него смотрят с вниманием и неприкрытым интересом. Он выдыхает воздух через плотно сжатые зубы и ложится обратно. Они не оказывались в таком положении долгое время, потому что не было необходимости, но с драгоценными воспоминаниями в ладонях проживать это проще, и несмотря на то, что они уже не маленькие — это не выглядит неловко или постыдно, скорее, наоборот, вызывает трепетность тем, насколько это сейчас уместно.